Кир Булычев
Гений из Гусляра (сборник)
– А они знают?
– Ты был прав, Корнелий, и мне стыдно, что я так провинциален.
– Значит, он и впрямь из Хеопсов? – спросил Корнелий.
Минц не сразу вспомнил, потом хлопнул себя по лысине и засмеялся:
– Хеопс, точно Хеопс. Но это еще цветочки…
– Лев Христофорович, а как о других?
– Корнелий, возьми себя в руки. Конференция международная. Их интересуют свои персонажи. Мадам Тэтчер, например…
– И кто она?
– Ну, сам должен был догадаться. Конечно же, королева Елизавета Первая.
– Ага, – согласился Удалов, который не представлял себе, чем прославилась королева Елизавета Первая. – А другие?
– Скажем, президент Клинтон…
– Да плевал я на президента Клинтона… в переносном смысле.
– А больше не помню… Да, мне говорили о режиссере Михалкове.
– И что?
– Забыл. Что-то иностранное, но – забыл.
– Сейчас ты скажешь, что и Аллу Пугачеву забыл?
– Нет сведений. Да отстань ты от меня с мелкими конкретными примерами! Ты, видно, не до конца осознал суть открытия. Ведь каждый человек может рождаться не один раз и не два, а может, даже десять. В истории человечества был не один Наполеон. Но в большинстве своем они не успевали взобраться на вершину власти, и их кушали другие соперники. Так что и пирамида у нас одна, а не сто…
– Понял, – сказал Удалов. – Первую Аллу Пугачеву надо искать в образе Шахерезады.
– Умница! – похвалил его Минц. – А теперь скажи, как у нас в Гусляре. Что нового, что плохого?
– Ой, не говори! Боюсь, что до выборов не доживем. Лютует Усищев, забирает власть. А как его выберем – сожрет.
Минц сочувственно кивал головой.
Потом он положил на стол тяжелый черный шар размером с крупное яблоко.
– Это генератор, – сообщил он. – От него исходит энергия, соединяющая поля.
– Какие поля?
– Между перерожденцами существует общее поле. Чтобы отыскать его и расположить в нем перерожденцев, требуется этот шарик.
– Понятно, – сказал Удалов. – Значит, ты раздобыл ту самую машинку?
– Ту самую, – согласился Минц. – Вот ее вторая часть.
Вторая часть представляла собой конус, с широкой стороны которого помещался овальный экран чуть больше ладони; на узкой части горел зеленый огонек.
– А вот это, – сказал Минц, – способ увидеть того, чьим перерожденцем ты, Удалов, являешься.
– Меня не трожь! Ничего интересного, – возразил Удалов.
– А я и не надеялся увидеть в твоем прошлом еще одного путешественника по Галактике, обыкновенного героя Вселенной.
Видно, Минц шутил. Во всяком случае, Удалов предпочел счесть его слова за шутку.
– Значит, будем разыскивать, чей ты перерожденец, Лев Христофорович, – нашелся Удалов.
– Ах, оставь, Корнелий, – отмахнулся профессор.
– Почему же, ты личность известная, можно сказать, гениальная.
– Это все в прошлом.
– А мы прошлым и интересуемся.
– Нет-нет, от меня проку не будет, – взъярился профессор.
– Но может быть, ты перерожденец самого Леонардо да Винчи! У меня на этот счет почти нет сомнений, если не считать шишки.
И Удалов не без лукавства, хотя и безобидного, указал на небольшую шишку, которая испокон веку виднелась над правым ухом профессора.
– Я тебя не понял, – насторожился профессор.
– В это самое место, как говорит наука, – ответил Удалов, – Исааку Ньютону угодило яблоком.
Минц попытался рассмеяться, но получилось неубедительно. И Корнелий понял, что себя профессор Минц проверять на перерожденчество не станет. А если и станет, то тайком от общественности. Потому что после неудачной шутки Корнелия Минцем овладел ужас: а вдруг он – перерожденец какого-то совершенно не известного и даже неинтересного человека, как бы подкидыш Истории?
– А вот какая проблема меня волнует, – сказал неожиданно Минц, – так это будущее родного нашего городка.
Удалов даже рот открыл от удивления. Будущее родного городка к проблеме перерожденцев отношения вроде бы не имело.
– Удалов, Удалов! – вздохнул профессор. – Несмотря на твои подвиги и жизненный опыт, дальше собственного носа ты посмотреть не в состоянии. А я мыслю масштабно. Меня сейчас не интересует, кем были в прежней жизни Франсуа Миттеран или Алла Пугачева. Это банально. Мне не столь важно, падало ли яблоко на голову мне или другому Ньютону. Это тоже лежит на поверхности. Это подобно старой детской шутке.
– Какой?
– Назови часть лица.
– Нос.
– Поэт?
– Пушкин.
– Девяносто шесть процентов людей отвечают точно так же – берут то, что лежит на поверхности мозга, и предлагают человечеству. Моя же гениальность заключается в том, чтобы отыскать новые пути.
– И сказать «ухо» и «Лермонтов»? – спросил Удалов.
– Нет, голубчик. Чтобы сказать «бровь» и «Сафо».
Тут Удалову пришлось сложить оружие, потому что он не знал, кто такой Сафо.
– Каждое изобретение, – продолжал Минц, расхаживая по тесному кабинету, заложив руки за спину и выпятив и без того круглый живот, – должно служить человечеству. И если мы с тобой сейчас увидим в этом приборе, что я – перерожденец Ломоносова, это ничего нового никому не даст. Я и без того известный ученый. Однако если нам удастся заглянуть в прошлое товарища Усищева, то это может спасти наш город.
– Конечно, – прошептал Удалов и кинул опасливый взгляд на окно.
Для тех, кто не в курсе, можно пояснить, что до выборов в Великом Гусляре оставалось шесть дней. А на власть в городе претендовал некто Усищев, существо, рожденное новой жизнью, возникшее в городе неизвестно откуда в качестве владельца ларька у базара, затем проникшее в городскую управу, а потом оказавшееся во главе «Гуслярнеустройбанка», основателями которого стали некоторые из отцов и матерей города, а вкладчиками – обитатели. Собрав все деньги, Усищев заявил, что расплачиваться не в состоянии ввиду антинародной политики московского правительства в Боснии и Герцеговине. Народ Гусляра сильно шумел и писал на Усищева письма в разные инстанции. Но местные инстанции в большинстве случаев свои деньги не потеряли, а возместили их с прибылью, что же касается горожан попроще, то Усищев придумал для них достойное развлечение. Он доступно объяснил народу по радио, что во всем виноваты демократы и когда мы с ними окончательно расправимся, доходы всех жителей Гусляра утроятся. И все на радостях забыли о том, что их доходы лежат в сейфе у товарища Усищева.
Как и в каждом русском сообществе, не все дружно выступали за то, чтобы Усищев стал господином Великого Гусляра. Некоторые даже возмущались и называли его жуликом. Так что товарищу Усищеву пришлось выписать охрану из подмосковных Люберец, чтобы оградить себя от демократического террора, а кроме того – перетянуть на свою сторону городскую милицию, обещав построить для милиционеров плавательный бассейн, а для их детей школу фигурного катания. Не говоря уж о материальной поддержке. К тому же в город прибыли, но пока затаились шестнадцать воров в законе кавказской национальности, которые должны были помочь в день выборов, чтобы не допустить к урнам провокаторов.
Усищев, конечно же, не шутил. Корреспондент «Гуслярского знамени» Миша Стендаль напечатал статью «Если ты украл железную дорогу…» В ней говорилось о нравах в США, где большие бандиты неподвластны закону. И вот уже третий день Миша лежит в больнице с переломанными ребрами, а Усищев в той же газете «Гуслярское знамя» выступил с отповедью одному хулигану, который поднял руку на нечто святое…
Из города началась эмиграция. Но эмиграцию Усищев пресекал – он не желал править пустым городом. Для этого он мобилизовал посты ГАИ.
Вот в какую обстановку попал Удалов по возвращении из круиза по Средиземному морю, а Минц – с барселонского конгресса.
– Для меня твое сообщение, Корнелий, – сказал Минц, – стало важным толчком. Оно возродило во мне надежду на то, что мы сможем разузнать, чей же перерожденец наш бандит, грабитель и будущий уничтожитель города Великий Гусляр.
– Ты с ума сошел! Он же нас в зубной порошок сотрет.
– Если народ себя спасать не может и не хочет, в дело вступают друзья народа. Мне нужен волос Усищева.
– От усов?
– С любого места.
Удалов задумался. Задание было бы невыполнимым, если бы не одна тонкость, вспомнившаяся Корнелию: выходя по утрам из «Мерседеса» у здания «Гуслярнеустройбанка», занимавшего бывшую детскую музыкальную школу имени Римского-Корсакова (он проходил некогда в этих краях морскую практику и за это соорудил крепкое двухэтажное здание на свои кровные деньги), господин Усищев, прежде чем приступить к своим обязанностям, заходил в парикмахерскую № 1, расположенную в соседнем доме, и брился с одеколоном «Кристиан-бруталь» у старого мастера Терзибашьянца.
– Иди отдыхай, набирайся сил перед акцией, – посоветовал Минц.
Но Удалову не хотелось отдыхать. К себе-то он пошел, но не спать, а думать: вот, к примеру, удастся им узнать, что в предыдущем рождении товарищ Усищев был Иваном Грозным. А дальше что? Обнародовать? Или в Москву писать? А из Москвы возьмут и ответят: «Срочно направляйте. Нужен Родине!»
* * *
На следующий день в 10.25 Удалов без стука вбежал в лабораторию профессора.
Вбежав, он раскрыл ладонь. На ней лежала парикмахерская бумажная салфетка, в которой содержалось немного подсохшей пены со щетиной.
Минц, занятый подготовкой визита к Усищеву, спросил:
– Ошибки быть не могло?
– Наблюдал из угла, – ответил Удалов. – Лично подобрал в бумажку.
– Ну тогда иди на улицу, гуляй, а я попытаюсь узнать, с кем мы имеем дело.
Удалов погулял по соседству, дошел до музея, вернулся, посидел на скамеечке и тут услышал голос друга:
– Сколько времени?
– Половина третьего.
– Я почти догадался! – крикнул профессор.
– Так из каких он будет?
– Не могу сказать. Слишком страшно.
– Неужели Гитлер?
– Интереснее… Но и страшнее.
– А что делать будем? – Удалов не был трусом, но тут его охватила предстартовая дрожь.
– Если не боишься, пойдем со мной, – предложил Минц.
– Пошли.
Через минуту вышел Минц со своим толстым портфелем. Он шутил, что возьмет его с собой, когда поедет за Нобелевской премией.
По дороге Удалов несколько раз пытался выпытать у профессора, что за тайну тот несет в себе, но профессор был загадочен, задумчив и печален.
– Ужасно! – повторял он время от времени. – Ужасно!
Мурашки пробегали по телу Удалова.
Они так решительно подошли к «Гуслярнеустройбанку», что люберецкие молодцы, которые охраняли вход, еле успели скрестить перед пришельцами автоматы.
Удалов в удивлении посмотрел на фасад.
Фасад школы был такой же, как прежде, только профиль Римского-Корсакова сбили, а вместо него поместили профиль Усищева. Подпись же пока оставили старую: «Великий русский композитор».
– Нам к товарищу Усищеву, – строго сказал Минц.
Люберецкие потому и приехали на охрану Усищева, что не знали никого в Гусляре. Неужели в городе нашелся бы житель, который осмелился остановить, не пустить Минца и Удалова? Не было такого жителя…
– Гуляй, папаша, – сказал охранник.
Возмущенный Минц, которого никогда еще не встречали так в Гусляре, рассердился и хлопнул хама портфелем по руке. Автомат упал, а второй охранник развернулся, чтобы прошить очередью двух старых хулиганов.
К счастью, тут на шум распахнулось окно на втором этаже, выглянула усатая рожа главного разбойника и сказала:
– Отставить пальбу! Пропустить ко мне глубокоуважаемых товарищей ветеранов, моих дорогих избирателей. А вот ты, Василий, считай себя уволенным. Если любой старый еврей может у тебя автомат вышибить – твое место на кладбище…
– Шеф, я же не ожидал!
– Тогда твое место на помойке, – сказал Усищев и выстрелил в своего охранника со второго этажа. Охранник упал бездыханным, и его алая кровь оросила автомат, а также ботинки Удалова, который кинулся внутрь музыкальной школы.
Потрясенные случившимся, старики поднялись на второй этаж. Усищев их не встретил, но они узнали, что он всегда сидит в голубой гостиной, в классе арф. Большинство арф уникальной работы было уже продано им в Бангладеш, но одна – правда, без струн, – осталась для интеллигентного антуража.
Толстый, гладкий, усатый, тонкорукий Усищев сидел за столом, уставленным его коллекцией – изображениями обнаженных девушек работы советских фарфоровых заводов.
Присесть гостям Усищев не предложил, но Минц, уже преодолев потрясение, подошел к столу, поставил на угол портфель и сказал:
– У нас к вам, товарищ Усищев, важная проблема, которая касается вашего происхождения.
– Мое происхождение не обсуждаем! – вдруг испугался Усищев.
– Вы меня неправильно поняли, – сказал Минц. – Мы знаем, что такая выдающаяся личность, как вы, уже жила на свете…
И он популярно изложил завтрашнему диктатору Великого Гусляра теорию перерождения душ. О перерождении душ диктатор раньше не слышал, и если бы не солидность профессора Минца, он бы в нее не поверил. Но когда Минц произнес:
– Может, среди ваших предшественников и Наполеон попадется, – Усищев клюнул на это заявление, расплылся и спросил:
– А что, можно уточнить?
– Это непросто, – ответил Минц.
– Сколько просите за Наполеона? – спросил Усищев.
– Аппаратура зарубежная, настройка тонкая…
– Сто баксов? – спросил Усищев.
– Послушайте, Усищев, – рассердился Минц, – мы с вами не на базаре. Какие могут быть сто баксов, если вы получите с завтрашнего дня право писать на табличке: «Бывший Наполеон, а ныне товарищ Усищев»?
– Ладно, можно и без товарища, – смирился Усищев. – А сколько?
– Завтра всероссийское телевидение сообщит: «Городом Великий Гусляр с недавнего времени руководит новый Наполеон». Как вы думаете, не появятся ли здесь руководители некоторых партий с предложением вам баллотироваться в президенты?
– Да ладно! – отмахнулся Усищев. Его руки, неловко приделанные к тугому телу, были тонкими и ломкими, а пальцы – словно когтистыми.
– Так что обойдется это вам в двенадцать тысяч долларов чеком на швейцарский банк, а также по новой квартире нам с Удаловым, как только вас изберут всеобщим благодетелем.
– Не пойдет!
Начался торг. Он продолжался минут десять. Минц и Усищев вспотели. Спорили они искренне, отчаянно, а Удалову все хотелось крикнуть: «Лев Христофорович, да обдурит он вас, по глазам видно! Посмотрите в эти черные точечки! Ни копейки не даст!»
Наконец сошлись на трех тысячах и двух квартирах.
Минц вынул из портфеля и расставил на столе приборы. Усищев смотрел со смешанным чувством страха и надежды. Ему хотелось быть Наполеоном, но он опасался подвоха и боялся, не слишком ли много обещал заплатить за сомнительную тайну.
Середину стола занял черный шар. Ближе к себе Минц поставил конус, обратив его острым концом к Усищеву, а экранчиком к себе.
– А это не опасно для здоровья? – спросил Усищев.
– К здоровью ваша наследственность отношения не имеет, – отрезал Минц. – Но должен предупредить, что у перерожденца существует тесная внутренняя связь с его предшественником. Насколько тесная, мы еще не знаем.
– А что я Наполеон, это уже точно?
– Проверим – будет точно.
– Ну давайте! – приказал Усищев и поправил буденновские усы. – Время не ждет. Чем черт не шутит… Может, и Александр Македонский… Чувствую я в себе иногда Александра, прости, Македонского.
– Замрите, закройте глаза, – велел Минц.
На экране конуса Удалов увидел вовсе не Усищева и даже не Наполеона… Там было нечто туманное.
– А нельзя так сделать, чтобы я из себя стал, как Наполеон? – спросил Усищев, не открывая глаз. – Мне это по телевизору хотелось бы показать. Постарайся, накину!
– Это мы и постараемся сделать. Если есть ваше желание.
– Ясное дело – хочу, чтобы стал, как этот самый… с которого я произошел.
Изображение на экранчике стало принимать все более отчетливую и устрашающую форму.
Удалов открыл рот, чтобы закричать, но Минц зашипел на него, как кобра.
Жужжание в конусе и черном шаре усилилось.
И тут Усищев начал приподниматься над столом, упершись в него тонкими лапами. Он уменьшался, причем скорее прочего уменьшалась голова, вернее, уже головка… Черные точки глаз сверкали отчаянно и злобно, и все более ссыхался он, все быстрее уменьшался…
– Он этого хотел, – мрачно сказал Минц.
Большой черный таракан немного постоял, озираясь, в центре стола, а потом кинулся в атаку на Минца. Нападение было столь яростным, что Минц с Удаловым прыгнули в стороны, а таракан Усищев, не рассчитав сил, упал со стола и, осознав, видно, что придется переносить свою деятельность в иной мир, шустро кинулся в угол.
– Вот и все, – сказал Минц, отключая приборы. – Человеком меньше, тараканом больше…
– Что ты наделал! – закричал Удалов. – Ты же убил городского руководителя!
– Никто не погиб, ничто не погибло. Сейчас он организует выборы в тараканьем царстве… А мы с тобой давай поспешим отсюда, а то какой-нибудь лакей с «калашниковым» заглянет и удивится.
Они вышли из музыкальной школы беспрепятственно. И пошли домой.
А по дороге Удалов попросил объяснений. Он не все понял.
– Мы все, все ученые, допустили ошибку, о которой нас уже предупреждал Будда, – сказал Минц. – Мы почему-то решили, что перерожденцы всегда были людьми. Был Наполеон – стал Гитлер. Был Ломоносов – стал Капица. А почему? Любая живая тварь может переродиться в иное существо… Вот и я попался. Несколько часов изучал волоски – щетинку кандидата Усищева, но никакой человек из них не получался. Молчит экран и показывает какие-то полоски…
Минц остановился, поглядел, как летят с криками на ночной покой вороны, раскачивая голые ветви деревьев и роняя на землю снег.
– К счастью, я гениален, – продолжил Минц. – А раз так, я решил посмотреть, а точно ли мы имеем дело с перерождением человека? Но тут одного волоска было недостаточно. Мне пришлось усовершенствовать установку, наладить более тесную связь между перерожденцем и оригиналом, чтобы исключить любую ошибку… Остальное ты видел.
– Но почему он превратился в таракана?
– Ах, Удалов, наука имеет еще столько тайн! Но он так хотел стать Наполеоном, что я не смог отказать ему в этой мечте. Кто мог подумать, что он – Наполеон, но среди тараканов?
Они дошли до ворот.
Попрощались.
– Ты что-то печален, друг мой, – сказал Минц.
– Да нет, пустяки…
– Лучше откройся мне.
– Тараканов жалко. Жили они, размножались – и тут получили тирана. Представляешь, какой он там среди них порядок наведет?
– Удалов, ты меня удивляешь. А людей тебе не жалко?
– Жалко, но бессловесных тварей больше.
– Не печалься, – сказал на прощание Минц. – Вырастет у нас еще другой диктатор. Похуже прежнего. Так что – потерпи…
РОКОВАЯ СВАДЬБА
Август завершался солидно, как в старые времена. Листва еще не пожелтела, но помутнела и пожухла, зато небо было бирюзовым, нежным, а по нему плыли облака пастельных тонов.
В понедельник Удалов возвращался с садового участка, вез сумку огурцов, два кабачка, банку собственноручно засоленных помидоров. Еще на конечной автобус заполнился такими же огородниками, у рынка многие сошли, вместо них втекал городской, в основном молодой народ. Этот народ не обращал внимания на прелести августа и не хотел единения с природой, он хотел единения друг с дружкой.
Мускулистый от щиколоток до шеи парень ограждал свою спутницу от других пассажиров. Девица ему досталась фарфоровая, ясноглазая, вроде бы задумчивая, хотя ясно было, что задумываться ей нечем.
В годы удаловской молодости таких девиц еще не рожали и не разводили. Главной частью девицы были ноги, сооружения архитектурной ценности. На них уже можно было вешать дощечку: «Памятник архитектуры конца XX века. Охраняется общественностью». Над ногами, на уровне удаловского подбородка начинались прочие детали тела – талия, наглая грудь, а потом нечто розовое, голубое и золотистое.
Удалова покачнуло на девицу, и парень на него зарычал. Он был коротко стрижен, и наверно, в стрижке отрезали ему затылок, но обошлось без кровотечения, там была сплошная кость.
Автобус остановился у парка. Парень подтолкнул девицу, та спрыгнула с подножки, пошатнулась на своих колоннах, но устояла. Парень тут же подхватил ее за талию и прижал к себе. Так они и ушли.
Удалов сошел на следующей остановке.
Навстречу шагал соседский мальчонка. Он вырос на глазах, два раза уже развелся. Так быстро бежит время. Было бы преувеличением назвать Колю Гаврилова умственно отсталым, но у него было в жизни одно желание – постоянно доставлять себе удовольствие. Это сужало его горизонты.
Сейчас Гаврилов получал удовольствие. Даже усы шевелились. Он вел под руку длинноногую блондинку. В ее прозрачных голубых глазах отражалось небо. Удалов представил ее на освещенной сцене с лентой через плечо: «Мисс Кандалакша».
Где-то Удалов эту блондинку уже видел.
Ага, в автобусе. Только на ней должна быть другая надпись… Что-то о памятнике архитектуры. Когда же она успела перебежать к Гаврилову от мускулистого парня?
При виде Удалова Гаврилов покрепче прижал к себе блондинку, а та потерлась грудью о плечо кавалера. Красиво потерлась. У нее все получалось красиво.
Наверное, она – близняшка той, что была в автобусе…
Удалов хотел было свернуть во двор, но тут его внимание привлекло зрелище куда необычнее прежнего.
По той стороне гулял старик Ложкин, пенсионер районного значения, на поводке он вел тигра средних размеров. Тигр был настоящий – иначе бы с его пути не разбегались нечаянные кошки и собаки. Удалов хотел было поздороваться, но раздумал, потому что понимал: если Ложкин отзовется своим пронзительным голосом, тигр обязательно сорвется с поводка и набросится на Удалова.
Удалов обратил взор к облакам и принялся бочком-бочком продвигаться к воротам дома № 16.
И тут пронзительный голос Ложкина все же догнал Корнелия Ивановича.
– Куси его! – кричал Ложкин. – Пришел Удалову конец!
Удалов оглянулся и в ужасе присел. Потому что тигр был готов к прыжку.
Длинное осиное тело хищника прижалось к пыльному асфальту, глаза сузились, пасть была чуть приоткрыта, чтобы розовому языку было сподручнее облизывать клыки. Тигр усмехался. Тигр уже представлял себе, как он разорвет пополам, растерзает тело Корнелия Ивановича.
– Ты чего, охренел, что ли, сосед? – послышался голос с неба. Словно архангел Гавриил затрубил в медные трубы.
И в самом деле – сверху пришло спасение.
Супруга Корнелия Удалова Ксения спускалась оттуда медленно и неотвратимо.
Радость спасенного Удалова была столь велика, что он не сразу сообразил, каким же образом его жена научилась летать, причем не махая руками, так как в руках у нее были сумки с покупками.
Ксения опустилась как раз между тигром и мужем.
– Кыш! – приказала она ужасному хищнику.
Тигр пополз задом наперед, норовя спрятаться за Ложкина.
– Ксения, – сказал Ложкин. – Ты не права. Я же только пошутил.
– Он сожрать меня хотел, – сказал Удалов. Он увидел наконец, как же летает его жена, – оказывается, у нее к спине был прикреплен небольшой пропеллер. Где-то он читал о таком средстве. Но где – забыл.
– Найдется на тебя правый суд, наперсник разврата, – пригрозила Ксения.
– Но кто же мог подумать, что он испугается? – оправдывался Ложкин.
– Мой Корнелий возвращается с приусадебного участка, – сообщила Ксения. – Мой Корнелий не совсем в курсе, как у нас развиваются события. Ты что, не заметил? Его же неделю как не было.
Тигр лежал за Ложкиным, отвернувшись к стене, и делал вид, что его там и не лежало.
– Пошли, – приказала Ксения мужу.
Корнелий пошел за женой. Он не оборачивался, хотя тигр мог и прыгнуть. Но тигр не прыгнул. И Ложкин больше не смеялся. Ксению он побаивался. Да кто Ксению не побаивается?
Во дворе никого не было. Перед дверью Ксения завела руку назад и отстегнула пропеллер. Не дожидаясь вопроса, пояснила:
– Называется «Малыш Карлсон».
– Ага! – вспомнил Удалов. – Не страшно?
– Третий день летаю. Привыкла. Удобно. Сумки таскать не надо.
Только дома, разувшись, Удалов собрался с духом и спросил жену:
– Докладывай, Ксения, что без меня происходило?
– Да как тебе сказать…
Удалов прошел на кухню за женой. На кухне стояла новая машина, видно, комбайн. Правда, Ксения раньше такими вещами не баловалась.
– Это еще что такое? – спросил Удалов.
– А ты руки мой, не спрашивай, – ответила Ксения резко, словно чувствовала себя виноватой.
– Это же, наверное, бешеных денег стоит, – сказал Удалов.
Ксения не ответила. Она открыла сверху этой хромированной машины отверстие чуть побольше среднего размера кастрюли. Кинула внутрь несколько нечищеных картофелин. Машина уютно заурчала.
– Иди, иди, – сказала Ксения.
Удалов не шел, смотрел.
В нижней части кастрюли распахнулась стенка, и изнутри одна за другой выехали две тарелки с супом. Суп был наваристый, густой, от него пахло мясом.
– Когда ты руки наконец вымоешь! – закричала Ксения, и Удалов пошел в ванную, ломая голову над тем, где в кастрюле скрывались другие продукты.
– Я видел, – сказал он, возвратясь, – что ты клала картофель.
– Остальное синтезировалось, – ответила Ксения.
– И мясо?
– И мясо.
– Из картошки?
– Конечно, из картошки. Не из капусты же!
Ксения даже покраснела от гнева. Вот-вот сорвется с орбиты.
Удалов поспешил сменить тон.
– Ксюша, – попросил он. – Ты мне расскажи, если можешь, что в городе случилось, пока меня не было?
Ксения посмотрела на мужа недоверчиво. Почему не сражается? Почему не укоряет за траты?
– Меня многое удивляет, Ксюша, – продолжал в том же духе Удалов. – Наличие девушек, тигров и пропеллеров. А вот теперь и эта… картофелечистка.
Ксения подобрела. Пошла в прихожую, принесла оттуда газету «Гуслярское знамя».
– На, смотри.
Удалов прочел объявление.
ДЕЛОВОЙ ОТДЫХ В СВЕТЛОМ БУДУЩЕМ!
Туристическое агентство «Голден гууз» организует шоп-туры с отдыхом в Великий Гусляр светлого будущего. Автобусные экскурсии, полупансион, осмотр достижений, обед в трехзвездочном ресторане. Посещение собственной могилы, а также мест погребения ближайших родственников за отдельное вознаграждение. Стоимость краткого тура 100 долларов США или по эквиваленту. Удовлетворение гарантируется. Звонить по телефону 2-34-57 с 10 до 17, кроме субботы и воскресенья. Адрес агентства: ул. Шарлотты Корде (бывшая Большая Маратская), 2.
* * *
– Этого быть не может! – воскликнул Удалов. – Путешествие в будущее недопустимо!
– Почему же недопустимо? – спросила Ксения.
– Потому что будущего еще нет. Куда ты полетишь?
– Они лучше знают. Организаторы.
– Что-то ты путаешь, Ксения.
– Корнелий, ты меня не раздражай. То тебе расскажи, то ты верить не желаешь. А что я по небу летаю, это нормально? А бабы надувные – это нормально? А тигр надувной – это нормально?
– Как так надувные?
Такого удара Корнелий вынести не смог. Пошатываясь, он добрел до двери и спустился к соседу, профессору Минцу, за консультацией. Ксения его не удерживала.
Минц сидел дома, решал головоломку – как сложить из тысячи кусочков латиноамериканский пейзаж. Третьи сутки сидел, не разгибаясь.
– Лев Христофорович, – позвал его Удалов, войдя в незапертую дверь. – Что происходит? Дай мне объяснение.
Минц кивнул, но внимание его оставалось прикованным к облачному небу на головоломке. В пальцах он держал кусочек облака и примерял его к разным местам.
– Лев Христофорович, – продолжал Удалов. – Ты знаешь, что в нашем городе шоп-туры в будущее продают?
– Да, читал, – ответил Минц. – Но это антинаучно. В будущее путешествовать нельзя. В прошлое – пожалуйста. В будущее – нельзя.
И он положил на место кусочек облака.
– Но если нельзя, – сказал Удалов, – тогда почему надувные существа? И вообще, разве это возможно? Я сам видел, как они обнимались.
Другой, может, и не понял бы Удалова, но Минц умеет читать в душах между строк.
– Меня это тоже смутило, – сказал Минц. – Я наблюдал. И твоя жена на базар сегодня летала. А девушки производят впечатление, но уж про Ложкина с тигром я и не говорю.
– Нельзя город на неделю оставить! – рассердился Удалов. – Совершенно распустились. А не может это оказаться провокацией?
– И чьей же провокацией, коллега?
– Есть враги у свободной России. От Латвии до НАТО.
– И они нам надувных женщин подсовывают?
– Вот именно!
– Говорят, много предметов оттуда привезли. На площади Землепроходцев толкучка образовалась.
– Ты думаешь, что Ксения там не была?
– И Ксения не была, и Ложкин ста долларов свободных не имеет. Тигры и прочие копии хищников и других животных по полсотни идут, девушки подороже… Погоди, Удалов, давай я президенту Академии наук позвоню.
– А поможет?
– Вряд ли.
– А если тряхнуть стариной?
– Сами разберемся?
– Сами.
Минц совершил было движение к двери, но остановился.
– Нет, – сказал он. – У меня головоломка не догадана.
– Из-за головоломки ты отказываешься от научного расследования?
– Но ведь путешествие в будущее невозможно!
– Тогда я пойду один, – сказал Удалов.
Уже во дворе Удалов услышал сзади тяжелую поступь грузного Минца.
– Не беги так! – окликнул Минц Удалова. – В мои годы приходится быть солидным.
Удалов улыбнулся. Нет, его друг еще не потерян для науки и для человечества. Странная и подозрительная история будет раскрыта.
Они вышли на улицу.
– Куда сначала? – спросил Удалов. – В туристическое агентство?
– Нет, – ответил Минц. – Гуси подождут.
– Какие гуси?
– У агентства, что характерно, английское название, – сказал профессор. – И означает оно – «Золотой гусь». Подозрительно?
– Не знаю, – сказал Удалов.
Они направились на площадь Землепроходцев, где, по словам Ксении, располагалась толкучка товаров из будущего.
Но опоздали.
Площадь была почти пуста, лишь у гостиных рядов таился в прохладной тени мужик с большим полосатым баулом. Перед ним стояли, принимая красивые позы, две девицы – те самые. У ног лежал крокодил. Несколько мальчишек глазели на крокодила, а пенсионер Пупыкин норовил заглянуть девушкам под туники, чем их веселил.
– Вы из будущего? – спросил Удалов.
– А что, не видно? – обиделся мужик. – Купи женщину. У меня последний автобус уходит.
– Я там куплю, – сказал Удалов. – Завтра отправлюсь и куплю.
– Блондинок там уже не осталось, – уверенно сказал мужик. – Там только брюнетки. Блондиночек еще вчера разобрали.
– Послушай, сто рублей дам! – взвыл пенсионер Пупыкин.
– Она мне самому в двести обошлась, – отмахнулся мужик. – Бывают же такие скопидомы!
Пупыкин протянул руку к бедру девушки. Та хихикнула, но отодвинулась.
– А крокодилы почем? – спросил Удалов.
– Крокодилов по полсотни баксов отдаю. А вы животными интересуетесь? У меня слон есть, недорого. Если у вас садовый огородный участок, то оказывает большую помощь. Хотите посмотреть?
– Хочу, – сказал Удалов и огляделся – где же мужик прячет слона?
Мужик вытащил из полосатой сумки темный шарик размером с теннисный мяч.
– Посторонись! – велел он зрителям.
Все послушно отшатнулись.
Мужик уронил шарик на землю, возникло дрожание воздуха. Оно сгустилось и посерело. Потом оказалось, что перед ними стоит средних размеров слон, очень грустный, неподвижный, лишь кончик хобота покачивается над упавшей на землю надувной девушкой, которая не успела или не сообразила отскочить.
