Борис Конофальский
Рейд. Оазисы. Книга 3. «Выход»
Глава 5
Первый отчёт в Отдел он сдал сразу, даже не переодевшись, по приезду в Березняки. Бушмелёв Евгений Александрович, массивный седеющий человек с тяжёлым взглядом, один из комиссаров Трибунала и по совместительству начальник Отдела Исполнения Наказаний, долго его пытать не стал. Сам в прошлом уполномоченный, он видел, что это дело далось Горохову нелегко, и только сказал, повертев в руках бумаги:
– Мало написал.
– Я всё изложил… Тезисно. Всё равно после совещания будете изводить меня писаниной.
Начальник отдела заинтересовался чем-то, даже очки надел, почитал и, взглянув на уполномоченного поверх очков, спросил:
– Так этот лейтенант бросил там тебя одного?
Горохов молча кивнул.
– Дело пахнет трибуналом. Причина?
– Да испеклись они там, – отвечал Андрей Николаевич. – Я всё на первой странице написал, что температуры были экстремальные. Я зафиксировал семьдесят два градуса. У людей Гладкова начались повальные тепловые удары, они перестали ему подчиняться. А этот лейтенант… Он и сам на ногах еле стоял, – Горохов махнул рукой. – Да и хорошо, что они уехали, а то мне бы и с ними ещё пришлось возиться, меня же потом, после того как я нашёл Сорокина, дарги по барханам гоняли. Пришлось десяток километров лишних проехать, пока оторвался от них.
– Но он оставил тебя в степи одного, – это в устах комиссара звучало очень значимо.
– Я написал об этом только потому, что в рапорте положено упоминать всё, что произошло, – произнёс уполномоченный, ему не очень-то хотелось всех этих разбирательств, трибуналов, там пришлось бы присутствовать, свидетельствовать. Да и этот лейтенант Гладков был неплохим солдатом, по большому счёту.
– Андрей, я вижу, что ты этого не хочешь, но я дам делу ход, – сказал Бушмелёв, всё ещё глядя поверх очков на уполномоченного, – не забывай, ты олицетворяешь закон, демонстрируешь неотвратимость наказания, а они должны были тебя защищать и помогать тебе. Вместо этого бросили тебя одного в экстремальной ситуации, как это прикажешь трактовать? Как назвать их поведение?
– Лейтенант предлагал мне уйти с ними, я отказался, – сказал Горохов, чуть подумав. – Это я принял решение.
– Что, им действительно было так плохо? – начальник Отдела снял очки и положил их на стол перед собой.
– Да, им было паршиво, – подтвердил уполномоченный.
– А тебе? – взгляд Бушмелёва пристальный, в его вопросе слышится подтекст, который Горохов поначалу не может прочитать.
И он просто пожимает плечами:
– Ну, я-то в степи вырос. Хотя семьдесят это даже для меня многовато.
– Семьдесят – это для любого многовато. Это температуры за пределами существования человека, – говорит Бушмелёв и продолжает уже без всяких полунамёков: – А может, ты такой стойкий после того, как твой друг Валера провёл с тобою какие-то процедуры, и ты стал лучше переносить высокие температуры?
– Я никаких особых перемен в себе не заметил, – отвечает Андрей Николаевич. Он понимал, что о его делах с Валерой, в Отделе рано или поздно узнают, поэтому не удивился. Просто теперь всё встало на свои места. Уполномоченный продолжил, чуть подумав: – Думаю, ерунда это всё, послушал его, видел, что он себя-то вылечивает всё время. А на самом деле…, – Горохов пренебрежительно махнул рукой. – Не зря же его из НИИ выгнали.
–Угу… А улучшений после тех процедур… не заметил, значит? Ну ладно, – сказал Бушмелёв и сразу продолжил объясняюще: – У нас тут неделю назад тоже было пятьдесят семь. Но потом подул северный ветер, и немного отпустило, – тема на первый взгляд была закрыта, но Андрей Николаевич знал своего начальника много-много лет, он понимал, что тема не закрыта, она всего-навсего отложена, и комиссар ещё к ней вернётся. А пока он опять листает бумаги. Снова надевает очки. – А Сорокина, значит… Приговор ты в исполнение не привёл?
– У него рука только под ампутацию, и в голени перебита кость, воды нет, оружие я уничтожил, температура на следующий день едва не дотянула до семидесяти, дарги были рядом, короче, он был не жилец. За него я вообще не волнуюсь, а вот за дружка его… Останков костей Юрумки я не видел, – пояснил уполномоченный. – А Сорокин однозначно труп. Там и целому человеку долго не выжить, а уж раненому…
– Ну а полученная информация того стоила?
– Надо проверять, – уклончиво ответил Горохов. – Какая-то баба Алевтина где-то на краю цивилизации содержит кабак и оплачивает услуги поставщиков оружия.
– А где это её заведение? – уточняет комиссар.
– В Серове.
– В Серове. Ну конечно. Где-то за горами, – констатировал Бушмелёв.
– Я уже по карте прикидывал… Три дня пути, если в объезд, – подтвердил Горохов.
– Слушай, Андрей… Зайдёшь к Поживанову, расскажешь ему эту историю? Я ему, конечно, записку сооружу, но ты лучше сам зайди, так быстрее будет.
Поживанов Сергей Сергеевич тоже был комиссаром Трибунала и руководил Отделом Дознания, его кабинет был через пару дверей от кабинета Бушмелёва. И отношения с Поживановым у уполномоченного были доверительные, хорошие. Поэтому Горохов сразу согласился:
– Зайду.
– Ладно, тогда отдыхай, на совещание тебя приглашать не буду, если у кого-то появятся вопросы, потом вызовем, заскочишь – ответишь.
– Отлично, – кивнул уполномоченный.
– Давай, – не вставая, начальник Отдела Исполнения Наказаний через стол протягивает руку Горохову.
Тот молча жмёт тяжёлую и крепкую руку и выходит из кабинета.
«Не поздравил. Ну, этого и стоило ожидать. Исполнений не было. Трупов не было. Одни приговорённый, со слов дружка-бандита, съеден, второй вообще живой оставался. Так что это вполне естественно. Короче, всё будет ясно после совещания комиссаров», – так думал уполномоченный, выходя в прохладный коридор. Но у него не было сомнений в том, что этот приговор ему зачтут как приведённый в исполнение. Он был на хорошем счету, и его слово никто и никогда не поставил бы под сомнение. Ну а выговаривать ему за им принятые решения бессмысленно… Так как уполномоченный является лицом процессуально свободным, он, и только он на месте решает, приводить приговор в исполнение или есть смысл с этим повременить, поменять на важную информацию, например.
В общем, Горохов не волновался, он был расслаблен, он был у себя дома, поэтому спокойно достал сигареты, закурил и, пройдя по пустому коридору до нужной двери, без стука открыл её и оказался в приёмной, где за столом сидел молодой парень, имени которого Горохов не знал. А вот парень уполномоченного знал: сразу встал, поздоровался и спросил:
– Господин старший уполномоченный, вы к Сергею Сергеевичу?
– Да.
– По личному?
– Нет, по важному делу.
– У него посетители, но я сейчас спрошу.
Молодой человек приоткрыл дверь и, не заходя в кабинет, а только засунув туда голову, сказал:
– Сергей Сергеевич… К вам старший уполномоченный Горохов.
– А ну, зови его сюда, – сразу ответили ему. И в кабинете задвигали стульями, и навстречу уполномоченному вышли три оперативника. Горохов их всех знал, они улыбались друг другу, жали руки, перебрасывались ничего не значащими фразами, а на пороге уже стоял щеголеватый, в лёгком, почти белом костюме невысокий человек с большими залысинами. Он улыбался уполномоченному, обнимая его за плечи.
– Заходи, Андрей, давай, заходи.
– Я с сигаретой, – Горохов показал некурящему комиссару дымящуюся сигарету.
– Тебе можно, заходи.
Они поздоровались за руку, и уполномоченный вошёл в кабинет. Горохов ещё не успел усесться в удобное кресло, как Поживанов уже поставил перед ним тяжёлую пепельницу и спросил, улыбаясь:
– По пятьдесят за возвращение? – он достал из стола бутылку с чем-то чайного цвета. Бутылка была дорогой.
– Не-не-не…, – Горохов сразу закачал головой и рукой помахал: не буду. – Ты что? Утро, восьми ещё нет.
– Рыцари пустошей по утрам не пьют? – улыбался начальник,
– Пьют, но я ж к тебе по делу. Да я с дороги, дома ещё не был.
– Да, я понял. Тогда кофе.
– Кофе давай, а то там, на юге, только чай из пустынной флоры, – как только Поживанов попросил секретаря сделать кофе и тот ушёл, Горохов сразу перешёл к делу. – Я в рапорте всё укажу подробно, а пока Бушмелёв меня просил забежать и рассказать тебе вкратце, что я выяснил.
– Давай, что там у тебя? – Сергей Сергеевич поудобнее уселся в кресле. Локти положил на стол, так ближе к собеседнику.
Он выглядел немного вызывающе – белоснежная рубашка с модными серебряными запонками, чистое лицо, белая кожа, просто преуспевающий торговец водой или цветниной, а не генерал-майор и комиссар Чрезвычайной Комиссии, но уполномоченный знал, что в своё кресло он попал не по знакомству. Поживанов настоящий сыскарь с огромным опытом. И люди у него в отделе лучшие. Так что…
Глава 6
– Там, в приговоре последнем, был бандит Сорокин. Помнишь?
– Припоминаю, – кивнул Поживанов.
– Ну и перед приведением, он, как у них водится, начал скулить: не убивай, давай, мол, я тебе информацию выдам.
– Угу, – комиссар слушал уполномоченного.
– В общем, они, Сорокин со своим подельником, гоняли винтовки с патронами на юг, даргам. Но оружие было не их, они были только доставщиками.
– А кто же был заказчиком?
– Это дело тёмное, сначала был один какой-то тип, некто Кроха…, – продолжая слушать Андрея Николаевича, начальник Отдела Дознания взял уже исписанный лист бумаги и начал что-то мелко писать в углу. – … но этот Кроха куда-то делся, и его заменил некто Керим. Теперь он говорил Сороке, где брать товар и куда его отвозить.
– Угу, – продолжал писать Поживанов и, не отрывая глаз от бумаги, спрашивал: – Ещё какие-нибудь вводные по этому Кериму будут?
– Нет, но вот по оплате будут.
– По оплате? – Сергей Сергеевич поднял на Горохова глаза.
– Да, всегда зарплату за дело Сорока получал у некой Алевтины, в Серове. Она там содержит заведение «Прохлада».
– Серов? Край карты, – заметил комиссар, продолжая записывать слова уполномоченного.
– У тебя там никого нет?
– Есть, – ответил Поживанов, но, как водится, кто там у него есть, уточнять не стал. Информация конфиденциальная. – Дам ему запрос на эту Алевтину, он выдаст предварительную информацию. Но сам понимаешь, это всё будет небыстро.
– Отлично, – сказал Горохов, принимая чашку кофе от секретаря.
– Ты раньше времени-то не радуйся, – сказал Сергей Сергеевич, тоже беря чашку с подноса. Он постучал левой рукой по толстой папке, что лежала на столе. – Видишь?
– Много дел? – догадался Андрей Николаевич.
– Сорок два текущих дела, с твоим будет сорок три, и это при моих весьма ограниченных ресурсах.
Горохов знал, что у комиссара очень мало людей – и непосредственно в отделе, и так называемых неофициальных сотрудников, – чтобы всерьёз контролировать огромную территорию в сорок тысяч квадратных километров, по которой разбросано почти двести оазисов. Но вопросы поставки оружия дикарям всегда были в приоритете. Так что Поживанову придётся этим делом заняться.
– Ну, моё дело довести до тебя информацию, – сказал Горохов, отпивая кофе. О, это было очень приятно. Жаль вот только, что пил он его сейчас, уставший с дороги, много суток не мывшийся, небритый и голодный. После глотка сладкого кофе он сделал большую затяжку и сказал: – Живут же люди!
А комиссар поглядел на него и произнес:
– Амосов всё-таки уходит.
– Доконала его болезнь? – догадался уполномоченный. Амосов был одним из комиссаров, Начальником Оперативного Отдела; он многие годы боролся с последствиями тяжёлых солнечных ожогов, полученных на одном из заданий много лет назад, и, как следствие, почти неизлечимой проказы.
– Доконала, – кивнул комиссар и продолжил. – Терехов будет рекомендован в ЧК.
Терехов был замом Амосова и как никто другой знал общую оперативную обстановку на юг от Березняков. Горохов согласно кивнул. Именно Терехов обеспечивал оперативную и техническую поддержку всех уполномоченных или сотрудников Следственного Отдела, когда те работали в «поле». Это был грамотный человек.
– А тебя, – продолжал Поживанов, допивая кофе, – будем двигать в его замы.
– Меня? – удивился уполномоченный.
– Тебя, – сказал Сергей Сергеевич. – Есть мнение, что ты уже примелькался. Физиономия твоя уже по всему югу известна. Да и по количеству исполненных приговоров ты в первых рядах. А если брать значимость приговоров, так ты безусловно первый.
– В Оперативном Отделе и свои специалисты есть.
– Повторяю для нерасслышавших, твоя личность уже известна на обоих берегах реки. Андрюша, ты примелькался, и эта фуражечка твоя, и легенда твоя инженерная у всех на слуху, мне уже с мест передавали твоё описание. Тебя знают. И при твоём появлении будут сразу разбегаться, и это ещё полбеды, а то ведь будут стрелять без предупреждения. Так что всё, решение принято, безопасность превыше всего, и Бушмелёв будет выдвигать твою кандидатуру в замы Терехову, я это дело поддержу. Думаю, что и другие возражать не станут, ты у всех на слуху. Особенно после дела в Полазне.
Это было неожиданно… И приятно. Хотя у Горохова и были немного другие планы, тем не менее это было явным признанием его заслуг. Замначальника Оперативного Отдела – это всего одни шаг до кресла члена Чрезвычайной Комиссии. А ведь он был относительно молод для должности зама. Да, это сообщение безусловно ему польстило. Впрочем, Поживанов был прав, Горохова уже знали и на том, и на этом берегу реки. И его отличная легенда про инженера-вододобытчика уже была многим знакома. Его, так сказать, «клиенты» – они далеко не все убогие недоумки и мясники типа Сорокина; господа, выбившиеся в элиту криминального дела, обладали острым чутьём и пониманием значения информации. Так что…
– Ну, что сказать, – Горохов видел, что Поживанов ждёт его реакции, закончил: – это приятная новость.
– Приятная новость? – комиссар теперь глядел на него немного удивлённо. – Приятная новость – и всё?
– Да нет… Ну, я, конечно, рад, что меня так ценят, – попытался исправить впечатление уполномоченный. – Это честь для меня.
– Да что-то по тебе незаметно, – продолжал удивляться начальник Отдела Дознания. – У тебя, что, были другие планы? На пенсию, что ли, собирался?
«Сразу видно – сыскарь!». От него трудно что-либо утаить, Поживанов по лицу, что ли, всё видел, хотя Андрей Николаевич всегда держал себя в руках, стараясь не выражать ни жестами, ни выражением лица своих эмоций и мыслей.
– Да нет, просто очень всё неожиданно, – отвечает Горохов. Он допивает кофе, тушит окурок в пепельнице. Он не хочет пока раскрывать своих планов никому, даже сослуживцам.
Уполномоченный встаёт:
– Поеду я, Сергей, устал что-то.
– Ну давай, – комиссар встаёт, протягивает ему руку. Но когда Горохов уже открывает дверь кабинета, он окликает его: – Андрей!
– Да, – Горохов останавливается.
– Как там, на юге?
Уполномоченный пару секунд думает, что сказать, а потом говорит:
– Семьдесят два градуса.
Поживанов понимающе кивает.
Горохов спустился на первый этаж неприметного на первый взгляд здания, в котором располагался Трибунал. Там, на первом этаже, занимал половину здания роскошный зал, место сбора уполномоченных, людей, приводивших в исполнение приговоры Чрезвычайной Комиссии. Шикарные кресла, столы с белоснежными скатертями, ковры, температура меньше двадцати пяти градусов, холодильники с дорогой едой, фруктами, лёд, напитки. Уполномоченных ценили. Руководство понимало, что люди, значительное время, проводившие в пустыне, в селениях-оазисах, должны хотя бы тут, у себя, ощущать комфорт. И вспоминать, что цивилизация ещё существует. На сей раз в зале никого из его коллег не было. Как всегда вежливая и улыбчивая Тамара заведующая комнатой отдыха, увидав его, встала и поспешила к нему.
– Андрей Николаевич, здравствуйте. С возвращением, – она не должна была задавать уполномоченным вопросы, поэтому сразу предлагала. – Будете обедать? У нас сегодня печёный с луком картофель и улитки в кактусовом соке.
Да, он чувствовал божественный запах деликатесного, привезённого с севера картофеля. Горохов снял фуражку, и с неё на дорогой ковёр полетела почти белая степная пыль. В этом роскошном зале он, в своём старом пыльнике, в выцветших галифе и запылённых сапогах, с этими своими обрезами и револьверами, смотрелся как инородное тело. Он взглянул на заведующую и сказал:
– Нет, Танечка, есть не буду, – сейчас его даже печёный картофель не мог остановить. – Помоюсь, переоденусь и домой. Устал, хочу выспаться.
– Вода в бассейне чистая, два дня назад меняли, – продолжала она. – У вас в шкафчике чистые полотенца. Могу принести вам текилы со льдом.
– Кофе, давай кофе, а то засыпаю, всё ночь на мотоцикле провёл, и мне ещё до Соликамска ехать.
***
Опреснители. Они начинаются километров за десять до Березников и тянутся, тянутся по берегу реки до самого Соликамска. И потом ещё дальше. Двум объединившимся городам, этакому мегаполису с тремястами тысячами людей, проживающих непосредственно в Городе, нужно много воды. Пусть даже и плохой воды с неудаляемым йодистым привкусом. Людям нужно мыться, а большинство ещё и пьёт эту воду, так как у большинства проживающих в этом агломерате нет денег, чтобы пить всё время артезианскую.
Когда едешь с юга, иногда, взглянув на город, можно поймать взглядом блики. Это светоотражающая краска. Большинство зданий выкрашены в белый цвет. И некоторая часть домов, та, что побогаче, выкрашена «серебрянкой»; она-то и бликует, придавая городу некоторый мистический ореол.
Это и есть его Город. Бесконечные ряды опреснителей у реки, между ними пристани и склады. Ветротурбины у богатых домов, солнечные панели. Сотни и сотни солнечных панелей повсюду. И так как пыль резко снижает их эффективность, то домохозяйки с длинными швабрами тут же сметают с них пыль, что летит на панели с оживлённой дороги, которая тянется вдоль реки.
Горохов переоделся, теперь он выглядит как стопроцентный горожанин. У него недешёвый электрический квадроцикл, в кабине которого урчит кондиционер. Вместо револьвера и обреза – элегантный и небольшой девятимиллиметровый «Макаров-2». Рядом с ним на соседнем сиденье лежит папка с чертежами буровой установки.
Теперь он возвращающийся из командировки инженер, один из ведущих инженеров компании «БОиН», которая сдаёт в аренду буровое и насосное оборудование и базируется в Соликамске.
Переехав небольшой мостик через заросший приток реки, он сворачивает на Красный Бульвар, один из лучших районов Соликамска. С юга и востока эти кварталы дорогих домов защищены возвышенностью, песка и пыли тут намного меньше, чем где бы то ни было. А красная пыльца с реки сюда залетает редко, до реки далеко, так что только сильный западный ветер может принести сюда эту мерзость.
Улицы здесь ежедневно чистят от пыли. Тут хорошо. Ровные дома, блещущие «серебрянкой», почти над каждым крутит свои «волны» ветротурбина. Горохов подъезжает к своему дому. Кнопкой открывает дверь гаража. Герметичная дверь, слегка чавкнув, ползёт вверх. Он заезжает внутрь. Останавливается. Выключает питание, сигнальные лампы гаснут, кондиционер замолкает. Дверь гаража закрывается и становится тихо.
Вот он и дома.
Интересно, кто-нибудь из домашних слышал, что он приехал? Наташа всё слышала. Она появляется в гараже в неизменных своих миниатюрных шортах и майке, под которой нет лифчика. Она идёт к нему и сама открывает дверь кабины.
– Ну, привет, – эта безусловно красивая женщина тянется к нему и целует его в губы, обнимает.
Эта тридцатипятилетняя женщина всё и всегда делает правильно. Почти всегда. Она до сих пор не понимает, что ходить по дому, в котором с нею проживают два мальчика-подростка тринадцати и девяти лет, в микроскопических шортах и майке, через которую видно соски, дело не очень правильное. Сам уполномоченный сказать ей об этом всё никак не соберётся.
– А чего ты не предупредил, что приезжаешь? Я бы ванну налила, приготовила что-нибудь, – от неё хорошо пахнет, как и всегда, она отлично выглядит. Эта женщина даже спросонок выглядит хорошо. Даже если пила полночи. Как будто спала и следила за тем, чтобы волосы лежали правильно и глаза от сна и выпитого не опухали.
Правда, Горохову этот её внешний вид обходился в копеечку. Наташа без устали тратила его деньги на самые новые витамины, процедуры, массажи и спортивные залы. В общем, она имела вид холёной горожанки из состоятельной семьи.
Он с удовольствием целует женщину и, оторвавшись, отвечает:
– Ванны не нужно, я помылся в гостинице, а поесть… Потом поедим в ресторане, посплю пару часов и пойдём есть.
– Хорошо, – сразу соглашается она и берёт его руку и прижимает её к своему лобку, зажимая его пальцы в промежности. И спрашивает спокойно, без всякого волнения: – Пойдёшь спать один? Или мне пойти с тобой?
При этом она абсолютно серьёзна, ни намёка на флирт. Но даже с этой своей серьёзностью она обворожительна. И знает, что делает.
