Трот проснулся и понял, что совершенно один посреди серого утра в своей глухой квартире.
Никаких сраных родственников у него никогда не было.
Голова Трота кружилась. В сыром воздухе зловеще скользило приведение кошмара. И комната всё ещё не казалась настоящей и знакомой. Трот поспешил встать в ещё кружащуюся спальню, дабы скорее умыться ледяной водой и чего-нибудь выпить. Он знал, что точно стоит, он уже не спал, но комната по-прежнему плыла. Трот ещё не решил, что ужаснее: уже свыкнуться жить с трупом или понять, что его нигде нет. И не было.
Трот, шатаясь, приблизился к стенам – потрогал их, желая убедиться в яви. Его штормило, и это было опасно – так боялся он полусна и неясности сознания, пока его ещё преследовал кошмар. Ведь Трот, к несчастью, уже знает, что точно бодрствует в своей настоящей квартире. Но в полусне есть шанс услышать остаточные галлюцинации. Это слишком опасно. Слышать посткошмар. Точно зная, что не спишь.
Тротти наспех облился ледяной водой. Зашёл на всё ещё чужую кухню и плеснул из чужого кувшина в чужой стакан. Ну же, чувства, просыпайтесь – вы дома! Нужно успокоиться и всем сердцем признать родную квартиру. Нельзя снова заснуть в ужасе, иначе плесень кошмара приютится на тёпленьком знакомом месте.
Трот скорее рухнул в постель и вместе с одеялом набросил на себя сон.
Проснулся он часа через полтора, свежий и бодрый, в своей наконец-то родной и знакомой квартирке. Труп всё ещё лежал на софе.
В дверь постучали и вошли сами. В комнату к Троту ворвался старый друг и, слегка ошалев, поинтересовался, что это за новое увлечение у него на диване.
Трот, как прорвавшаяся плотина, захлёбываясь и чуть не плача, стал изливать другу всю историю этой чёртовой квартиры с самого начала…
– Давай-ка глотнём чаю. – Дружище плеснул в голубые чашки. Прихлёбывая, он подошёл к трупу и еле-еле коснулся брюками его свисавшей руки. Труп, будто получивший доброго пинка, вылетел с ложа. Зацепившись рыхлыми ногами за перила барной стойки, труп шлёпнулся спиной в стену и медленно сполз, оставшись сидячим на полу.
– Чёрт, я его еле задел!
Друзья ринулись к стене, но застыли в трёх метрах от трупа. Труп стало потихоньку трясти. Он завибрировал, как струна, перекатывая тряску по очереди в разные конечности.
– Остаточные рефлексы, Трот!
У него остались рефлексы для дёрганого танца. Труп смотрел им прямо в глаза, подёргивая плечами, точно икая. Затем тряска передалась в челюсть, и труп стал резко отворачивать голову в сторону, но при этом продолжая смотреть Троту в глаза, и неодобрительно цокал.
– У него остался рефлекс на поучения и скептицизм, – ответил я.
Тряска перебросилась на колени, и труп, как кузнечик, стал подпрыгивать в нашу сторону.
– Однако жутковато. Давай-ка посадим его с нами за стол и усмирим, Трот?