Дан Берг
Царица Аталья
Тех, кто дорог сердцу ее, спасла Аталья, а потом спросила себя, зачем сохранила жизни малолетним внукам Йорама, чужим ей? “Ведь нет в их жилах примеси крови моей, – размышляла она, – и, кто знает, вырастут и станут покушаться на трон, назначенный для отпрыска Ахазьи, да и существованием своим не дадут забыть боль ревности! Пожалела крошек, наверное, – ответила она себе, – не могла их, беззащитных, на злую судьбу обречь…”
5
По слову пророка Эльяу мучился Йорам болезнью погибельной, и стали внутренности выпадать из чрева его. Вскоре умер он в жестоких страданиях. Царствование его не принесло Иудее ни славы, ни бесславия, и отошел он неприметно. Его похоронили в Иерусалиме в городе Давида, но не в монаршем склепе.
Ахазья не слишком убивался, узнав о гибели своих единокровных братьев и сестер от рук разбойников, да и смерть отца не потрясла его. Сын Йорама и Атальи взошел на престол Иудеи, и только этот факт имел значение для нового царя и для истории. Вдовство весьма опечалило Аталью, но радость и гордость за сына оттеснили кручину.
Глава 10 Умышляющий благо
1
Удачное истребление мужниных братьев породило в голове Атальи приятное ощущение перевеса собственного ума над материнским хитроумием. Последовавший затем успех сложного плана ликвидации гарема и побочных детей Йорама совершенно убедил Аталью в ее превосходстве над родительницей.
Аталье хотелось самой поведать матери о событиях в Иерусалиме, которые были ею направлены. Рассказать о них невзначай, скромно, словно в умении отважно рисковать и каверзно затевать ничего нет особенного, а так, обыденность это для Атальи. Вот тогда-то Изевель по-настоящему оценит дарования дочки, и Аталья прочтет на лице матери долгожданные приятие и почтение!
Аталья отправилась в Шомрон: повидаться с матерью и младшим братом Йрамом, поплакать на могилах отца и старшего брата Ахазьи. Сын Ахазья остался в Иерусалиме, ибо у давеча взошедшего на престол забот полон рот.
Постарела, усохла, поседела Изевель. “Как безжалостно время обошлось с нею! – подумала Аталья, увидав мать после разлуки, – натиск и буря – вот какой была матушка в прежние годы, а нынче взгляд потух, и руки дрожат…” И улетело торжество из души Атальи, и только жалость стиснула сердце. Передумала хвастать: истинно благородные люди не кичатся, а старушка сама и не спрашивала ни о чем.
Горько-горько плакала Изевель у склепа Ахава. И рядом Аталья скорбела, глядя на серый камень с выщербленными на нем клиньями отцовского имени. Невольно вспомнила, как чересчур стоически приняла кончину мужа. Разве сокрушалась она с такою же силою о Йораме, как Изевель об Ахаве? Скупыми стали боги, не одарили дочь большой любовью, какою щедро наделили мать. И снова зашевелилась зависть в сердце Атальи.
К захоронению Ахазьи не решилась подойти Изевель. “Иди без меня, дочка, поплачь, вспомни брата, – сказала она, – невыносимо мне глядеть на могилу сына. Вот он, совсем рядом – и нет его. Я каждый день плачу, и до смерти не убудут слезы…”
Грустно глядя на поросший травой холмик земли, Аталья возвращалась мысленно в детские годы, и как живого видела перед собой старшего брата. Ей на память пришли слова матери, мол, береги своего Ахазью, и страх охватил ее. “Как сына оградить от бед в свирепом этом мире? – думала она, – люди оголтело вожделеют власти и золота, а о подлинном достоянии своем – о жизни – вспоминают лишь на смертном одре. А сама-то я разве из другой глины вылеплена? Сколько душ сгубила – счету нет…”
Глубоко опечаленная Аталья распрощалась с родней и покинула Шомрон. В Иерусалиме суетное снова захватило ум и сердце ее. Прекрасная Иудея ждала Аталью, ибо пришло горячее время перемен.
2
Молодой царь Ахазья получил в наследство от отца неспокойные южные границы Иудеи. Тревожный Эдом, дерзкая Ливна, разбойничьи набеги кочевников – все это вместе стало нешуточным вызовом надевшему корону. Зато ему выпал отличный шанс возвыситься в собственных глазах и, застращав ближних и дальних соседей непреклонной волей и военным мастерством, заслужить репутацию сильного монарха.
Не меньше, чем славы на юге, желал Ахазья признания на севере. Иными словами, он мечтал отличиться перед лицом израильского царя Йорама как в полководческой роли, так и в других амплуа, ниспосланных монархам небесами. Дядя был взрослее племянника почти на полтора десятка лет, и младший тянулся за старшим и хотел походить на него.
На границах своего царства Ахазья поставил надежных военачальников командовать сотнями, а сам с полками отправился в Шомрон на подмогу Йораму, затевавшему войну с коварными арамейцами. К этому времени в Дамаске случился дворцовый переворот, и взошел на трон царедворец Хазаэль, свергнувший Бен-Адара.
Смуту в стане врага Йорам расценил как добрый знак полководцу начинать войну. “В подмогу мне молодой и горячий Ахазья, – рассуждал Йорам, – только-только вступил он на монаршую нашу стезю, и рвется к славе и во что бы то ни стало хочет снискать любовь мою. Он не пощадит живота солдат своих ради победы. Все складывается великолепно, и пора начинать наступление!”
Йорам встретил союзника с распростертыми объятиями. “Слушая меня, Ахазья, – торжественно обратился старший к младшему, – на этих высотах и с тем же врагом сражались мой отец Ахав и твой дед Иошафат. На смену им пришли мой старший брат Ахазья и твой отец Йорам. И вот, нам с тобой выпало завершить дело, братьями, отцами и дедами начатое – покорить, истребить, поработить врага!” Ахазья внимал, и глаза его горели. “Геройства и вожделения победы нам не занимать!” – вдохновенно изрек он.
Цари Иудеи и Израиля двинули свои рати в Рамот-Гилад. Вскоре начались бои, но не увенчались они скорым успехом, как надеялся Йорам, а превратились в затяжную войну.
Наслаждение битвой, торжество сокрушения чужой воли и жажда мести за отца – три бешеных коня, мчавших колесницу страстей Йорама.
Аталья, убежденная противница всяческих войн, и перво-наперво тех, что вела Иудея, не одобряла боевого пыла сына Ахазьи. Да чем тут поможешь? Выше лба уши не растут! Надеялась, перебесится молодой. Дойдет своим умом, как и она когда-то: не копьем и мечом, а серпом и оралом скорее к чести да богатству дорогу пробьешь. Увы, не откроется Аталье до конца ее дней горькая правда – слишком мало голов на сию догадку набрели.
Аталья частенько расспрашивала иноземных купцов, в чем секрет благополучия великих царств наподобие Персии или Египта. Вникала в хвастливые речи негоциантов, выискивала здравые зерна: скажем, богатых к грамоте приучать, а бедняков – к труду. Но без всяких советчиков додумалась сама: чтобы путь озарить, не столько потребен факел в руке, как свет в голове. Поэтому упорно рекрутировала сторонников язычества и построила, наконец, молельный дом – антипод храму.
Знала Аталья, не по нраву ее дела первосвященнику. Но больше боялась длинной руки израильского пророка Эльяу. Запросто доберется до Иудеи. Ведь не за тридевять земель Иерусалим от Шомрона! И о его продолжателе Элише тоже слыхала. “Хрен редьки не слаще!” – непочтительно думала она. Не ждала добра из того лагеря, но не могла вообразить огромности нависшей катастрофы.
3
Следуя воле Бога, пророк Эльяу назначил преемником своего ученика Элишу и сообщил ему указ Всевышнего изничтожить в среде израильской поклонение идолам. Для свершения сего великого деяния Элише дана была свобода рук. Кому поставлена цель, тому дозволены и средства. А разве можно закрыть глаза на возрождающееся язычество в Иудее? Посему Элиша замыслил благо и выжидал момента.
За жизнь, равную подвигу, Эльяу был удостоен высшего отличия – Господь взял пророка в рай живым, и он вознесся на небо, не испытав горечи кончины.
Знатоки утверждают, что значимостью дел ученик не уступал учителю, хотя и признают они чрезмерную, порой, вспыльчивость воспитанника. Элиша судил Израиль шестьдесят шесть лет и, как известно, совершил чудес вдвое больше наставника.
Первосвященник храма Одед все более тревожился за судьбу Иудеи. Душа его напрочь отвергала насаждение язычества в Иерусалиме, ибо усматривал он мерзость в деяниях Атальи. Однако, опасался Одед чрезмерного рвения израильских пророков, вполне допуская, что, привычные к радикальности, они нашлют бедствия на Иерусалим, не разбирая правого и виноватого.
Одед отдавал себе отчет в ограниченности своего влияния, ведь он-то всего-навсего слуга Господа, а пророки – уста Его! Поэтому первосвященник вновь и вновь апеллировал к благоразумию Атальи, пробуя разные подходы и уповая на гибкость ее ума. Он явился к ней во дворец, задумав изобразить пророков в самом выгодном свете, не погрешая при этом против истины, дабы не оцарапаться о колючки женской проницательности.
– Драгоценная Аталья, мне бы хотелось освежить в твоей памяти некоторые хорошо знакомые тебе вещи, – начал Одед, – в дни сражений с моавитянами случилась беда в союзной армии израильского монарха Йорама и иудейского царя Иошафата. Истощились запасы воды, и не было дождя, и пересохли реки. И люди и скот страдали весьма и не умели найти спасения. Тут явился пророк Элиша и изрек волю Господа: “Делайте на дне сего высохшего потока яму за ямой. Вы не увидите ветра и не узрите дождя, но русло заполнится водой, и вы и кони ваши будете пить и не умрете от жажды!” И случилось по слову Элиши, и уцелело войско. Но разве довольно столь скромного чуда для Господа? И продолжил пророк: “Моавитяне будут преданы в ваши руки, и поразите и завоюете вы укрепленные города…”
– Почтенный Одед, я прежде слыхала от свекра, мир праху его, о славном поступке Элиши!
– Теперь это событие описано в святой нашей книге! – воодушевился единомыслием собеседницы Одед.
– Бог ваш устами пророка дал воинам замечательный совет – рыть яму за ямой на дне сухого русла. Подземные воды поднялись и напоили людей и коней, и ненужными стали ни ветер, ни дождь, ни чудо!
– Дух противоречия крепко сидит в тебе, Аталья, не стану возражать, а лучше поведаю другую правдивую историю. Однажды Элиша, сопровождаемый юношей, пришел в город Шунэм, и оба устали в пути и проголодались. Одна знатная женщина пригласила обоих к себе в дом есть хлеб, а потом уделила им комнату наверху для отдыха. Мужу своему сказала, что воистину Элиша человек Божий. И потом, когда случалось ему с юным спутником бывать в Шунэме, они всегда располагались на постой у этой женщины.
– Желая отблагодарить хозяйку, – продолжал первосвященник, – спросил Элиша, не нуждается ли она в чем. А та скромно отказалась, мол, все у нее есть, ведь среди народа своего она живет. Но юноша шепнул пророку, мол, женщина бездетна и не рожала, а муж ее уже стар. Тогда Элиша призвал ее к себе и возгласил: “Через год будешь обнимать сына!” И вышло по слову человека Божьего – зачала женщина и родила дитя в предсказанный срок.
– Подрос мальчик, – рассказывал дальше Одед, – и как-то в особенно жаркий день понес он в поле обед жнецам. И худо стало ребенку, и он закричал отцу: “Голова моя! Голова моя!” Отнесли мальца домой к матери, и он лежал у нее на коленях, и похолодел телом и к полудню умер. И отправилась она в Кармель, где жил человек Божий, и поведала ему о горе своем. И Элиша, не медля, двинулся в путь, и, придя в Шунэм, положил мертвое дитя на постель, на которой сам когда-то ночевал, и приложил свои губы к устам покойного и оживил его. И мальчик встал, чихнул семь раз, и открыл глаза и стряхнул с себя смерть! Вот какие добрые дела и чудеса творил пророк Элиша!
– Я прежде не слыхала замечательной этой истории, почтенный Одед, – сказала Аталья, – вспоминаю, однако, мать говорила, что в поле от жаркого солнца у ребенка иной раз раскалится голова, и он впадет в странное забытьё, и члены его остынут: ни дать, ни взять – умер! А знающий человек согреет похолодевшего своим дыханием, и тот восстанет ото сна!
– Аталья, ты приземленностью своею рада умалить заслугу человека Божьего, – заметил Одед, – и диво дивное перетолковала как целителя сноровку. Что ж, и это уж не худо. Но ведь, жена старика по слову Элиши понесла и родила! Это ли не чудо?
– Э-э-э-э… Право, не знаю, что и сказать, – пряча улыбку, ответила Аталья, – мир полон таких чудес. Вот ежели бы ты не упомянул про юношу, сопровождавшего Элишу…
– Ах, грязные твои мысли! – в сердцах воскликнул Одед.
– Я не обижаюсь. Есть у тебя еще истории о добродетелях Элиши?
– Довольно на сегодня!
– Тогда я расскажу о нем кое-что, тебе, возможно, известное. Как-то раз брел Элиша по дороге, а навстречу ему выскочили мальчишки и давай дразнить: “Плешивый, плешивый!” А он и в самом деле лысый. Очень осерчал пророк на детей и проклял их именем божества вашего. Не удивительно, что вышли тут из лесу две медведицы и на глазах у человека Божьего растерзали сорок два мальчика.
– Да, случилось такое. Думаешь, нет у меня слова в защиту пророка? Да будет тебе известно, Аталья, что покуда Элиша не очистил источники в городе Ерихо, эти мальчишки продавали чистую воду жителям, чем и кормились. Когда увидали они Элишу, то захотели успокоить доброго Божьего человека, мол, хоть мы и лишились заработка, но не умерли с голоду. Потому кричали они: “Мы живы, мы живы!”, а Элише послышалось “Плешивый, плешивый!”. Однако не было вокруг ни медведей, ни леса. Но пророк сотворил и то и другое, показав чудодействие силы своей. Впрочем, гневлив был Элиша чрезмерно.
– Ты одобрял меня за то, что не отрицала заслуг Элиши, а я воздаю тебе хвалу за признание изъянов его.
– Ах, Аталья! Что толку в похвалах, коли над Иудеей великая угроза нависла. Болтливость не по сану моему, но, надеюсь, веришь мне. Обуздай Ахазью, чтоб не шел греховным путем брата твоего Йорама. И сама умерь пыл свой созидательный. Ты знаешь, что я имею в виду. Береги себя, сына и страну.
Со словами этими ушел опечаленный Одед. А Аталья осталась наедине с собой и невеселыми думами. Тревожно живется тому, кто хочет благоденствия.
Глава 11 Несчастья чередой
1
“Доколе преступлениям против Господа нашего безнаказанным оставаться? – риторически вопрошал сам себя пророк Эльяу, и горела душа его от боли, гнева и жалости, – сколь еще народу-избраннику терпеть языческую мерзость владык своих?” Он копошился в памяти: дело Навота, дружба с языческими царствами, совращение безбожием, возведение капищ идолопоклонства. “И вот, назревает худшее, – возвышал голос пророк, – чума поползла из Израиля в Иудею!”
Начавший путь в сомнениях кончит его в уверенности. Эльяу все более утверждался в мысли, что конец произволу близок, а виновников ждет суровая расплата. Убежденность пророка была подсказана ему той очевидной реальностью, что с ним Бог. Терпение Всевышнего небеспредельно, и вещими устами своего посланца на земле Он сметет кривду.
Эльяу стар, ему нужна опора и продолжатели. Он не одинок. Десятки, сотни верных учеников воспитал он, и лучший из них – Элиша. Вот кому он передаст факел! К счастью для народов Израиля и Иудеи, мыслили в унисон Господь и пророк Его. И услышал Эльяу голос тонкой тишины, глас Всевышнего: “Помажешь Элишу вместо себя, воеводу Еу помажешь на царство в Израиле…”
О выдающемся ревнителе веры – полководце Еу – речь впереди. А пока, не теряя времени, Эльяу отыскал Элишу, дабы передать ему волю Господа и приготовить питомца к исполнению великой миссии. Элиша как раз пахал землю, правя парой волов. Услыхав речи наставника, он зарезал животных, сварил их мясо, раздал людям, и они ели. А потом ученик последовал за учителем и стал служить ему.
Подошли к концу дни земной жизни пророка Эльяу. Вот, шагали вдвоем по чистому полю воспитатель и воспитанник, и старший сказал младшему, что настало время прощания. Тут слетела с небес огненная колесница, запряженная огненными конями. И взошел Эльяу на место возничего и вихрем унесся в лазурную высь. И сбылось самое сокровенное желание Элиши – вошел в него дух Эльяу.
Теперь ученику самому везти воз перемен. Один из наказов Бога свершился – Элиша заместил Эльяу. Очередь за помазанием нового царя Израиля. Пророк принялся обдумывать план коронования благочестивого военачальника Еу, коему выпала судьба занять престол Йорама, неугодного борцам за истину на земле.
“Путч? Переворот? Пожалуй… – рассуждал Элиша, – а какова будущность низложенного монарха? И что станется с родней и единомышленниками его? Легче изменить сразу многое, чем что-то одно. Дни покажут, как удивительно просты и надежны ответы на вопросы. Ради торжества высокого вечного духа долг мой принести в жертву низкую бренную плоть!”
2
Первосвященник Одед не раз и не два остерегал Аталью от гнева израильских пророков, коих одержимость не знает границ. “Уйми языческую прыть свою, люби Иудею иудейскую, образумь брата и сына – царей недалеких – береги их шкуру и о себе помни!” – так говаривал он сестре и матери монархов. Отчасти Аталья верила словам доброхота, но больше подозревала в них своекорыстный расчет.
Когда же Эльяу вознесся на небо, и место его на земле занял менее экспансивный, но более предприимчивый Элиша, то очевидно стало Одеду, что великие перемены не заставят себя долго ждать. Предвидя направление грядущих событий, он желал знать их конкретность. Поэтому он обязал вездесущего Матана вынюхивать, выведывать, выуживать и доносить. Такое же задание служитель храма получил от владычицы своей судьбы Атальи, которую Одеду удалось заразить тревогой. Угождать двум господам Матану не впервой.
Как всегда безупречно и профессионально исполнив поручение, уведомитель вернулся в Иерусалим с полным коробом важнейших новостей. Первым делом явился к Аталье, ибо дворцовые клещи жмут больнее храмовых. К удивлению своему застал Одеда, беседующего с Атальей. Лица обоих тревожны. Матан растерялся – что и кому говорить? Они выручили его, нетерпеливо крикнув одновременно: “Выкладывай все без утайки!”
– Военачальник армии Йорама небезызвестный Еу коронован на царство! – выпалил Матан, начав с конца.
– Я ждал чего-то в этом роде! – воскликнул Одед.
– Где мой сын Ахазья? – трагически вскричала Аталья.
– Я с ним столкнулся по пути, остерег ехать в Шомрон, где катаклизмы неизбежны, просил вернуться в Иерусалим, – попытался Матан успокоить сердце матери.
– Он внял увещеваньям? – вновь возвысила голос Аталья.
– Уверен – да! Он благоразумен, как и мать его, – подольстился Матан.
– О, боги, спасите Ахазью! – утерла слезы Аталья.
– Где короновали Еу? – спросил Одед.
– В Рамот-Гилад, там армия Йорама расположилась.
– Законный царь Израиля где пребывает? – продолжил Одед.
– Йорам залечивает рану в Шомроне, – ответил Матан.
– Бедный брат мой, что ждет его… – простонала Аталья.
– Угадываю дальновидный ум и длинную руку славного нашего Элиши! – изрек Одед, пряча глаза от Атальи, – какие подробности тебе известны, Матан?
– Ты прав, долга рука пророка, да он к ней еще сустав прибавил, – сказал Матан, – сам Элиша не участвовал в помазании, уполномочил ученика.
– Оно и понятно! – заметила Аталья, – вдруг дело не выгорит? Как-никак имя поставлено на кон!
– Излагай дальше, Матан, – бросил Одед.
– Ученик Элиши явился в Рамот-Гилад, – продолжил Матан, – и видит, сидят пред ним широким кругом военачальники, и он призвал Еу, и уединился с ним, и вылил ему на голову елей и сказал: “Следуя речам Господа, кои вложил мне в уши пророк, я помазал тебя, дабы стал ты царем над народом Израиля!” Произнеся роковые слова, посланец Элиши спешно отворил дверь и скрылся.
– Что прочие военачальники? – спросил Одед.
– Приветствовали нового царя и затрубили на радостях в шофар, – ответил Матан.
– Низкие предатели! – вскричала Аталья, – а ведь не раз я указывала Йораму, что скупится он на мзду ратным командирам – корыстолюбцам этим мошна нужнее родины!
– Предатели? Корыстолюбцы? – возразил Одед, – или поборники истинной веры нашей, что не приемлют идолопоклонства и Бога боятся? Что скажешь, Аталья?
– Кто теперь защитит брата от изменника Еу? – воскликнула Аталья, не ответив на замечание первосвященника, которое показалось ей праздным.
Сообщивши известное ему, Матан убрался восвояси. Аталья и Одед сидели молча, глядели друг на друга, каждый думал о своем. Тревога и страх вошли в сердца обоих.
3
Одед покинул дворец, оставив Аталью наедине с тяжелыми предчувствиями. Они не обманули ее. Начальник охраны ворвался к Аталье: “Вестник из Шомрона, испрашивает согласия срочно выслушать его!”
– Госпожа, не вели казнить за дурную весть, но долг мой не скрывать ее, дабы действовала ты, сообразуясь с нею – выкрикнул гонец.
– Говори! – приказала Аталья, догадываясь, какого рода новость ей предстоит выслушать.
– В Шомроне самозваный царь Еу убил законного монарха Израиля твоего брата Йорама!
– Еу не самозванец… Гораздо хуже… Он помазанник их божества и назначенец пророка, – произнесла Аталья, тяжело уселась в кресло, и слезы потекли по ее щекам, – слыхал ли ты что-нибудь о сыне моем Ахазье?
– Говорили, что человек из храма остерег Ахазью ехать к Йораму, и он поворотил назад оглобли.
– Скорей бы уж вернулся он! Доложи подробнее о преступлении в Шомроне.
– Йорам пребывал во дворце своем, залечивая боевую рану. Узнал, что Еу возвратился, вышел за городскую стену ему навстречу и с подозрением спросил, зачем тот оставил поле битвы и с миром ли явился? Дерзкий ответ услыхал законный царь: “Не будет меж нами мира, коли родительница твоя Изевель волхвует!” Тут Еу натянул лук и поразил Йорама между плеч, и вышла стрела из сердца, и пал он мертвый на колени к колеснице своей. А Еу велел бросить тело на поле Навота, дескать, такова была воля небес.
Аталья сделала знак рукой, и вестник удалился. А она сидела и плакала, и вспоминала детство, и думала, что вот, теперь она одна у матери осталась.
4
Не успели высохнуть слезы на щеках Атальи, а уж свежая новость колотится в двери, стучится в сердце. Посланец из Изреэля прибыл.
– Дурная весть на языке моем, – выкрикнул запыхавшийся от скачки конник, – крепись, Аталья!
– Какой ужасный день! Не мешкай, говори!
– Аталья, ты осиротела. Убита Изевель!
– О-о-о, матушка…
– Еу с тремя всадниками примчался в Изреэль, ворвался в дом, где коротала дни одряхлевшая и слабосильная матрона. Непокоренная, она гордо и достойно встречала смерть. Насинила краской глаза свои и голову украсила. “Цареубийца! За жизнью моей пришел?” – крикнула она. Не отвечая, Еу приказал своим людям схватить старушку и бросить через окно на землю. “Она царская дочь, похороним ее!” – сказал Еу, поев и попив, но опоздал. Псы успели обглодать плоть с костей убитой.
– Не слыхал ли ты в пути о сыне моем, об Ахазье?
– Говорили мне, что он извещен о катастрофе и держит путь домой в Иерусалим.
– Где же он, где? Как долго нет его… – пробормотала Аталья. Отпустила конника.
5
К вечеру страшного дня, когда Аталья, одинокая и несчастная, пребывала в совершенной прострации, ничего не слыша и не видя, пробрался к ней Матан, произнес ее имя и вывел из оцепенения.
– Я скорблю вместе с тобой, Аталья, но ты не знаешь всего.
– Что еще? – подняла на него глаза Аталья.
– Осведомители мои прибыли из Изреэля и Шомрона. Сообщают кое-что – тебя, да и всех нас касаемое.
– Обожди с бездольем. Ты, кажется, остерегал Ахазью от беды, и он намерен был вернуться в Иерусалим?
– Так точно, госпожа.
– Где он?
– Должен с часу на час появиться.
– Ладно, выкладывай свое.
– Еу разослал во все концы Израиля указ старейшинам и главам городов уничтожить родню Ахава, а заодно бывших вельмож и друзей его – всех без исключения. Верноподданные самозваного царя, страшась гнева монаршего, подобострастно исполнили волю бесноватого Еу и прислали ему в корзинах головы убитых. И не осталось в Израиле ни одной живой души из рода отца твоего.
– Свирепство! Лютость! Каково божество на небесах, таковы пророки и помазанники на земле! Я слышу стук копыт вдалеке. Не Ахазья ли?
– Это колесница Одеда.
– Подождет. Что еще у тебя?
– Элише угождая, Еу истребил идолопоклонство в своей стране. Собрал жрецов и всех прочих язычников в храме бога вашего Баала и сказал, смеясь коварно, дескать, жертву великую принесет кумиру их. Когда народ приступил к молитве, приказал Еу воинам своим ворваться в здание и зарубить мечами всех до единого. Потом сожгли идолов, а храм Баала превратили в отхожее место.
– Кажется, улыбка мелькнула на губах твоих. Ты рад несчастьям, Матан? Убирайся прочь!
6
Обессиленная Аталья упала в кресло. Наступила ночь. Бессловесный слуга развел огонь в очаге, зажег лампады, поставил перед Атальей кружку с вином и тихо удалился. Душа ее опустела, и мысли не рождались в голове. Вдруг вспомнила. “Одед, это ты? Входи!”
В дверях появилась фигура первосвященника. Лицо бледно от страха. Он молча сел напротив Атальи, взял ее руку в свою – неслыханная вольность для коэна. Она затрепетала, взглянула на него. Он отвел глаза.
– Почему молчишь, Одед! – вскричала Аталья и впилась ногтями ему в руку.
– Я… Я должен сказать… Тяжело произнести…
– Ахазья? – истерический женский вопль взвился под своды дворца.
– Он не послушал Матана… Хотел Йораму помочь… Еу погнался за ним и ранил, и умер Ахазья… Рабы привезли тело в Иерусалим, мы похороним сына твоего в городе Давида… Ты успеешь взглянуть на него…
Мертвенная бледность разлилась по лику Атальи, глаза остекленели, сознание покинуло ее. Первосвященник едва успел подхватить бесчувственное тело. Он призвал слуг и распорядился унести Аталью в опочивальню.
Глава 12 Царица Аталья
1
Жизнь Атальи пришлась на первостепенной важности дни в истории земли Ханаанской – опасный подъем и славное сокрушение богоборческого духа. К счастью людей, в большинстве своем неразумных и легкомысленных, Господь имеет обыкновение великодушно уравновешивать беды грозного времени дарованием спасителя заблудшему стаду. Помазание на царство полководца Еу и пророческое напутствие ему на грядущие подвиги – безупречный тому пример.
В Священном Писании запечатлены слова, сказанные Богом верному Его рабу Еу: “За то, что ты хорошо сделал то, что было праведно в очах Моих, выполнил над домом Ахава все, что было на сердце у Меня, сыновья твои до четвертого поколения будут сидеть на престоле Израилевом.” Из того же непреложного источника мы узнаём, как впоследствии грешил Еу против Господа, но укоренилась в умах вовремя изреченная высочайшая похвала. Но много ли значит награда? Ценность добрых дел – в них самих.
2
Долго не могла оправиться Аталья от ударов жестокой судьбы. Лежала в бреду. Казалось, рассудок ее помутился. Одед навещал, слуги хлопотали, Матан выказывал интерес. Старый врачеватель – тот самый – давным-давно предсказавший ущербность чрева Атальи и принявший вступающее в мир единственное дитя ее, нынче употреблял мастерство лекарское на исцеление недужной.
Звенели в ушах Атальи материнские слова: “Своего Ахазью береги!”. Не исполнила наказ, потеряла дитя. Велика скорбь утраты, но есть несчастье похуже: сын жизни лишился. Все думала о прошлом. Не вернуть Ахазью – вот мысль, горше которой нет.
“Порученец небес истребил род мой, – размышляла Аталья, – разве не в праве я ответить мерой на меру? Ведь в руке моей младенцы, потомки тех, кого убийца Еу мыслит наследниками трона, у Ахазьи отнятого. Я знаю, не правосудно оставлять преступление без последствий, но не свершу я праведную месть. Прибавлю еще одну несправедливость к несчетному числу их на земле. Сердце не дозволит умертвить невинных крошек. Раз пощадила деток и опять не трону. Теперь я сожалею, что подстрекнула мужа на убийство братьев”.
3
Тревога снедала душу Одеда, росла день ото дня. “Трон Иудеи пуст, – думал первосвященник, – случись нашествие врага, бунт внутри страны иль битва за власть в Иерусалиме – и беда неминуема. Аталья больна. Наследники в пеленках. Сохрани Господь от братоубийственной войны с Шомроном, а свирепый Еу непредсказуем. Как умиротворить Богом данного героя?”
Незавершенность цели наущала Еу на продолжение подвигов. Гонец новоиспеченного монарха Израиля примчался в Иерусалим и предал весть: царь направляется в Иудею для беседы с первосвященником. Одед в сопровождении свиты коэнов вышел за ворота столицы встречать почетного визитера. В голове его готов был обоюдоприемлемый план.
– Мир ли на уме у тебя, премудрый главный коэн? – спросил Еу приблизившегося Одеда.
– О, вершитель воли небес на земле, государь и славный воин! Что может быть на уме у первосвященника храма иудейского? Да разве знаток Писания замыслит недоброе? Мир, и только мир в сердце моем! – достойно ответил Одед.
– Тогда взойди на колесницу, нам есть, что обсудить с глазу на глаз.
– Тебе приготовлена подобающая монарху встреча. Будь добр, Еу, проследуй за мною в храм.
– Не имею досуга. Дела государства первее потехи тщеславия. Давай руку, Одед, и поднимайся ко мне.
– Скромность царя – пример подданным! – сказал Одед, усаживаясь рядом с Еу.
– Я скромен? Еще скажи, что кроток! Оставим любезности и перейдем к делам. Я истребил мечом язычество в Израиле, а в Иудее распускаются цветы зла. Согласен ты со мной, Одед?
– Увы, ты прав.
– Малолетние сыны убитого мною Ахазьи и других детей покойного отца его – вот скрытая угроза нашей вере.
– Увы, ты прав.
– Неизбежно уничтожить их!
– Увы, ты прав.
– Но младенцы эти – потомки царя Давида, а Богу угодно хранить династию. Как быть, Одед мудрейший?
– Мы не должны оставлять в живых возможных будущих вожаков идолопоклонства и не имеем права оборвать священный род Давида. Однако дилемму можно разрешить. Ты тайно подошлешь в Иерусалим отважного бойца, и он зарежет младенцев. А я позабочусь о спасении одного из них. Вырастим, воспитаем и помажем на царство.
– Спросят, кто погубил невинных крошек? Каков ответ?
– Ты уничтожил царский род Атальи. Стало быть, естественно ей отомстить, воздавая той же монетой, и истребить дом Давида. Правдоподобно? Я устрою так, чтобы толкование сие закрепилось в Святых Книгах.
– Придумано отменно. Сразу видно просвещенного знатока Писания!
