Третье из неудачных изобретений Минца было связано со стариком Ложкиным, человеком вздорным и пожилым.
Хоть и не хотелось Ложкину идти к Минцу на поклон, ввиду того, что Минц был лицом еврейской национальности, почти чеченом, но склероз замучил. Старуха смеялась и издевалась, пенсионеры не брали в лото играть, да и сам чувствовал, что теряет хватку. А Ложкин занимался общественной и непримиримой политической деятельностью. Ему была нужна память.
Так он и заявил Минцу. Со всей прямотой.
Минц сказал:
– Любопытно. А вы не пробовали записную книжку завести?
– Пробовал, три раза в автобусе забывал, остальные разы дома или на скамейке.
– Значит, вам нужно такое напоминание, которое нельзя забыть?
– Ну хоть разовое! – взмолился Ложкин. – Чтобы я из дома когда ухожу, вспомнил, куда ухожу.
– Это можно сделать, – ответил Минц. – Я завтра к вам зайду.
Когда Минц назавтра зашел, Ложкин не сразу вспомнил, зачем это лицо к нему явилось, и сначала решил, что Минц пришел сдаваться. Минц напомнил, Ложкин смутился.
– Покажите, – попросил Лев Христофорович, – как вы покидаете квартиру.
– А просто, – ответил Ложкин. – Галоши надеваю, причесываюсь перед зеркалом…
– Всегда?
– А как же непричесанным на улицу выйдешь?
– Замечательно. На это я и рассчитывал. – Минц достал из кармана тюбик и тряпицу. Выжал из тюбика немного мази.
На голоса вышла Матрена Ложкина. Спросила, чего мужики расшумелись.
– Сейчас я сделаю для вашего супруга антисклерозник, – сказал Минц. – Но нам нужна ваша помощь. Это зеркало будет теперь работать по принципу записной книжки. Вечером или с утра, неважно когда, вы этому зеркалу будете сообщать, куда вашему супругу надо идти, с кем встречаться. А когда он будет перед зеркалом причесываться на предмет ухода из дома, лицо, к которому он идет, будет появляться в зеркале и сообщать… Впрочем, к чему лишние слова! Смотрите.
Минц смазал из тюбика большое зеркало и сказал:
– Сегодня Ложкин должен пойти в универмаг и купить пасту.
– Зачем мне паста? – рассердился Ложкин.
– Это условность, – сообразила его жена. – Ты иди, иди к зеркалу, проверять будем.
Ложкин подошел к зеркалу, автоматически вынул расческу и стал приводить в порядок редкую седую поросль. И тут же в зеркале возникло, как живое, изображение Ванды Казимировны из универмага, которая сказала: «Ждем, ждем, паста «Сигнал» уже приготовлена».
– Ясно? – спросил Минц. Он спрятал тюбик и ушел.
Два дня жизнь Ложкиных протекала спокойно. По сведениям, сообщенным Матреной, Ложкин стал другим человеком. Никуда без совета с зеркалом не выходил. Матрена лишь боялась, что мазь кончится, но Минц обещал, что мазь стойкая.
На третий день случилась беда.
Минц возвращался домой и увидел у подъезда «Скорую помощь». Оказалось, она приехала к Ложкину. Ложкина вынесли из дома на носилках, при виде Минца он принялся ругаться, отчего Минц понял, что жизнь Ложкина вне опасности.
Профессор поднялся к Матрене Ложкиной. И первое, что он увидел – из зеркала на него таращилось страшненькое изображение смерти с косой в руке.
– Что? Почему? Откуда? – накинулся перепуганный Минц на Матрену.
– Сам ее и спрашивай! – гневно ответила Матрена.
Смерть в зеркале повторяла, словно испорченная пластинка:
– Жду тебя в три, Николай Ложкин. Не забудь, Николай Ложкин!
Минц присмотрелся к смерти и крикнул:
– Сними маску, глупец!
Смерть послушно сняла маску. Под маской было молодое, прыщавое, розовое лицо Раечки, воспитательницы детского садика.
– Куда вы его ждете? – грозно спросил Минц.
– На репетицию детского утренника, – ответила Раечка. – По мотивам сказок. Он у нас обещал консультантом быть.
– На репетицию его не ждите, – сказал Минц. – Если Ложкин пробился в больницу, его оттуда не выжить, пока он все лекарства не попробует.
– Так это Раиса! – спохватилась Матрена. – А он-то решил, что его туда, наверх, к трем часам вызывают! Побегу в больницу, разъясню дураку.
Ничего нельзя предсказать.
Поэтому самые лживые люди – футурологи. Они надувают свои умные щеки, морщат свои крутые лбы и сообщают нам, что человечеству грозит гибель от перенаселения. К двухтысячному году на Земле останется мало свободных для жилья мест, люди примутся толкаться локтями, возникнут кровопролитные войны за место в очереди за водкой, и земные ресурсы будут вычерпаны до дна.
Есть и другие прогнозы. Экологические и индустриальные об увеличении озоновой дыры или о наступлении зимы из-за замутнения атмосферы.
Вы об этом читали? Вы об этом слышали?
Не верьте!
Разумеется, Земля погибнет. И в ближайшем будущем. Но ни один футуролог не догадывается, отчего. Потому что действительная угроза Земле сегодня не очевидна. Она, можно сказать, путается под ногами, отчего и разглядеть такую мелочь трудно.
Укус каракурта опаснее, чем укус слона!
Ввиду трудностей, переживаемых городом Великий Гусляр вследствие неразумно проведенной ваучеризации, либерализации и приватизации, властям приходилось искать способы раздобыть денег. Тем более что оставшиеся без зарплаты работники секретного предприятия № 12, о существовании которого в городе стало известно лишь в последние годы, особенно после первой демонстрации его сотрудников, постоянно стоят с красными флагами у Гордома, требуя возвращения старого гимна Советского Союза под названием «Интернационал». Демонстранты даже поют порой первые строки гимна:
Вы жертвою пали в бою роковом
Отмстить неразумным хазарам…
А у окна своего кабинета стоит демократично выбранный новый главгор Леонид Борисович Мощин, патриот, русофил, радикал, глава движения за возвращение Шпицбергена в Великогуслярский район, известный не только в Вологде, но и в Москве.
Денег в городе нет, идеи иссякли, рейтинг падает…
В кабинет вошел пенсионер Ложкин, сохранивший острый критический ум.
– Пора отмечать юбилей, – сказал пенсионер. – Пополним казну, прославимся.
– Ты о чем, хороший мой человечище? – спросил Леонид Борисович.
– Надвигается дата.
– Подскажи какая, старик, – попросил Мощин, указательным пальцем поправляя очки, съехавшие на кончик острого носа.
– Судя по Андриановской летописи, – продолжал Ложкин, отбивая такт своим словам ортопедической тростью, – в 1222 году от Рождества Христова потемкинский князь Гаврила Незлобивый «пришех и истребих» непокорных обитателей города Гусляр.
– Так давно? – удивился Мощин.
Он подвинул к себе органайзер и записал в него дату. Потом поинтересовался:
– А он почему потемкинский? Фаворит?
– Это от села Потьма, соседнего района, – ответил Ложкин. – В те времена Потьма была центром небольшого княжества.
– Любопытно, очень любопытно, – сказал Мощин и занес сведения в органайзер. – Продолжайте.
– Сейчас в разгаре какой год?
– Девяносто седьмой.
– Теперь вычитаем!
Мощин долго шевелил губами, нажимал кнопочки в своем органайзере, и родил интересную идею:
– Нашему городу исполняется 775 лет!
– Это юбилей, – сказал старик Ложкин.
– Какой такой юбилей? Разве это тысяча лет? Разве это сто лет?
– Москве 850 как отпраздновали! Весь Кремль зайками и мишками обставили, – возразил Ложкин. – Нам тоже допустимо. Бейте в набат! Вызывайте главного редактора городской газеты, давайте интервью кому ни попадя. Ищите спонсоров.
Мощин ходил по кабинету, заложив руки за спину и горбясь от мыслей.
– А в какое время года? – спросил Мощин.
– Князь Гаврила Незлобивый в декабре нас штурмом брал, – ответил Ложкин. – Тогда зимой легче было технику подвозить, летом грязь непролазная.
– Это правильно, – похвалил Мощин наших предков. – Собираем актив.
На следующий день газета «Гуслярское знамя» вышла под шапкой:
«ВЕЛИКОМУ ГУСЛЯРУ 775 ЛЕТ! ДОГОНИМ И ПЕРЕГОНИМ МОСКВУ!»
Корнелий Удалов сказал своему другу Минцу:
– Тоже мне, круглая дата! Через год снова справим, да?
– Народу нужны зрелища, – ответил Минц. – Нужнее хлеба, не считая колбасы.
Мощин совершил ряд дальних и ближних поездок. Собирал деньги на юбилей. Дали многие, но понемногу: Вологодская администрация, Академия вредителей леса, банк «Неустройкредит», Министерство культуры, Ассоциация малых народов Севера и ряд коммерческих структур.
Конечно, если бы Мощин догадался, то денег у Ассоциации не стал бы брать. Гусляру еще национальных проблем не хватало.
Деньги стекались в Гусляр тонкими ручейками. Их было недостаточно.
И тут на прием к Мощину пришел Глеб Неунывных.
Это был небольшого росточка дядечка, в одежде черного цвета на пять размеров больше, чем надо. Галстук ему тоже был велик.
Посетитель уселся на стул и достал визитку, вырезанную из янтаря, с золотыми буквами:
«Глеб Неунывных, генеральный президент ООО «Чистюля-онал».
– Зачем пожаловали? – спросил Мощин.
Посетитель был крутой, денежный и опасный.
– Зима наступает, – сказал генеральный президент. – Снегопады, заносы. Катастрофа! Юбилей придется отменить.
– Зачем же отменять? – усмехнулся Мощин. – Народ съедется. Может, даже из дальнего космоса. Спонсоры есть.
– Спонсоры не помогут, – сказал посетитель. Глазенки у него злобно сверкнули. – Спонсоры в снегу утопнут. У вас в городе уборка не организована.
– Опять же ошибка! – радостно засмеялся Мощин. – У нас в наличии два уборочных комбайна…
– Без запчастей.
– Три грузовика для вывоза.
– Водку возят.
– Целая армия дворников.
– Пьет ваша армия.
– Может, и пьет, но когда город говорит: «Надо!», они отвечают: «Есть!»
– Будем чистить, – сказал генеральный директор. – Поможем. Обеспечу уборку города на период зимы. Почти бесплатно.
Мощин нашелся и ответил пословицей:
– Бесплатный сыр, дорогой мой человек, бывает только в мышеловке.
– Принимаю вашу шутку и отвечаю: моя фирма имеет завод по производству «розочки». Приходилось слышать? Не приходилось. Безвредно, быстро, ласково. По минимальной отпускной цене, возможны варианты. Закупаете тонну, получаете комиссионные.
– Как так комиссионные? – рассердился Мощин. – Кому какие комиссионные, понимаешь?
– Безвредно, – ответил гость. – Лично в конверте, сто баксов с тонны. Радость всеобщая.
Он положил на стол длинный белый конверт, совершенно пустой на вид. Конверт загадочным образом скользнул к Мощину, но тот отбивался и попискивал.
– Место! – крикнул Неунывных конверту. Потому что вряд ли он мог так крикнуть городскому главе.
Конверт исчез в кармане Мощина, и тот, как ни выковыривал его, ничего не вышло. Мощин сказал посетителю:
– Вон отсюда! Чтобы вашей ноги здесь не было.
– Поставка завтра, будете благодарить до конца жизни, – ответил Неунывных и исчез. Через пять минут взвизгнула из приемной секретарша, а еще через минуту зашуршал шинами белый «Мерседес». Мощин выбежал в приемную. Валюша была почти растерзана, она сладко стонала.
– Прикройся, – сказал Мощин.
Валюша попыталась прикрыться зелеными купюрами, что лежали стопкой на ее животике.
Через неделю прибыл «КамАЗ», полный пластиковых мешков с изображением роз в натуральных цветах. Мощин подписал накладную и созвал городской актив на полевые испытания.
Как раз прошел снег, площадь Землепроходцев была похожа на степь-да-степь-кругом, заслуженный дворник Рахат Мухитдинов вышел на простор с эмалированным лукошком через плечо и пошел по целине, размахивая правой рукой, как сеятель на агитплакате двадцатых годов. Демонстранты с красными флагами выкрикивали критические замечания. Снег за спиной дворника начал таять, чуть дымясь. На площади образовалась черная блестящая полоса.
Присутствовавший на демонстрации Глеб Неунывных стал хлопать в ладоши.
– А если тридцать градусов мороза? – спросил Ложкин.
– Будем испаряться! – ответил генеральный директор. – И в сорок не замерзнем! Ваш город спасен.
– Сколько придется платить? – спросил Корнелий Удалов.
– По бартеру, – ответил Мощин. – Все утрясено. Город не потеряет ни копейки.
Неунывных умчался на своем «Мерседесе» на базу благоустройства. Оттуда он взял курс в свои края. За «Мерседесом» следовали два грузовика и три снегоуборочных комбайна, которые он получил по бартеру как предоплату за «розочку».
В Великом Гусляре началась цивилизованная жизнь. Как в Москве.
При трескучих морозах его жители брели по черным лужам, хлюпали по черной жирной грязи, машины разбрызгивали грязь по стенам домов, вечерами женщины старались отстирать засоленные брюки и ботинки, а шоферы соскребали с машин белый жгучий налет… Было куплено вдоволь кумача на украшение улиц.
Профессор Минц пришел к Мощину в начале декабря, когда до юбилея оставались считаные недели. Мощину не хотелось видеть надоедливого профессора, добра от этой встречи он не ждал, к тому же он спешил: пора было выкупать красный кирпич для завершения строительства замка. Благо Глебушка привез вчера две сотни баксов.
– Ну что у вас, мой дорогой человечище? – спросил Мощин, поправляя очки, которые все сползали на кончик острого носа, удивительно выдававшегося на совершенно круглом и даже пухлом лице.
– Я подсчитал возможные последствия, – сказал Минц. – Это может плохо кончиться для города.
– Лишнее, лишнее, вот это лишнее. Не советую слушать злопыхателей. Наверное, опять Корнелий Иванович Удалов под меня копает?
– Вы хоть состав этой «розочки» установили?
– Одобрено. Одобрено ассоциацией фармакологов, мне лично даны гарантии, – сказал Мощин.
– При контакте ног с солью «розочки» могут начаться процессы деформации, – сказал Минц. – Дыхание сопровождается…
– Ах, спрячьте свою записную книжку, дорогой мой дружище, – сказал Мощин. – И покиньте мой кабинет. Вы хотите возмущения? Народ вас не поддержит. Раньше мы как жили? Ходили и скользили. А теперь где ваши дворники? На заслуженном отдыхе.
– Вы тоже не застрахованы, – сказал Минц. – Ваши поставщики везут в Гусляр отходы завода «Льизифосгенпроект-13 имени Клары Цеткин».
Мощин заткнул уши указательными пальцами и стал топать ногами, чтобы не слышать проклятого профессора.
Не могут футурологи предсказать главную опасность. Даже Нострадамус им не помощник. Он ведь что написал в шестьсот тридцатом катрене:
В конце рокового столетия
В стране гипербореев
Город от имени крупной птицы
Будет поражен проклятием подобно столице.
Каждому ясно, что страна гипербореев – Российская Федерация, а крупная птица – гусь.
После обеда главгор Мощин велел шоферу ехать на строительство объекта номер один – своей дачи. Он ехал и думал, что дачу надо завершить до юбилея. «Пригласим из Москвы какого-нибудь великого скульптора, чтобы поставил монумент. Все равно какой. А на даче будет большой банкет – руководители области отведают наших осетров».
Машина неслась по улицам, разбрызгивая черную грязь. Прохожие жались к стенам. Стоял жгучий мороз, у центрального супермаркета мерзла очередь за резиновыми сапогами. Детей выпускали на улицы только в марлевых повязках. Поперек улицы рабочие растягивали транспарант:
«Слава нашему городу на пути к тысячелетию!»
Второй плакат Мощину попался на выезде из Гусляра:
«Экология должна быть экологичной!»
– Вот именно, – сказал Мощин. – Так держать!
– Вы ко мне? – спросил шофер.
– Я с собой беседовал, – ответил Мощин.
– Это правильно, – согласился шофер. – Всегда лучше с умным человеком поговорить. У меня к вам просьба, Леонид Борисович. Когда будете снова с собой разговаривать, спросите, когда будем новый кар получать?
– А чем тебе наш скромный «Ауди» не подходит, Трофимыч? – удивился Мощин.
– Беспокоит меня состояние его днища, – сказал шофер.
– Отчего же?
– От этой грязи! От «розочки», блин.
– Не надо бы тебе слушать бабские сплетни, – сказал Мощин.
Машина съехала с шоссе и пошла, слегка подпрыгивая, по дорожке, что вела к стройке века. Пока еще здесь не было покрытия.
Вот и показался впереди возведенный до третьего этажа замок – личная резиденция Леонида Борисовича.
Машина съехала с пригорка, в ней что-то треснуло, и днище ее отвалилось. К счастью, скорость была невелика и, отваливаясь вместе с днищем, шофер успел тормознуть.
Мощин рассердился на шофера, на машину и на интриги.
Он вылез и пошел дальше пешком по снегу, а шофер вел машину сзади, держась за руль и перебирая ногами.
Дальнейшая судьба главгора складывалась драматично.
Отдав деньги за кирпичи, Мощин оставил шофера с машиной, а сам побрел обратно к шоссе, чтобы там проголосовать и вернуться в город.
Время было к вечеру, пятница, ни одной машины к городу не встретилось, а те, что встретились, не остановились.
Только к шести часам вечера (вы представляете, в каком состоянии?) Леонид Борисович вступил в Гусляр, который уже издали дал о себе знать легким запахом тления, испускаемого «розочкой». Над городом царил мир. Кое-где в окнах мерцало голубым – работали телевизоры. По мере продвижения руководителя к центру города глубина грязи увеличивалась. Одно дело ездить по Гусляру на персональной машине, другое – оказаться в положении пошлого пешехода.
Мощин был зол на фирму «Ауди», которая выпускает такие негодные автомобили, на глупого шофера, на черную грязь, на плохое освещение на улицах, на машины, которые, проезжая, обдавали его черной грязью, на молодежь, которая не уступает дороги, на жену, которая не ждет его обедать…
Жена не ждала его обедать. У жены было горе.
Она ждала мужа, чтобы поделиться с ним.
– Герасима Ксюша привезла, – заплакала она, увидев на пороге мокрого, несчастного, осунувшегося мужа. – С утра доктора надо вызывать.
– Что еще? – Мощин уселся на стул в коридоре. Дорогой был стул, из итальянского мебельного гарнитура.
– Сказать нельзя, – ответила жена. – У них в садике эпидемия, но такая страшная, что даже нельзя сообщить.
– Опять бабские сплетни, – сказал Мощин и пошел на кухню, забыв раздеться. – Покормила бы…
– Ты что не разуваешься! – закричала вслед мужу Мощина. – Мне опять за тобой подмывать. По колени промок!
На крики из комнаты выбежал, постукивая копытцами, милый ребенок Герасик.
– Это что еще за мода? – спросил Мощин, стягивая мокрый ботинок. – Сейчас же сними.
Ботинок стягивался с трудом, настолько одеревенела, закостенела от мокрого холода нога.
– А у Нинки из младшей группы копыта зеленые, – сказал Герасик.
Мощин хотел было накричать на внука, и на жену, и на дочку – на всех, кто занимается чепухой, когда человеку так плохо, но тут наконец его ступня выскочила из мокрого ботинка, и оказалось, что она очень похожа на копыто.
– Еще этого не хватало! – сказал Мощин. – Где мои шлепанцы?
Жена кинула ему шлепанцы – она была недовольна.
Мощин решил не говорить жене о своих копытах. Он знал, что она скажет. Поэтому кое-как надел шлепанцы и пошел в туалет, но по дороге один шлепанец потерял, и жена заметила. И крикнула ожидаемое:
– Козел, ну прямо козел!
– Ты на своего внука посмотри, – сказал городской голова. – А потом обзывайся.
Это было несправедливо, и жена начала рыдать. Внучок тоже начал рыдать.
Открылась дверь, пришла дочка.
– Эй, что за лужа! – закричала она с порога.
Все стали смотреть на лужу – оказалось, что это не лужа, а киселеобразная масса ботинок и сапог черного цвета.
Запах от этого шел фосгенный, решила дочь.
– Нет, – сказал Мощин, – пахнет таллием. Его соли.
– Я тебе говорила, оставляй обувь на лестнице! – крикнула жена, хотя она этого говорить не могла – даже в элитном доме все равно бы через две минуты все украли.
– У нас, – сказала дочка, раздевшись, – сегодня первый этаж конторы пополз. Опустился, понимаешь, весь дом на этаж. Кто с первого этажа остался в живых, к нам переселились. Представляешь, какая толкотня началась!
– Почему мне не докладывают? – совсем уж рассердился Мощин. – Сейчас же еду в Гордом. Я им покажу!
Тут зазвенел телефон.
Звонил начальник пожарной команды. Сообщил, что площадь Землепроходцев осела на метр. Что делать?
– Сейчас буду! – крикнул Мощин. – Высылай за мной пожарку!
– Они все без резины стоят, – ответил начальник пожарной охраны. – Резину у них съело.
– Ничего, – упрямо сказал городской начальник. – Пешком дойду. Я им покажу! Я все поставлю на место!
Он попытался натянуть на копыта ботинки, но не получилось.
Дочь посмотрела на потуги отца равнодушно.
– У нас, – сказала она, – есть некоторые – потеряли ноги и ползают.
– Как так ползают? – спросил внучок. – На животиках?
– На санках, – ответила мама.
– А то у нас две девочки в садике на животиках ползали… – Мальчик заплакал.
Но взрослым не было до него дела, потому что потухли лампочки и все стали искать свечи. Мощин все грозился уйти на голых копытах, а жена говорила ему:
– Не смей, Леонид, потеряешь ноги, новых не будет. Кости не восстанавливаются, я тебе как учитель начальных классов говорю.
– Папочка, не ходи, – присоединилась к маме дочь. – Мороз двадцать градусов, копыта отморозишь!
Но Мощин не послушался. Он вырвался и побежал, стуча копытами, вниз по лестнице.
К счастью, не он один был сознательным гражданином. У дверей, в черной грязной речушке, покачивалась спасательная надувная лодка желтого цвета. В ней сидел профессор Минц в дождевике.
– Что делать? – крикнул Мощин от дверей.
– Садитесь! Поплывем, будем принимать меры.
Профессор Минц уже не казался Мощину таким отвратительным, как недавно. Приятный профессор, отважный.
– Какие меры? – спросил Мощин.
Надувную лодку понесло вдоль по Пушкинской улице.
– Кружок «Юный химик» имени Петрянова-Соколова, – загадочно ответил Минц, энергично гребя по скользкой дороге.
Но путешествие, начавшееся так славно, чуть не закончилось трагедией.
Лодка попала в поток черной жижи, стремившийся к реке Гусь. Потребовалась вся сила и сноровка немолодого профессора, чтобы не быть смытыми в речку, которая также вскрылась ото льда и несла к Белому морю свои черные непрозрачные воды. Тяжко воняло.
– Постарайтесь не дышать! – приказал Мощину профессор, и тот прижал к носу рукав. Стало немного лучше.
Сквозь ткань Мощин строго крикнул:
– Смесь совершенно безопасная.
– С чем вас и поздравляю, – ответил профессор.
– А скажите, откуда у Герасика копыта? – спросил Мощин.
– Оттуда! Помолчите, вы мне мешаете грести!
От реки Гусь, скользя, падая и отчаянно крича, бежало несколько любителей подледного лова. С ужасом Мощин увидел, что из реки к ним стремятся щупальца непонятных чудовищ, напоминающих персонажи американского фильма ужасов.
Вот одно из щупальцев дотянулось до старика в дохе. Старик отбивался от чудовища удочкой.
– Что это? – закричал Мощин.
– Возьмите пистолет. Он у вас под ногами! – отозвался профессор.
– Но что это? – повторил вопрос Мощин, шаря в ногах в поисках оружия.
– Стреляйте! Это водоросли! – крикнул профессор.
Мощин стал стрелять и, стреляя, он все более входил в раж. Водоросли не пострадали от его стрельбы, но несколько рыбаков ему поразить удалось.
Патроны кончились. Мощин запустил пистолетом в щупальце, а профессор укоризненно произнес:
– Не по-хозяйски себя ведете. Пистолеты на улице не валяются.
Он вытащил из кармана маленький, но мощный электромагнит и притянул пистолет себе в карман.
Они пересекли грязевой поток и взяли курс выше по склону.
Там, на суше, надувную лодку пришлось бросить, и они побежали задними дворами, где еще лежал снег. Его белизна выгодно отличалась от черной грязи. Даже Мощин наконец проникся этой мыслью и сказал:
– А может, зря мы так чистим, дорогой мой человечище?
– Поздно раскаиваться. Вас предупреждали, а вы не вняли. Теперь вся надежда на соколовцев-петряновцев.
– На кого?
– Не отставайте!
Они подбежали с тыла к трехэтажному кирпичному зданию. Мощин, который никогда не ходил по дворам, не сразу сообразил, что это – средняя школа № 2.
Задняя железная дверь была закрыта.
Минц постучал в нее три раза, потом – после паузы – еще два.
Дверь приоткрылась. Мощин ожидал увидеть в щели человеческое лицо, но ничего не увидел, потому что, как оказалось, лицо появилось на уровне его пояса. И голос оттуда потребовал:
– Пароль!
– Таблица Менделеева, – послушно ответил Минц. – Отзыв?
– Гафний! – произнес высокий голос.
Железная дверь со скрипом отворилась, и девочка лет десяти в синем халате и респираторе впустила мужчин в темный коридор.
– Следуйте за мной, – сказала девчушка. – Смотрите под ноги. Здесь свет вполнакала. На электростанции предохранители летят. Один за другим. Сначала слизью покрываются, а потом летят к чертовой бабушке!
– Девочка, разве можно так выражаться? – удивился Минц, а Мощин спросил:
– Почему они летят к этой бабушке?
– А вы солями гафния пробовали действовать на медные провода, ну?
– Не пробовал.
– Тогда нагнитесь, – сказала девчушка, – а то лбы расшибете, коллеги.
– Я те не коллега, – рассердился Мощин, – я руководитель этого города!
– Кто вас не знает, – вздохнула девочка. – Как говорит моя мама, «скорей бы он по этапу загремел».
Мощин хотел спросить адрес мамы, чтобы принять меры, но остерегся.
Девочка провела их темным коридором до лестницы, затем наверх, мимо школьной раздевалки, в которой в ожидании хозяев смирно стояли ряды резиновых сапог и резиновых дождевиков. У двери в химический кабинет она остановилась и условно постучала. Из-за двери послышался голос:
– Пароль?
Но вместо отзыва девочка сказала:
– Открывай, нас могут в любую минуту засечь. Я привела людей.
Дверь приоткрылась.
Взрослые вошли.
В химическом кабинете тревожно пахло. Из нескольких детей, ожидавших там, трое или четверо были в противогазах.
– Садитесь, – предложил мальчишка в красном свитере. – Располагайтесь. Вы пришли просить союза?
– Чего просить? – не понял Мощин.
– Да, – сказал Минц. – Мы пришли просить помощи от имени всего города.
– Так не пойдет. – Мощин поправил очки и повишневел щеками. – Все идет путем. Все под контролем.
– Покажите копыта, – приказал мальчик Мощину.
– Попрошу без выпадов! – рассердился глава города. – Кто твои родители? Давно не пороли.
– Оставь его, Руслан, – сказала девочка, которая привела Мощина. – Ему нравится ходить на копытах, ездить на машине без дна и покрышки, а когда он придет домой и увидит, что сделали с его квартирой водопроводные удавы, он будет хохотать!
– Какие удавы? – слабым голосом сказал Мощин. – Где удавы?
– Идите, – сказала девочка, – мы вас не задерживаем.
Мощин, конечно, хотел покончить с безобразием, которое обрушилось на Великий Гусляр, он хотел видеть себя и близких красивыми и здоровыми, но его возмущало то, что за спасение города взялись недоросли, двоечники, детишки.
– Пожалейте самолюбие Леонида Борисовича, – попросил детей Минц. – Он нервничает и не понимает, что бормочет. Он же не знает, чем все это грозит…
– А чем? – быстро спросил Мощин.
– Гибелью всему живому, – ответила девчушка. – Возьмите элементарный компьютер, и он вам все экстраполирует.
– И можно все вернуть взад? – спросил глава города.
– Можно, но не сразу, – ответил злой мальчик Руслан – видно, главарь этой банды несовершеннолетних химиков.
– Мне надо посоветоваться, – сказал Мощин.
– С кем? – удивился Лев Христофорович.
– С товарищами, – строго ответил глава города, потому что не знал, с кем бы ему посоветоваться. Но знал, что советоваться необходимо, это как бы административный ритуал.
– Пускай идет, – безнадежно сказала девочка.
Она так показала на дверь, что на Мощина, который направился к этой двери, снизошло прозрение.
«Что я делаю? – подумал он. – Я иду к смерти и толкаю к ней мою семью. Я уже стал уродом… и чего я боюсь? Кого я презираю?»
Мощин обернулся к детям, что смотрели внимательно ему вслед, и тихо произнес:
– Простите меня, дети. Давайте спасать наш город вместе. К сожалению, я истратил доллары…
– О деньгах ни слова, – сказал Минц. – Нам все известно. Перейдем к делу.
– Нам нужны ваши гарантии, – сказал Руслан. – Во-первых, прибавить зарплату учителям нашей школы.
– И заплатить ее наконец, – добавила девочка.
– Во-вторых, отремонтировать в школе крышу.
– Сделаю, – сказал Мощин.
– И главное – больше никогда не вступать в сделки с грязными типами.
– Но он же из Москвы приехал! – сказал Мощин.
– В Москве тоже в отдельных случаях иногда встречаются не очень хорошие люди, – заметил Минц.
– Забудьте об этой соли, – сказала девочка, – что бы вам ни предлагали.
– Клянусь! – воскликнул Мощин. – Клянусь здоровьем моего внука!
Потом он понизил голос и спросил:
– А копыта мне вы исправите?
– Пока копыта появились на ногах сорока двух процентов жителей нашего города, – сказал Минц.
– А я и не заметил!
– Вы вообще не очень наблюдательный, – сказал Минц. – Так поклянитесь!
В комнату снаружи ворвался глухой шум.
– Что это? – спросил Мощин.
Руслан ответил:
– Как я и предполагал, под землю ушел памятник землепроходцам.
– Да вы с ума сошли! – закричал Мощин. – Вы забыли, что ли, что это – гордость нашего города!
– Спешите, клянитесь, – сказал Руслан. – Иначе с каждой минутой положение будет ухудшаться.
– Клянусь! – сказал Мощин. – Клянусь, клянусь, клянусь!!!
Руслан стал раздавать детям опрыскиватели, сделанные из садовых леек. Досталось по лейке и Мощину с Минцем.
– Пошли по улицам, – сказал Руслан. – Чтобы ни одного квадратного метра без обработки не осталось! Экономьте дезинтегратор!
Лейка была тяжелой. Мощин наклонялся, неся ее. Детям тоже было нелегко, но они не жаловались.
– Как же они все это изобрели? – спросил Мощин у Минца.
– Химическую формулу мы определили вместе, – сказал Минц. – Практическую сторону дела осуществляли кружковцы.
– Может, мне на ноги попрыскать? – спросил Мощин.
– Все в свое время, – ответил Минц. – Выздоровеем.
– И у вас тоже? – Мощин показал дрогнувшим указательным пальцем на сапоги Минца.
– Нет, – ответил тот. – Я вовремя спохватился.
Когда все дети и взрослые вышли на улицу, мальчик Руслан указал, кому в какую сторону идти. Мощину достался фабричный район в слободе, а Минцу – набережная. Так их развела судьба.
Мощин пошел к фабричному району, прыская по дороге из лейки на черную мостовую, но на четверти дороги остановился. Тревога за судьбу семьи взяла свое. «Тут этих юных химиков, – подумал он, – больше чем достаточно. Они весь город погубят. А меня ждет семья».
Обхватив лейку руками, Мощин засеменил к родному дому.
Когда он, скользя и спотыкаясь по пустынным улицам, добежал до родного подъезда, там, за дверью, его поджидала отвратительная девчонка, дочь невоспитанной матери.
– Мы так и знали, – сказала она, – что вы не станете заботиться о городе, а побежите в свою нору.
Рассерженный Мощин замахнулся лейкой, но девочка каким-то китайским приемом положила его в грязь. А сама передала лейку Мощина его внуку, который и поспешил за девочкой спасать население.
Как оплеванный, Мощин побрел к себе и стал ругать жену, что недосмотрела за внуком, а теперь он может погибнуть.
Потом он принялся затыкать все дырки и щели, чтобы не проникли водопроводные змеи.
Тут он устал, и его сморил сон.
Леонид Борисович проснулся на следующее утро.