Борис Конофальский
Инквизитор
– Друг мой, я после ранения, я еще плохо хожу, – отвечал солдат. – Из меня не бог весть какой помощник. Так что, извините, но …
Коннетабль схватил его за руку, заглянул в глаза, он был совсем мальчишкой, он произнес:
– Я дам вам денег.
– Денег? – Солдат удивился.
– Что, думаете, у меня нет? У меня есть деньги.
– Да дело не в деньгах. Я…
– У меня есть марка.
– Марка?
– Имперская марка, я вам ее отдам, если вы мне поможете. Давайте отойдем, за лошадь встанем.
Видимо, он не хотел, чтобы его люди и деревенские мужики это видели. Отойдя за коня, коннетабль сунул руку под кирасу и достал кошель. Там была всего одна монета. Крупная, толстая, черная от старости, серебряная имперская марка.
– Вот, держите, – он сунул ее солдату в ладонь.
– То есть, за то, чтобы скрутить трех дезертиров вы готовы заплатить кучу серебра? – Спросил солдат.
– Да, – просто ответил коннетабль и так посмотрел на солдата, что тому стало его жалко. Это был не суровый коннетабль, опора лендлорда, закон феода, это был испуганный мальчишка, которому нужно решать взрослую задачу.
– Ладно, – сухо произнес солдат. – Я вам помогу, только давайте без вранья. Что за люди в харчевне?
– Не знаю, – ответил мальчишка. – Я их не видел, но у них хорошие лошади.
– Вот как? Дезертиры на хороших лошадях. И сколько же их?
– В конюшне четыре лошади.
– Вы же сказали, что дезертиров трое?
Мальчишка не ответил.
– Ладно, пойдемте, посмотрим.
Коннетабль чуть ли не подпрыгнул от радости и пошел впереди него, звякая доспехами. И еще издали крикнул двум своим людям:
– Воины, этот рыцарь нам поможет!
Люди коннетабля заметно подтянулись, а народ, особенно дети, загалдели.
– Вон оно как, рыцарь! Настоящий!
Солдат поморщился, ему все это не нравилось, он с коннетаблем дошел до конюшни, а в конюшне ему стало нравиться еще меньше.
– Это их лошади? – Солдат указал на лошадей.
– Они, – ответил коннетабль.
– Послушайте, коннетабль, а вы знаете, что любая из этих лошадей стоит дороже этой вашей харчевни? Берите этих лошадей, отгоните их в замок, барон вам только спасибо скажет. И пусть они потом эту харчевню хоть сожгут.
– Я боюсь, что они сожгут всю деревню, – ответил коннетабль.
– Ну, так заколотите дверь сами и подожгите ее.
– Нельзя, – мальчишка стал еще печальнее. – Там две молодые женщины. Мужики меня возненавидят.
– О, так вы волнуетесь о женщинах? А на южной дороге вы приказали повесить двух мужиков, за просто так.
– Так они же чумные. Пришли из чумных мест.
– А, чумные, тогда понятно.
– Мне барон приказал вешать всех, кто придет с той стороны, ну вот я…
– Да понятно, – прервал его солдат. – Вы мне вот, что скажите, вы видели этих, – он кивнул на лошадей, – их хозяев.
– Угу, – кивнул молодой человек.
– И что, страшные?
– Угу.
– Ясно.
– Ну, так что, поможете? – Почти жалобно спросил коннетабль.
– Видите эти кольца на уздечке? – Солдат подошел к лошади, ткнул пальцем в уздечку.
– Да, – ответил коннетабль.
– Это кольца для украшений, сюда вставляют ленты, так ламбрийцы украшают своих коней перед боем. В эти кольца они вставляют ленты цвета своего полка.
– Ламбрийцы? – Упавшим голосом спросил коннетабль.
– Да, ламбрийцы, знаете, кто это?
– Наемники.
– Самые дорогие и самые лучшие наемники на свете. Их там четверо?
– Да, я видел четверых, когда они въезжали в деревню.
– И нас четверо. Если, конечно, считать двух ваших стражников. У хибары два окна, судя по всему. У каждого поставим по человеку. Хибару подожжем, если, конечно, будет гореть. Мы с вами встанем у входа и будем рубить, всех кто выскочит.
– Но…
– Да помню я, там женщины, поэтому драться с ними мы не будем, а будем их уговаривать отпустить баб. Согласны?
– Согласен. – Кивнул юный коннетабль
– И не вздумайте их чем-нибудь спровоцировать. Если мы их взбесим, они убьют нас всех. И людям своим скажите, чтобы не лезли на рожон.
– Не полезут, – кивнул коннетабль.
– А вот когда отпустят баб – будем думать, что делать дальше.
– Хорошо.
Они вышли из конюшни на улицу. Солдат снял тяжелый от воды плащ, и кинул его на седло. На секунду задумался и вытащил из огромного холщевого мешка кирасу. Бригантину решил не брать. Решил, что в кирасе будет спокойнее. Так же он стал доставать из мешка наплечники и наголенники. Стал одеваться. Коннетабль не постеснялся выступить в роли оруженосца. С креплением лат он был хорошо знаком. Когда с застежками и ремнями было покончено солдат надел подшлемник. Коннетабль протянул ему шлем.
– Нет, сначала горжет.
– Вы и горжет будете надевать?
– Буду, – ответил солдат, надевая горжет. – Десять лет назад мой друг перед заступлением в дозор, где мы обычно спали, поленился надеть горжет, а еретики сделали вылазку. Вылазка была пустяшной, они просто проверяли, на месте ли мы, и драки почти не было, но был один удар копья, всего один.
– И вашему другу копье попало в горло?
– Нет, копье попало в наплечник и сломалось, а вот щепка от копья попала ему в горло, небольшая щепка, в мизинец толщиной, вошла в горло, а вышла из-под уха. Мы позвали лекаря, и он вытащил щепку, но моего друга пришлось положить на живот, так как из горла все время шла кровь, а ночью он умер, – солдат застегнул горжет, который закрыл горло и нижнюю челюсть, – а вот теперь шлем.
Он надел шлем, достал из мешка тяжелый топорик на короткой ручке, очень удобный в свалке, засунул его за пояс на спине, достал длинный стилет без гарды из ножен, засунул его в правый сапог, в специальный карман для ножа, топнул ногой, поправляя наголенник и сапог. Надел на левую руку легкий треугольный кавалерийский щит.
– Ну все, готов, – сказал солдат.
– Пойдемте? – Сказал коннетабль. Его едва заметно потрясывало от волнения.
– Нет, все-таки надену еще поножи.
– У-у, – только и смог произнести коннетабль, но добавлять ничего не стал, стал помогать застегивать поножи.
Когда все было готово, солдат спросил:
– Ну, где ваши люди?
– Там, – указал рукой в сторону телеги, стоявшей почти в луже, возле которой толпились люди.
– Эй, ты, – солдат указал в мужика пальцем. Это ты предлагал ночлег за крейцер?
– Я, господин, – оживился мужик подбегая.
– Тебя зовут Яков?
– Ёган, господин.
– Ну да, как же иначе, присмотри за моим конем и вещами. Если что-то пропадет, я отрублю тебе пальцы. Понял?
– Понял, ага-ага.
– Если меня убьют, в сумке на седле, бумага, там имена моей матери и моих сестер. Они живут в Руудсдорфе. Коня и снаряжение отдашь им. Себе за услуги возьмешь двадцатую часть. Двадцатая часть – это половина десятины. Понял?
– Нет, господин, не понял, – испуганно ответил крестьянин. Солдат его уже не слушал. Отворачиваясь от него, он крикнул:
– И не вздумай своровать хоть пфенниг. Коннетабль, пойдемте, где ваши люди?
– Эй, вы, – крикнул мальчишка, – ко мне.
Стражники, шлепая по грязи и лужам, подбежали. Это были не молодые уже мужики, прожившие жизнь с копьем в руке и со шлемом на голове. Усатые, худощавые, но крепкие.
– А почему вы без щитов? – Спросил солдат. – Где ваши щиты?
Те молча уставились на коннетабля. Коннетабль тоже молчал.
– Ладно, значит, оба встанете вторым рядом. Первым рядом встанем мы с коннетаблем. Ты за мной, а ты за коннетаблем. Сразу выставите копья вперед, только не суй мне его подмышку, возьми чуть правее, будешь сторожить меня справа, а ты коннетабля слева. Из-за нас не вылезать. Вперед не лезете, нам не мешаете, и колите при первой возможности. Если у них щиты, колите в ляжки и пах, про голову – забудьте. И смотрите по сторонам, среди них должен быть лучник, да, должен быть, хоть один. Солдаты опять косились на коннетабля, но тот молчал.
– Все ясно?
– Ясно, господин рыцарь, – отвечал один из бойцов.
– И не вздумайте бежать, увижу, кто побежит – сам убью.
– Значит, драка будет? – Спросил один из стражников.
– Я постараюсь этого избежать. Нам нужно забрать у них баб.
– Значит, будет драка, – произнес второй.
– Думаешь?
– Ну, а кто ж по пьяни баб отдаст?
– Посмотрим. Читайте молитву, кто знает, и пошли.
– Коннетабль, а сколько вы сможете собрать людей, если мы заберем у них женщин?
– В замке сержант и два человека, но барон их брать не позволил. Шестеро на заставах охраняют дороги.
Солдат остановился, коннетабль и его люди остановились тоже.
– Что с вами, коннетабль? Волнуетесь?
– Ну, я… не то, чтобы… нет, я готов сразиться.
– Это ваше первое дело?
– Ну, я пока что только конокрадов ловил, дезертиров отгонял, дебоширов из трактира в подвал сажал. А вот так… чтобы вот с такими… ну, это первый раз у меня.
– Да не волнуйтесь вы, я думаю, сегодняшний день мы переживем.
– Да?
– Да. Вежливо попросим вернуть баб. Вернут – мы уйдем. Не вернут – мы тоже уйдем. Пойдем собирать людей. И чем больше соберем, тем меньше у них будет охоты с нами драться. Ясно?
– Ясно, – сказал коннетабль.
– Ясно, – сказал один из людей коннетабля.
– Ну, тогда с Богом, – произнес Ярослав Волков и толкнул дверь в харчевню.
В харчевне было на удивление светло и тепло. В очаге горели дрова, абсолютно голая, простоволосая женщина, большой деревянной ложкой перемешивала что-то в большом котле на огне.
– Ой, – сказала она и присела на корточки, чтобы скрыть наготу.
Солдат осмотрелся, еще одна голая женщина лежала на полу между лавкой и столом. Над ней, за столом, сидел длинноволосый дезертир. Он был бос, и свои босые ноги поставил прямо на женщину. Еще один дезертир лежал на лавке у стены, а двое других уже стояли посреди харчевни. Один здоровенный детина так же был бос, и кроме штанов на нем был дубленый тулуп, обшитый синим атласом, вещь была дорогая, но детине явно не по размеру. Он на нем едва бы застегнулся. Детина, словно хворостиной поигрывал вполне себе увесистой секирой. На втором была дорогая, двойной кожи подкольчужная рубаха, добрые сапоги, и он сжимал копье. На его левой руке у мизинца и безымянного пальца не хватало фаланг. У того, что сидел за столом, через всю левую часть лицо шел шрам, а у здоровяка не было половины левого уха. Тот, что лежал на лавке, встал, потянулся, взял не спеша копье, и тоже вышел на середину
«Да, – подумал солдат, – народец резаный-рубленый, как бы коннетабль с его людьми не сбежали, глядя на них» – и произнес:
– Здравы будьте, братья-солдаты.
– И тебе, брат-солдат, здравым быть. – Отвечал тот, кто был в кожаной рубахе с заметным южным акцентом.
– Вдоволь ли у вас хлеба, братья-солдаты? – Спросил Волков.
– Горек хлеб солдатский, – заговорил тот, что встал с лавки, у него была рассечена верхняя губа, и не было зуба, он пришепетывал. – Из крови и грязи хлеб солдатский и его у нас вдоволь.
Он тоже говорил с акцентом. У солдата сомнений не было, это были ламбрийские наёмники.
На этом церемониальная часть была закончена, и тот, что был в кожаной рубахе, спросил:
– А что это вы так долго под дождем стояли? Стеснялись зайти, а, брат-солдат?
– Не хотели вас тревожить, брат-солдат.
– А что за люди с тобой, брат-солдат? – В каждом слове ламбрийца помимо акцента слышалась едкая насмешка. – Один, кажется, балаганный арлекин и два церковных попрошайки. Зачем ты их сюда привел?
Сидевший за столом лохмач весело заржал, двое других ламбрийцев тоже засмеялись.
– Нет, брат-солдат, это люди барона, – ответил Волков. Он окончательно убедился, что шанса победить этих людей в бою у них не было. Несмотря на то, что они без доспехов, несмотря на то, что они чуть пьяны, они зарежут всех за минуту.
«Сначала коннетабля, который стоит, разинув рот и выпучив глаза, он и мечем взмахнуть не успеет. Затем один займется мной, а остальные быстренько зарежут двух деревенских вояк, а потом всё… Мне конец, – думал Волков, – надо отсюда убираться».
Подтверждая его мысли, щербатый зашел справа, с той стороны, где нет щита, и встал в трех шагах.
– А-а, так это люди барона, – произнес ламбриец в кожаной рубахе. – Что-то мало у барона людишек.
– Так это не все, – ответил Волков.
– Ах, не все? А ты, брат-солдат, случайно не коннетабль?
– Нет, коннетабль он, – кивнул Волков на мальчишку. – Знаете, братья-солдаты, мы, пожалуй, пойдем.
– Куда же вы? – Засмеялся ламбриец в коже.
– А как же бабы? Мы же хотели забрать у них баб. – Произнёс коннетабль.
– Бабы? – Переспросил Волков и прошептал тихо. – Черт с ними, с бабами. Самим бы живыми уйти.
И тут он услышал звук, который не мог перепутать ни с чем. Чик-чик-чик-щ-щ-ёлк. Он не видел, что делал за столом лохматый ламбриец, но он прекрасно знал. И он ему крикнул:
– Брат-солдат, а не арбалет ли ты там натягиваешь?
– А хоть и арбалет, – задорно ответил лохматый из-за стола.
– А зачем тебе, брат-солдат, арбалет?
– А зачем ты, брат-солдат, вошел сюда с обнаженным мечом? – Сразу спросил лохматый арбалетчик.
– Мы уже уходим, – ответил Волков.
– Да уже нет, теперь то обождите, – ответил «кожаный» сухо и коверкая слова.
– Успокойтесь, братья-солдаты, – произнес Волков. – Давайте разойдемся без крови. – Он оглядел ламбрийцев: ни тени улыбок, и хмеля как не бывало. Сосредоточенные, готовые. Волков понимал, что сейчас может все начаться, и сказал: – Оружие у всех острое. И один только Бог знает, кто выйдет отсюда живым.
– Мы тоже знаем. – Ответил ему здоровяк в тулупе на совсем плохом языке.
– Так кто из вас коннетабль? – Снова спросил кожаный.
– Я коннетабль, – ответил мальчишка храбро, – и мы пришли забрать наших женщин.
– Так, значит, это ты? – Кожаный был как будто удовлетворён.
И тут лохматый, что сидел за столом, тихо свистнул. Сразу после этого ламбриец в кожаной рубахе ударил древком копья в пол. И всё началось, завертелось, без слов и предупреждений. Тонко тенькнула тетива арбалета, болт глухо звякнул о шлем и вошел в него почти до оперенья. Волков даже не успел подумать, в кого попало, а мальчишка коннетабль, выронив меч, сложился и упал на колени, а потом ткнулся лицом в пол.
– Режем! – Рявкнул кожаный и двинулся на Волкова.
Все всегда складывается не так, как планировалось. Ну, почти всегда. Солдат вроде и приготовился к тому, что может произойти, но оказался совсем не готов. И вот, мальчишка коннетабль мертвый на полу, а щербатый ламбриец наносит удар справа, как раз туда, где нет щита. На секунду, на долю секунду растерялся Волков и думал только о том, выдержит ли кираса такой удар. И только когда закричал стражник барона, тот, что стоял за его спиной, он понял, что удар предназначался не ему. А дальше… Ну, а дальше все пошло как обычно. Сами собой включились рефлексы, выработанные годами бесконечных схваток, сражений и битв. И тут было все просто: тебя колют копьем – руби руки.
Щербатый не успел вытащить копье из оседающего стражника барона, когда Волков без замаха быстрым секущим ударом разрубил ему левую руку. Он бы ее отрубил, не будь у щербатого под рубахой красивых наручей из кожи, украшенных бронзовыми накладками.
– А-а, – заорал щербатый, оставив копье и трупе стражника. Он отпрыгнул, схватил правой рукой почти отрубленную левую и повалился на пол, заливая его кровью. Теперь предводитель ламбрийцев, тот, что был в дорогой кожаной рубахе, стоял перед Волковым. Это был сильный опытный мужчина, проживший большую часть своей жизни на войне. Он умело сжимал копье и готов был нанести удар.
У того, кто вышел со щитом и мечом против копья, всегда будет возникать вопрос: куда копейщик нанесет удар в пах или в лицо? Холодные и спокойные глаза ламбрийца не выражали ничего кроме сосредоточенности и внимания. Он не спешил. Не наносил удары. А куда ему было спешить? Секунды идут, тетива арбалета натягивается, нужно просто подождать, пока щелкнет фиксатор, пока на ложе ляжет болт. Он это понимал, и Волков это понимал. Поэтому Волков сделал шаг и выпад. Ламбриец легко парировал и тут же нанес удар. Волков просто кишками почувствовал, что удар придется в пах. Так и вышло. Волков щитом отвел удар, и наконечник копья звякнул о поножи. А меч солдата рассек воздух очень близко от лица и плеча копейщика. Снова пауза. Снова напряженное внимание обоих. Секунда. Две. Три. И вдруг отчетливо слышимый щелчок. Тетива натянута. Болт уложен на ложе. Арбалетчик снова свистнул.
«Значит, свистом он сообщает о своей готовности, а кожаный сейчас даст добро на выстрел».
И тут же ламбриец в кожаной рубахе ударил копьем в пол. Волков сразу отпрянул назад. Он слышал, как тенькнула тетива, отправляя снаряд в его сторону. Он ждал, что снаряд мелькнет мимо него… и тут же получил сильный удар копья в лицо. Этот удар убил бы его на повал, разломил бы челюсть, прошел бы через горло и рассек бы позвоночник сразу под черепом, если бы не горжет, прикрывающий горло и нижнюю часть лица. Горжет выдержал удар, и наконечник копья звякнул, скользнув в сторону.
Рефлекторно, не целясь, Волков по-дурацки отмахнулся мечом в ответ. Это был не удар и не выпад. Он не рубил и не колол. Просто махнул и слегка, самым кончиком, достал лицо ламбрийца. Достал самым кончиком, не сильно. Но меч у Волкова всегда был заточен до состояния бритвы. Большинство его коллег считало это излишним, но он всегда точил и точил своё оружие. Чистил и точил. И теперь этот слабый, неточный взмах рассек лицо ламбрийца от скулы до нижней челюсти так, что через щеку можно было вставить в рот палец, а кровь из раны потекла ручейком, заливая дорогую, двойной кожи, красивую, подкольчужную рубаху. «Какие бы вы не были опытные и сильные, а доспехи-то надо было надеть», – думал Волков. И тут он снова услыхал щелчок, снова тетива была натянута. Солдат буквально чувствовал, как лохматый арбалетчик кладет болт на ложу. Он инстинктивно поднял щит повыше, чтобы прикрыть голову, а глава ламбрийцев выплюнул добрую порция крови и заорал на ламбрийском:
– Да попади ты уже в него, дьявол тебя задери!
Волков снова сделал шаг назад и чуть подприсел, чтобы щит прикрывал как можно большую площадь тела, но арбалетчик попал в него, а не в щит. Болт звякнул о поножь и пробил его. И хоть и потерял силу, но вошел в бедро на палец. Волков практически не почувствовал боли, он сделал еще шаг назад и вовремя. Потому что ламбриец в коже нанес ему сильный удар копьем в грудь. Закрыть щитом он не успел. И не сделай он шаг назад, такой удар пробил бы кирасу. А так, наконечник просто толкнул его в грудь. Волков устоял, а ламбриец ударил его еще раз в пах. Этот удар Волков отбил щитом в сторону и сам сделал выпад. Ламбриец с трудом, но увернулся.
А в это время последний живой из людей барона был уже безоружен, здоровенный ламбриец в тулупе на голое тело сломал ему копье, как будто это была хворостина, сбил с головы шлем и теперь стражник без копья, в подшлемнике он просто висел на руке здоровяка, не давая тому сделать замах топором.
– Рыца-а-арь, подсобите! – Орал стражник. – А то сгину!
Здоровяк пытался высвободить оружие, мотал стражника как тряпку, стуча им о стены и опрокидывая лавки. Но стражник вцепился в руку здоровяка, понимая, что тот сразу его убьет, как только высвободит.
– Рыцарь, подсобите!
– Держись! – Только и мог крикнуть солдат. Волков ничем не мог ему помочь. Он следил за кожаным и ожидал нового выстрела из арбалета. А кожаный начинал выдыхаться. Из, казалось бы, пустячной раны кровь текла и текла, заливая левую руку, плечо, грудь. Но ждать, пока он выдохнется совсем, было нельзя. Арбалетчик натягивал тетиву.
Не чувствуя боли, Волков двинулся на кожаного. Он знал, просто знал, что кожаный встретит его ударом в лицо. Так и вышло. Щитом Волков отвел копье в сторону, а сам рубанул наотмашь, справа налево низким выпадом. И попал, рассек ногу ламбрийца чуть выше колена.
– Стреляй! – Заорал тот, делая шаг назад. – Стреляй, разорви дьявол твою мамашу!
Волков не ждал, пока арбалетчик выстрелит, он снова сделал выпад, а ламбриец снова встретил его ударом копья. И солдат его пропустил, но удар уже был вялым и неточным, не то, что первые удары. Копье только звякнуло о кирасу. А вот Волков рубанул его от души. Снова просто секущий удар справа налево. К таким ударам опытные фехтовальщики относятся с презрением, называя его солдафонским. Но по раненому и не защищенному латами врагу то, что нужно. Меч рассек левую руку выше локтя.
– Стреляй! – Заорал ламбриец, роняя копье.
Волков закрыл голову щитом и присел. И в ту же секунду болт пробил щит и вышел на полпальца с внутренней стороны.
«Чертовски хороший арбалет» – подумал солдат.
И тут же сделав шаг к ламбрийцу, прямым уколом в грудь убил его. Быстро, коротко, прямо в сердце. А в это время здоровяк все-таки вырвал у стражника барона и руку с топором и с оттягом рубанул им бедолагу. Кровь брызнула на стену фонтаном. Стражник захрипел, обмяк и повалился на пол, а здоровяк рубанул еще раз, чтоб наверняка. И теперь они смотрели друг на друга. И оба все понимали. У человека с топором мало шансов победить человека с мечом и щитом, и почти нет шанса победить человека в доспехах. Но у человека с топором есть дружок с арбалетом, а у человека в доспехах дыра в ноге и полный сапог крови. А еще человек в доспехах должен повернуться к человеку с топором лицом, после чего его щит не сможет защитить его от арбалетчика. Все оставшиеся в живых в харчевни были опытными людьми. Все всё понимали. Секунды шли. Здоровяк восстанавливал дыхание. Арбалетчик снова натягивал тетиву, а кровь из раны в ноге текла в сапог Волкова, и ему надо было что-то делать.
В шлеме и подшлемнике плохо слышно, еще хуже слышно, если под шлем надеть горжет. Но щелчок замка арбалета Волков слышал прекрасно. Надо было что-то делать. И он сделал единственное, что мог. Перехватив меч в левую руку, он выхватил из-за спины из-за пояса топор. И, вложившись в бросок, швырнул его в арбалетчика. Тот не ожидал ничего такого и закрылся от топора арбалетом. Арбалет выстрелил, и болт впился в потолочную стропилу. И тут же солдат заметил краем глаза движение. Он машинально поднял щит и получил страшный удар в него. Дорогой рыцарский трехслойный, клееный, оббитый толстенной кожей и окантованный медью щит треснул пополам. Такого в принципе не могло быть, но теперь это было два щита, связанных между собой кусками кожи и медного канта. Сразу пришла старая боль в левой ключице. Старинная, родная и привычная, с которой он не расставался долгие годы.
А здоровяк замахивался топором опять, держа топор двумя руками. Вряд ли какой шлем выдержал бы такой удар. И уж точно никакая голова.
Отклонив голову в сторону, Волков поднял над головой обломки щита и поддержал их рукой с мечом. Это все, что он успел сделать, прежде чем топор опустился на него. Часть силы удара щит и меч погасили, но даже после этого тяжелая железяка с треском опустилась на левое плечо кирасы. Волков аж присел от тяжести удара. Меч улетел за спину и звякнул о пол. «Вот теперь точно мне конец» – подумал он, приходя в себя и глядя, как верзила снова поднимает свой топор. Машинально, плохо слушающейся левой рукой, на которой все еще болтались обломки щита, он вцепился в правую руку ламбрийца, в которой тот зажимал топор, а правой рукой попытался схватить его за горло. С таким же успехом можно было попытаться схватить за горло быка-трехлетка. А ламбриец левой рукой взял его за горжет, чуть приподнял и впечатал в стену. Он прижал его к стене, но не мог рубить топором. Поэтому своими железными пальцами он полез Волкову под шлем и не то хотел выдавить глаза, не то просто раздавить череп или заткнуть нос и рот. Сила этого человека была огромна. Волков буквально задыхался, его шлем слетел вместе с подшлемником, но ему не хватало воздуха. И перед глазами уже поплыли черные круги, из последних сил он держал правую руку здоровяка, своей левой, которой тот держал топор, а в голове пульсировала только одна мысль:
«Надо дотянуться до сапога. Надо дотянуться до сапога. Надо дотянуться до сапога. Это последний шанс».
Он согнул ногу в колене и нащупал стилет. Рукоять оружия привычно легла в руку. Он вытащил его из сапога и сразу же ударил здоровяка под левое ребро, снизу вверх, к сердцу. Каленая, заточенная, четырехгранная сталь вошла в тело без сопротивления, но ничего не произошло. Ламбриец продолжал его душить. Волков ударил еще раз. И еще. И еще. Его рука была уже залита кровью по локоть, и только тут здоровяк отпустил его и, обмякнув, завалился на пол. Волков отлип от стены и повалился на него. И тут же в то место, где он стоял, впился арбалетный болт. Ламбриец умер без стонов и криков. Раз и все. А Волков пытался отдышаться, лежа в обнимку с трупом здоровяка. Пытался отдышаться и не мог. Он знал, что надо вставать, что уже возможно сейчас к нему идет арбалетчик. Он подойдет и просто выстрелит в лицо. Либо просто возьмет копье, топор или даже его собственный меч и зарежет его как ребенка. Но сил встать не было. Красное марево плыло перед глазами. Хотелось просто дышать, дышать, дышать. Но жить ему хотелось еще больше. С трудом перевернувшись на живот, он осмотрелся. Его меч лежал между лавкой и столом, и он не видел арбалетчика. Скорее всего, тот тоже его не видел. До меча тоже нужно было дотянуться. Вытащить топор из-под мертвого ламбрийца сейчас он не смог бы. И все, что у него было – это обломки щита и стилет. Стилет, конечно, вещь нужная, но лучше дотянуться до меча. И ту он услышал женский крик.
– Он тикает! – Кричала баба, та, что во время драки лежала около очага и подвывала от страха. Волков видел ее. – Вон он! – Она указывала пальцем.
Солдат поднял голову и посмотрел в ту сторону, в которую указывала баба. Он увидел зад и ноги человека, который вылезал в окно. Собрав последние силы, Волков встал, поднял меч, хромая и шатаясь, пошел к окну, но не успел. Арбалетчик вылез на улицу. Солдат огляделся. В харчевне были две одуревших от страха бабы, храпящий ламбриец с разрубленной рукой, валявшийся в луже крови и он. Все остальные были мертвы. Волков скинул обломки щита, взял умирающего ламбрийца за ногу и потащил к выходу. Таким и увидели его крестьяне, стоявшие на улице. Шатающегося от усталости, залитого кровью с ног до головы и с болтом, торчащим из левой ноги. Он бросил умирающего ламбрийца около лужи и посмотрел на крестьян. Те смотрели на него с ужасом и осеняли себя святыми знаменьями.
Шел дождь.
И тут мальчишка, конопатый и грязный, стоявший у угла харчевни, звонко заорал:
– Рыцарь, господин рыцарь, вон дезертир, к пруду побежал.
Тут же загалдели другие мальчишки, и весь народ потянулся к углу харчевни.
– Бежит, собака, лови его!
Мужики кинулись за ним следом. Волков не побежал за ними, хромая он пошел к своему коню. Мужик, которому он приказал сторожить вещи, произнес:
– Глаз не отводил, все в целостности.
Солдат молча снял с седла мокрый плащ, кинул его мужику через плечо, скинул мешок с доспехами на траву, морщась от боли, залез в седло.
– Следи за вещами, – сказал он мужику и дал коню шпоры.
Ламбриец бежал по размокшей дороге, он был бос, а за ним неслись мальчишки, словно гончие, поднявшие кабана. Приближаться к нему побаивались, но не отставали ни на шаг. Мужики и бабы держались чуть поодаль. Волков обогнал их всех, догнал дезертира у пруда. Тот запыхался, устал, и остановился у воды, он улыбался.
– А ты лют, брат солдат, – произнес дезертир, улыбаясь. – Ох и лют.
Это был настоящий арбалетчик. Не высокий, жилистый, лохматый.
Арбалетчиков ненавидели все, особенно рыцари, рейтары и жандармы, да и ландскнехнты, и пикинеры тоже. Уж больно смертоносны были их подлые болты, прилетающие неизвестно откуда и иногда пробивающие любую броню.
– Может, отпустишь меня? – Спросил арбалетчик.
– Пошли со мной, – сухо ответил Волков.
– Ага, чтобы твои мужики меня кольями забили? – Усмехнулся ламбриец.
– Тебя никто не тронет, я отведу тебя к барону, – сказал солдат.
– Ну да, хрен редьки то послаще будет, – засмеялся арбалетчик. – Твой барон меня повесит, а то и колесует за коннетабля. Не хочу ни висеть, ни на колесе кататься.
– Ну, так надо было погибнуть в бою, – ответил Волков.
– Надо было доспехи надеть, я этим дуракам говорил, а они смеялись. Досмеялись теперь, все мертвые лежат.
Начали подходить люди. Бабы стояли подальше, мужики ближе, а мальчишки так и вовсе лезли под коня.
– А ну-ка отошли все, – рявкнул Волков.
Мальчишки как воробьи разлетелись в стороны.
– Ну, так что, сдаешься? – Спросил солдат.
– Да нет, конечно, – улыбаясь, ответил арбалетчик. – А ты лют, брат-солдат, ну, прощай…
Он выхватил из рукава рубахи нож и кинулся на Волкова. Бабы завизжали. Волков просто выставил вперед меч, меч вошел в правую часть груди и вышел чуть ниже лопатки. Арбалетчик откинулся, выронил нож, попятился и плашмя упал рядом с водой на спину. Волков повернул коня и поехал к харчевне. Он не хотел смотреть, как умирает ламбриец, не было у него к нему никакой злости. Меч он в ножны не прятал, держал в руке и смотрел, как капли дождя смывают кровь со стали.
А тем временем на площади, возле харчевни, уже стояла большая телега. Мужики складывали на нее стражников барона и коннетабля. Волков подъехал ближе, чтобы взглянуть на мальчишку, и, к своему удивлению, увидел в телеге синий тулуп ламбрийца, секиру, копье. Какой-то мужик тащил к телеге другое снаряжение ламбрийцев.
– А ну стой, – зарычал Волков.
Мужик испуганно остановился.
– Ты куда все это тащишь?
– Барону, – испуганно пробормотал мужик.
– Что?
– Барону отвезти приказано.
– Кем? – спросил Волков.
– Так старостой, – ответил мужик.
– Где этот староста? – Заорал солдат, оглядываясь.
От телеги отошел седенький мужичок и произнес:
– Тут я.
– Воруешь, крыса ты амбарная?
– Ничего я не ворую.
– А куда мое добро тащишь?
– А нет тут вашего добра, – неробко отвечал староста. – Все, что на земле барона найдено, все принадлежит барону. Такой закон.
– Закон? – Заорал Волков, выходя из себя. Он склонился к мужику и схватил его за волосы. – А не юрист ли ты?
– Я староста, – предупредил тот, пытаясь отодрать от себя руку солдата.
– Так вот, знай, вонючая амбарная крыса, – заговорил Волков прямо ему в лицо. – Все, что взято в бою, принадлежит взявшему, вне зависимости от того, на чьей земле это было. На земле барона или на земле графа, герцога, курфюрста, епископа или даже папы. Я взял это в бою, все эти вещи мои!
И тут он увидел мужика, который из конюшни выводил прекрасных ламбрийских коней.
– Эй ты, урод, – заорал Волков, – а ну верни моих коней в конюшню.
Мужик испугался и повел коней обратно.
– Ты понял, крыса амбарная? – Сказал солдат старосте. – Верни все мое добро на место. Иначе… – Он даже привстал на стремена. – Если я узнаю, что кто-то взял хоть одну мелочь – я отрублю вору руку.
– Я доложу об этом барону, – обиженно произнес староста, – он-то вас не похвалит за такое.
Волков уже его не слушал. Он подъехал к мужику, который стерег его добро, слез с коня, кинул ему поводья.
