Дафф Маккаган
Это так просто… и прочая ложь
Глава 7
Первые годы в Лос-Анджелесе я жил за чертой бедности. Да, у меня были работающий телефон и машина (но не застрахованная) – но никакой медицинской страховки. Когда сидишь на минимальной зарплате, слишком многое не вписывается в бюджет, так что моему телу пришлось смириться с тем, что оно получало еду лишь раз в сутки. По крайней мере, пока я работал в «Black Angus», еда была хорошей – ежедневный обед для персонала.
Конечно, мы не могли просто брать, что захочется. Хозяева заведения обычно выделяли каждому по куску курицы, плюс рис и овощи. Я был одним из шеф-поваров и потому готовил выделенные продукты так, как мне хотелось. Некоторые из работников – ребята родом из Мексики и Центральной Америки – научили меня, как оживлять специями простую еду. С их помощью я разработал новое блюдо, порой мы готовили его ежедневно и держали в меню неделю за неделей.
Цыпленок от шеф-повара
• Куриные грудки очистить от кожи, промыть и выложить на сковороду для жарки.
• В зависимости от толщины грудок поджарьте их на сильном огне примерно по пять минут с каждой стороны. В течение последних 30 секунд жарки смажьте грудки с каждой стороны большим количеством соуса терияки.
• В отдельной миске смешайте нарезанные кубиками авокадо и ананас и нарезанный соломкой перец халапеньо.
• Отварите дикий рис и добавьте в него достаточное количество мелких сухариков. Это добавляет рису густоты и улучшает вкус и калорийность блюда.
• Выложите куриные грудки на рис и обильно посыпьте сверху фруктово-овощной смесью.
До сих пор я люблю готовить это блюдо для своей семьи и друзей, только сейчас я жарю курицу на решетке для барбекю.
Первые три месяца в Лос-Анджелесе я питался одним только «Цыпленком от шеф-повара». Затем внезапно пришлось искать и пропитание, и новую работу: сразу после Дня благодарения меня уволили из «Black Angus» – я был последним, кого наняли, и поэтому оказался первым кандидатом на увольнение, когда дела в ресторане пошли на спад.
Оглядываясь назад, я понимаю, что мог претендовать на помощь государства. Не знаю, почему я никогда не подавал заявление на пособие по безработице и не обращался в продовольственные банки – даже в самые плохие времена, когда не было работы. Отчасти это было следствие внушенной нам в детстве маминой философии. Она часто говорила, что пережила Великую депрессию, и подчеркивала, что всегда есть люди, которым хуже, чем нам. Я считал, что государственных ресурсов на всех не хватит и помощь должна доставаться семьям с детьми, которым нечего есть, или тем, кто слишком стар или немощен, чтобы позаботиться о себе самостоятельно. Не то чтобы меня распирала гордость, но, претендуя на госпомощь, я бы чувствовал, что поступаю нечестно. Ведь я знал, что, если дела пойдут совсем худо, я могу позвонить кому-то из братьев или сестер – своего рода крайняя черта для меня. На самом деле моя сестра Джоан однажды перевела мне немного денег. Я не просил, но она просто знала, что мне нужны средства.
Когда за пару лет до того я жил в Сиэтле, произошел случай, после которого я всерьез утвердился в намерении не обращаться за помощью в государственные структуры. Я был в туре с одной из своих групп, и мы застряли в Сан-Франциско совершенно без денег. Я не ел пару дней и был так голоден, что пошел за пищевыми талонами в муниципальное отделение социальной помощи. Но, стоя в очереди, я чувствовал себя подавленно, ведь я сам сделал выбор, поставивший меня в такое затруднительное положение. А другие люди в очереди – например, матери с детьми – попали в ситуации, по моему мнению, вовсе не зависящие от них самих. В тот момент я понял, что мои собственные проблемы бледнеют на фоне того отчаяния, с которым сталкивалась масса людей, и им деньги благотворителей позволяли выживать. Я пообещал себе никогда не скатиться до подобной степени. Вот почему уже позже, живя в Голливуде, я старался сам найти работу и кров.
Когда меня выперли из «Black Angus», еда пополнила список того, что с трудом вписывается в бюджет. Требовалось найти дешевый способ готовить и питаться, имея лишь плиту, одну кастрюлю и небольшой холодильник. Именно тогда я открыл для себя удивительные свойства лапши быстрого приготовления «Top Ramen» и после ряда кухонных экспериментов вывел идеальный способ ее приготовления: сытно и примерно по доллару за порцию.
Голливудская миска[27] с лапшой
• Доведите воду в кастрюле до сильного кипения.
• Опустите в воду лапшу «Top Ramen» и пакет замороженной овощной смеси и варите три минуты.
• Разбейте в кипящее блюдо сырое яйцо и дайте повариться еще 30 секунд.
• Выключите огонь и добавьте в блюдо порошок-ароматизатор, прилагающийся к лапше.
И еще одно открытие: иногда я давал желудку отдых от лапши, потому что попадал на «счастливый час», – шведский стол в недорогом отеле, что располагался поблизости. Если вы покупали там бутылку пива, то могли заодно от пуза наесться сосисками в тесте, сырными палочками и картошкой-фри.
Перед отелем стоял телефон-автомат. Однажды вечером, выходя из отеля с набитым пузом, я увидел парня, разговаривающего по телефону. Он был одет, как Джонни Тандерс. Приглядевшись внимательно, я узнал его: парня звали Иззи Стрэдлин. Мы познакомились за несколько недель до того: одна знакомая девушка случайно пригласила нас обоих к себе тем вечером. Ситуация вышла неловкая, но мы только пожали плечами и заговорили о музыке. Иззи нравился именно Джонни Тандерс, а также группы Hanoi Rocks[28] и FEAR[29] – неотесанные «уличные» составы, которые я тоже предпочитал технократическим группам, исполнявшим хэви-метал. Иззи походил на крутых парней, которых я знал по Сиэтлу, и в конце концов тем же вечером я довез его до дома какой-то другой девушки. Мы обменялись номерами телефонов – но на этом все. А теперь вот он появился в моем квартале.
Оказалось, что Иззи только что переехал в дом напротив. Я знал, что переулок за домом Иззи представлял собой истинную клоаку – там вечно ошивались проститутки и наркоторговцы и творилось что-то нехорошее. Но я не знал, что квартира Иззи находилась как раз в задней части здания и он барыжил героином прямо через заднее окно.
Иззи тогда производил впечатление человека очень взвинченного, но не неряшливого и не дерганного. Он был из тех, кого на слэнге называли «обслуживающим персоналом» – это означало, что он баловался героином ровно настолько, чтобы не развилась ломка. Со временем мы узнали друг друга ближе, но я почему-то сумел остаться равнодушен к его тяге к наркотикам. Отчасти это было потому, что он следил за собой, а отчасти нас связывала взаимная любовь к Джонни Тандерсу. Казалось, что именно в Лос-Анджелесе эти музыкальные симпатии могли перевесить все те привычки, которые всего несколько месяцев назад и в другой обстановке весьма вероятно убили бы любую зарождающуюся дружбу. К тому же мне были симпатичны его напористость и решимость.
Вообще я смотрел на героиновых наркоманов как на людей, стоящих ниже меня по социальной лестнице. Я ненавидел наркотики: масса знакомых в Сиэтле с их помощью разрушили свои жизни. Я видел, что наркотики делали с людьми, и видел, что никто и никогда не мог от них избавиться полностью. И все же я нормально отнесся к Иззи: казалось, он сделан совсем из иного теста.
В первые месяцы жизни в Лос-Анджелесе мне порой приходилось закладывать вещи, чтобы внести плату за квартиру, – я просто ждал, пока придет зарплата. Однажды в дверь моей квартиры постучали, я открыл и обнаружил за дверью двух полицейских.
– Являетесь ли вы владельцем черной гитары модели «B.C. Rich Seagull»? – спросили они и назвали номер инструмента.
Я ответил утвердительно. Эту гитару отдал мне в Сиэтле Курт Блох из группы The Fastbacks – точнее, я выменял ее у него на другую гитару.
– И вы ее заложили в…?
Полицейские назвали ломбард, услугами которого я постоянно пользовался.
– Да, именно так.
Мне сказали, что эту гитару украли из музыкального магазина примерно пять лет назад. Ломбарды обязаны сообщать регистрационные данные по каждой принимаемой вещи, и моя гитара – та самая, которую я выменял в Сиэтле, – оказалась ворованной. Вопросы, которые мне задавали, подразумевали, что, по мнению полицейских, это я когда-то украл гитару из того магазина, – но по моей реакции было легко догадаться, что меня самого оставили в дураках. Меня не арестовали, но забрали гитару. Отлично, я нашел краденый инструмент и привез его в Лос-Анджелес, вот прямо специально для того, чтобы отдать его в руки полиции. В тот день я чувствовал себя особенно хреново.
Денег все не было, а теперь не стало и гитары.
Глава 8
Мои детские эксперименты с наркотиками – амфетаминами, кокаином, ЛСД и грибами резко прекратились в 1981 году, когда у меня случилась первая паническая атака. Мне было шестнадцать лет.
Она пришла внезапно.
Хотя я уже съехал от родителей, но наведывался в мамин дом, чтобы принять душ. Внезапно ванна, как мне показалось, ухнула на пару футов вниз. Я упал.
Что случилось? Я едва мог дышать и думал, что вот так и сходят с ума. Внутри будто что-то сломалось.
Я кое-как выполз из душа, весь мокрый от пота. Я не хотел, чтобы мама видела меня голым, но мне нужна была помощь. Я был в ужасе.
– Мама, помоги!
Мама прибежала и завернула меня в полотенце. Ей удалось вытащить меня из ванной и натянуть на меня спортивный костюм, а потом она отвезла меня в отделение неотложной помощи.
Врачи определили, что физически мое тело в порядке. Они прописали мне валиум и отвели через улицу к бородатому психологу. Он хотел побеседовать о том, что со мной случилось. Как только мы с психологом остались наедине, я признался: наверное, этот припадок вызван наркотиками – в частности, солидной дозой грибов и ЛСД. Он сказал, что сильно сомневается, а потом начал рисовать какие-то схемы и пытался что-то мне объяснить.
Несмотря на сомнения доктора в корректности моего диагноза, после того случая я полностью отказался от наркотиков. Что ж, момент я выбрал очень удачный: в Сиэтле героин быстро обретал популярность, и не только в среде музыкантов. Вот так, с пивом в руке я наблюдал, как героин захватывает город. Вероятно, пристрастие к этому наркотику было напрямую связано с рецессией, обрушившейся на город во время первого президентского срока Рональда Рейгана: когда исчезли рабочие места, героин заполнил образовавшуюся пустоту. До 1982 года я только слышал о героине, но редко видел, а потом внезапно стал замечать, что многие ребята постарше в открытую употребляют его. По мере того как все больше и больше моих сверстников теряли работу, героин становился все популярнее, и к 1983 году он был уже повсюду.
Когда у меня случилась первая паническая атака, я жил со своей девушкой Стейси. Мы познакомились так: я был панк-изгоем, а она встречалась с защитником школьной команды по американскому футболу. В то время я уже играл на барабанах в группе The Fartz. Для начала Стейси приехала на мопеде на совместный концерт The Fartz с группой The Fags. Вокалист The Fags, Апчак, был открытым гомосексуалом – спустя несколько лет он стал одной из первых жертв СПИДа в Сиэтле. Он жил в одном здании с невнятной компанией геев, которым нравилось называть свое коллективное жилище «Домом педиков», и там-то и проходил концерт. Туда и рванула Стейси – посмотреть, как я играю в подвале печально известного развратного панк-тусовочного логова. Появились копы и сорвали концерт, и мы со Стейси сбежали оттуда вместе. Помню, как мы неслись по улице под дождем. Да, мы влюбились, и для каждого из нас это была первая настоящая любовь. Да, меня всегда любили родные, но теперь я сам смог выразить другому человеку чувства, идущие от сердца.
Мы со Стейси только начали встречаться, и дружки ее предыдущего парня тут же принялись угрожать мне. В то время спортсмены не любили панков, и пару раз меня избивали полупьяные ребята из школьной футбольной команды, а однажды – целая банда игроков команды «Washington Huskies». Эти ребята, вероятно, считали такие приключения кульминацией веселых ночных похождений. Что до моих впечатлений, то хоть я и был напуган, но утвердился во мнении, что увлекся чем-то новым и страшным, – и мне нравилось, что мой внешний вид и моя музыка ощущались как угроза для окружающих. Жестокость этих парней ясно дала мне понять, что мир не будет справедлив по отношению ко мне, – те ребята были куда крупнее и сбивались в стаи. Наверное, именно из-за того, что меня били в юности, я потом легко вспыхивал всякий раз, когда посторонние обижали меня или кого-то из моих близких, и дрался из-за совершеннейших пустяков. Правильно это было или нет, но я чувствовал себя защитником, и навыки уличных драк, которые я вынужденно усвоил, будучи подростком, не давали мне иного выхода, кроме как отвечать силой на угрозу.
Итак, мы со Стейси начали встречаться, и через какое-то время я перестал ходить в одну школу с ней. Я перевелся в другое заведение, чтобы оставалось побольше времени на занятия музыкой. В той школе требовалось появляться на полчаса раз в две недели, потом я счел, что это слишком большая трата времени, и в итоге меня вытурили и оттуда. Первый класс альтернативной школы – вот на чем закончилось мое школьное образование. Ну и скатертью дорога, подумал я, ведь я уже строил карьеру в музыке.
На самом деле слово «карьера» звучит как преувеличение. В те годы я не зарабатывал на жизнь музыкой – и, честно говоря, никогда не думал, что у меня это получится. Да это и не входило в мои планы: я полагал, что мне всегда придется ходить на обычную работу. А самая прибыльная работа, которой я занимался, была на стройке – однажды летом мне удалось заработать там достаточно, чтобы купить себе комбоусилитель «Marshall». Первая же работа в ресторане досталась мне в заведении «Huwiler’s» – достаточно популярном месте, где вечером было не протолкнуться. Я просто мыл посуду, но без чистых кастрюль и сковородок на кухне все могло разладиться. Мне и впрямь нравилась эта работа, нравилось быть частью единого механизма с множеством независимых движущихся частей, трудящихся ради одной цели, и мне нравились люди, работавшие там.
После ряда случайных подработок я получил постоянную работу в «Пекарне Шумахера» («Schumacher’s Bakery»). Ее назвали в честь Билли Шумахера – местной знаменитости, одного из первых гонщиков на глиссерах. В Сиэтле глиссеры считались прямо-таки божественными колесницами, перебрасывавшими наших героев на чудовищно высокой скорости через озеро Вашингтон. Но именно этот герой оказался редкостной сволочью. В пекарню меня наняли мыть посуду, и, хотя это нелегкое дело – отскабливать противни, на которых пеклись торты, и формочки для кексов, меня это не пугало. Вот только Шумахер вдобавок заставлял меня мыть его машины, рыть дренажную канаву и убирать дерьмо за его собакой. Он обращался со мной, да и со всеми остальными работниками, просто как с мусором. Но я не мог уйти из пекарни – работы в Сиэтле тогда было негусто, а мне к тому же нужно было чем-то платить за квартиру.
Вскоре после панической атаки я уехал на неделю вместе со своей семьей из города. У Стейси были занятия, и когда я вернулся домой, то решил встретить ее после уроков. Она подбежала и запрыгнула на меня, почти повисла, и сказала, что сильно скучала. В ее глазах стояли слезы – и ведь она решилась на подобное на глазах у всей школы.
Однако, как ко мне относятся… Мне точно повезло.
Несколько моих друзей вышли из здания школы и стали перешептываться, но так, что я почти ничего не слышал. Я понял – что-то не так. Мне приготовили сюрприз? Или что-то случилось, пока меня не было в городе? Потом Стейси заплакала и сказала, что пока меня не было, она напилась и переспала с другим парнем. Я сразу же заявил, что между нами все кончено и это даже не обсуждается, но в глубине души не мог понять, как же это произошло.
Это со мной что-то не так? Я знаю, что Стейси любит меня, – и как она могла так поступить?
Я был просто уничтожен. Сначала паническая атака, а теперь еще и вот это? Я просто не мог понять, почему Стейси изменила мне. Об изменах я знал лишь то, что почерпнул из истории с отцом, но это ровным счетом ничего не объясняло.
Стейси тоже пребывала в полном смятении, и казалось, что она искренне раскаивается. Она стала звонить маме, моим братьям и сестрам, моим друзьям. Люди говорили: чувак, ты должен дать ей шанс. Парень, который переспал с ней, извинился, сказав мне, что это была просто глупость по пьяни. Но я не знал, смогу ли вернуться к Стейси после такого.
Я говорил обо всем этом с мамой. Она сказала: иногда люди просто совершают ошибки. И дураку ясно, что Стейси совершила ошибку и теперь убивается.
– Знаю, что ты любишь ее, – сказала мама, – тебе нужно найти в душе то, что позволит ее простить.
Итак, я сошелся со Стейси. Лишь раз в жизни я возвращался к человеку, который мне изменил, – и примерно год у нас все шло отлично. Я услышал о вакансии в кондитерской «Lake Union Café», где работал после «Пекарни Шумахера». Я красил волосы в разные цвета, так что о работе с посетителями не могло быть и речи. К счастью, они искали человека, чтобы мыл посуду. Как оказалось, главный кондитер, огромных размеров парень, совершенно открытый гомосексуал, не раздумывал долго, увидев на собеседовании мою шевелюру. И ему на самом деле понравилось, что я был музыкантом, – подозреваю, что он даже мог принять меня за гея. В общем, я получил работу.
В 1983 году, моя группа Ten Minute Warning играла на разогреве на концертах известной ванкуверской панк-группы D.O.A. в турне по Северо-Западу США. Когда я вернулся после пары недель тура, то, зайдя домой, обнаружил Стейси в компании парня, который, как я знал, тусовался с героиновыми торчками. Я заволновался.
Мы не говорили об этом прямо, но по мере того как признаки ее наркомании проявлялись все очевиднее, я проводил все больше времени вне дома. Я не хотел рвать отношения, но в то же время не желал иметь дело с наркотиками. Стейси наконец призналась, что употребляет героин, я съехал, а она еще несколько лет сидела на наркотиках. Эта глава в моей жизни закрылась.
Я изо всех сил пытался пережить потерю первой любви – давайте не забывать, как это случилось. Поначалу я даже болел: во мне не удерживалась никакая пища. К тому же пришлось искать новую квартиру. Одному из моих лучших друзей, Эдди, пришла в голову отличная идея: его мама занималась недвижимостью, куплей-продажей домов, а сам он зарабатывал, делая там ремонт. В итоге мы с ним переехали в дом, который ремонтировали для перепродажи.
Мы с Эдди познакомились на баскетбольной площадке во время тренировки третьей линии городской лиги баскетбола. Я сфолил, попытавшись блокировать удар Эдди, – так бывает, когда ты слабо контролируешь свое постоянно растущее тело. В отместку он съездил мне по носу. Почему-то мальчишки, начав знакомство с драки, нередко становятся неразлучны. Именно так было у нас с Эдом.
Когда мы учились в средней школе, то постоянно ввязывались в истории и увлекались одним и тем же: спортом, девушками, наркотиками, угоном автомобилей… В восьмом классе, когда я, Энди и ряд наших друзей начали играть на музыкальных инструментах, Эдди тоже захватил панк-рок. Он не умел играть ни на гитаре, ни на барабанах, поэтому решил стать певцом. А почему бы и нет? Он всегда был самым крутым из нас и, безусловно, мог выстоять перед публикой без инструмента, за которым так удобно прятаться. Прошло совсем немного времени, а он уже пел в одной из самых многообещающих панк-групп Сиэтла.
Впрягшись в реконструкцию одного из домов, купленных мамой Эдди, мы придумали себе распорядок дня. Утром я шел на работу в «Lake Union Café», а Эд брался за ремонт – монтаж гипсокартонных перегородок, сантехника, электрика, да что угодно. Вечерами мы в основном ходили на концерты, играли в группе или ходили на репетиции к группам, где играли наши друзья. А раз мы оба были участниками музыкальных групп, у нас были, как нам казалось, широчайшие возможности встречаться и заниматься сексом с девушками. Я разошелся с подругой и выбирался из эмоциональной ямы и потому не сдерживал себя.
Итак, мне восемнадцать, и мы с лучшим другом живем одни в большом доме в хорошем районе. Как-то прошел слух, что на телепрограмме «The Tonight Show» Джонни Карсона будет выступать Билли Айдол, чей второй сольный альбом «Rebel Yell» рвал все рок-чарты. Впервые кому-то из наших панк-героев удалось попасть на такое важное шоу, и мы были обязаны увидеть это, вот только оставаться на ночь у кого-то не хотели. Конечно, в гостях мы напились, и по дороге домой нас остановили за превышение скорости всего в нескольких кварталах от дома. Я сидел за рулем своей как бы новой машины, «Форд Мэврик» выпуска 1971 года, купленной за $300. Я опустил окно (а во рту у меня был медный цент, чтобы обмануть алкотестер) и сказал полицейскому: «Офицер, мы превысили скорость только потому, что не могли пропустить выступление Билли Айдола на телешоу Джонни Карсона!» Эдди хихикал на заднем сиденье, да и я сам с трудом сдерживал смех. Несомненно, в ту ночь нас охраняли боги рок-н-ролла, потому что полицейский отпустил нас.
Вскоре я заметил, что ремонт почти сошел на нет, а Эд стал гораздо реже выходить из своей комнаты: хорошие времена подходили к концу. Когда Эд начал употреблять героин, у него не просто ослабела сила воли – он начисто лишился ее. Я мог лишь наблюдать, как мой друг уходил на дно наркотической ямы. Казалось, я потерял его, и ничего нельзя поделать: Эд стал очередной жертвой героина в моем ближайшем окружении.