Борис Селеннов
Провокатор

27. Резкий поворот

Что бы ни делал Зубов, отвлечься от разговора с начальником охранки, переключиться на что-то другое он не мог. Перед глазами неотступно стоял ордер на арест Ирины. А дальше включалось воображение: суд, каторга, Сибирь. Нет, он не мог это допустить. Только не это! А что ещё он мог сделать? Кем ещё он мог заменить Ирину? Собой? Он предлагал, но Харлампиев только посмеялся в ответ. А кого он, Зубов, знает из окружения Ирины? Только Павла. Он попытался убедить себя, что сам Павел, оказавшись в такой ситуации, сделал бы то же самое. Сергей почти убедил себя в этом, когда новая мысль разрушила все его уловки. А что будет, если об этом узнает Ирина? Да она проклянёт его! На всю жизнь! И как ему после этого жить, зная? И можно ли вообще с этим жить? Не лучше ли броситься с моста или сунуть голову в петлю? Это, может быть, единственный выход. Уйти из жизни, ничем не запятнав себя в глазах товарищей. Да, наверное, так будет лучше. Но… как же быть с ордером? Он же существует! И выходит, его, зубовская, смерть не спасёт ни Ирину, ни Павла!

Зубов остановился в отчаянии. И следовавший за ним филёр тоже остановился. «Вот он, – думал Сергей, – уже и не думает прятаться».

Зубов вдруг увидел, что стоит перед входом в библиотеку. Повернуться и уйти? Нет, надо идти и рассказать Ирине обо всём, что он сделал. А дальше будь что будет.

Он потянул дверь на себя.

Евгения ещё издали приветливо ему заулыбалась, но, когда он подошёл ближе, она взглянула на него с тревогой:

– Сейчас позову Ирину Александровну.

Вернулась скоро:

– Сейчас подойдёт.

Вслед за ней показалась и Ирина.

– Серёжа, я вам так рада, – радостно начала она, но вдруг лицо её изменилось: – Что-то случилось? Вы не заболели?

– Нет, но… – Зубов посмотрел на Евгению, и та мгновенно поняла, что мешает.

– Извините, у меня срочное дело.

Сергей и Ирина остались одни.

– Так что случилось, Серёжа?

– Понимаете, Ирина Александровна…

Но она его перебила:

– Давайте проще. Ирина. Мы же друзья…

– Хорошо. Понимаете, Ирина…

Как? С чего начать? – пронеслось в голове Зубова. Первая фраза, с которой он хотел начать: «меня забрали в охранку», – сейчас показалась ему неестественной и фальшивой. Почему меня? По какой причине? Почему в охранку? Это надо всё объяснять, чтобы стало ясно, как всё произошло.

– Я хочу вам рассказать… – начал Зубов и увидел в конце зала Павла, который решительным шагом шёл к ним.

– Как хорошо, что ты здесь! – Павел крепко пожал Зубову руку. – На ловца, как говорится, и зверь бежит.

«На какого ловца, какой зверь? – думал Сергей, смущённый внезапным появлением друга. – Что он имеет в виду? Неужели то, что я вновь рядом с Ириной?»

– Ты мне друг? – решительно спросил Павел.

Вопрос смутил Зубова. Ему подумалось, что следом Павел напомнит ему об их недавнем разговоре, во время которого, казалось, уже были расставлены все точки в их взаимоотношениях. Он почувствовал досаду, что Павел имеет полное право думать именно так, застав его с Ириной вдвоём, хотя причина их встречи была совершенно иной.

– Да, – как мог твёрдо ответил Сергей. – Ты же сам знаешь.

– Тогда я тебя так же прямо спрошу, – Павел смотрел ему в глаза, – ты пойдёшь со мной?

Он не сказал, куда, с какой целью, но Зубов всё понял и, не думая ни секунды, твёрдо ответил:

– Да.

– Не пожалеешь?

– Нет.

– Даже если будет очень опасно?

– Я с тобой. До конца.

Павел протянул ему руку. И Зубов с чувством ответил на крепкое рукопожатие друга.

– Другого я от тебя и не ждал.

Зубов стоял в полном смятении от переполнявших его чувств, не зная, что ему теперь говорить, что делать и как быть.

Павел посмотрел на часы.

– Давай так. Завтра приходи сюда к обеду, и мы подробно поговорим обо всём. А сейчас извини, мы с Ириной должны тебя покинуть. Дела.

Проводив Зубова, Ирина вдруг коснулась руки Павла:

– Он же хотел мне что-то рассказать…

Тот улыбнулся:

– Полагаю, о своей любви.

– Тебе не стыдно?

Павел притянул её к себе:

– Прости, прости…

28. Встреча с Вейцлером

Лица, лица, лица…

Кого тут только нет! Мужчины и женщины. Молодые и старые. Военные и штатские. Красивые и не очень… И все они здесь с одной-единственной целью: себя показать – других посмотреть. За исключением, по крайней мере, одного человека, который хочет «других посмотреть», но при этом ни в коем случае не показать себя.

Это очень непросто: себя не показать. Это почти искусство, которым владеют далеко не все. Чтобы себя не показать, нужно как можно ближе быть к тем, кто идёт впереди. И в то же время не слишком отрываться от тех, кто идёт сзади. Нужно по возможности сблизить эти группы и оказаться в середине. Нужно быть рядом с кем-то (желательно – женщиной) в очень яркой одежде. И тогда все будут обращать внимание на неё, а не на тебя. А ещё нельзя крутить головой, смотреть вправо-влево, оглядываться. Нужно смотреть только вперёд, но – ни в коем случае! – не встречаться ни с кем глазами!

Тогда ты увидишь всё, что захочешь, не показав никому себя.

Лица, лица, лица…

Солдатов, соблюдая все предосторожности, несколько раз останавливался, смотрелся в стёкла витрин, заходил в магазинчики и лавки и в окне рассматривал идущих по тротуару прохожих. Вроде бы всё было чисто.

Он вышел на людный в этот час бульвар, взглянул на часы, чтобы точно, минута в минуту, оказаться у летнего павильона, где должен был встретиться с Вейцлером.

Солдатов шёл спокойной походкой праздного, прогуливающегося человека, внимательно осматривая и в то же время старательно избегая пересечься с кем-нибудь взглядом. Встретиться – глаза в глаза – неминуемо означало обратить на себя внимание и, следовательно, запомниться. Хорошо, если обыкновенному прохожему, а если шпику, который сейчас среди праздной толпы пытается угадать его, Солдатова. Вон, кстати, и один из них, отметил про себя Солдатов. А вон и ещё один. Да, значит, Вейцлер уже близко. Пасут его знатно. А вот ещё трое, с невозмутимыми лицами. А между ними – Вейцлер.

Солдатов увидел его шагов за тридцать. Бледное лицо, наглухо застёгнутые пуговицы плаща. Солдатов не глядел на товарища, но видел, как дважды моргнул он, говоря: вижу и держусь, – и сделал то же самое, посылая сигнал: держись, брат!

Пройдя ещё шагов десять, Солдатов почувствовал, что его рубашка прилипла к спине от пота, а на лбу выступила испарина.

Он продолжал идти походкой праздного гуляющего человека, а в голове вихрем кружились мысли, пытаясь отыскать пути спасения товарища. Солдатов понимал, что эти прогулки не могут продолжаться долго. В конце концов могут вычислить и его. Достаточно одной нелепой случайности. У охранки может лопнуть терпение, и они надавят на Вейцлера, тем более что силы его, судя по внешнему виду, на исходе. А есть ещё Соня, есть ребёнок!.. И это делает Вейцлера вдвойне и даже втройне уязвимей, чем если бы он был один!..

Солдатов понимал, что действовать нужно как можно быстрее, пока охранка не придумала что-нибудь, что ухудшит и без того бедственное положение Вейцлера и его семьи.

Уже свернув с бульвара, Солдатов решил, что надо срочно обговорить ситуацию с ребятами, чтобы найти какое-то решение. Чем дальше уходил от бульвара, тем всё уверенней он был в том, что это решение будет обязательно найдено. Даже его походка, ещё недавно неторопливая и вальяжная, стала ритмичной и чеканной, а в мозгу в такт шагам звучали слова: «Вейцлера мы вам не сдадим!..»

«Московские ведомости» сообщают:

– …назначаются почётный… опекун Московского присутствия Опекунского Совета учреждений Императрицы Марии, генерал от кавалерии ГРАФ ОЛСУФЬЕВ – директором Измайловской военной богадельни Императора Николая I…

– Бухгалтер, служивший на солидных местах, опытный, с аттестатом и залогом, ищет занятий. Б. Ордынка, Климентовский пер., дом Трапезникова, кв. Назарова.

– …десятый день рысистых бегов обещает очень интересную программу; главным призом будет «Долгоруковский» – в 2.500 руб. для кобыл на 4 в., оспаривать который собралась большая компания. После дождя погода очень мягкая с небольшим ветром, дорожка довольно лёгкая. Публики обещает быть много.

– …отыскивается цыган Яков Николаев МАТУСЕЕВ, он же МАТУСЕВИЧ, обвиняемый в покушении на вооружённую кражу. Приметы: 20 лет, рост 2 аршина 4 верш., волосы и брови чёрные, глаза карие, нос большой, рот и подбородок обыкновенные, лицо смуглое; особых примет нет.

– Каждая хозяйка может сама превосходно и прочно окрашивать всевозможные ткани из шерсти, шёлка, полушерсти, хлопчатой бумаги, полушёлка, полотна, полухолста, бумазея и т. п. испытанными и общепринятыми в течение 30 лет почти во всех странах, а в России в особенности, ГЕИТМАНСКИМИ КРАСКАМИ.

– …При неврастении, половом бессилии, старческой дряхлости, истерии, невралгиях, малокровии, чахотке, сифилисе, последствиях ртутного лечения, алкоголизме, параличах – только Спермин-Пеля поможет достигнуть тех блестящих результатов, о которых свидетельствуют наблюдения известнейших учёных и врачей всего мира.

Имеется во всех аптеках.

Поставщик Двора Его Императорского Величества Профессор Д-р Пель и с-ья.

– …в обществе продолжают по-прежнему очень много говорить о катастрофе сего года (1896-го) на Ходынском поле.

«– Когда толпа начала всё более сгущаться, – рассказывает баронесса В., – я почувствовала, что больше не выдержу и лишусь чувств, то мысль: “Узнают ли мои родители о моей смерти?” – стала мне особенно нестерпимой. Я обратилась к стоящему рядом мужчине, с виду мяснику или чернорабочему, сходить по моему адресу и рассказать, как я кончила свои дни.

– Зачем, барышня, умирать, – ответил он мне ласково, – когда придёт время, все помрём. А ты вот покрепче ухватись за меня сзади, авось, как-нибудь и ослобонимся.

Я обвила руками его шею, а мужик, работая локтями, с большим усилием прокладывал себе дорогу. Затем я лишилась чувств и не помню ничего. Очнулась я под открытым небом, а над моей головой стоял уже не один, а целых три мужика, которые за отсутствием воды усердно поливали меня… квасом. Поднявшись, я со слезами благодарила моих спасителей, предлагала им денег, но денег они не взяли, а настояли на том, чтобы проводить меня лично домой. Дома – та же история. Денег не берут: “Благодарности не заслужили, а имён наших знать вам незачем”. С тем и ушли».

29. Нужен надёжный связной

Гордон не скрывал своего недовольства:

– Я уже говорил, что нам нужен надёжный связной. Причём совершенно чистый, чтобы не вызывать подозрений полиции. Его до сих пор нет.

Павел с Ириной переглянулись.

– Во-первых, мы не сидим сложа руки, – возразил Павел. – А во-вторых, ты пойми: подходящих много, но нам нельзя ошибиться.

– Главный критерий, – решительно отозвался Гордон, – критическое отношение к самодержавию.

– Таких как минимум половина университета, – не выдержала Ирина.

– Так в чём же дело?

– Дело в том, – ответил Павел, – что кроме критического отношения к самодержавию мы должны быть уверены в этих людях.

– Ну, началось… – Гордон не сдержал пренебрежительной ухмылки. – Теперь ещё расскажи про дружбу, а ещё лучше – про любовь!..

Ирину передёрнуло. Её щёки порозовели. Павел заговорил, не скрывая злости:

– Ты не ёрничай! Вам из Парижа не видно, что здесь, в России, творится.

– Я тоже жил в России. И не просто жил, но и работал. И, между прочим, не без успеха.

– Я знаю, – ответил Павел, – но сейчас мы должны очень серьёзно подходить к подбору кандидатов в боевую организацию.

Видя состояние Павла, Гордон заговорил примиряюще:

– Я с тобой полностью согласен. Конечно же, этим людям мы должны доверять. Без этого нельзя. Но отношение к самодержавию – основа. А всё остальное должны им помочь приобрести мы. Я, ты, Солдатов – все, кто прошёл школу борьбы.

– Ну, хорошо, – кивнул Павел, – будем искать.

Гордон посмотрел на Ирину:

– Кстати, ты говорила, что рядом с Солдатовым живёт твоя подруга. Кажется, Катя?..

– Да, Катя Воронцова.

– Что за человек?

– Так сразу трудно… – Ирина задумалась, добавила с чуть заметной усмешкой: – Во всяком случае, к самодержавию относится явно критически.

– Ну а если чуть поподробней, – Гордон стал серьёзным.

– Умна, начитанна, легко сходится с людьми. Умеет кружить головы мужчинам.

– Замужем?

– Нет.

– В вопросах взаимоотношений мужчин и женщин?

– Современна. После смерти родителей материально независима.

– Ты можешь организовать с ней встречу?

– Конечно, – кивнула Ирина. – Она завтра обещала быть в библиотеке.

– Замечательно, – Гордон обвёл взглядом Ирину и Павла, – я займусь ею лично.

30. В квартире Вейцлера

После того как Вейцлер и сопровождающие его филёры вернулись назад, начальник группы, оставшись с ним на кухне, заговорил, не скрывая своего раздражения:

– Я всё чаще начинаю думать, не водите ли вы нас за нос, господин Вейцлер?

– Неужели для этого я дал вам повод?

– Повод один, господин Вейцлер. Четвёртый выходной мы ходим по бульвару, и всё без толку. Может быть, мы ходим не в тот день и не в тот час. А может, не по тому бульвару? И сколько нам ещё ходить? Месяц? Полгода? Год?

– Я не знаю. – Вейцлер развёл руками. – Это от меня не зависит.

– А я начинаю в этом сомневаться. Мы с вами по-хорошему, господин Вейцлер. Вы согласились нам помочь. Мы вам поверили. У вас к нам не может быть никаких претензий. Причём не только у вас, но и у вашей жены, сына – тоже. Давайте же доведём дело до конца так, как мы договорились.

Полицейский прошёлся по кухне, остановился перед Вейцлером, с участием посмотрел ему в глаза:

– Может быть, вы кого-нибудь на бульваре всё-таки видели?

– Нет, – торопливо ответил Вейцлер, – уверяю, нет.

– Не спешите, – по-прежнему глядя ему в глаза, понизив голос, продолжил полицейский. – Может быть, вы просто боитесь мести своих товарищей? Я вам гарантирую безопасность. И вам, и вашей семье. Вы получите новые документы, смените место жительства. У вас будет надёжная охрана. А от вас требуется только одно: мигнуть нам, указав на связного.

– Уверяю вас, – в отчаянии заговорил Вейцлер, – не видел. Ничего не видел. Честное благородное слово!

Начальник группы с сомнением поглядел на собеседника:

– Ну, как хотите.

– Я говорю правду.

– Я готов вам поверить и даже посочувствовать, но меня могут в конце концов заменить на человека более… – он чуть запнулся, – жёсткого. И вам будет значительно хуже. Так что думайте, господин Вейцлер.

Полицейский вновь походил не спеша по кухне, потом остановился перед Вейцлером, но теперь во взгляде его не было уже никакого участия.

– Но если мы узнаем, что вы ведёте двойную игру, – а рано или поздно мы это узнаем, – то будущее ваше будет незавидным. Вы и ваша жена отправитесь на каторгу. А сын – в детское отделение сумасшедшего дома.

– Он не сумасшедший! – почти выкрикнул Вейцлер.

Оппонент чуть усмехнулся:

– Уверяю вас, там он очень скоро им станет. Решайте. Честь имею.

Полицейский вышел. Вейцлер с трудом перевёл дыхание. Вошла бледная Соня:

– Я всё слышала… – Она с отчаянной мольбой взглянула на мужа: – Что же делать?

Он, опустив голову, чтобы не встретиться с ней взглядом, ответил:

– Терпеть… Пока есть силы.

31. Неудачный побег

Зубов был в отчаянии. Внезапное появление Павла, когда он уже готов был во всём признаться Ирине, вера Павла в него, крепкое рукопожатие, наконец, его дружба – всё это было прекрасно и благородно в неизбежном сравнении с его собственным предательством. Да, самым настоящим предательством, хотя он ещё и никого не назвал Харлампиеву.

Сергей шёл по тротуару, ведя ожесточённый диалог с самим собой. А кого он может назвать? Только Павла! Но спасёт ли это Ирину? Сколько раз ему говорили, что никому в охранке верить нельзя. А он? Ну, назовёт он, допустим, Павла. Что это им даст? Разве в охранке не знают, кто такой Павел? Значит, дело в другом. Названная Зубовым фамилия – даже неважно чья! – будет его официально зарегистрированным предательством, отрежет ему путь назад, навсегда сделает провокатором. Вот куда тащит его Харлампиев. Сволочь! И почему он, Зубов, униженно просил у него три дня вместо того, чтобы броситься на полицейского, может быть, даже погибнуть, но остаться честным в глазах Павла, а главное – Ирины!..

Зубов оглянулся. За ним, ничуть не скрываясь и не отводя наглого взгляда, топал филёр. Неужели это конец? И ему уже никогда не вырваться из западни?

Метрах в десяти сзади погромыхивала на булыжнике извозчичья пролётка. «А что, если… – вдруг мелькнуло в голове, – вскочить в неё, оторваться от филёра? И – на вокзал!

В какой-нибудь отходящий поезд! Всё равно какой! Лишь бы подальше! И…»

Зубов впрыгнул в поравнявшуюся с ним повозку, толкнул извозчика в спину:

– Гони!

Тот обернулся, нагло взглянул:

– Не торопись, барин. Успеешь!

Подоспевший филёр влез в коляску, укоризненно проговорил:

– Вас предупреждали не делать глупостей.

Всю дорогу ехали молча. У ворот зубовского дома извозчик затормозил.

– Приехали, барин, – он обернулся к Зубову. – Видишь, успели. А ты мне – «гони!».

У ворот дома его окликнул дворник:

– Господин студент! Хозяйка бранится. Велела сказать: не заплатит, пусть съезжает.

– Заплачу, заплачу, – пробормотал Зубов, проходя мимо.

– Ну-ну, – и дворник подмигнул остановившемуся рядом филёру.

32. В охранке

После того как были обсуждены все текущие вопросы и все офицеры уже готовились разойтись, Харлампиев вдруг поинтересовался:

– А что у нас по Вейцлеру?

Руководитель группы встал:

– К сожалению, последняя прогулка тоже не дала никаких результатов.

– Народу в группе достаточно?

– Да.

– Какая была прогулка по счёту?

– Четвёртая.

Харлампиев побарабанил по столу пальцами, подумал, посмотрел на руководителя группы:

– Ваше мнение?

– Убеждён, что он водит нас за нос. Считаю, что к Вейцлеру надо применить физическое воздействие.

Харлампиев чуть поморщился:

– Думаю, в данном случае это ничего не даст.

Почувствовав, что офицер с ним не согласен, он счёл нужным объяснить своё мнение.

– Среди евреев (я имею в виду революционеров) есть фанатики, которых легче убить, чем заставить отказаться от своей идеи. И Вейцлер, уверен, именно из таких. Да, я согласен с вами, он водит нас за нос. Но нам необходимо понять, как он это делает. Вейцлер слишком умный человек, чтобы бросить нам явную фальшивку. Да, мы вынудили Вейцлера согласиться на сотрудничество с нами. Но мы его, я уверен, не сломали.

Харлампиев выбил пальцем на столе одному ему известную мелодию и решительно заявил:

– Считаю, что Вейцлер встречается на бульваре со своим связным…

– Это невозможно!

– И подаёт ему какой-то знак, незаметный для наших людей.

– Это невозможно, – повторил руководитель группы.

– Возможно, – парировал Харлампиев. – У меня такое ощущение, что мы всё время упускаем какую-то очень важную деталь.

Он повернулся к руководителю группы:

– Ваш захват его квартиры был внезапный?

– Да.

– Хозяин или его жена не могли в этот момент задёрнуть или открыть шторы, переставить цветок на окне?

– Нет.

– Стоя у окон, он или его жена могли условными знаками что-то передать сообщникам на улице?

– Нет, наши сотрудники не позволяют им подходить к окнам.

– И тем не менее, – резюмировал Харлампиев, – уже четвёртое воскресенье к Вейцлеру на бульваре никто не подходит. За эти четыре недели мы никого из его сообщников не видели. Допустим, что их просто-напросто нет. А если есть? А если учесть, что сейчас у нас в городе находится Виртуоз, положение становится опасным. Поэтому загадку Вейцлера нам надо во что бы то ни стало разгадать.

– Да нет там никакой загадки. Я его два раза по бульвару прогнал, – раздосадованно признался начальник группы, – он даже запыхался.

– Что значит «прогнал»? – поднял брови Харлампиев. – Бегом?

– Да нет, шагом, конечно.

– А почему «запыхался»?

– Так он ведь в одном и том же плащике всегда выходит. Плотненький такой, застёгнутый на все пуговицы.

Харлампиев нахмурился.

– Подождите, подождите, – он повернулся к начальнику наружки, – в это воскресенье ведь было жарко?

– Духота, даже вечером, – подтвердил тот.

– А он в плотном плащике?

– Плотном, чистая шерсть, я же веду его под руку, когда выводим из дома.

– Застёгнутом на все пуговицы?

– На все.

Харлампиев задумался, обвёл присутствующих взглядом и далее заговорил командирским тоном:

– Людей в группе удвоить. На бульваре к нему близко не подходить. Но быть начеку. А вы, – он ткнул пальцем в руководителя группы, – перед тем как выходить, лично расстегнёте Вейцлеру все пуговицы.

33. Нельзя бросать товарища

В назначенный час все боевики Солдатова были у него на квартире. Собираясь по одному, по несколько раз проверяясь, нет ли за собой слежки. Когда наконец последний – рабочий металлического завода Еремей Михайлов – зашёл в квартиру, Солдатов, тщательно закрывая за ним дверь, провозгласил:

– Все в сборе.

Рассаживались за стол, украшенный пыхтящим самоваром, весело. Всем было радостно видеть друг друга.

– Что у нас сегодня за праздник? – с улыбкой поинтересовался Михайлов.

– Ты пришёл, живой-здоровый, вот и праздник! Разве мало?

– Так почему бы не отметить?

– Налетай! Полный самовар.

Но все замолчали и повернулись к Солдатову, когда он пришёл и занял своё место.

– Скоро у нас, ребята, – начал он без всяких предисловий, – будет серьёзная работа.

Все радостно загалдели, Михайлов даже перекрестился:

– Слава те господи!

– Еремей, – укоризненно взглянул на него Солдатов.

– Виноват, – улыбнулся тот. – Уж больно новость-то светлая.

– Да, новость светлая, – согласился Солдатов. – И ещё новость. В Москву прибыл Виртуоз.

– Да ну?

– И с какой целью?

– Я ему подыскал тут неподалёку квартирку, скоро там встретимся и всё узнаем. Понятно, что Виртуоз пустяками не занимается.

– Здорово!

– Давно пора!

Хозяин переждал всплеск эмоций и продолжал уже совсем иным тоном:

– А вторая новость не светлая.

– Что такое?

Все встревоженно обернулись к нему.

– Я в воскресенье был на встрече с Вейцлером. Пасут его крепко. Вокруг него человек пять или шесть, а то и больше. Держится он молодцом, но, судя по всему, из последних сил. Достаётся, видно, им всем: и ему, и Соне, и, уверен, даже ребёнку. Мы должны его спасти. И как можно скорее.

Солдатов замолчал. Все напряжённо ждали.

– Я не проговаривал это ни с кем из руководителей. Но лично я уверен: мы должны это сделать.

– Верно! – горячо заговорил Иван Свитнев. – Нельзя бросать своего товарища. Так я говорю? – он обратился к присутствующим.

– Да!

– О чём разговор?

Собравшиеся загалдели, вскочили со своих мест. Солдатов поднял руку:

– Тише. Ради этого я вас и собрал сегодня. Весь вопрос, как это сделать. Мы должны как можно скорее изучить все подходы к дому Вейцлера, узнать его соседей, сколько полицейских снаружи и внутри его квартиры, когда происходит их смена. Еремей, – обратился он к Михайлову, – на тебе, кроме того, как всегда, готовность оружия группы.

– Понял, – кивнул Еремей.

– Если у кого-то есть сомнения, пусть скажет об этом сразу.

– Какие могут быть сомнения? – возмутился Свитнев. – Пойдём все. Да, братцы?

Взволнованные, с горящими глазами, они один за другим подтвердили решимость:

– Да.

– Да.

– Да.

– Да.

Солдатов серьёзно сказал:

– Я тоже – да.