Дафф Маккаган
Это так просто… и прочая ложь
Глава 9
Вскоре после того как меня уволили из стейк-хауса «Black Angus», я опять нашел постоянную работу в офисе, располагавшемся в глухом переулке недалеко от пересечения Голливуд-бульвара и федерального шоссе. Эта компания якобы продавала канцелярские принадлежности, но специфика работы заставила меня призадуматься. Рабочий день, как правило, выглядел так: парень в спортивном костюме, с трудноопределимым восточноевропейским акцентом и при пистолете приказывал мне перегонять грузовик или фургон без эмблемы компании между двумя случайными и непонятными адресами в городе. Впрочем, какими там «адресами», – едва ли можно называть так замусоренные переулки, заброшенные автостоянки и отдаленные подземные переходы, где я оставлял и забирал грузовики. Я никогда не спрашивал, что мы перевозим, – вероятно, это даже тогда казалось мне небезопасным.
Разъезжая по городу, я стал понимать, насколько сегрегированным был Лос-Анджелес. Многие мои коллеги отказывались делать «поставки» в район Уоттс, и это поражало меня – ведь в Сиэтле просто не было таких мест, куда люди отказывались бы ехать. Да, в Сиэтле была «черная зона», то есть Центральный округ, – но она не была настолько строго очерчена, как отдельные районы Лос-Анджелеса, в конце концов, я сам ходил в школу в Центральном округе. В Лос-Анджелесе жители Голливуда не выезжали из Голливуда, и то же самое происходило с людьми из еврейского анклава Фэрфакс или того же Уоттса. Кажется, жители Уоттса даже не знали, где находится Голливуд. Город был окутан страхом.
Как-то в феврале 1985 года, возвращаясь домой с работы, я столкнулся с Иззи. Он сказал, что собирает новую группу с двумя парнями из L. A. Guns – той группы, на которую Слэш водил меня в октябре. Эксл Роуз, вокалист L. A. Guns, рос вместе с Иззи в штате Индиана и переехал вслед за ним в Лос-Анджелес. Эксл только что снял квартиру в нашем дешевом неблагополучном квартале, прямо на Оркид-стрит, в шумном рассаднике проституции и торговли наркотиками. Кроме того, в группе играл Трейси Ганз из L. A. Guns, и группа называлась Guns N’ Roses. Почти сразу же от них ушел бас-гитарист, и как раз в этот момент Иззи встретил меня.
– А не играешь ли ты на бас-гитаре? – спросил Иззи.
– Скажу больше: у меня есть бас-гитара, – ответил я.
К тому времени я уже освоил четыре струны, но еще не выработал собственный стиль игры. К счастью, одним из преимуществ молодости – а я только что перешагнул порог совершеннолетия – являются бесстрашие и невероятная самоуверенность. Не говоря уже о том, что у меня больше не было гитары, так что надо было или играть на басу, или вообще не играть ни на чем.
Когда я появился на первой репетиции Guns N’ Roses в конце марта 1985 года, мы с Экслом сказали друг другу «привет!» и начали трепаться о том о сем. Эксл сразу мне понравился – звукорежиссер попросил его проверить микрофон, он завопил, и это было не похоже ни на что, слышанное мной ранее. В парне будто жили два голоса сразу! В музыковедении этому феномену есть название, но на тот момент я лишь понял, что этот чувак другой: целеустремленный и чертовски серьезный. Тогда он еще не работал голосом в полную силу, был скорее уникальным, чем великим артистом – но ясно, что не за хорошей погодой он перебрался в Голливуд из Индианы. Он оказался здесь, чтобы заявить о себе и продемонстрировать свой талант всему чертову миру.
Что касается Иззи, то он не относился к числу великих музыкантов, но мне импонировал такой стиль – и лично в нем, и вообще в людях. Я тоже был тот еще гитарист, и для панк-рокера это нормально. Однажды вечером мы с Иззи разговорились после репетиции, он упомянул группу Naughty Women. Я насторожился.
– Знаю эту группу, – сказал я, припоминая, – думаю, мне как-то довелось выступать с ними на одном концерте. Стоп… вроде как Naughty Women выступали в женской одежде?
– Ага, – ответил Иззи и сделал паузу, – я был там барабанщиком.
Отлично, подумал я, этот парень – ветеран клубной панк-сцены. Он оказался настоящим собратом по оружию.
К тому моменту у Иззи и Эксла было написано несколько песен, и остальные парни в группе их уже разучили: «Think About You», «Anything Goes», «Move To The City», «Shadow Of Your Love» и «Don’t Cry». Также мы исполняли ускоренные панк-версии номеров The Rolling Stones и Элвиса Пресли – «Jumpin’ Jack Flash» и «Heartbreak Hotel».
Наш барабанщик Роб Гарднер играл на ударной установке с двойной педалью, как полагалось хэви-рокеру; Трейси же оказался невероятным виртуозом, но и он звучал как типичный металист. С самого начала мне показалось, что в его исполнении не было того чувства, что у Слэша. В очередной раз я с замиранием сердца понял, что попал не в ту группу, которую искал, – в те дни Guns N’ Roses едва ли могли сказать новое слово в рок-музыке. Тем не менее уже было запланировано несколько концертов, и коль скоро у нас с Иззи нашлось много общего, а Эксл продемонстрировал уникальные вокальные таланты, я решил, что пока поиграю в этой группе. После того как мы отыграли в клубе «Dancing Waters» (потом был еще один совершенно непримечательный концерт, даже не могу вспомнить название клуба), мой восторг по поводу Guns N’ Roses поутих. Мне позвонил Эксл, который отлично понял мои чувства и вежливо попросил меня прийти на следующую репетицию. Я нехотя согласился. Эксл встретил меня около репетиционной базы, чтобы разобраться с моими сомнениями.
– Ты должен играть в нашей группе, – сказал он, – дай себе еще один шанс.
Вскоре я понял, что если Эксл находил что-то в человеке, то делал все возможное, чтобы этот человек оставался частью его системы.
Отчасти моя проблема заключалась в том, что я не верил в приверженность Трейси и Роба общему делу – им и так хорошо жилось в пригородах Лос-Анджелеса. К тому моменту я уже ощутил разницу между жителями Лос-Анджелеса и теми, кто перебрался сюда. Эксл и Иззи отличались даже от других приезжих серьезностью настроя, притом Эксл порой даже ночевал на улице… Также было понятно, что Иззи сделает для группы все, что нужно, несмотря на пристрастие к героину. Казалось, Иззи и Эксл пытаются сказать, что я могу быть с ними или нет, однако они готовы пробиваться и осуществлять свою мечту. Мне это нравилось в них, однако я не очень понимал, как объяснить это Экслу. Я сказал: «Просто я не считаю, что Роб и Трейси готовы идти ва-банк и жертвовать всем ради музыки». Эксл не стал спорить со мной, и мы зашли внутрь.
На репетиции у меня родилась идея. Я прошел суровое испытание панк-роком, привык спать на полу и сносить лишения, лишь бы моя группа существовала. По моему опыту, такие приключения давали возможность понять, чего стоят твои товарищи по группе. Дальний концерт – вот что нужно Guns N’ Roses.
Я отозвал в сторону Эксла и Иззи.
– Слушайте, а что вы думаете о том, чтобы сыграть в некоторых других местах, помимо этого поганого клуба «Dancing Waters» в Сан-Педро?
Они кивнули.
– Если уж нам приходилось играть для трех человек, – добавил я, – давайте хотя бы делать это не только здесь.
– Чертовски прекрасная идея! – воскликнул Иззи.
Я сразу понял, что Иззи оценил мой замысел – у него уже был подобный опыт. И он знал, что это позволит проверить взаимодействие в группе и найти в ней слабые звенья.
В панк-группах первой волны, в которых я играл, мы сами организовывали концерты, сами были тур-менеджерами, сами зарабатывали деньги, сами печатали концертные футболки. Подход «сделай сам» правил нашей деятельностью, и в результате я знал все тонкости шоу-бизнеса (на нашем уровне, конечно). Имея отрепетированную концертную программу и подобный опыт за плечами, я понимал, что могу использовать накопленные контакты, чтобы организовать несколько концертов для Guns N’ Roses – своего рода панк-турне по Западному побережью.
– Думаю, что я смогу организовать тур, – сказал я, – да, денег немного, зато сыграем на новых сценах.
Парням эта идея понравилась.
– Отлично, давай так и сделаем!
Теперь и я был рад: к концу турне мы узнаем, настоящая группа Guns N’ Roses или нет. Панк-турне в те дни были чистой воды приключением, мощным адреналином – музыкантам везло, если они зарабатывали хотя бы на бензин и лапшу из бичпакета, а спали они в ночлежках, если такие подворачивались, а то и вовсе на полу в клубе (конечно, тут надо еще понравиться хозяину). Но все это не имело значения – главное, что такие приключения давали шанс понять, чего ты стоишь, выйти из зоны комфорта, играть музыку, в которую веришь, в других городах, забив даже на собственную безопасность. Вот настолько беззаботными мы были в те дни!
Я смог организовать несколько концертов – в основном там, где играл с предыдущими своими группами, либо где побывал, будучи роуди в The Fastbacks. Первым по плану было выступление по случаю появления в родном городе – 12 июня мы открывали концерт The Fastbacks в новом на тот момент клубе Сиэтла «Gorilla Gardens». Прочие концерты – в мелких панк-клубах, в общественных домах и сквотах на побережье уже ближе к Лос-Анджелесу. Мы будем играть в клубе «13th Precinct» в Портленде, в подвале коммунального обиталища панков в Юджине, в таком же доме в Сакраменто и в клубе «Мэбьюхэй Гарденс» в Сан-Франциско. Итак, у нас был концертный план, а все остальное – в том числе, где будем спать и что есть – выясним уже на месте.
Роб и Трейси с самого начала отнеслись к идее скептически. Полагаю, они не были уверены, стоит ли принимать подобную затею на веру настолько, чтобы ради нее уезжать из дома, опираясь лишь на товарищей и собственный жизненный опыт. За несколько недель до начала турне они сообщили, что не готовы к подобной поездке без оговоренного финансирования, что им некомфортно ехать, не зная даже, где мы будем ночевать. Я заверил их, что ночлег обязательно найдется, да и вообще какое это имеет значение – мы же будем в туре! Сам замысел казался мне чистым волшебством.
Но все это уже не имело значения. Сперва из группы ушел Роб, а потом и Трейси. До условленной даты оставалось десять дней.
– Не беспокойтесь, – сказал я Иззи и Экслу, для которых идея ехать в тур имела то же сакральное значение, что и для меня, – я знаю двух парней, которых можно взять в группу.
Глава 10
К началу 1984 года моя группа Ten Minute Warning стала известнейшей панк-группой Северо-Запада США. В те времена команда, зарабатывавшая за концерт 200 баксов, могла считаться весьма известной, а мы иногда зарабатывали по $250, а то и по $300. Еженедельная музыкально-альтернативная газета «Rocket» поместила наше фото на обложку, а одна из крупнейших ежедневных газет «Seattle Times» напечатала статью о нас. Мы были хедлайнерами концертов в Сиэтле и давали серьезные концерты в других местах с хорошими группами: ездили в турне с The Dead Kennedys, D.O.A. и нашими героями Black Flag. Мы разрушили непреодолимую стену между панком и хэви-металом – это произошло во время концерта на роллердроме, где играли все хэви-группы из пригородов Сиэтла. Хедлайнерами были мы и группа Culprit[30]. Наши песни попали на несколько сборных панк-альбомов, и в начале 1984 года мы подписали контракт с фирмой звукозаписи «Alternative Tentacles», президентом которой был лидер группы The Dead Kennedys Джелло Байафра. Под руководством фирмы мы записали демо для будущего альбома.
Ten Minute Warning родилась из группы The Fartz. На момент создания Ten Minute Warning я играл на барабанах, однако все еще общался с гитаристом The Fartz Полом Сольджером. Мы с Полом ездили на подаренном его родителями «Форд-мустанге» 1965 года выпуска на концерты Джонни Тандерса в Портленде и Ванкувере. В конце концов Пол и я начали вместе писать песни для некоего нового проекта (мы оба играли на гитарах) и решили собрать новую группу. Я стал ритм-гитаристом, и мы взяли в состав барабанщика Грега Гилмора, затем перебравшегося в Mother Love Bone[31], а также бас-гитариста Дэвида Гарригеса, местную легенду скейтбординга. Вокалистом мы выбрали Стива Вервольфа – чувака, которого знали по местной панк-сцене. Стив определенно производил впечатление: у него были длинные волосы, он носил черные кожаные штаны в обтяжку – и почти ничего кроме. На сцене он вел себя как одержимый, смешивая выходки в духе Игги Попа с обреченностью и мрачностью Питера Мёрфи из группы Bauhaus[32] и шаманской аурой Джима Моррисона. К тому времени я поиграл в разных группах и даже сам собирал команды, но в них всегда имелись слабые звенья. Однако Ten Minute Warning была чем-то иным.
Нам удалось добиться нового звучания. К тому времени многие на панк-сцене были сыты по горло совершенно стандартным хардкором. Мы же решили замедлить материал и добавить в музыку слаждевые, тяжелые психоделические элементы. Вокалист Black Flags Генри Роллинс как-то сказал нам, что Ten Minute Warning звучала как панк-версия британской группы 1970-х годов Hawkwind, в которой начинал карьеру Лемми Килмистер, позже собравший группу Motörhead, – и для нас это была высокая оценка. Ten Minute Warning стала узнаваемой группой, у которой был свой взгляд на рок-музыку. Мы начали выступать с другими коллективами, также выходцами из хардкора, ищущими новое звучание, такими, как The Replacements из Миннеаполиса (мы вместе играли в Сиэтле). Наша группа становилась все лучше и лучше.
Пол, который всегда баловался какими-то веществами, несколько раз начинал употреблять героин, но всякий раз ухитрялся завязать, прежде чем этот процесс затягивался. Я и вправду думал, что он бросил, – и все же отчетливо помню, как он в первый раз опоздал на репетицию на нашу базу в центре города, в подвальном помещении на Белл-стрит. Трудно было не замечать признаки опиатного кайфа, но сперва я это игнорировал, однако чем чаще видел Пола под кайфом, тем больше понимал, что он возвращается к привычному для себя занятию. Не знаю, может, дело в местной популярности группы, облегчившей ему доступ к наркотикам, но Пол постоянно был на нервах. Как только наркоман начинает всерьез употреблять, его путь становится темен и ужасен.
Сперва это создавало незначительные помехи в работе. Но со временем Пол стал совершенно недисциплинированным, и группа оказалась заложником его падения. Как-то мы поссорились с музыкантами из другой команды – они заявили, что Пол украл гитарную педаль и обменял ее на наркотики. Затем, после выступления Ten Minute Warning в телешоу «Danceland USA» выяснилось, что наш гонорар за это шоу пропал. Пока мы таскали оборудование со сцены на два лестничных пролета вниз, Пол укатил на своем «Форд-мустанге», и мы решили, что он взял деньги, чтобы купить наркоту. Платить за репетиционное помещение и струны, а также время от времени покупать новое оборудование (и это не считая квартплаты и еды) мне стало куда сложнее, как и остальным ребятам из группы – Грегу, Дэвиду и Стиву, однако героин превратил Пола в равнодушную сволочь. После нескольких некрасивых историй мое терпение лопнуло, и я ушел из группы.
Итак, к середине 1984 года я потерял из-за наркотиков свою давнюю подружку, лучшего друга и основную рок-группу. Масса моих друзей и музыкальных кумиров, в том числе Ким из The Fastbacks, также сидели на веществах. На самом деле почти все, с кем мне было так здорово открывать для себя музыку, что-нибудь да употребляли. У меня все еще случались панические атаки, и я беспокоился, что у меня может быть серьезное заболевание: за год до этого мне удалили опухоль грудной клетки, и, хотя она оказалась доброкачественной, я был уверен, что это только начало… Такое будущее, да еще и с наркотиками, куда ни глянь, не казалось радужным. Преодолевая депрессию, я пристрастился к алкоголю. Причем так сильно, что моему боссу в «Lake Union Café» пришлось провести со мной воспитательную беседу. На работе-то я не пил, но ему было понятно, что я напиваюсь вечерами, – вероятно, по утрам от меня разило.
Я проработал в «Lake Union Café» почти два года. Работа была отличная – там можно было и слушать музыку, и делать карьеру. Первые несколько месяцев я мыл посуду, отскребая формочки для кексов и противни, на которых выпекались торты, как и в «Пекарне Шумахера». Однако стоило мне показать себя трудолюбивым и надежным работником, как один из поваров начал опекать меня и научил некоторым простым приемам – как выпекать хлеб и делать клубничный крем. Босс заметил мою тягу к учебе и принялся тестировать мои навыки. Однажды после работы он попросил меня взять отгул на следующий день и вместо этого выйти на работу в полночь. В полночь? Это же часы работы пекаря! Я появился на работе на следующий вечер, и мне сказали, что отныне я – ученик пекаря. И босс повысил мне зарплату!
Я освоил приготовление шварцвальдских тортов[33] и разнообразных муссов, а также работу с марципаном и тонким слоеным тестом. Мои малиновые пирожные с решеткой из миндального теста были настоящими произведениями искусства. Мне даже сделали визитки: «Дафф МакКаган, шеф-кондитер».
Одним из моих приятелей из числа работников кафе был Брюс Пэвит, год назад переехавший в Сиэтл из города Олимпия. Он вел музыкальную колонку «Sub Pop» в еженедельной газете «Rocket». Тем летом он сказал, что решил осуществить свою мечту – открыть фирму звукозаписи и издать на ней сингл. Название фирмы он уже придумал – «Sub Pop» в честь своей колонки. Вот тогда-то в моем и без того возбужденном сознании начала крутиться неприятная мысль: а не рискую ли я отказаться от своей мечты?
Как бы мне ни нравилось заниматься выпечкой, я не рассматривал работу в «Lake Union Café» как ступень карьерной лестницы. Чтобы стать главным кондитером и зарабатывать приличные деньги, у меня должно быть что-то свое, но я не придумывал и не совершенствовал рецепты, а просто готовил по чужим. Мои группы терпели крах, а мои друзья дохли от героина как мухи – что мне оставалась делать?
Да, у меня все еще была мечта – мечта найти команду музыкантов-единомышленников, которые хотели двигаться вперед, развивая музыку, и которые были бы готовы приложить к этому все усилия. И в конечном счете, я бы очень хотел зарабатывать на жизнь музыкой. Я понял, что пришло время начинать все сначала – и на музыкальном фронте, и по жизни вообще.
Я стал искать новые пути реализации, на которых еще не лежала мрачная тень героина, и начал расширять свой круг общения. Однажды вечером я тусовался с парнем по имени Доннер. Я смутно знал его по периферии панк-сцены, тем вечером мы обнаружили, что у нас много общего, но самое главное – растущее отвращение к тому, что героин убивал наши отношения с близкими. Доннер как раз в тот момент открывал клуб «Grey Door» на Пайонир-сквер. Его клуб быстро превратился в тусовочное место, а на концерты, организованные Доннером, всегда допускалась публика всех возрастов. Пиво продавали тайком, разливая из кега, спрятанного в подвале. Мы с Доннером даже собрали недолговечную группу, я вернулся к игре на барабанах. Это было не всерьез, но для меня на тот момент – прорыв. Как и я, Доннер любил выпить, и у него поблизости всегда была бутылка. Сиэтл оставался Сиэтлом, так что мы смешивали все, что попадалось под руку, с действительно крепким домашним кофе – получался самодельный спидбол.
Именно в клубе «Grey Door» я познакомился с певцом Энди Вудом. Его тогдашняя группа Malfunkshun приезжала с Бейнбридж-Айленда и просиживала в клубе все выходные. Они и ночевали там. Даже когда в зале оказывалось всего с десяток человек, Энди указывал на стропила и кричал: «Я хочу, чтобы все слева сказали «черт!», а все справа сказали «да!» – точно так же, как это делал его кумир Пол Стэнли из группы Kiss на огромных аренах. Несколько лет спустя новая группа Энди Mother Love Bone подписала контракт с лейблом-мэйджором и записала важный для всего рок-стиля мини-альбом. А затем Энди умер от передозировки героином – всего за несколько дней до релиза дебютного полноформатного альбома Mother Love Bone. Пара парней из Mother Love Bone собрали группу с новым вокалистом и придумали себе название Pearl Jam.
Мы с Энди часами могли говорить о музыке в целом и о Принсе в частности. Альбом Принса «Purple Rain» вышел как раз летом 1984 года, и я купил его в день выхода. Я любил «1999» и постоянно слушал записи Принса – либо дома на проигрывателе, либо с кассеты на дрянном маленьком бумбоксе, который стал моим вечным спутником. Моя новая подружка делала для меня действительно крутые кассетные сборники из песен Parliament[34], Lakeside[35], The Gap Band[36], Cameo[37] и прочего материала в стилистике R&B. Вместе с «My War» Black Flag, «Proof Through The Night» Ти-Боуна Бёрнета, «It’s Only Rock And Roll» The Rolling Stones и новым альбомом группы Hanoi Rocks «Two Steps From The Move» эта музыка стала саундтреком моей жизни в ту пору, когда я занимался самокопанием.
Записи Принса дали мне понять, что умения мульти-инструменталиста могут открыть многие двери: ведь Принс был не столько сольным артистом, сколько «человеком-оркестром». Может быть, и я когда-то смогу делать записи совершенно самостоятельно… Под воздействием виски и кофе в моей голове рождались мечты о переезде в место вроде Голливуда и записи крутых альбомов в духе Принса, а потом – успех, и я покупаю дом и приглашаю Доннера и всех моих друзей переехать ко мне, чтобы жить долго и счастливо в вольной панк-коммуне.
Мечты стали глобальнее, когда другой мой друг Джо Тутоньи предложил мне уехать из Сиэтла. Я всегда восхищался Джо: он первым начинал слушать новую музыку – например, он включал мне записи группы Bauhaus и познакомил с британской музыкой «ска» в лице групп Madness и The Specials[38]. Он был членом команды скейтбордистов «Jaks» – парни из нее разъезжали по всему Западному побережью. Джо запрыгивал в грузовые поезда, как бродяга былых времен, только со скейтбордом под мышкой вместо палки и носового платка на плече, – просто ради того, чтобы съездить куда-то и увидеть новые места.
Джо тоже в те времена постоянно нервничал. Как-то раз он отвел меня в сторону и завел разговор.
– Ты должен убираться из Сиэтла, – сказал он, – я упустил свой шанс. А у тебя все еще есть шанс, точнее, ты – это и есть наш шанс.
Несмотря на то что мы с Доннером стали закадычными друзьями, к концу лета 1984 года я начал понимать, что если немедленно не уеду из Сиэтла, то, чего доброго, вообще никогда и ничего не достигну в жизни. Мои мысли относительно того, куда перебираться, были основаны на практических соображениях: у моего старого «Форда» стоял сверхнадежный двигатель типа «G», но имелся и пробег в 200 000 миль. Вдобавок мне не хватало денег, но зато были контакты в среде панк-рокеров и места для ночлега по всему Западному побережью, плюс мой брат Мэтт учился в Лос-Анджелесе… Ладно, все шло не совсем так, как я рассчитывал поначалу, когда думал о переезде в Нью-Йорк.
Убеждая меня уехать из города, Джо дал мне последний музыкальный совет – этот совет относился к новой лос-анджелесской скейт-панковой группе Red Hot Chili Peppers, экспериментирующей с фанковыми аранжировками. Гм, как-то это странно звучало на словах… И да, я мог добраться до Лос-Анджелеса на своей старой машине, перебираясь с одной ночевки на другую, а затем, возможно, перекантоваться несколько ночей в квартире брата. Кроме простоты путешествия, в Лос-Анджелесе ничто меня особенно не привлекало. Это было просто другое место – побольше, чем Сиэтл, которое не было Сиэтлом. А если повезет, то еще и менее опасный город, чем переполненный героином тихоокеанский Северо-запад.
Для некоторых людей переезд за тысячу миль – большое событие. А для меня – просто способ избежать неустроенности в родном городе. Однажды ночью я загулял, напился в стельку и рассказал массе людей, что собираюсь переехать в Лос-Анджелес. Все, решение принято – нужно было уезжать немедленно.
Мой переезд сразу же вызывал вопросы: например, моя ударная установка мало что из себя представляла и к тому же постоянно разваливалась. Барабаны трудно таскать с собой и настраивать, плюс они постоянно ломаются… Ладно, я был мультиинструменталистом: нет барабанов – нет проблем. Я продал установку и получил за нее 80 баксов.
Я решил, что возьму с собой гитару – свою прекрасную черную «B.C. Rich Seagull» выпуска конца 1970-х годов. Однако, собирая деньги на переезд, я продал комбоусилитель «Marshall». Новый усилитель легко будет купить на новом месте – как только я доберусь, найду работу и малость обустроюсь. Но я сомневался, что гитара поможет мне прорваться на лос-анджелесскую сцену: 1984-й был годом величайшего успеха для Van Halen, и их родной город наводнили гитаристы, чьим источником вдохновения стала сложная манера Эдди Ван Халена – игра на скорости света. Я сомневался, что в Лос-Анджелесе поймут музыканта, играющего на гитаре, как Джонни Тандерс или Стив Джонс из The Sex Pistols – грубо и с воодушевлением, уделяющего больше внимания самой песне, а не гитарному соло. Конечно, я хотел играть материал в духе Джонни Тандерса, но подумал, что сперва придется еще отыскать нужных людей. Короче, мне показалось, что самый простой путь в рок-группу мне обеспечит бас-гитара. Так я хотя бы смогу прибиться к их сцене и познакомиться с музыкантами.
Несколькими годами ранее я немного поиграл на басу в группе The Vains, но меня нельзя было назвать великим музыкантом. А незадолго до отъезда я в порядке эксперимента купил черную «Yamaha» и довольно странный усилитель «Peavey» с колонкой с двумя 15-дюймовыми динамиками. Любому, кто знаком со звуковым оборудованием, подобная комбинация может показаться неподходящей для игры на бас-гитаре, но именно в ней крылись корни уникального звука. Я искал собственное звучание, и это оборудование дало хороший старт.
В семействе МакКаганов было так много детей и внуков, что никакой драмы мое заявление об отъезде не вызвало. Владелец «Lake Union Café» тоже отнесся с пониманием, когда я подал заявление об увольнении: он знал, что музыка – мое призвание. Еще он высоко оценил мою работу в кафе, а главный кондитер написал мне положительную рекомендацию. Я захватил ее с собой, и эта рекомендация сослужила хорошую службу.