Даманта Макарова
Забытые Сказания. Том 1
© Даманта Макарова, 2023
ISBN 978-5-0059-9459-2 (т. 1)
ISBN 978-5-0059-9460-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Голос Времен
Сквозь эпохи, меж страниц манускриптов и книг к вам взывает голос времён.
Тихим шёпотом весть сообщает, древней магией он порождён.
Он писал нам огнём и дождём, и вихрем ветров,
Но забыты те строки под тяжёлым запретом врагов.
Он играет на струнах души, но не каждый услышит тот зов.
И ослаб человек, ограничивший себя мириадами оков.
И сбился Ищущий с пути,
Забыта тропа, и дорогу теперь не найти.
И тщетно взывает странник к богам, —
Расколот мир давно пополам.
Рассеялась магия древних слов,
Забыты основы основ.
Впредь человек стал худшим зверем,
Ничего не зная, ничего не имея.
В тусклом пламени свечи не забудь и не пройди.
Где-то в зыбкой тени скрылись они.
Слова и песни прошедших времен
Забыты, возникли взамен
Лживые песни, лишенные смысла, души
И мало кто слышит слова, что совсем не ушли.
Воин
Мое тело покрыто шрамами множества битв и схваток. Много горя я познал и поведал я, да не слушают многие песню мою про боль выбранного мною пути.
Не согнула меня ни болезнь, ни горечь утрат. Да воспарял я над врагами моими и внушал им страх на порогах мечетей, домов и дворцов…
И подвластны мне были судьбы людей, встречавшихся мне на дороге. Я шагал по миру, по странам диких народов, неся в себе свет, а в руке – карающий острый меч.
Кто и осудит меня, так это Бог, и расплачусь я перед ним Вечностью души своей бессмертной.
Коли есть беда, то лишь в душе она – чаю, что не в доброте, а в злобе я уйду из жизни, да попаду на суд божий.
Где же вы, Ангелы, что были обещаны мне в помощь?
Почему я вижу столько крови? Где справедливость этого похода? Почему убийство считается грехом, а мы вершим расправу быстро?
Мои руки обагрены кровью не одной сотни убитых. И что бы ни говорили священники, я грешил. Я убивал и грабил людей, пусть даже у них и была другая вера.
Я Грешник. Я достоин всех мук Ада.
И поэтому я ухожу одному мне ведомой дорогой…
Прощайте.
* * *
Еще достаточно молодой рыцарь отложил перо и, тяжело вздохнув, поднялся из-за массивного дубового стола. Он снял с доспехов тунику крестоносца, и бросил ее в пылающий в камине огонь.
На несколько мгновений пламя стало ярче, осветив печальное, но исполненное решимостью лицо мужчины.
Потом он положил на пергамент с письмом меч, и достал из ножен кинжал. Украшенная маленькими рубинами и изумрудами костяная рукоять приятно легла в его ладонь.
– Прощайте! – прошептал рыцарь холодным стенам, и резко вонзил кинжал себе в шею.
С его губ не слетело ни звука, лицо оставалось спокойным. Чуть покачнувшись, бывший крестоносец медленно осел на каменный пол, заливаемый потоком обильно хлынувшей из раны крови. Мгновение спустя рыцарь завалился на бок и его глаза, наконец, закрылись.
Теперь его руки обагрены собственной кровью.
Так уходил из жизни воин, уставший от борьбы…
Безмолвный
Молодой человек поправил свою котомку с нехитрыми пожитками, и с удовлетворенной улыбкой посмотрел на главные врата монастыря. Его ноги болели – прикрытые жалким тряпьем вместо обуви, подошвы ног были сбиты до крови. Его путь был долгим… слишком долгим. Но он прошел его, невзирая на боль в стоптанных ногах, и опасности, встречающиеся в пути.
Молодой человек хотел изучить Слово Божье, и потому пустился в этот путь. Его даже не пугали строгие порядки монастыря, о которых говорили по всей стране. И вот теперь его путь окончен у массивных ворот огромного монастыря.
Превозмогая дрожь во всем теле, молодой человек поднял руку к веревке, привязанной к небольшому колоколу, и позвонил.
Серое небо над его головой давно хмурилось, грозя разразиться затяжным ливнем. И пока молодой человек ждал ответа, облака все-таки разверзлись, и начался холодный осенний дождь.
Наконец, одна из створок дрогнула, и в ней открылась крохотная дверь, которую посетитель не заметил сразу. В темном проеме двери показалась фигура монаха в темно-серой шерстяной рясе. Лица видно не было – мужчина скрывал его капюшоном.
Молодой человек радостно улыбнулся, шагнул к монаху, и заговорил сбивчивым голосом:
– Прошу меня простить, но выслушайте меня. Мое имя Марк, и я дерзнул пуститься в путь из своей деревни, расположенной далеко на юге от этих земель, чтобы вступить в ваш орден…
Монах заметно дрогнул, и Марк на мгновение увидел его глаза – полные безысходности, боли, отчаяния и… смирения со своей судьбой.
За спиной монаха кто-то зашелестел одеждой, и он покорно склонил голову, уступая свое место другому монаху – высокому, чуть полноватому. Этот не носил на голове капюшона, и Марк увидел его лицо – загорелое, добродушное, но с какой-то жесткостью в холодных серых глазах. Монах широко улыбался:
– Добро пожаловать, сын мой, в нашу обитель Божью. Заходи, мы обсушим тебя и согреем у камина, накормим и приютим тебя. И, коли желаешь принять постриг, примем в нашу семью… – с этими словами монах провел его в монастырские стены.
Высокие мрачные массивные стены сомкнулись над молодым путником, но он ощущал лишь восторг – в этом месте он чувствовал свое место, и Духовность людей, живущих там. Марк почти плакал от счастья, что оказался в этих крепких стенах дома Божьего.
– Мое имя Яков, я настоятель этого монастыря. Позволь мне обмыть твои уставшие с долгой дороги ноги, и составить тебе компанию за ужином… – монах распорядился, чтобы принесли немного еды, и принялся ухаживать за путником. Он помог ему снять с себя мокрые одежды и облачил в толстое шерстяное одеяло, собственноручно обмыл его окровавленные ноги отваром каких-то ароматных трав и перевязал их льняными бинтами. А когда принесли простую кашу и буханку хлеба, и Марк принялся за еду, монах рассказывал о монастыре – кем и когда был построен, какие изменения претерпел. Марк слушал внимательно и с интересом – жизнь святых людей его всегда восхищала. Те лишения и боль, которые подчас терпели люди, чтобы познать Бога, изумляли его.
Когда со скромным ужином было покончено, отец Яков и Марк долго говорили в свете камина.
– Ты твердо решил принять постриг? – в глазах отца Якова горел странный огонек.
– Да. – счастливым, чуть хриплым голосом прошептал Марк в ответ.
В залу вошел молчаливый монах с подносом, где стояло два оловянных кубка, издающие восхитительный аромат каких-то трав и подогретого красного вина. Он подал напитки Якову и Марку и так же молча, словно привидение, удалился.
Яков отпил немного горячего вина, и задумчиво посмотрел Марку в глаза:
– Ты готов на все лишения и аскетический образ жизни?
– Да. – Марк немного смутился, но глотнул все-таки вина, которое оказалось весьма недурным на вкус, и хорошо согревало.
– Учти, что наш орден весьма строг в отношении монахов. Кроме настоятеля монастыря, монахи принимают обет молчания…
– Я готов на это, отец Яков. Я готов на обет безбрачия, и на обет молчания. Все, чтобы познать Слово Божье.
– Но ты так молод… Неужели тебя не страшит одиночество? Или девушки тебя не интересуют? – взгляд отца Якова стал подозрительным.
– Поверьте, отец Яков, я вовсе не… – Марк смутился, но решил не скрывать ничего перед отцом Яковом. – Я знал одну девушку. Мы хотели пожениться, но прошедшей зимой она умерла от лихорадки. И я знаю – иной такой мне не найти. Я всегда стремился к Господу Нашему. Но в ту ночь, когда она покинула этот бренный мир… она приснилась мне и сказала – коли не желаешь искать другую, иди тропой, тебе ведомой, к Богу… Я воспринял это как Знак Свыше, и отправился в путь… к вам. Я ей уже говорил когда-то, что собирался приехать в этот монастырь и изучать здесь теософию… но после того, как она явилась ко мне, я понял – мое место среди монахов этого ордена.
– Ты хотел изучать теософию?
– На вашем факультете при монастыре. Я слышал – ваш факультет один из самых лучших в стране и, даже, в мире…
Отец Яков чуть самодовольно улыбнулся:
– Конечно, наш факультет славится своими учениками… Но они отнюдь не принимали постриг, да и учатся у наших послушников. Монахи не могут учить, если приняли обет молчания…
– Отец Яков, позвольте мне сказать начистоту: я пришел сюда не ради вашего факультета, а ради пострига в монахи вашего ордена. Я готов на любую работу, я буду делать все, что нужно во благо монастыря…
– Твое рвение похвально, сын мой… – оборвал его отец Яков. – Но давай поговорим об этом повторно завтра утром. Тебе нужен отдых с дороги. Завтра ты посмотришь на жизнь монастыря. Если ты будешь так же уверен, то мы примем тебя в орден. А теперь, идем…
Марк допил оставшийся глоток горячего вина.
Отец Яков посмотрел на Марка и чуть улыбнулся:
– Ты устал, тебе нужен хороший сон прежде чем ты сможешь принять окончательное решение. – настоятель повел парня по тускло освещенным коридорам монастыря, мимо бесчисленного множества деревянных дверей.
В тусклом свете масляных ламп и редких факелов, стены монастыря казались еще более мрачными и в чем-то зловещими, однако Марк шел за настоятелем спокойно и, даже, воодушевленно. Он знал, что его твердость выбора непоколебима…
Ночь он проспал спокойно, не пробудившись ни разу – дало о себе знать выпитое накануне вино с травами. Но утром он проснулся вместе со всеми монахами – на заре, и, облачившись в сухие обноски, бывшие в его котомке, позавтракал со всеми в главной обеденной зале скромным завтраком монаха. А потом он направился наблюдать за жизнью монахов.
В монастыре царила неестественная тишина – даже молились молча, про себя. Суровые, как ему показалось раньше, стены монастыря были крепкими и смогли бы оградить монахов и местных жителей от нашествия врага, если, не дай Бог, случится война. Марк ходил среди монахов и смотрел на то, как молчаливые монахи, стараясь не смотреть на пришедшего, занимаются садоводством, взращивая овощи и фрукты в обширном саду внутреннего двора монастыря. Как они пасут овец и доят коров, ткут из шерсти рясы и одеяла…
Аскетичная жизнь монахов казалась ему вполне привлекательной – ведь в этих повседневных делах они отреклись от мира и могли задумываться о Боге и искать Истину Слова Божья. Но их глаза… изредка Марк ловил на себе взгляды молодых монахов – их глаза были полными боли и безмерной печали. Тем не менее, Марк твердо решил стать монахом. И в тот же вечер он снова попросил отца Якова об этом.
– Хорошо, сын мой. – ответил тот ему. – Идем со мной, тебе надо исповедаться и помолиться…
* * *
Марк принял постриг в монахи, дав обет безбрачия и обет молчания. В ту же ночь он заснул спокойным монашеским сном, преисполненный благодарности перед отцом Яковом.
Ему снились ангелы и яркое сияние, исходящее от их крыльев, почти слепило его. Но он был счастлив видеть их – это означало, что он принял правильное решение.
Однако ангелы не улыбались ему в ответ – напротив, они были безмерно печальны. Некоторые из них даже плакали и их золотые слезы блестели на их прекрасных бледных лицах.
– Беги… – прошептал один из ангелов, смутно похожий на…
* * *
Его сон вдруг резко прервали – кто-то схватил его за плечи и выволок из кровати. Молодой монах не успел очнуться, как чей-то кулак обрушился на его лицо и вновь погрузил в темноту беспамятства.
Когда он очнулся снова, он оказался сидящим на деревянном стуле и привязанным по рукам и ногам, словно пленник. Этот стул, к которому он был жестко привязан, был темным, и от него веяло страхом и болью.
Вокруг Марка стояли ровным полукругом монахи, с накинутыми на головы капюшонами. Их было пятеро. Среди них выделялся только один – тот, что стоял в центре – у него в руках было серебряное распятие.
– Ты принял обет безбрачия и обет молчания… – раздался его голос, и Марк узнал в нем настоятеля Якова.
Марк понял, что это – суровая проверка его убеждения стать монахом и строго держаться своих обетов. И поэтому он промолчал, упрямо стиснув зубы.
Отец Яков скинул с головы капюшон и отступил назад. Монахи чуть расступились, открывая взору Марка небольшой столик с ножами, какими-то склянками, бинтами…
Он так и не открыл рта. Лишь глаза Марка расширились от ужаса.
А потом монахи обступили его со всех сторон, сковав его сильными руками, и отец Яков задрал рясу Марка, обнажив плоть. Когда его коснулся нож, отсекая его мужское достоинство, Марк не издал ни звука, лишь забился в стальной хватке монахов. Боль окатила его обжигающей волной от низа живота к грудине, преобразовываясь в его сердце в крик, который он не посмел издать.
– Обет будет соблюден… – слышал он голос отца Якова сквозь пелену так и не наступившего для него обморока.
Он смутно ощутил, как холодное лезвие дотронулось до его языка… Больше он не чувствовал ничего. Так и не издав ни единого звука, Марк осознал, что замолчал навсегда, прежде чем Спаситель наградил его потерей сознания в этой камере пыток.
* * *
Проснулся он в своей келье, все его тело горело адской болью, его лихорадило. Так он и пролежал несколько дней, в смутные минуты бодрствования замечая, что кто-то приходит к нему сменить повязки и напоить его отваром горьких трав.
Когда ему стало немного лучше, Марк, наконец, увидел того монаха, что ухаживал за ним – долговязый молодой человек со светло-русыми волосами и безмерно печальными серо-голубыми глазами покорно менял повязки. И тогда Марк внезапно понял – он тоже прошел через эту пытку.
Пока он не мог вставать, Марк лежал на своей жесткой койке и молил Господа ниспослать ему ответ – почему в Храме Божьем творят подобное? Однако ответом ему служила тишина. Безграничное молчание, охватившее весь монастырь задолго до его появления здесь.
Марк понял, что монахи теперь привязаны к этому монастырю. Им некуда пойти, и они смирились со своим положением. А некоторые – истово уверовали в то, что став калеками они смогут познать Господа.
Поникнув от ужасной мысли, Марк решил оставить дальнейшие размышления на потом.
* * *
День за днем пролетали в тягостном молчании окружавших его мужчин. Он уже мог ходить, хотя боль иногда и доставляла ему неудобства. И он примерно исполнял свои обязанности – молча, спокойно. Потому что выжидал… И наблюдал. Там, где обычные монахи видели аскетизм, глава их монастыря видел чрезмерность. Он ел лучше и больше остальных, потреблял мясо и много вина. Кроме того, Марк не раз слышал из-за дверей кельи настоятеля женский смех…
Марк не понимал положений в монастыре и старался найти объяснение. Но не нашел. Он не хотел смиряться со своей участью, и непременно должен был предупредить всех о… но ведь он был лишен языка, и поэтому не мог бы передать людям о грозившей здесь опасности. И все же, он должен был что-то предпринять. Он не хотел видеть этот кошмар и быть его частью.
Он потихоньку собрал немного еды для долгой дороги, и выждал подходящую ночь, когда небо было тяжелым от туч, а землю орошал холодный дождь.
Марк умудрился втиснуться в узкое окно своей кельи, чтобы спрыгнуть на территорию достаточно обширного кладбища. Мрачные каменные плиты и кресты, некоторые из которых покосились от времени, встретили молодого беглеца безразличным молчанием.
Марк бежал между могилами, стараясь скрываться в тени, и ощутил себя в большей безопасности, ступив под полог леса. Там он пустился бежать настолько быстро, насколько позволяли еще не до конца зажившие раны.
В ближайшей деревне он украл чью-то одежду, беспечно оставленную на улице. Свою рясу монаха он не стал выбрасывать. Она могла еще пригодиться.
Он отомстит Ордену. И терять ему нечего…
* * *
Год спустя вся страна содрогнулась от волны ужасающих убийств, которые захлестнули монастыри одного единственного ордена. Убийца расправлялся с главами монастырей жестоким, кровавым способом. Он вырезал им языки и оскоплял их.
Жители страны знали лишь слухи об этих ужасных убийствах слуг Господа. Но на самом деле в монастырях каждый раз скрывали истину: настоятелей монастырей находили нередко в окружении продажных женщин, дорогих вещей, еды и вина. Некоторых из них находили рядом с растерзанными мальчиками. И только знающие монахи понимали – это не дело рук убийцы…
Долго собирал кровавую жатву неизвестный убийца, прежде чем его поймали.
Но на допросе и пытках он так и не открыл рта, так и не произнес ни звука.
Осужденный на сожжение, он лишь улыбался в суде.
* * *
Марк сидел в камере, смотря сквозь крошечное зарешеченное окошко на пока еще ясное голубое небо. Его месть была совершена. Он постарался избавить мир от как можно большего количества мерзавцев-настоятелей этого гнусного ордена, некогда лишившего его мужского достоинства и языка.
Недочеловек… недомужчина… Марк был никому не нужен. Его ничто не держало в мире смертных.
Скрипнула дверь, и в камеру вошел священник. Марк лишь мельком посмотрел на него.
– Не желаешь ли исповедаться? – спросил священник.
Молодой убийца молча улыбался небу, на котором медленно собирались легкие дождевые облака.
Долго священник пытался выудить из него признание в своих грехах, чтобы убийца ушел на небо прощенным Богом. Но так и ушел ни с чем.
А на следующее утро Марка возвели на подготовленную к костру площадь и привязали к столбу, обложенному хворостом.
Кто-то зачитал обвинения, и какой-то мужчина бросил факел. Огонь медленно пополз по влажным веткам.
Люди громогласно ревели, радуясь, что казнь не будет быстрой.
– Гори в Аду! – кричала толпа. – Убийца невинных! Убийца монахов! Губитель Слуг Господа нашего!
А Марк молча смотрел куда-то сквозь толпу, и торжествующе улыбался. Его тело медленно пожирал огонь, а убийца не издавал ни звука, чем еще сильнее распалял ненависть окружающей его толпы.
Его душа нашла покой. Он не чувствовал боли. И не видел уже людей на площади.
Перед его глазами растекалось яркое сияние, среди которого были ангелы. Печальные, плачущие, они простирали к нему свои руки и стремились принять его, истерзанного в земной жизни, в свои объятия…
Сказка о Дикарке
Голос старухи – скрипучий и старый:
– Топот копыт звучал подобно раскатам рычащего грома первой осенней грозы. Жеребец был огромным и мощным. Человек назвал бы его свирепым и злобным. Более чуткая душа назвала бы его… Дикий Гон.
Пыль взбивали копыта могучего жеребца, шкура блестела в лучах – будь то солнца, луны или звезд. Вороной, словно самая гуща мрака из Ночи Великой. Сильные, длинные ноги – он скачет, как ветер, и ему ни по чем расстояния. И раскатистым ржанием он встречает единственного своего седока – лишь ее он к себе подпускает. Благородное сердце бесстрашного жеребца падает ниц перед Всадницей. Рыжие волосы девы той дикой похожи на кровь и огонь, что в душе девы пылает. То – храбрость и сила, отвага и честь. То – страсть и любовь. Черт тех не счесть…
Сердца их сливаются вместе, и порождают нечто единое, устремленное ввысь. Они – защищают и помогают. Они – поднимают с колен, вдохновляют. И взамен ничего никогда и не просят. Они просто есть. Услышать про их приключения… кто здесь желает? – старуха с хитрой улыбкой на старых губах посмотрела на деток, собравшихся у ее ног, на толстом ковре.
– Мы! Мы! Мы желаем! – подали голос дети, наперебой, не смущаясь.
Старушка уселась удобней, вздохнула, и голос ее зазвучал вновь:
– То – Дикая Дева Даманта, хозяйка Салмарры. И ее верный конь – жеребец Дикий Гон. Вы думали – двое их, но вы ошибались. Прислушайтесь. Тени вокруг – что прячут? В листве и в лесу, среди скал, на болотах… этот волк затеряется там, где захочет. Ох, непростой это волк – крупный и сильный. В былые века таковых называли Королями. Крупнее любого, умнее, хитрее. Это был Воин, Вожак, истинный лидер. Когда было нужно – он воем созвать мог все стаи волков воедино. Да, это Великий Защитник. Под стать и Даманте и Дикому Гону. Хмм… может, мне кто-то подскажет… чем знамениты эти трое героев? – старуха вновь обратилась к ребятам, стараясь не просто увлечь своей сказкой.
Дети затихли, и, вдруг, дрогнула ручка. Девчонка, в обнимку с игрушкой, тихонько сказала:
– Ее слушались птицы… и змеи… и еще она пела.
– Верно, дитя. – старуха обвела всех внимательным взглядом. – Ох, как она пела… и эльфы и люди не могли оторваться. Ее песни лились из души – из глубин ее жаркого сердца. А голос… прекрасней, чем даже у эльфов. И песни ее опьяняли порой. Иногда ее песни воскрешали надежду и веру, а иной раз так вдохновляли, что за ней могли идти в бой целые армии. Она жила ради жизни и Чести. Не кровью Салмаррской гордилась она, а тем, что нашла на землях Салмарры свой дом, родные сердцу края. Там были: свобода дороги, и ветер, и песни в лучах солнца, луны… Она пела природе – животным и птицам, деревьям, растениям. Слушали все. Ведь она была другом, готовым на все. И ей отвечали все звери, готовые с честью помочь ей всегда.
Но славу им принесло не это. Война когда-то накрыла Салмарру, набросив волну Сирхановых тварей на стены Восточных Врат. Много гибло на поле, и, даже, случилось, когда Даманту несли прочь оттуда, еле спасли ее жизнь. Долго лежала она одиноко в шатре, раны не заживали. Но явились друзья Дикой Девы Салмаррской, и помогли ей вновь оказаться в бою. Долго сражались, и Даманта однажды вызвала подлого бога на бой. Но в ночь перед боем запела… – старуха на несколько мгновений затихла, осматривая детишек, ожидающих продолжение истории, и продолжила не менее мелодично складывая слова. – Ночь… серебрились лучи от луны, тихо пел что-то дрозд, и сова своим уханьем подпевала ему потихоньку. Мрак вступил в свои права, преображая все вокруг сгущающимися тенями.
Но не только песни птиц можно было услышать в ту пору. Тихо пела дева в ночи, пела о мраке, о скрытом тепле, об отдыхе тела, о мягкой постели-земле. То была песня без слов, на основах чувств и ощущений, вздохов и нот. Ветер сплетал их в полотна дороги, уносил за собой в поля и леса, к призракам прошлого. И каждый умерший когда-то зверюга явился певице взывавшей. Призраки быстро в волну сплотились – неистовый вал неизвестных материй. Выли, кричали, рычали все вместе – кошки и псы, олени с волками, дикие лошади, Салмаррские дикие кошки, орлы и голубки… и все эти призраки слились воедино, стремясь на помощь Дикарке Даманте. Количество призраков было несметным, и голоса их объединились в какое-то подобие дикого гневного воя. Они двигались ровно, единым клином огромным, сметая всех на пути – и орков суровых, морготов ужасных, гоблиноров клыкастых. К’архи сбегали, трусливые твари, а Салмаррцы их добивали. Долго стоял над полем боя эхом стенаний звук этой бойни, принесшей победу Салмарре. Сирхан был повержен, оставлен во мраке, гнить и погрязнуть в желании мести, строить планы и плести свои сети… Но есть Даманта – сияющий воин, дева-певица, защитник Салмарры. Она Вечным Стражем стоит на престоле нашего Королевства, и вновь выйдет в бой, если Бог этот сможет вернуться. – старуха нагнулась к каждому из детей, вглядываясь в их глаза. – Вот и все, что сегодня смогу рассказать.
– А теперь все в кровати и спать! – весело приказала детишкам их мать. Бабушка встала, и молча направилась прочь, а за спиной дети шептались о сказке.
Утро настало быстрее, чем вечер предыдущего дня. Дети резвились в саду, как внезапно девчонка из маленьких бросилась прочь – к дороге из замка.
Топот копыт раздавался оттуда. Ехал лишь всадник, но детям – удача. Ведь это – новости, дорожные песни, рассказы. Возможно, это странствующий бард, и они услышат несколько новых песен и сказаний.
Дети бежали, стремясь разглядеть гостя первыми, и им удалось – они увидели… Вороного жеребца с густой волнистой гривой – могучего, быстроногого, а на его спине – хрупкий всадник, рыжеволосая девушка. Именно девушка – красивая, нежная, с улыбкой на лице.
Всадница чуть откинулась назад, и ее конь начал замедляться, сокращая шаг и переходя в упругую высокую рысь. Доля мгновения, и они поравнялись. Дети и всадница – рядом, вместе. Жеребец тихо фыркнул, а девушка запела.
Дети бежали рядом, поспевая за рысящим конем, и слушали ее голос – прекрасный, и вызывающий восхищение. Было пропето лишь пару строк, но дети весело и звонко смеялись, как смеялась и дева, въезжая в ворота. А у дверей их уже встречали Матроны этого рода.
– Здравствуйте вы и ваш род, милые люди! – соскочив с седла, промолвила девушка, и склонилась в почтительном поклоне. – Не приютите ли вы меня на эту ночь?
– Проходи внутрь, дитя, мы примем миледи. Конь твой суровый уже знает, где его стойло. – старуха склонила голову, посмотрев на коня, и тот ответил ей тем же.
– Бабушка… – тихо позвал родителя ребенок.
Старуха посмотрела на внучку, подошедшую к ней, и улыбнулась:
– Да, внученька?
– Это – Даманта? – тихо, почти шепотом, спросила девочка, прижимая к груди игрушку.
– Даманта. Дикарка. – кивнула старуха в ответ, не переставая улыбаться.
– А это… – девочка перевела взгляд на жеребца, свободно идущего в конюшни.
– Да, это он. Вороной Жеребец Дикий Гон.
– А где же король всех волков? Где Ликсфен?
– А Ликсфен, детка, рядом… – девушка, слышавшая каждое слово, присела к ребенку с мягкой улыбкой. – Ты хочешь увидеть его?
– А мне можно? – красные щеки выдали девочку.
– Конечно. – тихо выдохнула рыжеволосая дева. Это был лишь шепот, но… девочка ахнула, когда та повернула голову и посмотрела в тень, царящую у стен конюшни. Ведь она увидела крупного серого волка, выдавшего себя тем, что он сел, став похожим на серую каменную статую с живыми горящими глазами.
– Не бойся. – дева вновь обернулась к девочке. – Он добрый.
Она улыбнулась и, потрепав девочку по голове, встала. Хозяева приглашали ее внутрь и заставлять их ждать не пристало. Стоило рыжеволосой скрыться за массивными дверями, как детская ручонка вновь потянула юбку старухи.
– Бабушка…
Старуха с улыбкой посмотрела на ребенка:
– Да, внученька?
– Но как же так? Ведь сказка… ведь прошло много лет!
– Эх, внученька… слушай, она – не простой человек. Она ведь сильфурия. Сродни эльфам из Высших Кровей, а они все, как один, почти бессмертны.
– И она… Королева?
– Да, дитя… – старуха взяла внучку за руку и направилась внутрь. – Она Королева…
