Брайан Стейвли
Пепел Нетесаного трона. На руинах империи
Бьен бросилась к вестнику, прижала его к кровати.
Тот разевал рот, но кашель глушил обрывки слов. Из последних сил он попытался оттолкнуть Бьен, которая, крепко обхватив его за плечи, навалилась всем весом. Рук работал ножом, но вестник мешал ему, отбиваясь, а аксоч был тверже двадцатилетней лианы-душительницы. С топором в руках он бы справился, а нож, хоть и остро отточенный, только бессильно царапал чешую.
– Скорее, – прошипела Бьен.
Рук торопливо пилил. Вестника скрутила судорога, и нож, сорвавшись, резанул его по плечу.
– Он умирает! – воскликнула Бьен.
Рук покачал головой, выпрямился, выравнивая спертое дыхание. Из распухших губ вестника вывалился синий язык, лежащие вдоль тела руки больше не вздрагивали. Аксоч продолжал сжиматься, пока не врезался наполовину в кожу и плоть шеи, а потом замер.
– Не умирает, – буркнул Рук, – умер.
6
– Погибших я помню, – говорила император. – Пять лет назад они помогли спасти Аннур. Они были хорошими солдатами.
Гвенна кивала в безмолвии. Император следила за ней своими горящими глазами.
Сидели они в маленькой комнате. Пол из сланцевой плитки, стены в деревянных панелях. Единственное широкое окно за спиной ее собеседницы открывалось в сад. Со своего места Гвенна не улавливала ни намека на то, что они в Рассветном дворце, – ни регалий, ни золота, ни державного блеска. Из этой комнатушки не видны были возносящиеся ввысь башни, многомильное кольцо опоясавших крепость красных стен и сотни строений – храмов, арсеналов, скрипториев, пиршественных залов. Очнись она здесь без памяти, предположила бы все, что угодно: эта опрятная комнатка могла находиться в любом обычном доме от Сиа до Фрипорта.
Но Гвенна не сейчас очнулась и помнила все слишком хорошо.
До столицы добирались дольше недели – дольше недели она провела скованной по рукам и ногам в темном ящике карцера, дольше недели ни с кем слова не сказала, даже с солдатом, заходившим принести еду и вынести ведро с мочой и калом. Тот пытался завести разговор, объяснял, что Фром вывел из дельты всех и каждого, покончил с аннурским присутствием. Она не давала себе труда отвечать. Разговор, как и бой, стоит усилий только тогда, когда что-то дает, что-то меняет, что-то может исправить, а ее действий исправить было нельзя.
– Я соболезную вашей потере, – сказала император.
Гвенна снова кивнула. Соболезнования. Они стоят еще меньше прочего.
– Вы лишились также одной из важнейших военных баз Аннура. – Император замолчала и качнула головой. – Нет. Все это не совсем верно. Вы их не потеряли – ни друзей, ни птицу. Вы отправили их в надежную крепость, гарнизон которой клялся уничтожить Аннур; в крепость, которой вам было особо приказано избегать. Вы залетели внутрь, проиграли сражение и оставили их там. Кого убитым, кого живым.
Стыд в Гвенне мгновенно перекипел в ярость. Императора не было тогда в Банях. Император не видела, как зеленые рубашки рубят Быстрого Джака. Императору, хрен ей в глотку, не приходилось принимать решений здесь и сейчас, между ударами сердца.
Она открыла рот, чтобы все это высказать, но женщина предупредила ее слова движением пальца. Она была невелика ростом, Адер уй-Малкениан. Уступала Гвенне в силе, в подготовке, в вооружении. Дойди дело до драки, Гвенна могла бы сто раз убить ее на сто ладов, даже со скованными за спиной руками, как сейчас. Все это не играло роли. Здесь, при таких обстоятельствах, одно движение ее пальца обесценивало любые возражения и оправдания, а Гвенне, при всем ее бешенстве, оправдаться было нечем.
Адер бросила взгляд на развернутый на столе пергамент и постучала ногтем по округлым буквам строки.
– Адмирал Фром докладывает, что вы с самого прибытия в дельту вели себя дерзко. Что регулярно игнорировали или извращали его приказания.
Хоть на это у Гвенны нашлось что ответить.
– Я проиграла в Банях, – сказала она. – Потеряла своих людей и подвела империю, я приму любое наказание, какое вы сочтете уместным. Однако вам следует знать, что адмирал Фром – болван. Его приказания нанесли делу Аннура в Домбанге больший ущерб, чем все тамошние жрецы и зеленые рубашки, вместе взятые.
К изумлению Гвенны, император кивнула в ответ:
– Фром дурак.
– Тогда какого хера он командовал операцией?
– В Домбанге он был наименее вреден.
– Наименее вреден он был бы, копая ямы для солдатских нужников!
Император угрюмо хмыкнула:
– Поместья семьи Фром покрывают четверть Раалте и кормят полмиллиона людей. Моих людей. Созданная его сестрой сеть союзов охватывает северные атрепии от Катала до Ниша. Его брат только что породнился через брак со старейшим родом Сиа. Для выживания Аннура мне нужны поддержка и сотрудничество семьи адмирала. А значит, я должна давать им то, что им вздумается получить.
– Адмиральский пост?
– В данном случае – да, – кивнула Адер.
– А платят за это аннурские солдаты.
– Кому-то всегда приходится платить, командир Шарп. Но я надеялась, что вы сумеете компенсировать идиотизм Фрома. А вы вместо того его усилили.
Стыд жег Гвенну огнем. Из горла рвался вопль, острый как нож. Она не дала ему воли. Она в тысячный раз представила казнь Талала на ступенях Кораблекрушения. Она вообразила его голову и головы Джака и Короля Рассвета на кольях вокруг Арены, их сброшенные в канал тела.
Кандалы врезались ей в запястья. Она пыталась порвать железные браслеты. Было бы здесь с кем схватиться…
– Что с Анник и Кворой? – спросила Гвенна.
– Я не считаю их ответственными за этот провал.
– Где они?
– Мне бы не хотелось, чтобы вы бросились к ним, – покачала головой император.
– Никуда я не брошусь. Я сидела в карцере, потом в клятой камере… – Она встретила пылающий взгляд Адер. – Я должна знать, что Квора жива.
– По словам Фрома, она полностью оправилась. – Император снова взглянула на лежащий перед ней документ, долго его изучала, потом смахнула в сторону и подняла взгляд на Гвенну. – Зачем вы проникли в Бани?
– Местные захватили двух моих бойцов.
– Почему не отступили, не перестроились, не запросили поддержку у Фрома?
– В бою все происходит быстро. Некогда было перестраиваться. Помните бой в Андт-Киле? Сражение за Аннур? Вы лично в них не участвовали, но видели их ход. Вы не глупы. Солдаты – не чиновники. Мы не можем целыми днями мусолить решения. Обычно нам выпадает один вздох, один удар сердца, один взгляд, чтобы решиться. А знаете, что бывает с теми, кто этого не умеет? Они умирают!
Лицо императора застыло как маска.
– Ошибка игрока.
– Это что такое?
– Вы играете в кости, командир Шарп?
– У кого есть время на игры, когда весь Аннур в огне?
– Ирония в том, – фыркнула император, – что вы бы причинили меньше вреда Аннуру и своему крылу, играя в кости, чем залетев в укрепленные позиции на нашем последнем кеттрале. Заодно смогли бы усвоить основы оценки вероятности и правила принятия решений.
– Вас там не было…
– Мне и не нужно там быть. – Адер покачала головой. – Есть выигрышные ставки, командир Шарп, а есть умные.
– Победа есть победа. Остальное – просто мудреные слова.
– Ну, вам победа не выпала. – Адер долго сверлила ее глазами и наконец устало вздохнула. – Вы как пьяный игрок в кости, Шарп. Слепая удача помогла вам выиграть пару очень трудных партий: Андт-Кил, Аннур, и вы, заполучив несколько кошельков с парой единиц на костях, забыли истину: семерка больше двойки. Только малые дети, пьяницы и глупцы думают иначе.
Дети, пьяницы и глупцы…
Гвенна обдумала ее слова. Она не была пьяна и уж точно давно выросла.
Она вспомнила все миновавшие ее на дюйм клинки, все просвистевшие над самой головой стрелы, все копья и арбалетные болты, что прошли мимо. Отчасти благодаря ее искусству – как же, тактика, стратегия и тому подобное. Но сколько раз ее спасало тупое везение!
– Вести птицу в Бани, – выговорила она, – было ошибкой.
Слово оставило на языке привкус пепла.
– Слишком поздно вы это поняли, – ответила император.
Гвенна, не успев осознать, что делает, сорвалась с места. Руки были скованы за спиной, но она всем телом нависла над столом, над правительницей Аннура.
– Джак и Талал были моими друзьями, жалкая ты сука! Я запорола дело. Я повела их на смерть. Обойдусь без твоих нотаций, что рано, что поздно!
Адер медленно откинулась в кресле. Ее глаза пылали. Гвенна уловила запах настороженности, но настоящего страха в ней не было.
В открытое окно залетел ветерок. Повеяло влажной землей и скошенной травой.
– Знаете, почему я выбрала для аудиенции это место? – спросила Адер, выдержав паузу. – Эту комнату? Осталась наедине с вами?
– Потому что хотели мне что-то сказать?
– Потому, – мрачно поправила император, – что подобного от вас и ждала. И проделай вы такую штуку перед всем двором, я была бы вынуждена вас казнить.
– Ну и казните.
– Вы меня не слушаете, Гвенна.
«Уже „Гвенна“, – угрюмо отметила та. – „Гвенна“, а не „командир Шарп“».
– Мы беседуем наедине именно потому, что я не желаю вашей смерти.
– А чего желаете? – Гвенна всмотрелась в ее лицо.
– Сядьте.
Гвенна помедлила, заметила, что ноги дрожат, и тяжело опустилась на место. Император же, поднявшись, прошла к окну, выглянула в сад. И заговорила, не оборачиваясь:
– Из донесений следует, что вы изначально не были наилучшим кандидатом на пост командира крыла. Как я понимаю, вам просто… выпала эта роль, когда пропал ваш прежний командир – мой брат.
Гвенна не ответила.
– В дальнейшем Анник Френча возглавит… то, что осталось от крыла. Ее служебное досье безупречно даже по вашим собственным отчетам.
Эти слова принесли ей темное облегчение, как будто проткнули давно загноившийся, воспаленный нарыв.
– Анник великолепна, – сказала Гвенна. – Она будет идеальным командиром крыла.
– Придется постараться, учитывая, что ей предстоит обходиться без птицы и без полного состава. – Адер покачала головой. – Я бы отдала правую руку, лишь бы вернуть кеттрал в полной силе. Сколького я могла бы добиться, будь у меня десять крыльев. Да и с пятью…
Она не договорила, устремила на Гвенну горящий взгляд.
– Возможно, когда-нибудь я смогу простить вам потерю трех моих последних, лучших кеттрал. И птицы.
– Двух, – покачала головой Гвенна. – Талала и Быстрого Джака.
Император нацелила на Гвенну длинный палец:
– Трех, считая вас. Я лишаю вас звания. И устраняю из ордена.
Воздух в комнате стал слишком жидким, чтобы дышать, как бывало на птице, на большой высоте. Кресло Гвенны всеми четырьмя ножками стояло на полу, но ей страшно было с него упасть. Свет в окне стал слишком ярким. День выдался прохладным, куда прохладней, чем в Домбанге, но ее черная форма пропиталась потом.
Император прищурилась на нее:
– Вам нехорошо?
– Хорошо, – отозвалась Гвенна, загоняя внутрь подступившую тошноту. – Мне отлично.
Она всегда так отвечала. Больная или раненая, измотанная до предела, она всегда держалась – еще немного, еще чуть-чуть, и если кто-то спрашивал: «Тебе плохо?» – отвечала: «Все отлично». И не задумывалась, даже вообразить не смела, что это когда-нибудь кончится.
Где-то на свете обесчещенные воины бросались на свои мечи. Ей представилось, как она после окончания аудиенции выходит из комнаты, из Рассветного дворца, из города, поцелуй его Кент, отыскивает тихое безлюдное местечко вроде утеса над морем, где волны лижут подножие скал, кружат чайки… Ее не раз резали, так что легко было представить, как ощущается прижатая к ребрам сталь, холодное отточенное лезвие, готовность. Чего она не могла вообразить, это как будет ощущать себя. Задрожат ли руки? Ослабнет или усилится ее ненависть к себе с входящим в тело клинком? Она задумалась, что сказали бы Талал и Анник. Теперь трудно было понять, отвага или трусость – умереть в такое время. Все старые мерки силы и чести лежали прахом под ее ногами.
– Понятно, – хрупким, как стекло, голосом ответила она. – Мне дают отставку.
– Ничего подобного, – рассмеялась Адер с неподдельным, сочным весельем.
– Если я больше не кеттрал…
– Миллионы аннурцев не кеттрал. Они тоже мои подданные.
– Чего вы от меня хотите?
Долгое молчание.
– Хочу, чтобы вы отправились в путешествие.
– Изгнание, – уточнила Гвенна.
– Не изгнание. Кое-что другое. – Пальцы Адер забарабанили по полировке стола; она вглядывалась в Гвенну своими негасимыми глазами. – Мне нужны кеттрал. Аннуру нужны кеттрал.
– Сигрид, Ньют и Блоха как могут торопятся с подготовкой новых кадетов. Быстрее не получится.
– Я не о солдатах. О птицах. Именно птицы делали кеттрал – кеттрал.
– Ну, их больше нет. Король был последним, а я его потеряла.
Император покачала головой. Она вдруг показалась Гвенне усталой и слишком старой для своих двадцати восьми.
– Пять лет назад их было… сколько? Сотни?
– Триста сорок.
– Просто не верится.
– На войне такое случается.
Птаха в ярком оперении опустилась на подоконник, склонила голову, оглядела людей в комнате и пропала, взмахнув крылышками.
После долгого молчания император шевельнулась в кресле.
– Что, если их было больше?
– Больше войн?
– Больше птиц.
– Птиц не осталось.
Император поджала губы:
– Напрасно вы так уверены.
Свинцовая тяжесть плотнее окутала сердце Гвенны. Пять лет назад Гнездо разнесло само себя в жестокой, скоротечной гражданской войне – одной потерей больше в крушении огромной империи. Согласно большей части сообщений, все кеттралы были уничтожены, но ходили слухи, что несколько крыльев спаслось, покинув пределы Аннура. Вполне возможно, несколько человек из тех, кто обучал саму Гвенну, подались в пираты или наемники.
– Вы отправляете меня за ними, – сказала она. – Чтобы убить изменников и вернуть птиц.
Гвенна не знала, как к этому относиться. Она не хотела больше убивать ни кеттрал, ни носивших их птиц. С другой стороны, император предлагала ей хоть какую-то цель. Мятежные крылья – опаснейшая задача, но это работа, и работа, которую Гвенна умела делать. Значит, она еще нужна империи. Значит, она может загладить вину.
Но Адер покачала головой:
– Если несколько крыльев и выжило, мне неизвестно, где они сейчас. Кроме того, мне нужны не одна-две птицы. Мне нужны десятки. Сотни.
– Десятков нет.
– А вдруг?..
– Где? – Гвенна уставилась на нее.
В первый раз император как будто смутилась. Сквозь тонкий аромат ее духов пробился запашок неуверенности. Адер подняла руку, положила ладонь на фолиант перед собой. Книга лежала на столе с самого начала, просто Гвенна не обращала внимания. Кожаный переплет, тонкая работа. Обрез, возможно, когда-то был позолочен или просто запылился. Он не сверкал на солнце, выглядел тусклым, грязным.
– Это кодекс Итцаля, – сказала император. – Написан до кшештримских войн.
Смысл ее слов медленно просачивался в сознание.
– Это получается… сколько же? Десять тысяч лет назад?
– Больше.
Она попробовала вместить этот срок в рамки своих представлений – и не сумела. Десять тысяч лет – это сколько же поколений? Она пыталась представить своих родителей, и родителей родителей, и мужчин и женщин до них, все дальше, дальше, дальше в прошлое, за основание Аннура, за эпоху правления атмани, за первые племена и царства, – еще дальше, ко временам, когда первые люди боролись за выживание против бессмертных, бесчеловечных кшештрим…
– Данный текст, – говорила император, не замечая смятения Гвенны, – это копия с копии копии. Как сильно он отстоит от первой рукописи, не имею представления.
Она чиркнула ногтем по переплету.
Гвенна силком вернула себя к настоящему.
– О чем там?
– О магнетизме. О миграции животных. Автор – один из кшештрим – рассуждал о том, какими способами птицы определяют направление над огромными водными пространствами.
Миграции животных… птицы…
Понимание оплеухой ударило Гвенну.
– Вы решили, будто знаете, откуда они взялись! Кеттралы.
– Они родом не с Киринских островов, – кивнула император.
– На Островах нет ничего местного. Восточнее, на Балине, находили скелеты кеттралов, но та колония тысячи лет как вымерла.
– Согласно этому источнику, они и не уроженцы Балина.
Гвенна обдумала и это. Ее всегда больше интересовали взрывчатка и мечи, а не скучная история кеттрал, но сколько она помнила уроки кадетских лет, из них ясно следовало: птицы ведут род с Балина.
– Откуда они тогда?
Перед ней встало видение отдаленного побережья в неисчислимых милях от всех людских поселений и тучи огромных птиц над ним.
– Названные в книге места, – говорила император, – почти все нам чужды. Редко какое из них встречается в других источниках.
– Но какие-то вы узнали, – возразила Гвенна. – Вы что-то нашли.
Вместо ответа император распахнула книгу на странице, отмеченной длинной голубой ленточкой. Карта – подробнейшая карта на целый разворот. Кеттрал были лучшими в мире картографами – недаром они видели мир с высоты птичьего полета, – но ни один свиток с картами из Гнезда с этой бы не сравнился. Даже десятки копирований не уничтожили точнейших деталей. Изображала карта, судя по всему, остров. Горные хребты в кайме ледников, сложное переплетение рек, а также, видимо, пески пустынь и густые леса.
«Нет, – поняла Гвенна, присмотревшись, – это не остров, а целый материк».
– Вот, – сказала император, коснувшись кончиком пальца точки на южной оконечности.
Гвенна перебирала карты из своей памяти – в бытность кадетом она заучила наизусть десятки, сотни. Память на подробности у нее была не из лучших, но картина что-то напоминала.
– Где это?
Император взглянула на нее, потом сквозь нее и ответила с непроницаемым лицом:
– Менкидок.
Гвенна нахмурилась. Еще раз сравнила очертания на странице с картами из памяти. Кеттрал составили карту северо-восточного побережья этого континента, хотя их работе препятствовала экваториальная жара, которую не переносили птицы. Никакого стратегического значения Менкидок не имел и не заслуживал серьезных усилий – там не было ни потенциальных союзников, ни угроз, ни торговых партнеров. Там вообще почти не было поселений. А потому в сравнении с точнейшими, подробнейшими, регулярно обновлявшимися картами Эридрои и Вашша, по которым занимались Гвенна и прочие кадеты, несколько имевшихся в Гнезде карт Менкидока и картами-то нельзя было назвать – просто робкая извилистая линия берега, обрывавшаяся в пустоту на несколько сотен миль южнее Поясницы.
Гвенна подняла взгляд:
– Кто-то из прежних императоров – Анлатун, кажется, – посылал экспедиции на Менкидок?
– Он отправил три, – ответила Адер. – Ни одна не вернулась.
– Откуда же эта карта?
– От кшештрим.
– От кшештрим?
Адер кивнула.
– Кшештрим мы стерли с лица земли тысячи лет назад, – возразила Гвенна. – Много тысяч лет.
– Я же сказала: это очень старая книга. Мой главный историк проследил ее происхождение до первого века кшештримских войн. И заверил, что текст подлинный.
Под ошарашенным взглядом Гвенны Адер приподнялась и дважды дернула свисавший с потолка шелковый шнур. Где-то за дверью звякнул колокольчик; его чистый звук, приглушенный расстоянием, мог уловить лишь ее острый слух.
Гвенна вернулась взглядом к карте, всмотрелась в очертания побережья.
– А ваш историк не сказал, – осторожно осведомилась она, – почему оттуда не возвращаются?
Сколько она помнила уроки, некоторые древние исследователи – времен атмани и раньше того – решились посетить этот континент. Искали то, чего всегда ищут: золота и ценной древесины, камня для строительства, рудных жил для разработки, рабов, чтобы в цепях переправить их на север. Большая часть путешественников, как и значительно более поздние экспедиции Анлатуна, пропали. Те, кто вернулся, вернулись сломленными. Они рассказывали о проклятом материке, сплошь зараженном болезнями, где сама земля гниет под ногами, где каждый зверь – чудовище, где вода и воздух сводят человека с ума.
– Моряки славятся буйным воображением. Я читала отчеты первопроходцев, побывавших на Джакарине и Черепе. Те утверждали, что земля там по ночам оживает и целиком пожирает людей. – Император покачала головой. – Оказалось, муравьи. Опасные муравьи – поставь лагерь слишком близко к муравейнику, они зажалят тебя насмерть и съедят, – и все-таки обычные муравьи.
Гвенна насупилась.
– Однако Джакарин и Череп люди в конце концов заселили. А в Менкидоке никто не живет.
– Вообще-то, живет. На северо-западном берегу есть деревеньки китобоев, ведущие торговлю с Манджари.
Это было для Гвенны новостью, а впрочем, на карты кеттрал северо-западное побережье Менкидока не попало.
– Деревеньки… Они входят в какие-то крупные политические образования?
Император покачала головой:
– Насколько мне известно, нет. Сведения из мест южнее Поясницы ко мне не доходят. – На ее лице мелькнуло недовольство. – Я хотела сказать, что слухи лгут. Там живут люди. Описанные в старинных отчетах чудовища, без сомнения, всего лишь неизвестные и непривычные виды животных. Первопроходцы страдали от болезней, но болезней везде хватает. Люди боятся неизвестного. Это еще не значит, что весь континент проклят.
Едва она договорила, в дверь постучали.
– Войдите, – сказала Адер.
Тяжелая деревянная створка отворилась. Вошел старик.
– Гвенна, познакомьтесь с Килем, – представила Адер. – Он мой историк.
Гвенна всмотрелось в старика. И тут же поправила себя. Нет, он не старик. В черных волосах нет седины, кожа – в морщинах от солнца и ветра. То, что она поначалу приняла за приметы возраста, было следами насилия. Историку вряд ли перевалило за четвертый десяток, но чуть не все кости у него были переломаны и срослись как попало. И нос искривлен, и линия подбородка. Костяшки пальцев шишковатые – больше, чем у самой Гвенны; длинные пальцы скрючены, словно их не раз перебили. Он сутулился, выносил вперед правое плечо и слегка прихрамывал. Все это, вместе взятое, старило его вдвое, но в голосе, когда мужчина заговорил, звучала спокойная уверенность, и взгляд был острым.
– Гвенна Шарп. Рад знакомству. Ваши действия заняли немало страниц в новейшей истории Аннура.
– Мои действия…
– Оборона Андт-Кила от ургулов, – кивнул Киль. – Отбитые у Якоба Раллена кеттрал. Спасение Валина уй-Малкениана и его спутников. Ваше участие в победе над Балендином Айнхоа у самых ворот города…
На миг Гвенна онемела. Конечно, она помнила все бои. Помнила подготовку к обороне Андт-Кила, расположение каждой баррикады, закладку взрывснарядов под мосты, позицию каждого лесоруба. Она действительно победила Раллена, действительно вытащила Валина из ургульского плена, действительно свалила Балендина… И все же в устах историка все это звучало сказкой. Или правдой, но случившейся с кем-то другим, – кеттральской легендой, к которой она сама не имела отношения.
Гвенна опустила взгляд на свои руки – больше не дрожат, но она ощущала пронизавшие ее тело страх, неуверенность, сомнение. Плеснув это сомнение в топку своего гнева, она жарче прежнего разожгла огонь.
«Все это сделала я, – сказала она себе. – Я была хорошим солдатом».
Подняв взгляд от ладоней, она посмотрела в глаза Килю:
– Похоже, вы слишком доверяете слухам.
Он вскинул брови:
– Слухи – хлеб историка.
– Разве? – удивилась Гвенна. – Так вот откуда этот бред про птиц в самой жопе Менкидока?
Она всю жизнь полагалась на свою ярость как на тайное оружие, не подводившее, даже когда иссякнут заряды и клинки. Но теперь, потянувшись к ней, ощутила, что оружие выскальзывает из рук. Она еще сумела пустить в Киля стрелу сарказма, но голос дал трещину.
– Отчасти, – не смутившись ее насмешкой, ответил историк.
И тут она осознала одну его странность – у него не было запаха. Вернее, не так. От него пахло всем, чем полагалось пахнуть историку: чернилами, пылью, клеем и затхлостью древних страниц – но больше ничем. В нем не было надежд. Не было страха. Не было нетерпения. Ни душка похоти, жадности, предвкушения, отвращения… ничего. С тех пор как выпила яйцо сларна, она привыкла чуять чужие эмоции, и от их отсутствия по коже поползли мурашки. Даже кеттрал не лишены чувств, просто крепко держат их в узде. Чувства есть у всех, кроме…
– Вы монах? – спросила она.
Адер шевельнулась. Почти неуловимое движение, но Гвенна распознавала угрозу в то же мгновение.
Киль же только приподнял бровь:
– Почему вы спрашиваете?
– Ее брат… – Гвенна кивнула на императора. – Каден. Прошел выучку у монахов. Вы мне его напомнили.
На самом деле Киль ничем не напоминал Кадена. У Кадена глаза горели так же, как у сестры. Он был молод и силен, а Киль сто раз переломан. Гвенна в те времена сама была моложе и еще не освоилась со своими новыми способностями, но помнила необычный запах Кадена, как будто под его балахоном не было человека. В огне его глаз не было тепла. И с Килем то же самое, только… в большей степени. Словно перед ней статуя.
– Тонкое наблюдение, – кивнул историк. – Я провел некоторое… значительное время в ордене, родственном ордену Кадена.
– Странное место для историка – на окраине всего на свете.
– Центр определяется расположением краев.
– Как эту хрень ни понимай.
Киль рассмеялся. Самым обыкновенным смехом, какой можно услышать на любой аннурской улице, совершенно непримечательным, совершенно незапоминающимся. Только к обычному смеху прилагается запах, целый ряд запахов: едкий – от насмешки, сладковатый – от волнения, простой дубленый запах подлинной безудержной радости… Запах историка походил на запах книги. И не более того.
Он кивнул и указал на развернутую перед Адер карту.
– Возьмем этих кеттралов. Хоть они и находятся на краю света, но в состоянии изменить все.
– Предполагаемых кеттралов, – напомнила Гвенна. – Кеттралов, от которых, по всей вероятности, остались одни кости, да и те окаменелые. Если все они давным-давно не мигрировали на север…
Она кинулась навстречу факту, как человек, бегущий в ночи, летит прямиком на каменную стену.
– Он ошибается, – сказала Гвенна, на что Адер царственно повела бровью. – Ошибка в книге, или в переводе, или в этой сраной карте.
– Карта, – мягко вставил Киль, – точна.
– Может, да, а может, и нет. Я знаю одно – кто-то ошибся. Птицы прилетели не с какого-то там горного хребта на юге Менкидока. Не могли, даже случайно. Они не способны пересечь экватор, так же как не способны пролететь над полюсами. Даже на пятьсот миль подлететь не сумели бы. На экваторе слишком жарко. Организм у них не выдерживает.
Поняв это, она взъярилась. Не будет кеттралов – не будет вылетов. Не будет вылетов – ей ничего не остается, как покончить со всем: выйти из дворца…
– Не птицы, – хладнокровно прервал ее мысли историк, – а яйца. Кшештрим, составивший этот трактат, привез сотни яиц.
У Гвенны дернулись пальцы. Она стиснула кулак.
– Зачем?
– Чтобы изучить.
– Зачем?
– Они для этого живут. Жили, – сухо поправил себя историк.
– И от тех яиц пошли все кеттралы северного полушария?
Он кивнул.
Гвенна глубоко вдохнула, надолго задержала воздух и, отдуваясь, перевела взгляд на Адер.
– И туда вы меня отправляете?
Император кивнула.
– После того, что я напорола в Домбанге. После того, как потеряла птицу и половину крыла.
Еще один кивок.
Гвенна таращилась на нее, не в силах подобрать подходящего слова, и наконец выдавила:
– Почему?
– Вы знаете птиц. Места, где они гнездятся. Их повадки.
– Я изучала взрывное дело. Вам бы нужен пилот. Кто-то вроде Быстрого Джака.
Глаза императора пылали двумя погребальными кострами. Странно, что такое яростное пламя горело беззвучно.
– Быстрый Джак мертв, – ответила она. – У меня остались только вы.
В рамке окна появился молодой человек – работник на четвереньках, рядом деревянная бадья. Он одну за другой отскребал жесткой щеткой плитки садовой дорожки. В Рассветном дворце таких дорожек были сотни, если не тысячи. Гвенна попыталась подсчитать число плиток, но отступилась.
– Итак, корабль доставит меня до побережья Менкидока. Я выбираю место, высаживаюсь, дальше иду пешком, высматривая горы… – она махнула на раскрытый том, – похожие на эти.
– Вас будет сопровождать Киль.
– На хрена мне увечный историк? – в изумлении заморгала Гвенна.
– Уверяю вас, – ответил тот, – я не так беспомощен, как можно предположить при взгляде на это тело.
– Плевать мне на ваше тело. Оно не поможет в поисках птиц.
– Вы отправляетесь, – голос императора стал резким, – к берегам, где не бывал ни один аннурец. Эта земля известна нам из старинных описаний, из отчетов, которых никто не понимает лучше Киля.
Паренек за окном выпрямился, кулаками размял поясницу и снова согнулся над дорожкой. Он водил щеткой точными кругами, работая над каждым камнем так тщательно, словно тот последний, единственный, словно назавтра не покроется снова грязью. Гвенна попыталась представить, как остаток жизни проводит за уборкой, штопкой, строительством…
– Это потребует времени, – сказала она. – К нашему возвращению от Аннура могут остаться одни обломки.
– От Аннура и так остались одни обломки, – ответила император.
Голос был тверд как камень, но на мгновение под запахом духов Гвенна уловила то же отчаяние, то же жадное нетерпение. Кое в чем жизнь обходилась с Адер суровее, чем с Гвенной: отца убили, брат погиб, другой затерялся в холодных северных степях. Их – никого из них – не готовили к такому дерьму.
Император прикрыла глаза, загасив на время их пламя, и снова распахнула.
– Мои младшие братья когда-то любили играть с морем. В отлив разводили на полоске пляжа внутри крепости костерок. А потом строили вокруг стенку из песка и камушков – иногда в локоть-другой в высоту. Однажды приказали эдолийцам помогать и подняли стену в рост взрослого мужчины. – Она помолчала, засмотревшись на воспоминания. – Угадаете, сколько раз стена спасла костер от подступающего прилива?
На один удар сердца ненависть Гвенны к этой женщине утихла.
– Эти мальчишки всегда любили недостижимые цели, – фыркнула она.
Лицо Адер отвердело. Она вдруг снова стала императором.
– А я – не люблю. Все, что я делаю, идет прахом. Все, что мы делаем, идет прахом. Возможно, в южном полушарии не осталось птиц. Или вы погибнете, не найдя тех гор: утонете, умрете от болезней или вас сожрут… те, кто водится на той стороне мира. Может, там в самом деле обитают чудовища и они до вас доберутся. Или вы сойдете с ума. Но иначе мне остается только сидеть на берегу, дожидаясь ночной бури, и вместе со всеми смотреть, как волны рушат стену и заливают огонь.
