Борис Конофальский
Во сне и наяву. Титан
Пока всё у неё получалось. Всё шло по плану. Девочка, пробежав сто метров, обернулась и остановилась. Главное, чтобы силач и дальше шёл за нею. Он должен, должен идти за ней. Света увидела, как тот остановился рядом с куском своей кожи, лежащей на асфальте. Поднял её, оглядел. Видимо, ему не понравилось то, что он увидел. И после этого силач посмотрел на девочку.
«Да, да, это сделала я, злись на меня, злись!». Света спокойно стояла посреди улицы и с видимой небрежностью постукивала обломком палки по асфальту, весь её вид был вызывающим, она показывала ему, что не боится его.
Силач бережно приложил кожистую дрянь к своему плечу и аккуратно придавил её рукой. Он обращался с нею, как с ребёнком, а затем снова взглянул на девочку. А та так и стояла всё в той же позе, позе ожидания: ну, ты идёшь или нет?
И силач пошёл к ней весьма бодро. Даже издали, только лишь по его походке, девочка поняла, что он зол.
«Ну и хорошо!». Она повернулась и побежала от него, но не очень быстро, Света не хотела терять его из виду, мало того, она не хотела, чтобы и он её терял. Света всё боялась, что он отстанет, что не пойдёт за нею, и тогда её план может не сработать.
Она и не думала бежать до станции метро «Звёздная». Светлана добежала до перекрёстка и свернула к Рождественской церкви, синие купола которой смотрелись как новые. Это место в прошлый раз было очень опасным, ведь высотки по правую руку, все их балконы, были усеяны большими чёрными попугаями. Света, как только свернула к ним, не опускала головы, смотрела и смотрела вверх, чтобы не пропустить атаку. Но ни на одном балконе не было птиц. Нет, когда-то они тут были, балконы были изрядно загажены, и даже на дороге, у поребриков, валялись длинные чёрные перья, но самих птиц тут не было. Ни на балконах, ни в небе, ни на чёрных деревьях.
Светлана, добежав до конца улицы, прежде чем выбежать на Московское шоссе, обернулась: идёт ли?
Фу-у, всё в порядке, силач показался на перекрёстке, он послушно шёл за нею.
Теперь Света волновалась, она была близка к своей цели. Главное, чтобы он шёл, чтобы не сорвался.
Тут очень тихо, даже солнце здесь уже не так печёт. Московское шоссе, Рождественская церковь, а чуть левее неё – вон он, уже виднеется. Тихий, как картинка. Спокойный и очень красивый…
Белый лес. Странный лес, в котором «снег» не падает на землю, а медленно улетает в небо.
Туда-то и вела его Света. Она не очень быстро – всё боялась, что он потеряет её из вида, – перешла шоссе и пошла вдоль ограды церкви. Девочка обернулась и порадовалась: всё было в порядке, он шёл за нею. И она свернула к лесу.
На самом деле это не снег, это белый-белый пепел, он устилает всё толстым ковром, в котором гаснут последние звуки. Дальше – полная тишина, дальше не будет даже звуков шагов.
Уже у первых деревьев Светлана остановилась, скинула рюкзак; она видела его, он был не так уж и далеко, но Света не торопилась, она достала из рюкзака одну из бутылок с водою, открутила крышку и стала пить. Она очень хотела пить, и не беда, что вода в бутылке была почти горячая, вода есть вода. Светлана пила, даже когда почувствовала, что напилась. Ей пригодится выпитая вода, с ней девочке будет легче.
***
Его немного удивило поведение цели, она теперь не убегала, шла медленно. Охотник был в этом мире недавно, а в этом месте впервые, и повадок цели ещё как следует не изучил; он подумал, что она просто устала, вот и не торопится. Экономит остатки сил. Устала и думает спрятаться в этом неприятном месте. Он остановился, когда его ступни утонули в белом теплом ковре. Ему тут не нравилось. Здесь в воздухе ощущался сильный привкус гари, он чувствовал эту мерзость не только носом, но и нёбом. Одноглазый подумал, что цель затем его сюда и привела, чтобы спрятать свой приятный аромат, смешав его с запахом гари. Нет, ей это не удастся, он прекрасно чувствовал её благоухание, и никакая вонь не могла его заслонить.
Он немного постоял, прежде чем войти в эти заросли медленно горящих растений. Ему было душно, но он подумал, что если цель, простое смертное, низшее существо может тут находиться, то ему, созданию Бледной Госпожи, и вовсе нечего опасаться.
***
Ей сейчас казалось, что это были самые волнительные секунды, которые она переживала за последнее время. Хотя волнительных секунд в её жизни за прошедшие пару месяцев было очень много.
Силач остановился перед входом в лес, когда до первых деревьев ему оставалось пройти десяток шагов.
«Ну, давай… Ну, давай же, не стой!».
У Светы чуть сердце из груди не выскочило, пока он стоял и размышлял, идти ему или нет. И какое же облегчение она испытала, когда он всё-таки двинулся по её следу.
Белые деревья, белый ковёр из пепла, чёрный силуэт силача. Всё нормально.
Девочка даже подождала его, чтобы у него появилась мысль, что она совсем рядом. Она снова пошла, лишь когда он сократил дистанцию между ними до двадцати шагов. Теперь, когда она порезала кожистую тварь, Света могла делать это, она надеялась, что теперь тридцать и даже двадцать шагов для неё дистанция безопасная. И теперь ей было необходимо увести его в лес как можно дальше, дальше, чтобы он уже не смог вернуться. Поэтому девочка и рисковала, давая ему так близко подобраться к себе.
Белые деревья, белый ковёр из пепла, чёрный силуэт силача.
Она уже завела его далеко, тёмный фон опушки уже не просматривается.
Шаг, шаг, шаг… Она останавливается и оборачивается – всё в порядке: он идёт за нею. И снова она делает несколько шагов. Вся её одежда уже мокрая, волосы на лбу тоже, ей уже становится душно, но девочка идёт и идёт вглубь леса. Идёт не спеша, не спеша: пусть он её видит и чувствует, главное, чтобы он не повернул обратно. Ей уже самой непросто дышать, дыхание учащается, но надышаться всё труднее. Голова и ноги становятся тяжёлыми, она это чувствует, но и не думает останавливаться: только бы он и дальше шёл за нею. А он шёл. Спокойно и размеренно. Девочка опять остановилась. Странное дело, но тут, в этом лесу, она чувствовала себя в безопасности. Лес мёртвый, враг у неё здесь только один, главное – не терять его из виду, а сзади никто напасть не может. А тот, который может… Он вдруг покачнулся. Свете это не показалось. Он точно покачнулся и плечом задел дерево. Совсем чуть-чуть, едва прикоснулся, но с ветвей тут же полетели белые хлопья. Часть полетела вверх, но самые тяжёлые падали на силача.
С чего бы ему качаться на ровном месте, при размеренном шаге? Света обрадовалась, она его прекрасно видела, видела, как расширяется при вздохе его необыкновенно мощная грудь, часто, часто, часто… Как будто он только что, со всей своей массой, пробежал спринт. Его огромные ноздри втягивают и втягивают едкий воздух мёртвого леса. Девочка видела всё это, она поворачивалась и смотрела на него, наблюдала за ним, уходя и уводя его в лес всё дальше и дальше.
Белые деревья, белый ковёр из пепла, чёрный силуэт силача. Но ей нужно вести его ещё, ещё дальше.
Девочка ушла с той просеки, по которой обычно бегала к Черте, ей и самой можно было поволноваться: тут вокруг всё было одинаковое, солнца из-за мелкого пепла, висевшего в воздухе, не было видно, она могла заблудиться. Света понимала это, но подобная опасность её не останавливала. Она знала, она точно знала, в какой стороне находится Черта, и была уверена, что в любом случае выйдет к ней. И делала всё, чтобы силач к ней не вышел, Светлана вела его вдоль Леса, стараясь увести как можно дальше от места, где он в него вошёл.
Силач остановился. Так останавливаются пожилые люди на нелёгком пути, чтобы перевести дух. Света тоже остановилась.
«Прекрасненько. Не спеши, постой ещё. Постой и отдохни».
Она видела, как он широко разевает пасть, как тяжело дышит, видела, что ему нелегко. Ей и самой было непросто, но то ли оттого, что она тут уже бывала, а может, из-за фикуса, она всё ещё была в силах. Светлана стала ждать, пока он снова начнёт двигаться. И тут же она оказалась на волосок от смерти… Света всего на пару секунд потеряла бдительность и просмотрела тот момент, когда силач вдруг кинулся к ней, именно кинулся, он побежал, побежал так быстро, как ещё никогда не бегал. И оказался от неё буквально в десяти шагах, когда она спохватилась. Ей пришлось стартовать со всей возможной скоростью. Она пискнула и понеслась между белых деревьев прочь от него, чуть не потеряв обломок своей палки. Девочка не слышала его топота, ковёр из пепла глушил все звуки, но знала, что силач ещё бежит и бежит за нею. И в то же время девочка радовалась этому: пусть бежит, так всё закончится быстрее. Света пробежала метров двести, повернулась назад и обрадовалась. Силач уже не бежал, он даже не шёл, стоял, опираясь на ствол дерева своей огромной лапой, и тяжело дышал. Нет, даже не тяжело… Его дыхание больше походило на судороги грудной клетки. Света и сама задыхалась после пробежки, но сейчас ей было всё равно. Нет, силач не притворялся, он всё быстрее и быстрее втягивал в себя воздух, его пасть была открыта так широко, что шире открыть просто невозможно, он закидывал голову, шатался, тихонько порыкивал на коротком выдохе, но надышаться не мог, не мог, не мог…
Света придумала, как убьёт его, придумала ещё там, в развалинах дома на улице Гастелло, когда разглядела его вблизи. Она поначалу тогда даже ужаснулась, увидев, насколько он большой и мощный. Она поразилась тому, как он дышит. Как много он вдыхает!
И тогда же… тогда она сообразила, что в этой огромной груди должно быть огромное, величиной с ведро, сердце, которое гонит и гонит десятки литров крови в его большую голову, чтобы питать его большой мозг. Сердце, которое гонит кислород в эти горы мускулов. Да, ему нужно было очень много воздуха, много кислорода, которого тут, в лесу, почти не было. Уже тогда Света поняла, что главное его сюда завести, а дальше у неё всё получится. И у неё получилось.
Силач держался за дерево, держался, дышал-дышал, а потом и завалился на мягкий ковёр из белого пепла. Упал на спину и остался лежать, даже и не пытаясь встать; он всё ещё вдыхал воздух, но его дыхание уже больше походило на спазмы. А потом и они прекратились. Минуты не прошло, как он застыл. Света осторожно стала к нему подходить, вдруг ещё жив, вдруг задержал дыхание – притворяется. Но когда подошла и остановилась в пяти шагах от него, то поняла: силач был мёртв. Его единственный глаз, который, кстати, находился больше в левой части лица, был оранжевым от полопавшихся в нём сосудов.
Девочка подошла ближе и ткнула его палкой. В бок, в щёку. Даже в глаз – силач не пошевелился. Нет, он был по-настоящему мёртв. Окончательно мертв. Дело было сделано. Она и сама себя чувствовала нехорошо, нужно было убираться из этого прекрасного и проклятого места. Но ей кое-чего захотелось…
Приз! Трофей! Ей была нужна награда, подтверждающая её победу, и она вытащила из ножен Кровопийцу. Светлана никогда в жизни ничего подобного не делала, но всё равно решилась на это. Ещё раз убедившись, что он мёртв, – девочка для этого вогнала ему тесак на половину лезвия под рёбра, – стала отрезать ему его мощную ладонь.
Как и кожистая дрянь, его рука резалась плохо, кожа толстая и прочная, кости вообще как камень. Она задыхалась, обливалась потом, перемазалась его густой и пахучей кровью, но всё-таки отпилила ему левую ладонь. Света хотела показать её Любопытному, а может, и Сильвии. Чтобы они все знали, на что она способна. И эта рука ей показалась дороже всех её медалей и кубков. Это был её самый ценный трофей.
Глава 4
Она и сама не помнила, как вышла из леса; в ушах звенело, перед глазами плыли даже не круги, а целые тёмные озёра, сердце билось так, что девочка слышала каждый его удар. Света шла, едва переставляя ноги, почти ничего не видя перед собой и почти ничего не слыша, она буквально потеряла контроль над собой, но даже в этом помутнённом сознании смогла догадаться, что от белого ковра и белых деревьев нужно отойти подальше.
Подальше, прежде чем можно будет позволить себе рухнуть на землю и перестать двигаться. Перестать шевелиться вообще. Отдышаться. Там, лёжа на почти белом гравии, она медленно приходила в себя. Чувствуя, как сначала перестало бешено колотиться сердце, а потом и отступило марево перед глазами. Сколько Светлана так пролежала, она не могла сказать, но когда навязчивый звон в ушах превратился в лёгкое шипение, Света села. Ей опять сильно хотелось пить и есть. Она собиралась достать бутылку из рюкзака, а руки липкие. Сначала девочка не поняла, что с ними, но взгляд её случайно упал на огромную, чёрную лапищу силача. О! Она её не потеряла, даже в полусознательном состоянии, даже задыхаясь, тащила эту дрянь по лесу, не бросила. А лапа и вправду была огромной, и ей стало ясно, почему у неё всё липкое и чёрное. И руки, и одежда были перепачканы его кровью. Ну и Бог с ним. Света достала новую бутылку воды и открыла её. Много выпила, после чего поняла, что это только обострило её голод.
Только теперь Светлана огляделась. Ой, а она тут никогда не была. Девочка вышла из Леса намного южнее того места, где входила. Синие купола церкви отсюда едва виднеются. Невдалеке возвышается куб из разных железных штук. Света с трудом угадывает, что это за здание. Это торговый комплекс «Континент», она в нём была пару раз. Но тут с него словно содрали кожу и мясо, оставив только «скелет» здания.
Резкий звук привлёк её внимание; через дорогу от неё были дома, а из одного окна дома, с третьего этажа, вывалилось и полетело вниз стекло. В той тишине, что висела вокруг, это было очень громко. Девочка вскочила – стёкла сами собой из окон не выскакивают. Она схватила рюкзак, палку, лапищу силача, и всё это сделала, не отрывая глаз от опасного дома. Но там ничего не поменялось, никто в окне не мелькал. Вокруг вообще никого не было, сколько Света ни крутила головой. Но всё равно, сидеть тут было… стрёмно, вся эта тишина, вся эта пустота вокруг, спёртый неподвижный воздух, какое-то нежаркое солнце… Тут всё было не такое, как везде, а какое-то… мёртвое! Девочка вскочила, ей совсем не хотелось тут находиться, и хоть она ещё не пришла в себя после Леса и всё ещё не до конца восстановила дыхание, тем не менее она потихоньку побежала на север. А за спиной раздался треск, глухой, но весьма отчётливый. Она повернулась и увидела, как с того дома, из которого падали стёкла, летели крупные пласты штукатурки. Она увидела, как по фасаду проползла неширокая трещина от третьего этажа до фундамента. Девочка прибавила шага, ну его… Правильно Сильвия говорила, чем ближе к Черте, тем страшнее.
***
Этот водитель его раздражал, он всё время разговаривал и разговаривал. Он был ярый антипрививочник, ругал власти и всё выпытывал у Виталия Леонидовича, будет ли он прививаться. И когда узнал у Роэ, что тот прививаться не собирается, то, найдя в пассажире родственную душу, стал болтать ещё больше. Ну, хоть курить не запрещал. Попросил только открыть пошире окно.
– Здесь направо, – произнёс Виталий Леонидович, надеясь, что шофёр сменит тему.
– Да я тут всё знаю, – сразу отозвался водитель, – вот Шунгеровский лесопарк, я тут зимой на лыжах катаюсь.
– Прекрасно.
– Да, а летом сюда с собакой приезжаю, пробежаться, это так хорошо на меня влияет, прямо как новые лёгкие получаю после пробежки, только вот клещей тут много, в прошлую весну Альма, собака моя, подцепила клеща. Представляете?
– Угу.
– Да, пришлось к ветеринару везти, тысячу восемьсот с меня взяли. Кстати, а вот, – шофёр указал на двухэтажный особняк, – вот это дом цыганского барона.
Виталий Леонидович не ответил. Он знал, что это не так.
– Вон какие они деньги на наркоте зарабатывают, – продолжал водитель.
– А вот здесь направо, – произнёс Роэман, показывая ему, где свернуть. – Вот… Вот тут.
– Тут? – машина чуть притормозила. – Да тут дороги нет.
– Как нет? Вот же перед вами дорога.
– Просёлок? Я там «сяду»! Вон какая грязища. Лужи…
– Не сядете, не волнуйтесь. Поезжайте.
– Точно застрянем, – шофёр нехотя свернул с асфальта. – А куда хоть ехать?
– Вон дом, видите, – Роэ показал ему на домишко, стоящий почти в поле, на опушке леска.
– Дом? Там разве живут? Он, кажется, заброшенный!
– Никакой не заброшенный. Езжайте, – Виталий Леонидович начинал уже злиться.
Покачиваясь на ухабах и объезжая лужи, такси наконец доехало до гнилой и чёрной от старости лачуги, которую Роэман называл домом.
– Я скоро, – Виталий Леонидович вышел из машины и подошёл к кривой, висящей на одной петле калитке.
Впрочем, тут всё было подстать этой самой калитке – завалившийся забор, кривой сарай, сам дом. Он вошёл во двор и подошёл к покосившейся двери дома, остановился. Ему показалось, что кто-то в сарае, который примыкал к дому, скулит. Не то чтобы ему было интересно, но… Он сделал пару тихих шагов и открыл дверь сарая.
Там, в полутьме, у стены, сидел на старом ведре белокурый мальчик, лет семи-восьми, он весь сжался, одежда на нём была сырая, ему было холодно, и он, пошевелившись, чем-то звякнул негромко, всхлипнул и стал кашлять. Сначала Роэ не понял, что это у него на шее, но потом разобрался. На мальчишке был ошейник, и он был прикован цепью к стене. Мальчик большими испуганными глазами смотрел на Роэмана, а тот даже в полумраке сарая разглядел на лице ребёнка кровоподтёки. Но это всё его не касалась, Виталий Леонидович, не произнеся ни звука, закрыл дверь. В сенях было темно.
– Кто? Кто там лазит, а? – донёсся низкий женский голос. – А ну-ка… выходи. Прокляну! Сволочи!
Он открыл дверь из сеней в комнату. В доме было не лучше, чем в сарае, может, чуть теплее, но так же сыро и отвратительно, как и там, только ещё воняло сырым тряпьём и гнилью. А у старой обшарпанной печи в углу грелись четыре огромные, жирные кошки, противные. Все они таращились на вошедшего. А он оглядывал их: ну конечно, как тут без них. Без кошек в таких местах никак.
– Я думал, ты знаешь, – произнёс Роэман, входя из тёмных сеней на свет к окну.
Он сразу увидел её и совсем не удивился тому, что за несколько лет, что они не встречались, она совсем не изменилась. Большая бабища, в куче грязных юбок до пола, не седые, а пегие космы-сосульки, выбивающиеся из-под старого цветастого платка. Она повернула голову в его сторону: так и есть, он узнаёт её глаза, они мутно-серые, в них нет зрачков, плоская морда бабищи в крупных родинках, из которых растут длинные седые волосы, в узловатых, артритных руках она держит трость, бадик, из тех, с которыми ходят многие старухи. Она тяжело опирается на него.
– Роэ, ты? Ты, что ли? – баба, кажется, удивлена.
– Злата, Златочка…, – Роэман обходит комнату, брезгливо осматривает стол с грязной посудой и плохо обглоданными костями, – а ты всё та же красотка.
– А я думаю, что за пёс поганый таскается у меня по дому?
– Раньше ты меня сразу угадывала. Что, потеряла сноровку? Или это я изменился? – миролюбиво начал Виталий Леонидович.
– Изменился. А то нет, что ли? С рылом-то твоим что случилось, а?
Роэман уже и позабыл, что он за последнее время и впрямь немного поменял внешность. И теперь это замечание старухи его, признаться, укололо. Раньше он пропускал мимо ушей любые колкости и оскорбления, но сейчас, когда его лицо стало, мягко говоря, таким непривлекательным, упоминание об этом его раздражало. Впрочем, он уже понял, что его раздражали не только замечания, но и всё вокруг. Он устал. Устал от всего этого. А старая тварь ещё и доливала масла в огонь:
– Ты, говорят, стал служить сильным, да? Правда? – она усмехается. – Не они ли тебе морду скривили?
– Речь сейчас идёт не обо мне, Златочка, – подавив в себе желание переломать ей кости, ну, например, челюстную кость, заговорил он.
– Так чего тебе надо, пёс? – весьма резко говорит баба.
– Мне от тебя? – Роэман хотел сесть на табурет у стола, но посмотрел на него, и ему стало жалко свой плащ. – Мне от тебя ничего не нужно, я вот думаю, как вам свой нож вернуть.
– Нож вернуть? – спросила баба немного удивлённо. – Наш нож?
– Ну да, вы же свой семейный нож потеряли.
– Из-за тебя, урода, потеряли… Из-за тебя, – зло напомнила она.
– Ну так он у той девки, – сказал Роэман, хотя наверняка этого не знал, – нужно его просто у неё забрать.
– Ты, ублюдок, что, не слышал, что тебе мои дочери говорили? Не слышал, ублюдок? – Роэ только морщился в ответ. – Нельзя к этой девке подойти, ты, что, не слышал, что её хранит Гнилая?
– Да слышал, слышал, – отвечал Виталий Леонидович, доставая сигареты, – я её даже видел.
– Видел?
– Видел-видел, она моего Мартышку забила его же топором.
– А-ха-ха…, – она смеётся. Эта новость её, кажется, порадовала. Но тут же спрашивает: – Так зачем ты меня под это дело подводишь? Смерти моей желаешь?
«Если бы я хотел твоей смерти… Я прямо сейчас оторвал бы тебе твою омерзительную башку». Роэман подумал, что, может быть, сделал бы это даже с некоторым удовольствием. Впрочем, он, кажется, начинал звереть. Это от недосыпа, наверное; ему нужно было держать себя в руках. Да, в руках, и он произнёс:
– Не неси ерунды… И прошу тебя, сделай, пожалуйста, глаза нормальными.
Старуха исполняет его просьбу, и у неё из-подо лба, из-под верхних век выкатываются карие, пронзительные глаза. Она сморит на него: ну, говори.
– Ну, так намного приятнее с тобою разговаривать, – говорит Роэ и продолжает: – Я верну тебе нож.
– Как? Его забрала Гнилая.
– Ещё раз повторяю, ваш нож Повелительнице Мокриц не нужен, он у той самой девки, которую вы мне обещали зарезать.
– И как его забрать?
– Как забрать? – тут Виталий Леонидович делает паузу. – Я его тебе принесу… Найду и принесу, как только девка сдохнет.
– К ней не подойти, ублюдок! – почти орёт баба. – Ты, что, не слышишь меня? Её хранит Гнилая!
– А ты к ней и не подходи, – спокойно отвечает Роэман. – Зачем тебе к ней подходить? Ты к её отцу подойди, используй свои эти штучки.
Она смотрит на него и, кажется, ещё не понимает.
– Папаша её инвалид, весь в долгах, – поясняет Виталий Леонидович. – Тянет семью, пашет на двух работах. Твои фокусы могут с ним сработать.
Кажется, она начинает понимать.
– На мужиков умение моё не на всех действует, – отвечает она.
– Знаю, Златочка, знаю. Но ты попробуй, вдруг выйдет, говорю же, он загнанный, работает – неба не видит. Может, твои фокусы с ним и пройдут. Ты, главное, попробуй.
Она морщится, седые волосы на её родинках топорщатся. Злата сомневается, и Роэ добавляет:
– Ты просто попробуй, и я обещаю, получится у тебя или нет, неважно, я верну тебе нож, если найду.
– Мне сначала нужно будет увидеть девку, – наконец говорит баба.
– Не забывай, с нею будет Хозяйка Могил, – напомнил ей Роэман.
– Просто увидеть, – настойчиво повторяет Злата. – Надо знать, на что упирать в разговоре с отцом.
– Прекрасно, дать тебе адрес девки?
– Не надо. Спрошу у дочерей, – отвечает она. – Они тебя помнят и проклинают.
– Извинись перед ними за меня, я не знал про Хозяйку Могил, – Виталий Леонидович повернулся и дошёл уже до двери. – Кстати…, – он опять обернулся к ней. – А что там у тебя за ребёнок в сарае?
– Не твоё дело! – взревела старуха. – Слышишь, не твоё собачье дело, ублюдок!
– Конечно, не моё, я так спросил, ради интереса… Просто хотел знать – ты детьми торгуешь или, быть может, жрёшь их, как баба-Яга из сказки?
– Вон пошёл! Вон пошёл, пёс…, – орала баба. – Ублюдок!
– Да ладно тебе, я просто спросил… Из любознательности, – Роэман усмехнулся и вышел из комнаты.
Глава 5
А вот и попугаи, это было странно, но этих птиц теперь было в небе полно. Даже не добежав до церкви, она увидела несколько чёрных точек в небе. Ей стразу расхотелось бежать дальше в ту сторону, поэтому Света свернула в кварталы, что были справа от неё. Она уже бывала здесь, через эти дома её проводил Любопытный. Так что эту дорогу девочка знала.
Она добежала до детского сада, забор которого утонул в густой растительности. Растительность – вещь опасная, от неё желательно держаться подальше. Света пробежала мимо садика быстро и уже на углу дома вскрикнула от неожиданности. В этих мёртвых местах, где практически нет звуков, кроме звука её собственных шагов, где ничего, абсолютно ничего не движется, она заметила краем глаза движение, быстрое и совсем рядом.
Она сразу прибавила хода, пробежала немного и обернулась. Волновалась она напрасно.
«Вот дуры! Зачем вы сюда забрались?»
На куче строительного мусора стояли и смотрели на неё две собаки. Нет, не взрослые собаки, а щенки. Взрослая собака дорастала бы Свете до бедра, а эти были чуть выше её колена. Точно, щенки, совсем не большие собаки, да ещё и тощие. Реально тощие, кости торчат во все стороны. Света любила животных, в том числе и собак, вернее, собак даже больше, чем других, и этих заморышей ей стало жалко: они тут подохнут. И, чуть подумав, девочка размахнулась и кинула в их сторону тяжеленную лапу силача, которую до сих пор тащила с собой, держа её за средний палец. Рука, честно говоря, ей надоела – тяжёлая. Пара килограммов или даже больше. Одна из собак тявкнула, вроде как поблагодарила. Светлане показалось это милым. Хорошие собачки. Но вниз они спускаться не спешили, наверное, боялись её. Света ждать не стала, повернулась и побежала в сторону улицы Ленсовета. Пробежав метров пятьдесят, она ещё раз обернулась и увидела, что собаки спустились с кучи и уже рвут лапу силача, тащат её в разные стороны. Это было хорошо. Этих худых собак ей было жалко. Она улыбнулась и побежала дальше.
***
Кажется, от голода. Да, ей показалось, что она проснулась от голода. Ну, и от жажды. Светлана встала и тихонечко подошла к братьям. Они спали. Хотелось их погладить, но побоялась разбудить. До подъёма в детсад ещё было время. Она была голодна, но прежде чем пойти на кухню, сначала подошла к окну. Сырое тёмное утро. Кто-то из соседей уже сел за руль своего авто и выезжает из двора. Листья жёлтые засыпали весь асфальт и всю детскую площадку. Дворнику мука. Светлана смотрит в окно и не чувствует никакой тревоги, её чёрные пальцы так же расслаблены, как и все остальные. Во дворе после случая в подъезде никого не было. Она в этом была уверена.
Точно! Пальцы! Девочка с замиранием сердца подносит их к глазам. И не зря у неё замирало сердце. Даже тут, у окна, в пятне света от уличного фонаря Светлана видит, что чернота продолжает растекаться по её руке. Сок фикуса уже был не такой насыщенный, как поначалу. Ладонь и запястье были уже не тёмные, как сразу после нанесения, а скорее серые. И на фоне этой серости черноту было прекрасно видно. Эти «чернила» перебрались через сгибы, и уже заливали третьи фаланги пальцев, теперь черноту уже не скрыть. Даже если пальцы сжать в кулак, всё равно заметны чёрные костяшки. Странно, но её это не очень опечалило. Вчера, позавчера, три дня назад, она каждое утро пребывала в ужасе, глядя на свои пальцы, а теперь… Теперь она боялась совсем другого. Она, стоя у окна и разглядывая свою ладонь, боялась узнать новости о Владе. Вот что по-настоящему пугало девочку. А ведь сегодня, скорее всего, она их узнает, даже если так и не будет принимать вызовы от его мамы. Нет, ей нужно было от этого отвлечься. Тем более, что голод её не ослабевал. И она, не одевшись и не почистив зубы, не смыв с себя остатки сока фикуса, пока было время, пока братья не проснулись, пошла на кухню и принялась есть. Сначала хлеб. Простой хлеб, даже без масла ей было очень вкусно есть. А потом она начала выметать из холодильника всё съедобное, и есть, есть, есть. Обалдевая от вкуса самой простой еды. Так она и ела, пока не начались судороги. Ну а как иначе, за фикус, который придавал ей силу, ловкость, выносливость и уверенность в себе, приходилось расплачиваться. Она, чуть скорчившись, поспешила в ванную, пока братья не встали.
***
Света залезла под душ и только там вспомнила, что её подрал тупой кот. Боль от ран, оставленных его когтями, её донимала не сильно. Да и царапины, как ей казалось, будут глубже, серьёзнее. Но нет, на ней всё заживало на удивление быстро. И даже судороги в этот раз были и легче, и короче, чем в предыдущий, немного покрутило мышцы в животе, в прессе, ещё в икрах и ягодицах, все остальные спазмы можно уже было спокойно терпеть. Когда близнецы стали ломиться в ванную, судороги почти закончились, и девочка уже смыла с себя серо-фиолетовый окрас, который оставлял сок фикуса.
Она оделась. На этот раз надела на руки чёрные перчатки, иначе пальцы было уже не спрятать, также ей пришлось надеть и медицинскую маску, которую раньше без нужды не надевала.
Странно было бы носить перчатки, не надевая маски.
– Свет, а это зачем? – поинтересовался за обоих братьев Макс.
– Чтобы не заразить маму ковидом, у нас в школе часто кашляют, я теперь всё время так буду ходить, – отвечала девочка, выводя близнецов в парадную. Она закрыла дверь, свела их на первый этаж и сказала:
– Постойте тут.
Мальчишки стали что-то бубнить, но сестра их не слушала, она приоткрыла дверь и выглянула во двор. И… ничего не почувствовала. Она не чувствовала никакой опасности. Тех уродов, что следили за нею и порезали Влада, поблизости не было.
– Свет, Свет, а где твой Пахом? – спросил Колька, оглядываясь. – Он, что, не придёт сегодня?
– Не Пахом, а Влад, – отвечала девочка.
– Так он не придёт? – не отставал от неё брат.
– Нет, – сказала она и заплакала.
Света попыталась отвернуться, но и Коля, и Максим увидали её глаза, залитые слезами:
– Свет, ты что? Что плачешь?
– Идите быстрее, – строго сказала она, стараясь, чтобы в голосе не звучали слёзы, – давайте, шагайте, мне ещё папе завтрак готовить, он скоро уже придёт.
Так и шла дальше, стараясь сдерживать слёзы, которые всё текли и текли. А братья шли чуть впереди и всё время оглядывались на неё. Тоже переживали. И Света была им благодарна за то, что они больше ничего у неё не спрашивают. Маленькие, а умные.
Отведя близнецов в садик, она сбегала в магазин, отпустила Нафису, хотя та ещё не сдала смену. Работу сиделки Света решила сделать сама. Так ей было легче, так она не думала о Владике. Девочка быстро провела санитарные процедуры, сменила маме катетер и перевернула её, потом приготовила папе омлет с сосисками – он должен был вот-вот прийти, – и тут у неё зазвонил телефон. «Только бы не Анна Владимировна, только бы не она! – молила девочка, беря в руки трубку; меньше всего на свете сейчас она хотела говорить с матерью Владика. Света до смерти боялась услышать от неё обвинения в том, что это она виновата в… смерти Владика? Фу, её даже от одной этой мысли пробил пот, руки вспотели, они дрожали. – Нет, только не это!».
