Чарльз Весс
Королева Летних Сумерек
– Оставь его себе, утро еще холодное.
В ней моментально поднял голову гнев.
– Вот еще. Нужен он мне. Давай забирай!
Томас неохотно принял плащ, сложил его на коленях, а затем сунул руку под рубашку, где, осторожно расстегнув цепочку, снял с шеи серебряный кулон и вложил его, еще хранящего тепло, в ладонь Джанет.
– Тогда, пожалуйста, прими это в знак извинения за все, что ты пережила этой ночью.
Не дожидаясь ответа, Том завел мотор и поехал по длинной, обсаженной деревьями аллее, ни разу не оглянувшись.
– Ой, придурок. Просто конченый, – вздохнула, глядя ему вслед, Джанет.
Лишь после того, как смолк рокот мотора, она посмотрела на то, что сжимала в своей ладони. Это был изящный серебряный кулон с красиво выгравированной розой, оплетенной шипами. Джанет крепко стиснула кулон в ладони и поморщилась от подступившего к горлу комка.
«К черту его, если он думает, что купит мое прощение какой-то побрякушкой».
Повернувшись к высоким железным воротам в поместье отца, Джанет уже собиралась набрать код, но рука словно зависла в воздухе. Сквозь массивные прутья виднелась длинная подъездная аллея, и даже сквозь густую утреннюю дымку над безупречно ухоженной лужайкой вдали проглядывал темный массивный дом, в котором она выросла. В холодном утреннем воздухе на лбу девушки выступили росинки пота.
«Нет… Нет… Нет!
Просто не буду этого делать, черт меня подери.
Хорошо, мисс Джанет, попробуем еще раз. Я должна сбежать из этой чертовой тюрьмы, так что… Мне нужна машина».
Джанет повернулась к воротам спиной, но не раньше, чем показала дерзкую фигуру из пальцев камере слежения, которую отец наверняка будет просматривать изрядно после того, как она скроется из поля зрения.
– Увидимся, папуля.
«Может, если гнать на пределе, то все чертовы монстры останутся позади?»
В это мгновение она замерла как вкопанная: все ее тело насквозь, волна за волной, пронизывали спазмы острой боли. Отчаянно хватая ртом воздух, Джанет отшатнулась от массивных железных прутьев. Непосредственно перед тем, как потерять сознание, она крепко зажмурилась: цвета всех предметов вокруг усилились настолько, что любому нормальному человеку просто невмоготу было удерживать на них взгляд. Ошеломленная, она неуклюже растянулась на асфальте и лежала в забытьи, не замечая, как вверх по горизонту медленно и невозмутимо восходит солнце.
6
Позднее тем же утром, далеко в глубине вересковой пустоши, среди небольшого круга покосившихся дольменов стоял Томас, опершись спиной о грубую неровную поверхность самого высокого из них. Погруженный в раздумья, он недвижно смотрел на громоздкий черный мотоцикл, прислоненный к камню напротив.
«Приноровившись, я освоил езду на этой странной железной махине не хуже, чем на любом живом коне. И здесь, в этом мире, она однозначно привлекает меньше внимания, чем это бы делал могучий боевой конь.
Хотя, не будь во мне природы человека, металл, из которого он сделан, сжигал бы мою плоть и изводил силу, пока я не почел бы за благо умереть».
Над Томасом и окружающим его бесприютным простором яростно завывал ветер, насылая впереди себя зловещие тучи, готовые вот-вот хлестнуть студеными водяными струями по буйным травам, что морями разливались по волнистым полям. Однако внутри каменного кольца воздух был тепел и спокоен, каким он всегда бывает для тех, кто умеет с ним обращаться.
«Когда я впервые ступил через эти каменные врата обратно в породившее меня царство смертных, жар солнца приветствовал меня как давно забытого друга.
Простая радость прогулки по этому некогда знакомому простору, который на протяжении сотен лет питал мой народ, пробудила во мне такое томление, что я загорелся желанием хоть немного задержаться среди его чудес».
Томаса настолько пленило это любопытство, что у него мелькнула мысль украсть где-нибудь лошадь, для удобства перемещений. Но мысль о низменности такого поступка тут же охладила его пыл. И поэтому, когда Томас обнаружил мотоцикл в своем родовом гнезде и ребят, которые охотно показали ему, как им пользоваться, он был удивлен и растроган. Эта находка походила на подарок, оставленный там специально для него.
«На большее нельзя было и уповать».
Заботливость того неизвестного и неназванного члена семьи несколько развеяла тьму, сгустившуюся было над его мыслями при разглядывании каменных надгробий отца, матери, да и всего его семейства. Отметины времени и погоды, сказавшиеся на сохранности надгробных надписей, давали некоторое представление о том, сколько времени минуло с тех пор, как он в последний раз гулял по этим холмам.
Внезапно воспоминание о ярких чертах лица Джанет прояснило его мрачные мысли.
«Когда ее не снедал гнев, тепло ее глаз… насыщенный цвет ее кожи… смотрелся таким контрастом с атласно-золотистой красотой моей Королевы…»
Он виновато затеребил кустик вереска у основания самого высокого из стоячих камней.
– Возможно, мне не следовало подвергать бренную девушку такому испытанию. Не лучше ли привести ее в Летние Земли, прямо этой же ночью? Ведь не зря говорят: скорее сделаешь – быстрей исправишь.
Глядя в продуваемое ветрами небо, где неслись, бесовски изгибаясь, космы туч, Томас снова услышал слова старой колдуньи, когда нашел ее там, среди жуткого запустения на месте дворца, бывшего когда-то священным домом его Королевы.
* * *
– Томас Линн, Рыцарь Розы, отчего ты, в небрежении к своей присяге, столь долго отсутствовал? Отчего тебя не было здесь, дабы предотвратить пагубу, кою ты сейчас зришь всюду вокруг нас?
Горький стыд наполнял его сердце, когда он ссылался на причину своего продолжительного отсутствия:
– Разве не является моим же долгом радеть о ее королевстве, охраняя его обширные пределы и искореняя любое злочинство или неправедность, буде они там выявлены?
В ответ колдунья ожгла его взглядом из-под своих кустистых бровей.
Обводя разруху жестом, рыцарь воскликнул:
– Ведомо ль тебе, карга, откуда взялась эта напасть? Что за злосчастье навлекло такие бедствия на юдоль моей Королевы?
Старуха тихо рассмеялась надрывности в его тоне:
– Сэр Рыцарь все еще говорит о ней, как о своей королеве. Даже после того, как сам уж давно покинул и ее, и их любовный альков.
Нахмурив брови, Томас упрямо возразил:
– Но я отсутствовал совсем недолго.
В ответ старая ведунья лукаво усмехнулась:
– Кому, как не тебе, ведомо, что время течет по-разному на границе между Страной Летних Сумерек и любой другой. – Устремив на него свой холодный взгляд, она продолжала: – Течет, перескользая с одной стороны на другую. Но эхо одного-единственного часа там может отзываться здесь снова и снова, покуда луна этой земли медленно входит в свою полноту. Мгновение там может длиться вечность здесь.
Томас молчал, держа в памяти, как часто эта карга стояла подле трона его Королевы, давая ей советы и наставляя мудрости, присущей лишь зрелому возрасту. В конце концов, ему оставалось одно: довериться ее словам. Вспомнив имя старухи, он обратился к ней:
– Мамаша Хэйнтер, Бутылочная Ведьма, известная как хранительница древних премудростей, где же мне тогда найти мою Королеву? Если она похищена против ее воли, то я отправлюсь туда, где бы она ни была, и вызволю ее из проклятого узилища. Ибо кто, как не я, поименован ею своим защитником?
Сморщенная старуха продолжала на него глазеть, да так долго, что его пробрало беспокойство, не сказал ли он чего-то лишнего. Когда же она заговорила, его обуял доподлинный ужас.
– В некотором смысле она в безопасности, поскольку пребывает ныне в мрачных чертогах Властелина Тьмы и Смерти.
Томас вскочил на ноги, машинально схватившись за рукоять меча.
– Охолонись, сэр Рыцарь. В плену у него только ее тело. К тому же сейчас ее спасение не утешило бы никого из нас, ибо разум ее затмлен Луной и утратил всякую форму и осмысленность. Ее разум, унесенный коварными ветрами, пророс в чьем-то другом теле.
Хоть Томас никогда не страдал от жестокости Властителя Тьмы, но ясно помнил все, что его Королева рассказывала о жестокосердии, с которым тот правил в своих мрачных владениях. Еще крепче сжав меч, рыцарь порывисто воскликнул:
– Тогда я немедля должен отправиться и найти ее истинное «я», где бы оно ни пребывало, ускорив тем самым исцеление ее духа и разума!
Старуха вновь улыбнулась про себя, видимо, довольная какими-то своими тайными мыслями, после чего ответила:
– Что ж, Рыцарь Розы, тогда тебе надлежит вернуться в страну твоего рождения и там отыскать человека, который ныне владеет разумом твоей сломленной Королевы. А едва он будет найден, его нужно перенести сюда, где в присутствии ее телесного обличья начнется исцеление.
В мыслях Томаса затеплились воспоминания – яркие, красочные.
– Юдоль бренных… О, сколько времени прошло с тех пор, как я последний раз вспоминал хоть что-нибудь из той своей прошлой жизни!
Оставив его неловкость без внимания, колдунья задумчиво насупила брови.
– Сэр рыцарь, мне помнится и то, что за свою долгую жизнь я много раз наблюдала за той историей любви и раздора, что разыгралась между твоей Королевой и тем властителем. Это случалось много, очень много раз и охватывало невероятно долгое время, неизменно заканчиваясь отчаянием и разрывом как между ними, так и их странами. А посему, Томас, думается мне, что мы от себя должны уготовить иной, более естественный исход той их вечной истории боли и скорби. Так отважишься ли ты, Рыцарь Розы, пойти в своем поиске наперекор течениям судьбы столь же гибельным, какими они грозят обернуться?
И тогда, и сейчас Томас изо всех сил пытался осмыслить слова ведьмы, но в конце концов лишь спросил:
– Кто ты, старая бестия? Откуда знаешь о таких вещах?
– Эх, Томас, Томас. Я ведь и в самом деле стара, старше даже фэев. Мне были ведомы все истории этого мира еще прежде, чем выросли горы. Еще до того, как появились океаны. Или даже ветры, что витают меж звездами.
Свои странные, подернутые дымкой старости раскосые глаза она навела на рыцаря:
– Ведь это была, по сути, моя песня, что породила этот мир из черного хаоса. Это мои истории заставляли вращаться каждое из существ, что ходит по этому кругу, будь то юдоль бренных или обитатели Волшебной страны.
Томас поднялся на ноги:
– Воистину мало что я понял из того, что ты рассказала. Но ты твердила о поиске, который исцелит мою Королеву и восстановит ее царство, а потому я охотно принимаю это всем сердцем.
Вынув свой меч из ножен, он поднял его обеими руками и поцеловал лезвие, прежде чем изречь:
– Сим клянусь, как Рыцарь Розы, принять жребий поиска, и только смерть помешает мне его осуществить.
После этих слов на лице Бутылочной Ведьмы расплылась благостная улыбка:
– Да будет так.
– Ну а после того, как я доставлю то, о чем ты просишь, в присутствие моей Королевы, как я должен буду поступить с тем бренным, что удерживал в себе ее дух?
– Тебе решать, сэр рыцарь. Как поступишь, так тому и быть.
Томас мрачно кивнул и собирался уходить, но колдунья ухватила его за руку, и он снова повернулся к ней лицом.
– Томас, я боюсь, что разум Королевы чересчур силен, чтобы умещаться всего в одной бренной оболочке. Если б такое было возможно, то тот человек сделался бы настолько же безумным, как и она, без всякой для нас пользы. А потому помни: смертных тебе предстоит разыскать не одного, а больше.
* * *
«У меня нет иного выбора, кроме как принять слова мамаши-ведьмы за правду, так что налицо, по крайней мере, еще один кусочек этой головоломки, который я должен найти, чтобы восстановить Королеву во всей ее целости. Ибо я уверен, что Джанет в здравом уме, несмотря даже на то, что ее гнев понуждает ее набрасываться на всех, кто к ней приближается.
Я должен заполучить всех, кто необходим для завершения этого странного орнамента, если хочу вернуть Миледи рассудок».
Его лицо исказилось чувством вины, стоило ему подумать о том, что он сделал той ночью.
«Кулон ведьмы подскажет мне, где находится юная Джанет и в опасности ли она. Так что моих поисков того, иного разума, она не осложнит».
* * *
Позже тем же утром Джанет судорожно очнулась, мотая головой из стороны в сторону в попытке избавиться от кошмарных воспоминаний о зловонном дыхании того зверя, а еще от присутствия женщины, которая так властно вклинилась ей в разум. Затем, ощутив знакомую тяжесть мягких ремней, что удерживали ее грудь и ноги, она попыталась унять свое бешено колотящееся сердце.
«Тем клятым тварям не хватит смелости постучаться в дверь моего отца».
Однако при воспоминании, как она грохнулась в обморок возле ворот, ее прошибла еще одна волна паники. Какое-то время Джанет, сопя, боролась со своими путами; панику попеременно сменяли отчаянье, досада, а затем и злость. Вытянув шею, Джанет с облегчением увидела, что находится в своей спальне, хотя и не в собственной постели. Затем, поглядев на безотлучный глазок камеры над дверью, она совладала со своими эмоциями настолько, что вполне взвешенным тоном позвала:
– Эй, там! Привет! Я проснулась… Снимите с меня ремни. Ну пожалуйста!
Вскоре дверь ее спальни распахнулась, и в палату порывисто вошел знакомый медбрат с озабоченным выражением лица. Джанет непроизвольно вновь стиснула зубы, силясь высвободиться из удерживающих ее ремней:
– Керт, пожалуйста, пожалуйста! Быстренько освободи меня от этих лямок, чтоб они лопнули.
– Погодите, мисс, не так сразу… Мы вас пристегнули только потому, что ваш доктор и отец тревожились, как бы вы снова не начали ходить во сне.
Кертис сочувственно указал на тщательно перевязанные ссадины у нее на локтях. Заметив на лице девушки негодование, медбрат поспешил продолжить:
– Вы ведь действительно могли пораниться в таком состоянии.
Когда он стал аккуратно отстегивать ремни, Джанет неожиданно усталым голосом сказала:
– Да я знаю. Но все равно это так странно, просыпаться привязанным к кровати. – Помолчав, она с вымученной улыбкой спросила: – Керт, а с тобой когда-нибудь такое случалось?
– Нет, мисс Рэйвенскрофт. Может показаться забавным, но ни разу.
– Какая уж тут забава, черт возьми.
Как только освободились руки, Джанет плотнее запахнулась в халат и поглядела на медбрата:
– Ну все, порядок, можешь идти. Оденусь я сама.
Видя его нерешительность, Джанет постаралась улыбнуться и сказала как можно спокойней:
– Керт, да я правда в порядке. Реально. Просто мне нужно немного уединения, вот и все. Ну пожалуйста. – Поглядев после паузы на камеру слежения, она добавила: – Ну хотя бы столько, сколько получается урвать с этой чертовой камерой.
Кертис проследил за ее взглядом, а затем снова взглянул на нее.
– Мисс, вы же понимаете, что это для вашего же блага. Представьте, если бы у вас произошел один из тех эпизодов, а мы бы и не знали, и не могли прийти на помощь в течение нескольких часов.
Джанет устало поникла плечами:
– Ну да, да.
После того, как дверь за медбратом бесшумно закрылась, Джанет переоделась в свежее и подошла к эркеру. Внизу, прямо за живой изгородью вокруг поместья отца, открывалась панорама города. Джанет осторожно ее оглядела. Несмотря на солнце, погожим светом согревающее осенний день, она дрожала.
«Имеет ли вообще значение, насколько я больна, если эти пакостные монстры караулят меня снаружи?»
Размышления Джанет прервал тихий шорох вновь открываемой двери. Девушка со вздохом обернулась, кивнув человеку, которого четыре года назад наняли в качестве ее личного врача. Джанет привычно переборола в себе нетерпение и толику страха, зная по многим прошлым эпизодам, что доктору Нерану по следам каждого из них полагается провести формальное, хотя, по сути, бесполезное обследование.
Соответственно, добрый доктор терпеливо проводил осмотр с надлежащим тщанием и доброжелательностью, насколько это было возможно. И Джанет со всей любезностью, на какую была способна, ему содействовала. Вот и сейчас она прошла все обследования, и доктор Неран снова заключил, что она в общем-то вполне здорова, или выздоровела, или ей по крайней мере полегчало настолько, насколько он и его коллеги фиксировали и в прошлый раз. Ни прописанные медикаменты, ни изнурительные исследования, через которые она проходила, не выявляли, а уж тем более не исправляли того, что с ней могло быть не так.
Сейчас Джанет одарила его тусклой улыбкой:
– Док, вас не удручает, что вы так и не знаете, в чем на самом деле проблема? Меня вот да.
Тихий задумчивый индиец взглянул на нее с вежливым скепсисом:
– Я бы и рад сообщить что-нибудь новое, но, к сожалению, сказать нечего. Ваши затмения продолжают быть такими же непредсказуемыми, как и всегда. Я, конечно, надеюсь, что эта новая тенденция к увеличению продолжительности и тяжести не будет усугубляться, иначе ваше состояние начнет пагубно сказываться на вашей жизни. Если бы у вас случился один из таких приступов, допустим, за рулем или даже просто где-то, вы бы упали в обморок. И что тогда? Кто бы вам помог? – Он обернулся от двери с печальной улыбкой на добром лице: – Боюсь, что в нашей жизни всегда будут происходить необъяснимые тайны. И похоже, что вы, мисс Рэйвенскрофт, по-прежнему остаетесь одной из них. Вы должны быть благодарны своему отцу за то, что он так о вас заботится. Он делает все, что в его силах.
«В том числе нехило отстегивает тебе за отписки о моем состоянии».
Взгляд Джанет стал жестким.
– Верно, док. И спасибо, что делаете все возможное, чтобы мне помочь.
Столь долгая жизнь с недугом, отложившим отпечаток на ее характере, оборачивалась глубокой разочарованностью и гневом. Но заметив такое же разочарование на темно-смуглом лице доктора, Джанет подавила в себе нетерпимость и попыталась придать значение его словам, тут же пожалев о сказанном.
Все еще стоя в дверях, Неран сказал:
– Ваш отец просил передать, что хотел бы поговорить с вами. Как только вы почувствуете, что достаточно окрепли.
– То есть сейчас, верно? Терпение короля нельзя испытывать.
– Мисс Рэйвенскрофт, пожалуйста, не судите вашего отца так строго. Он действительно очень за вас переживает.
Проглотив резкий ответ, Джанет подождала, пока доктор закроет дверь, после чего опять легла – на этот раз на свою настоящую кровать – и изо всех сил пыталась перемочь черную меланхолию, что пыталась ее задушить, вызвать чувство беспомощности.
Время ползло незаметно, в бессвязных мыслях – от причин ее возвращения к памятной глубине темных глаз Томаса. Спустя час из своей спальни Джанет выходила больше затем, чтобы отвлечься от всех этих мыслей, чем для того, чтобы выполнить приказ отца.
«Будь я проклята, если сделаю это. А если нет, то подавно».
Быстрым шагом она прошла по длинному коридору к его кабинету и, не постучав, проскользнула в дверь.
Отец посмотрел на дочь из-за обширного письменного стола в нагромождении бумаг:
– Здравствуй. Ну что, выспалась?
– Ну да. А ты разве не видел?
Сделав вид, что пропустил колкость мимо ушей, Джон Рэйвенскрофт ответил голосом мягким, как шелк:
– Никаких безумных снов, вызванных твоей последней шалостью?
– Спала очень хорошо, спасибо.
С вызовом глядя на отца, она подметила, как он пытается сдерживать гнев.
– Ты, случайно, не собираешься рассказать, куда ты отправилась после того, как увильнула от моего охранника, оставив его на ночной улице? Или что это был за молодой человек на мотоцикле?
В залах заседаний по всему миру многие мужчины и женщины тряслись от страха, едва заслышав железные нотки в голосе Джона Рэйвенскрофта. Джанет, однако, молча смотрела на отца, упрямо отказываясь пояснять какие-либо беспутства прошлой ночи, вымышленные или не очень.
«Если рассказать о монстре на том мосту, он точно подумает, что я чокнутая, закроет здесь и выбросит ключ к чертям собачьим».
– Молчишь? Ладно. Я подумал, тебе будет любопытно узнать: мы нашли твою брошенную игрушку в виде «феррари». Я распорядился привезти его обратно и поставить в гараж. И, Джанет, должен предупредить, что водить машину тебе теперь запрещено. Твое состояние стало слишком серьезным, ты можешь причинить реальный вред себе и другим.
– Блин! Блин! Только не это!
Словно не заметив ее очередную вспышку гнева, Рэйвенскрофт продолжал:
– Но я с радостью предоставлю тебе водителя на все твои выезды из поместья.
«Черт, я попала в западню, возможно, навсегда.
Но… блин, возможно, он прав, и мне не место за рулем.
Тем не менее меня как будто понуждают делать что-то, чего он от меня хочет».
Не сводя с дочери глаз, отец потянулся к ящику стола и достал оттуда блестящий предмет, в его ручище кажущийся крохотным. Украденный мобильник.
– Ты кинула его в спешке, спасаясь прошлой ночью. Хэмиш просил передать, что человек, у которого он побыл на хранении, сказал, что очень благодарен за доверие и умолял тебе его вернуть.
– Правда? – Джанет как завороженная сняла вещицу у отца с ладони и убрала к себе в карман. – Пожалуйста, поблагодари от меня Хэмиша, ладно?
– Ладно.
«Ох представляю, как тому с дредами начистили рыло».
Несколько секунд отец и дочь стояли, вперясь друг в друга, пока молчание не нарушила Джанет, нервно проведя рукой по своим остриженным волосам:
– На случай, если ты не заметил: я больше не ребенок. В прошлом месяце мне исполнилось восемнадцать. Или забыл? Я могу водить машину… в смысле, раньше могла. Могу пить в пабах, если захочу. Не нуждаюсь больше в твоих разрешениях, чтобы ходить на свидания. И клянусь, если ты будешь, как раньше, помыкать каждой секундой моей жизни, я изыщу какой-нибудь способ сбежать из твоей чертовой тюрьмы, как бы ты мне ни мешал, и ты меня больше никогда не увидишь. Слышишь? Никогда!
Джанет удивил внезапнй страх, отразившийся в глубине глаз отца, а его ответ ее просто потряс:
– Я… я всего лишь делаю то, что было бы лучше для тебя… и так было всегда. Я знаю, иногда тебе в этом видится что-то не то, но я в самом деле люблю тебя, Джанет.
Его широкие плечи неуклюже вздрогнули, после чего он продолжил:
– Все бы только выиграли, если бы ты просто следовала некоторым элементарным правилам.
Не обращая внимания на тревожную заботливость в его тоне, она будто сплюнула:
– В смысле, от этого выиграл бы ты? Конечно, было бы чертовски нехорошо, если бы дочь Джона Рэйвенскрофта нашли пьяной на полу сортира в каком-нибудь фешенебельном клубе; как неприлично, на публике-то… Мы бы попали на все новостные каналы, выставив тебя полным идиотом!
Яд в словах дочери на мгновение, казалось, лишил Рэйвенскрофта дара речи. Он виновато опустил взгляд на стол как раз в тот момент, когда Джанет желчно спросила:
– Ладно. Ты разрешаешь мне уйти прямо сейчас?
Куцым кивком выразив согласие, Рэйвенскрофт ответил:
– Да, конечно. Но только помни, что твое благополучие я могу обеспечить только в этих стенах. А вот за его воротами опасностей таится куда больше, чем, я надеюсь, ты когда-либо узнаешь. Я просто не могу позволить тебе уйти просто так, без моей защиты.
На прощание он сказал:
– Будь рада хоть тому, что у тебя есть водитель. Так при тебе всегда будет кто-то, кто сможет таскать твои пакеты с покупками.