Дан Берг
Царица Аталья
– Ты предлагал отбросить любезности, не так ли?
– Так! Теперь о другом. Худо, что слишком долго нет царя в Иудее – это чревато!
– Возведу на престол Аталью!
– Баба станет править иудейским царством? Да еще неиудейка! Все ли ты взвесил, мудрейший?
– Смирись, Еу. Она – меньшее из зол. Подрастет сынок Ахазьи, и станет царем. А от Атальи я избавлюсь. Возможно, твоим манером.
– По рукам, Одед. Да поможет нам Господь – ведь Его волю мы исполняем!
– С нами Бог!
4
Аталья поправлялась. Душевная рана болела, но, кажется, затягивалась понемногу. Почти ежедневно навещавший больную Одед начал атаку. Он уговаривал Аталью надеть корону – опасно оставлять страну без царя во главе.
“Да ведь я же женщина! И больна, и горе в сердце моем – какая из меня царица?” – возражала Аталья. Но Одед не отступал: “Не рискуй судьбой любимой тобой Иудеи! Никто лучше тебя не сохранит мир в стране, никому не суметь избежать войн с соседями, и, между нами говоря, дорогая Аталья, только ты сможешь удержать безумного Еу от соблазна братоубийственной войны! Конечно, женщина на троне – факт неотрадный, но подрастет наследник из мочащихся к стене и сменит тебя! Соглашайся, Аталья, ведь на поверку ты будешь скорее регентша, чем монархиня, зато царский титул увековечит имя твое!”
Возымели действие льстивые речи, и Аталья уступила. Решению помогла перемена, случившаяся в сердце ее – страдание о смерти сына сменилось мукой от мысли о смерти его, и не по силам была ей мука эта. Не умела она, как Изевель, страстно любить и пронзительно горевать.
“Я еще не стара, – размышляла Аталья, – хочу делом жить, а не горем доживать. Поцарствую лет пятнадцать, глядишь, успею отмыть страну от пятен черной веры. Пока внучек подрастет, Иудея расцветет!” Намерениями своими Аталья не делилась с Одедом, равно как и он держал от нее в тайне сговор с Еу.
Одед помазал на царство женщину. Итак, Аталья – царица Иудеи.
Только взошла Аталья на трон, как Одед исполнил еще одну часть уговора с Еу, тайно впустив в Иерусалим монаршего посланца, и тот зарезал младенцев. Обливавшуюся слезами Аталью первосвященник утешил известием, что жене его удалось спасти от ножа одного из крошек – маленького Ёаша, сына Ахазьи.
“Дитя будет воспитываться в храме, – сообщил Одед царице, – ибо только там удастся уберечь единственного наследника от руки лютой судьбы. В доме Господа не посмеет лиходей совершить злодеяние. К несчастью, ты не сможешь встречаться с мальчиком – ведь тебе, как неиудейке, вход в храм заказан”. А про себя подумал, мол, благодарение Богу, она не сумеет отравить ум ребенка ядом язычества. Одед не запамятовал данного Еу обещания и позаботился о разумном толковании событий в Святых Книгах.
5
Взойдя на трон, Аталья энергично принялась за труд обновления среды духовной и среды предметной. Фундамент существовал. После смерти Иошафата, мир праху покойного, сын его Йорам, за ним внук Ахазья, да и сама Аталья по мере скромных сил своих – все они старались закрепить языческие понятия в головах людей зажиточных и служивых при царском дворе. И в пику храму даже молельный дом был выстроен, и паства собиралась в нем.
Как обычно, пригодился Матан. Он был снаряжен в далекий Египет – отыскать доку во всевозможной инженерии, соблазнить его славным кушем и привезти в Иерусалим, дабы возглавил возведение разного рода построек.
Матан прибился к купеческому каравану, возвращавшемуся на родину, и не терял в пути времени даром и перенял от попутчиков речь египтян. Нужный человек отыскался в прекрасном городе под названием Ноф. Место это известно было множеством построек и еще большим числом незанятых созидателей. Честолюбивый зодчий, Зор его имя, охотно отправиться в Иерусалим, и Матан вновь употребил с пользой дни скучной дороги и выучил будущего градостроителя своему языку.
Царица Аталья уделила молодому цветущего вида египтянину комнаты в дальнем флигеле дворца, затем познакомила Зора со своими проектами.
Во-первых, украсить дворец, добавить сверху этаж, разбить новый сад вокруг и устроить бассейн для золотых рыбок – пусть будет красиво, как в Нофе.
Во-вторых, в нищих кварталах Иерусалима выкапать колодцы и соорудить водоводы, чтобы поля и виноградники хорошо плодоносили, и нынешние оборвыши превратились бы в зажиточных виноделов, мукомолов и хлебопеков, а самые сметливые занялись бы ремеслом, и вчерашние голяки стали бы продавать вино, хлеб и изделия рук своих, и богатели бы и платили бы налог в казну.
Зор пришел в восторг от замыслов царицы, но в одном усомнился: откуда возьмутся рабочие руки? “Рабов в Иерусалиме до смешного мало, – заметил Зор, – совсем не как в благословенном Нофе, а простонародье предпочитает черному труду пение в храме. Если и появится какой излишек от первенцев стада или плодов земли, не принесут его на рынок, но принесут в жертву небесным и земным обитателям того же храма!” Аталье понравилась наблюдательность Зора, и она ответила ему, что они поделят меж собой обязанности: ее дело отучать, а его – обучать. Помедлив, напомнила, мол, за щедрую мзду и служба должна быть хороша.
Аталья велела отрокам из состоятельных и благородных семей собираться у нее во дворце по вечерам, дабы овладевали чтением и письмом. Прежде юнцы эти в храме вытверживали молитвы на слух. Теперь царица заставляла трудится их глазами и руками. Вскоре она обнаружила у некоторых питомцев рвение и способности к наукам. За уроком Атальи следовало занятие Зора. Он выбирал быстрых умом школяров и обучал их цифрам, счету, землемерию, орошению, знаниям о всяких постройках. Этого требовала от него дальновидная царица, желавшая воспитать в Иудее собственных знатоков и мастеров.
Аталья и Зор трудились много и сообща, увлеченно и самозабвенно. Разве труд бок о бок и единомыслие не родят дружбы? Теперь возьмем в расчет, что Аталья – женщина нестарая, очень одинокая, и, конечно, тоскующая по ласке. Зор – мужчина молодой, полный сил, холостой и, несомненно, обуреваемый стремлениями, чем-то схожими с тоской Атальи. Со временем тесное сотрудничество приобрело романтическую окраску. Аталья тайно навещала Зора в его отдаленном флигеле. Этот малозначительный для истории земли Ханаанской факт остался бы безвестным, если бы ни одно несчастливое обстоятельство.
Раз на рассвете вездесущий Матан увидал Аталью, украдкой пробиравшуюся от Зора в свою скучную опочивальню. Она же не заметила соглядатая. Прежде будущность Матана была в руке Атальи безраздельно, а теперь ему стал известен секрет, порочащий владычицу его судьбы, и он подумал, что они равно опасны друг для друга, и страх его улетучился.
Похоть затмила разум. Матан рассудил, мол, чем он хуже египтянина? Как бывало когда-то, он вновь стал бросать на Аталью смелые взгляды, а однажды, употребив для храбрости кружку молодого вина, обнял ее за талию и попытался поцеловать.
Гнев царицы был страшен. “Негодяй! – вскричала Аталья, – ты червь, а я монархиня! Ты, кажется, забылся, убийца братьев Йорама! Сей момент я кликну стражу! Самец! Я прикажу оскопить тебя!”
Последние слова Атальи низвергли Матана на колени. “О, госпожа, пощади! – взмолился он, – минутное затмение ума со мной случилось! Смилуйся, только не это!”
Вечно попираемая мужчинами, Аталья с приятностью осознала женскую силу свою. “Прощу на сей раз. Теперь убирайся! – скомандовала, – похоже, для кобелиного отродья есть вещи дороже жизни… – подумала, – однако, отчего он вдруг осмелел? Уж не прознал ли наш с Зором секрет? Каков наглец! Коня куют, а жаба лапу подставляет!”
Спасшийся от худшего, но уязвленный до дна нутра своего, Матан из мести стал доносить Еу об успехах Атальи.
6
Шел седьмой год царствования Атальи. Победы ее замыслов были очевидны. Она надеялась удержаться на троне еще столько и полстолька. “Когда коронуют Ёаша, – рассуждала царица, – он увидит совершенно преображенную Иудею и, конечно, продолжит деяния, славно начатые его бабушкой!” Аталья не имела права входить в храм и видеться с внуком, но не сомневалась, что очевидность прекрасной новизны сильнее подействует на будущего молодого монарха, нежели догмы, рьяно внедряемые храмовыми коэнами в его юную голову.
Первосвященник Одед был чрезвычайно обеспокоен новшествами. Он страшился того, на что уповала Аталья. Достижения царицы серьезно угрожали авторитету веры, храма и его самого. И без того Одед не был уверен в надежности одержимого Еу, теперь же, когда новоявленный царь Израиля узнавал из уст Матана о всяком сдвиге к язычеству в Иерусалиме, у главного коэна появились основательные причины опасаться нападения Еу на Иудею. Встречаясь с Одедом, правоверный Еу не скрывал своего отвращения к нововведениям Атальи и всякий раз указывал первосвященнику на позор иудейский – баба на троне! С тяжелым сердцем Одед решился на решительный разговор с монархиней.
– Мир тебе, владычица Иудеи, и земле, подвластной воле твоей – мир! – изрек вошедший первосвященник.
– Мир и тебе, славный поводырь народа! – ответила царица, поудобнее устраиваясь на троне.
– Сдается мне, что ипостась вожатого ты мало-помалу похищаешь у меня!
– Ах, ты преувеличиваешь, мудрый Одед, – с притворной скромностью заметила польщенная Аталья.
– Не преуменьшить бы! Скажи-ка, каково это – восседать на престоле царском? Помнишь, как я трудно уговаривал тебя? Не сожалеешь?
– Повелевая и уничижая чужую волю – я упиваюсь наслаждением. Это – откровенно.
– Это откровенно ты шутишь надо мной. Не такой тебя я знаю. Ты бескорыстно творишь добро для подданных своих!
– Бескорыстно? Похоже, ты тоже не враг шутейства. Однако, что кроме забавы привело тебя во дворец, Одед?
– Спрошу кое о чем. Надеюсь, не убудет твоя откровенность. Зачем ты превращаешь бедняков иерусалимских в виноделов и мастеровых?
– Чтоб трудились, богатели и платили налог в мою казну. Как видишь, я прямодушна и сребролюбива!
– Однако, Аталья, к работе побуждая, ты алчность пробуждаешь. Труд крадет время у молитвы, плотское теснит духовное. Люди обжигают горшки, а в храм не идут. Я возвышаю дух, ты – понижаешь. Дорога вверх одолевается непросто, путь вниз – легкая прогулка. Вот корень зла успеха твоего!
– Отчасти я согласна с тобою. Но разнятся наши понятия о благе и о пользе.
– Аталья, ты принялась учить юнцов вещам, чуждым Святым Книгам, – воскликнул Одед, сердясь все более, – избыток разумения марает помыслы, отвращает от храма и от Бога! Тропа многознайства заводит в болото сомнений – худшего свойства ума. Я теряю приверженцев!
– Ты прав по-своему, Одед. Следует из ваших Книг, что знание есть первый и первейший грех. Кара за съеденное яблоко – изгнание!
– Намек прозрачен, но неуместен. Корона добавляет дерзости, не проницательности. Дела твои размывают убеждения моих прихожан!
– Убеждения – темный лабиринт!
– Оставим темную для тебя материю. Разумеешь ли, что, сея семена язычества, ты Иудее вред чинишь?
– Отнюдь! Вред от поклоненья идолам куда как меньше пагубы вашей веры!
– Бесполезен спор, коль нет ни в чем согласья. Вернемся к общей точке. Ты любишь Иудею и хочешь пользы ей. В этом я с тобой. Прими в расчет, Матан доносит царю Израиля о достижениях твоих. Еу, лютый враг язычества, не остановится ни перед чем. Тебе ль не знать его повадки? Ты подвела нас к краю пропасти братоубийственной войны!
Сказавши это, возбужденный собственной правотой первосвященник покинул дворец. Стало очевидно ему, что промедление недопустимо. Он ни в чем не убедил Аталью, но, как всегда ему удавалось, страх вселил в нее. Она принялась тяжко думать, однако, он действовал быстрее, чем она соображала.
7
На утро следующего дня Первосвященник Одед облачился в парадные одежды и велел нарядить принца Ёаша. Мальчика ввели в храмовую залу, и вслед за ним туда вошел Одед, держа в одной руке сосуд с елеем, а в другой – царскую корону. Он окропил маслом голову ребенка, возложил на нее золотой венец и объявил семилетнего Ёаша монархом Иудеи. Стоявшие вокруг коэны и левиты принялись рукоплескать и кричать, что есть мочи “Да живет царь!”
Возгласы ликования донеслись до дворца, и услыхала их Аталья и поняла, что свершилось непоправимое. Словно безумная бросилась она к храму, влетела в залу и увидала пред собой малолетнего внука, красного от смущения. В отчаянии Аталья упала лицом на пол, и слышали близстоявшие, как хрипела она “Заговор, заговор…”
“Покинь храм, Аталья! – крикнул Одед вчерашней царице, – запрещено тебе тут находиться!” Охранники помогли ей встать, вывели во двор. Первосвященник был смущен. Как поступить с нею? Он должен исполнить взятое перед Еу обещание, но язык не поворачивался отдать роковой приказ.
Матан пришел на выручку. Увидел, что Аталья потеряла власть и силу, и молнией кинулся к отверженной. Выхватил из-за пояса знакомый кинжал и вонзил ей в сердце. “Ты клеветала, унижала, глумилась! О, торжество и радость мести!” – в исступлении кричал он, глядя в бескровное лицо. Нет, не такого сладострастия он вожделел, но и сие мгновение – награда многоценная!
Эпилог
Героические подвиги шомронского монарха Еу неизбежно сказались на обстоятельствах его страны. Он убил язычницу Изевель, и это деяние остановило сотрудничество меж Цидоном и Израилем. Охладел пыл добрососедства с Иудеей, ибо северный венценосец умертвил царя Ахазью и возненавидел царицу Аталью.
Истребляя внутренних врагов, Еу лишал себя силы против недругов внешних. Он сдался на милость Шалмансара, правителя Ашура, и принужден был покинуть союзников в войнах с ассирийцами. Да и владыка Дамаска не преминул воспользоваться немощью соседа и стал докучать Израилю хуже прежнего.
Сразу после возведения на престол малолетнего Ёаша и убиения Атальи, с корнем было вырвано язычество в Иудее. Верноподданные слуги Господа снесли храм Баала, жрецов убили, идолов сожгли. Первосвященник Одед покончил с неугодными Богу начинаниями Атальи. Египтянин Зор вернулся на родину в свой процветающий и неправедный город Ноф.
Поскольку Ёаш был мал, правил за него Одед. То были прекрасные дни для храма Господня. Не скупился первосвященник на поправку, починку, отделку и прочие улучшения. А если кто из коэнов ошибался, направляя в облыжное русло пожертвованное храму серебро, то Одед и юный царь ставили ему на вид случайную оплошность.
Главный коэн отдал в руки правосудия цареубийцу Матана. Назначенная кара была столь же суровой, сколь и справедливой – казнь путем побивания камнями. Матана подняли на скалу для свершения приговора. В последнем вожделении мести обреченный оглашал тайны двора, но зрители не верили, полагая его утратившим рассудок. Вопреки гуманному обыкновению Одед запретил давать смертнику чашу с дурманящим питьем.
Увы, летописцы истории и вероучители с ними заодно слишком скупо описали житие монархини Иудеи. Нам, потомкам, не известно даже место захоронения царицы Атальи.
Обложка оформлена автором с использованием стандартных средств Word.
