Борис Александрович Алмазов
Казачий домострой
На улице папаха частенько слетала с головы неудачника от крепкого отцовского подзатыльника,
Очень близкий обряд был у казаков Верхнего Дона, но об этом в главе «Сватовство».
Но вообще папаха была предметом поклонения не случайно. На старинную шапку частенько нашивали образок или за подкладку зашивали какую-нибудь священную реликвию, поэтому в степи, на войне, в походе казак ставил на какую-нибудь возвышенность, на холмик или на воткнутую в землю шашку, шапку и молился на сияющий на ее челе образок. После раскола, происшедшего в России (следует помнить, что очень многие казаки были старообрядцы, то есть никоновских реформ не признали), появилась традиция зашивать староверческие образка в шапку, под кокарду или над нею.
Я сталкивался в армии с тем, что солдаты-казаки тайком зашивали иконки (часто бумажные, купленные в ближайшей церкви) в пилотку или фуражку. При этом они могли быть и неверующими, но традиция сохранялась.
– Отец сказывал, – говорил мне один казак, сержант ВДВ, – Его полчанин нашел иконку, в шапку матерью зашитую, да и выкинул, так на другой день в это место, где иконка была, осколок ударил, так все мозги и выметнул… А отец мой не выбросил. И хоть израненный весь, а жив остался.
Принятый в русской армии закон о нашивании на шапку наград за массовый героизм еще более увеличил ценность головного убора. На казачьих папахах можно было увидеть латунные значки «За храбрость», «За Шипку» и т. д.
В средние века атаман носил особую высокую шапку – «трухменку», (туркменку – тельпек? прим автора), которая ему не принадлежала, как и красный кафтан особого покроя из дорогого материала. Шапка была знаком его атаманства и принадлежала казачьему обществу.
Два обычая, говорящие о высокой роли шапки в гражданской жизни казачества, сохранились до сих пор. Первый обычай связан с ритуалом казачьего круга. При выборам атамана, каждый кандидат или каждый выступающий, выходя в круг снимает шапку. Если кандидатов несколько, то все они при выдвижении сидят без шапок. Вообще-то, обычай обнажать голову означает покорность и послушание, приведение своей воли в подчинение воле другого, (того, кто в шапке). Все остальные казаки круга оставались в головных уборах. Но как только атаман – выбран, роли менялись. Атаман торжественно надевал атаманскую шапку, а все казаки без исключения снимали головные уборы. С этой минуты признавалась воля атамана над их головами.
Второй обычай связан со свадьбой. Молодые, выходя из церкви, проходят под тремя «воротами». Третьи ворота образуются от вскинутого рушника, символа семейных обычаев. После того, как над головами только что обвенчанной пары взлетал белой аркой длинный рушник, на них обрушивался дождь зерна, мелких монеток и конфет в бумажках.
Перед третьими воротами были вторые: два казака держали над головами новобрачных снятые фуражки или папахи. Так это и называется – пройти под фуражками, что означало наделение семьи и всего потомства юридической (как бы мы сейчас сказали) защитой, всею полнотой законных прав, которыми охранялась семья. И первыми воротами, под которыми проходили молодые, сразу выйдя из дверей собора или церкви, были ворота из двух обнаженных клинков. Называлось это «пройти под шашками».
Казачьи символы и знаки
Знамя—символ полкового, войскового объединений. Святыня, за которую казак обязан биться, не щадя жизни, не допуская его оскорбления или осквернения. Первоначально у казаков было символом договора на выполнение каких-либо обязательств с иностранными государями. После выполнения таких обязательств знамя поступало в собор или церковь, игравших роль музея.
Бунчук—знак Ставки, символ Атамана на походе, принадлежал войсковому соединению, на походе и в бою следовал за командующим. В мирное время хранился в церкви, выносился только по праздникам, как подтверждение его значимости и присутствия атамана. В армии часть функций бунчука унаследовали полковые и именные штандарты.
Булава, пернач – символ военной власти, которой наделяется Атаман (у запорожцев—гетман).
Насека— атаманский посох с металлическим навершием, на котором первоначально “насекались” имена атаманов, владевших насекою. Символ гражданской власти атаманов всех степеней символ их “отцовства и пастырства” над казаками.
Атаманский кафтан и шапка—принадлежали казачьей общине передавались вместе с символами атаманства. Хранились у очередного Атамана или в Атаманском правлении. (У донских казаков в древности кафтан красный или парчовый, шапка черная больше по высоте обычной папахи.)
Печать—на рукояти или на перстне, вручалась атаману при выборах. Символ хозяйственной и дипломатической функций атамана. Ею скреплялись все документы. Принадлежала общине и передавалась от атамана к атаману.
Сабля—обычно украшенная, старинная тоже один из символов атаманства. Лично ему не принадлежала, а была у него на хранении на время правления. Могла храниться в церкви и надеваться на Круги и по праздникам.
Медаль – личный знак атамана, носилась на шее, поверх галстуха и выпускалась на кафтан в раскол ворота. На лицевой стороне бывали надписи: “Атаман станицы…”, впоследствии портрет Государя. На оборотной стороне гравировалось Имя и Фамилия Атамана и годы его правления. После исполнения срока атаманства оставалась бывшему атаману на память. В случае вторичного избрания носилась рядом с новой. Медали бывали золотые и серебряные в зависимости от степени атаманства. Медаль меньшего размера носил товарищ атамана.
Честно говоря , я про такие медали только слышал и ни одной не видел. Но на старинных фотографиях большинство атаманов с медалями именно такими на шее. Это либо почетные награды , либо знаки станичных судей.
Чернильница—знак Писаря. Медная с ушками, носилась привязанной к поясу. В XIX в., когда писарей стали нанимать, исчезла из обихода. На смену этому знаку пришла Книга.
Казна—железный ящичек, ларец с казною—знак казначея. В строевых частях – полковая казна – железный плоский сундук на котором стоял часовой у знамени. Там хранились полковые деньги. В станицах, ближе к нашему времени, тоже замененный Книгой.
Книга—тетрадь для записей в твердом кожаном переплете. В момент Круга, каждый член Атаманского правления должен был держать свою тетрадь. Главная тетрадь, т. н. Атаманское писание или Закон, была собранием протоколов, где в случае спора можно было отыскать юридический прецедент. Все сохранялись в Атаманском правлении и Архиве.
Нагайка – В повседневной жизни знак власти у полноправного строевого казака. В некоторых станицах нагайку разрешалось носить только женатым. Дарилась зятю тестем на свадьбе и висела в курене на левом косяке к двери в спальню. Как знак полной покорности и уважения могла быть брошена к ногам уважаемого гостя или старика, который был обязан ее вернуть, а бросившего расцеловать. Если старик через нагайку переступал, это означало, что покорность ему не угодна, и обида или грех провинившегося не прощен.
Уставная нагайка предназначалась только для управления конем и отдаленно не напоминала т.н. боевые нагайки ведущие родословную от кистеня и подпадающие под статью УК РФ – дробящее оружие.
Шапка—не всякая, а специального покроя и вида, в каждом войске своя. Первоначально “Клобук со шлыком”, папаха, а затем фуражка—знак обладания казаком юридическим полноправием. В XIX веке функции “Клобука” перешли сначала к киверу, а затем к фуражке. Казаки нестроевых возрастов обязаны были носить фуражку без кокарды, но это повсеместно нарушалось. На Кругу казак обязан был быть в шапке. Иногородние и гости не казаки должны были присутствовать с непокрытыми головами, равно как и не имеющие юридических прав казачества. Снималась во время молитвы, присяги и выступлений на Кругу. Шапка, сбитая с головы, была вызовом на поединок. В курене красовалась на видном месте. В доме вдовы лежала под иконой, что означало, что семья находится под защитой Бога и общины.
Шашка, первоначально сабля, кинжал у кубанцев и терцев—символ всей полноты прав у казака, а также обладание паевым земельным наделом. Вручалась казаку стариками в 17 лет (за особые заслуги раньше), без темляка. В 21 год при отправке на службу казак получал погоны, кокарду и темляк. В церкви, в момент слушания Евангелия, шашка обнажалась наполовину, что означало готовность казака стать на защиту христианства. Сохранялась в семье на видном месте. Передавалась от деда к внуку, когда “старик терял силы” и менял шашку на посох.
Если в роду не оставалось наследников, шашка ломалась пополам и укладывалась в гроб умершему.
Шашку, кинжал и шапку казак мог потерять только вместе с головой.
На кругу голосовали шашками. Не обладающий полноправием шашку носить не смел. По решению Круга казак мог быть лишен права ношения оружия на срок. Следующим наказанием было исключение из станичного общества.
Нынче возник новый "вид спорта" т.н. фланкировка. Допускаю, что когда то это было национальной частью казачьего фехтования, хотя шашкой особенно не пофехтуешь. Учили рубке, а это совсем другое дело. Скорее всего, это в прошлом было частью казачьего танца. А вот чего никогда не было – женской "фланкировки". Казачка в случае крайней необходимости подавала мужу, сыну, брату оружие на фартуке, избегая прикасаться к нему голой рукой. "Сталь мясо ела – рожать не будет" – говорили старушки и укоряли таких "отбойных девиц" – "Им что заняться нечем?! Куда её родители смотрят! Так дале пойдет – казаки будут за пяльцами сидеть да крестиком вышивать!"
Бывало, в исключительно редких случаях, женщины шли в армию – на них смотрели как на "решенных" – то есть уже как бы и не женщин, да и они сами считали себя отказавшимися от женской судьбы, считая свой выбор подобием монашеского служения.
Казачки умели стрелять, скакать верхом и т.п. бывало, но в этом они как правило были самоучками, и станичниками хотя и принималось, но, заглазно, не одобрялось.
Погоны— введены в 1801 году, как неотъемлемая часть одежды казака строевого возраста. Обязательно носились казаком до выхода “на льготу”. Офицерские погоны, галуны и шевроны иногда разрешалось носить пожизненно.(8)
Башлык—у большинства казаков тоже наделен символическим значением. В зависимости от того как повязывался башлык, можно узнать возраст казака—завязанный на груди означал, что казак отслужил срочную службу, перекрещенный на груди—следует по делу, концы, заброшенные за спину—свободен, отдыхает.
Посох (байдик) —символ старости и мудрости. Члены совета стариков все сидели, опершись на посох. Посохами наделялись судьи, ходатаи по делам церковной общины, паломники. Поднятый посох означал призыв Круга к молчанию. Шапка, поднятая на посохе—особо важное сообщение.
Серьги (у мужчин)—означали его роль и место в роду. Единственный сын у матери носил одну серьгу в левом ухе. Последний в роду, где нет кроме него наследников по мужской линии—серьгу в правом ухе. Две серьги—единственный ребенок у родителей и последний в роду. Кроме символического, сакрального значения языческого древнего оберега, серьги играли и утилитарную роль. Командир при равнении налево и направо видел, кого следует в бою поберечь. Существовали наградные серьги. Например, Георгиевская серьга, которой награждался Полный Георгиевский кавалер за очередной подвиг, совершенный уже при наличии Полного Банта. Георгиевская серьга вручалась по решению совета георгиевских кавалеров.
Сколько досужих "историков" цеплялись своими замечаниями: мол, где это написано? Может, где то и написано – не искал. А вот на старинных фотографиях именно так. Да мне и особенно искать не нужно. Еще в дошкольные годы мне прокололи левое ухо и по станице, я щеголял в "заковке" – маленьком колечке, к которому должны были по торжественным дням пристёгивать парадкую, праздничную серьгу. Ни разу не пристёгивали, хотя такая серьга хранилась у бабушки в коробочке. В городе я, конечно, заковку снимал. А годам к сорока и след на мочке левого уха у меня зарос…
Кольцо—мужчины- казаки, как правило, колец не носили. Это—женская символика. Серебряное кольцо на левой руке—девушка на выданье. На правой—просватана. Кольцо с бирюзой—жених служит (бирюза—камень тоски). Золотое кольцо на правой руке—замужняя, на левой—разведенная (развод у казаков существовал всегда). Два золотых кольца на одном пальце левой руки – вдова (второе кольцо умершего мужа) Хотя, будучи казаком и получив кольцо при венчании, он на руке его не носил. Иногда носили в ладанке, чаще на гайтане вместе с крестом.
Старики
Хранителями обычаев всегда оставались старики. Не занимая никакой официальной должности в структуре казачьего самоуправления, они всегда играли громадную роль в общественном мнении, которое и было основой казачьей демократии. Без одобрений стариков ни одно распоряжение атамана или Правления не выполнялось.
При словах «старики сумлевается» или «дяды не велять!», вопросы отпадали сами собой.
Принимая какое-либо решение, Атаман обязательно советовался со стариками и заручался их поддержкой, Таким образом, не обладая никакими юридическими или законодательными правами, старики были памятью и совестью станицы и играли в ней значительную роль.
Обычно «в старики» выходили по заслугам и по возрасту. Это были люди в большинстве своем старше 61 года. (5) Именно к этому времени казак бывал уволен от службы и освобожден от всех войсковых повинностей, и по выборам на сходе не числится отставным казаком, т. е. освобождается и от денежных повинностей. Как правило, это казаки из крепких патриархальных исправных зажиточных семей, с достатком, где в их труде не нуждались, или заслуженные воины, жившие на пенсию.
Они составляли род законодательного собрания и службу постоянного наблюдения за жизнью и нравственностью станицы, воспринимая собственное свое положение как продолжение казачьей службы Богу и Отечеству, под которым подразумевались в первую очередь станичники или родные хуторяне, т. е. станичное общество.
Служба стариков состояла в том, что с рассвета до заката, когда на станичные улицы выходил караул, они при хорошей погоде сидели на майдане на специальной скамье у церковной ограды, а в ненастье и зимой – в станичном правлении.
Внутреннее распределение обязанностей среди постоянного состава стариков никак не оговаривалось и устанавливалось само собой.
Поскольку служба стариков требовала полной самоотдачи, то немощные или неспособные от нее сами устранялись. Таким образом, совет стариков действовал постоянно и непрерывно. Во время войны некоторые старики уходили из собственных домов и ночевали либо в станичном правлении, давая отдохнуть караульным, либо в церкви, где, сменяя друг друга, непрерывно молились. Занять место на скамье у церковной ограды мог не любой старик преклонного возраста, а только «дельный и толковый». Когда старик совсем слабел, он приходил изредка, встречаемый всегда с уважением и как равный. Скамья была небольшая, но до старости у казаков доживали только очень удачливые мужчины…
В приграничных станицах во время нападения на станицы врага старики оставались на майдане, координируя боевые действия защитников, вселяя уверенность в победе своим невозмутимым спокойствием. Поскольку майдан и церковь находились в центре станицы, то при нападении старики погибали в числе последних защитников, как правило, в церковном алтаре, защищая святыню. Не отступали и не покидали станицу или хутор никогда. Так, старики нескольких станиц ушли на дно Цимлянского водохранилища, не покинув скамьи на майдане.
Во время репрессий Гражданской войны красные расстреливали стариков в первую очередь, таким образом, сразу лишая станицу памяти, совести и веры…
Старики пользовались заслуженным уважением и искренней любовью. Они особенно щепетильны были в одежде, всегда опрятной и исправной. Приметой старика был посох, который являлся символом его положения. Старик обязан был быть приветлив, немногословен, значителен. Как правило, старики не курили вообще, и никто не мог закурить ни рядом с их скамьей, ни в церковной ограде.
Передвигались старики по станице мало, памятуя, что течение реки понятнее тому, кто неподвижно стоит на берегу, а не бежит за водою. В гости друг к другу ходили редко. Совместные отмечали только особо значительные даты. Поэтому, если по улице шел человек, опираясь на посох, ему уступали дорогу даже вооруженные казаки, ибо он, скорее всего, следовал по делу или по просьбе Атамана.
Общение со стариками требовало определенного знания правил вежливости. Младший никогда не обращался к старшему без предварительного разрешения. Без разрешения стариков не мог сесть даже Атаман. При них казаки строевых возрастов, при погонах, стояли по стойке «смирно», молодежь нестроевых возрастов и без формы – сняв шапку.
На майдане старики привставали со скамьи только тогда, когда мимо них в церковь проходил священник или полный Георгиевский кавалер. Атамана и наиболее уважаемых людей приветствовали, приподнимая картузы.
Сесть на их скамейку мог только Атаман, что означало его желание что-то спросить у стариков или обратиться к ним е просьбой.
Часто совершали они своеобразные инспекционные посещения бедных, неблагополучных семей. Могли прийти в дом к богатому казаку с тем, чтобы попросить помощь для вдовы или средства на поддержание какого-нибудь предприятия, снимая с Атамана эту необходимую, но неприятную для него обязанность.
Особое отношение было у них к детям. Так, наиболее смышленого паренька не старше 10 лет они могли пригласить «посидеть с ними на лавочке» несколько часов или день. Это бывало своеобразной наукой и означало, что старики видят в этом казачонке будущего хранителя обычаев. Часто экзаменовали детей на знание молитв, расспрашивали, как дела в школе, И если бывали, удовлетворены ответом, то одаривали ребенка каким-нибудь нехитрым угощением или игрушкой: куском сахара, яблоком, конфетой, свистулькой или волчком.
Гостинцы эти брались, как правило, из того, чем одаривали стариков проходившие мимо казаки,
– Вот, господа старики, не побрезгуйте моим яблочком или пряниками, – говорил казак, неся фрукты или овощи от первого урожая в церковь. Старики всегда брали, благодарили, гостинец нахваливали, но сами не ели, а тут же раздаривали детям.
Старики могли взять деньги от казака, желающего «дать на бедных». И сами решали, кому из малоимущих или какой вдове, деньги передать. В бедные семьи без гостинца не ходили.
Приход старика бывал всегда событием: либо радостным, либо строгим предупреждением, после которого обычно следовал вызов к Атаману и наказание, в случае, если провинившиеся «прихоти свои, глупства и химеры» не оставляли.
«Отобедать» старики всегда отказывались, изредка соглашались, в знак особого расположения, выпить чаю, что для старика было поводом по мельчайшим приметам удостовериться, сыты ли дети, не обижают ли сироту, взятую в дом, и т. д.
Старики могли усовестить и устыдить. Они же могли ходатайствовать перед Атаманом о выдаче в ту или иную семью ссуды или иной помощи, О замечании, полученном от старика, ребенок был обязан тут же сообщить родителям, а взрослый – Атаману или священнику на исповеди.
Субординация выдерживалась строго. В мирное время возраст играл большую роль, чем воинское звание на войне и в службе.
Спеть песню или вылить вина старик мог только в окружении своих погодков и никогда с младшими, если это специально не оговаривалось, как поощрение молодым. Обусловливалось это еще и тем, что старики строго соблюдали все посты, а многие придерживались монашеского чина и не ели убоины вообще.
В собственном доме они бывали несколько удалены от семьи. По возрасту, они могли быть прадедами, но хотя правнуки их обожали, сами старались своею стариковской любовью детей не обременять. Жили особняком в отдельных комнатах или углах, питались отдельно, в семейные дела старались не входить, обременяя женщин только тем, что после бани сдавали им свое белье, получая чистое. Когда старик умирал, в траур погружалась вся станица. При несении гроба под левый угол становился Атаман, под правый – следующий за ним чин, чаще всего станичный писарь, или офицер, георгиевский кавалер и т.п.
Чаше всего, старики имели георгиевские кресты или иные боевые награды, тогда гроб несли только георгиевские кавалеры, часто для этого приезжавшие из других станиц и хуторов.
Патриарх в доме жил на положении уважаемого, почитаемого постояльца, главою же семьи был Сам – тот, кто считался старшим – так сказать, «действующим» главою рода. На нем, собственно, держалось все хозяйство и материальное благосостояние семьи. На положение старика он переходил либо по возрасту, либо овдовев.
Распределение ролей в семье становилось ясным уже из того, как семья усаживалась за праздничный стол.
Застолица
У окна, ближе к образам, или под образами в красном, переднем углу, в торце стола сидел глава семейства, старик, человек на возрасте. Справа от него под образами – САМ – хозяин, отец семейства, который почтительно ухаживает за старшим в роду. Обычно старик съедает что-то и уходит к себе или вообще не садится к столу. В этом случае обедать ему подают в «келий», в его каморку. Тогда слева от Самого сидит уважаемый гость или гости. Далее справа и слева, вдоль стола, по убывающей: старшие сыновья, средние сыновья,. младшие сыновья. В некоторых случаях, по правой стороне – сыновья, по левой – зятья. (сыновья подчивали родителя, он – с правой руки угощал зятьев, или сватьев – отцов зятьев, почетных гостей). Затем старшие дочери и снохи, средние дочери, младшие, внуки, замыкает стол Сама – жена хозяина, рядом с нею «баушки» и старшая «баушка» – престарелая мать хозяина дома или теща и гостьи – родственницы хозяина и хозяйки.
С этого конца, который в бедных домах ближе к печке, а в зажиточных – к кухне, подается еда, здесь женщины могут вставать и убирать посуду. В верхнедонских казачьих родах и на Урале, мужчины и женщины сидят по разным сторона стола, по возрастной убывающей, против друг друга, но никогда рядом.
Следует заметить, что большинство казаков разные войск всегда ели из своей посуды, хотя, в старые времена, особенно в поселенных войсках или в станицах и хуторах, ближайших к России, встречались семьи, где обедали из одной миски. И в таких случаях подавались две разные посуды – для мужчин и для женщин с детьми.
Еда разносилась или передавалась по столу следующим образом: Самому – отцу. Он ставил тарелку перед стариком, затем – перед гостем или перед тем, кого хотел отметить и почтить. Например, могло быть так, что отец первую тарелку ставил перед младшим, сыном или внуком, который в этот день отличился.
После того, как еда была расставлена, Сам призывал к молитве. Иногда читал ее он, но чаще поручал кому-нибудь из младших детей.
– Гриша читай! – или – Ванюша – читай!
Молились стоя, крестились на образа, заканчивали «обеденную» молитву общим вздохом «Аминь». Сам разрешал садиться и разрезал каравай хлеба, раздавая ломти.
Оброненный кусок хлеба следовало поднять, поцеловать, прочитать молитву или сказать «Господи, прости!»,
Обычно за столом, даже за праздничной трапезой, ели молча. В Великий пост во время обеда читалось Писание. Обычно читал старик или кто-то из детей. После обеда читалась благодарственная молитва, подавался чай или на юге Дона – кофе. После благодарственной молитвы за столом разрешалось разговаривать, поскольку это уже считалось не обедом, а угощением. Этот обычай соблюдался строжайшим образом, причем, чем проще и беднее была семья, тем в большей чистоте соблюдался чин застолицы. Только невежа мог начать есть прежде, чем опустит ложку в еду Сам, независимо – его это тарелка или общая миска.
При еде из общей посуды соблюдался принцип старшинства. Ели в два приема: сначала «юшку», затем по стуку старшего о край посуды разбирали мясо и овощи («гущу таскать»). Ложку ко рту несли, не торопясь, подставляли снизу ломоть хлеба.
Того же порядка придерживались в армии, где ели, в основном, из общей посуды. Особо ели кашу – по кругу, забирая ложкой с краев, где она успевала остыть.
Старообрядцы, в казачьих полках получали разрешение есть из своей посуды, им разливали первыми. Они же и в гости ходили со своими чашками и ложками. А дома гостям подавали еду в специальной «поганой» посуде. Кстати, это слово не оскор бительное. «Паган» по-латыни означает «другой веры». Казаки были чрезвычайно веротерпимы. Потому гость усаживался за стол рядом с хозяином независимо от того, какой он веры. И если в дом бывал зван мусульманин или еврей, то в этот день старались не готовить блюд из свинины, чтобы не ставить гостя в неудобное положение.
Праздничная застолица строилась тем же порядком, с той только разницей, что столов накрывалось больше и гости сидели вперемешку с хозяевами. Два принципа соблюдались строжайше: женщины – отдельно от мужчин, и по – старшинству. Для молодежи ставился отдельный стол, причем имелась в виду только мужская молодежь, незамужние девушки сидели рядом с матерями и тетками. «Пили редко – на престол и на ярмарках. Молодежь не пила, ей денег не давали».(Л.Н. Нечаева). На столе перед молодежью никогда не было ни вина, ни пива. Кстати, бутылка на столе – это не казачий обычай! Вином в застолицу «обносили». Отсюда разница, звучащая в словах «поднос» и «разнос». Поднос несут одной рукой, а разнос – это огромный поднос с двумя боковыми ручками, который двое казаков носят вокруг стола или позади свадьбы. Они же разливают вино. Бутылки (несколько штук) стоят на столе только перед Самим, который собственноручно наливает уважаемым гостям, передает бутылки старикам и командует, когда обносить. Таким образом, строго регулировалось количество спиртного. О вине следует сказать особо, поскольку у казаков существовала древнейшая культура вина и винопития, обусловленная не только обычаями, строго регулируемая различными запретами, но и осознанная философски.От застолицы, где собиралась вся семья или даже весь род, отличалась беседа.
Беседа
Беседа – особый род празднования. Бывали мужские и женские беседы, на них собирались, в основном, ровесники, односумы, как назывались у казанов сослуживцы. Были беседы, на которые собирались молодые казаки, если один из них собирался жениться; были беседы жалмерок и вдов; были беседы стариков. Как правило, мужские беседы проходили летом в степи или саду. Женские – в саду или горнице. Если первые – как бы вдали от семьи и дома, то вторые – только под прикрытием чувала, а то и при затворенных ставнях.
На беседу вскладчину покупалось вино и закуска, выбирался называемый в шутку «гулебный атаман» – заводила. В помощь ему гулебный есаулец и кошевой-виночерпий. Это был как бы «Казачий круг» но шутливый, хотя и он позволял соблюдать порядок. Гулебный атаман – заводила следил за порядком, предоставлял слово, гулебный есаулец следил за порядком, а кошевой разливал вино и выдавал закуску.
Беседа молодых казаков всегда была посвящена какому-нибудь определенному событию, скажем, предстоящей свадьбе или полученной на службе награде. Вся беседа проходила в шутливой атмосфере, причем гулебный атаман сам, как правило, не пил. Во всяком случае, когда все хмелели, он и есаулец оставались трезвыми. Кошевой пил через раз, а пили по команде и чаще всего вкруговую, то есть из одной чарки, которой черпали из ведра. Чарка либо дарилась «обчеству» кем т о их казаков, либо покупалась вскладчину, Выдавалась кошевому или атаману, и он обязан был сохранять ее до следующей беседы. Потеря чарки была серьезным проступком, после которого гулебный атаман или кошевой от должности отстранялись – «казну не блюдет». Новая чарка передавалась вновь избранному кошевому. При беседе обязательно пели и плясали. Если кто-то «слабел», ему по общему решению больше пить не давали. Перепивших держали в степи до утра, пока они не высыпались и не трезвели. Или, если вести было недалеко, вели домой задами и огородами. Пьяный казак мог так «ославиться», что могла расстроиться и женитьба. Появление на улице в нетрезвом виде, когда казак не способен был контролировать себя, считалось очень серьезным проступком. Можно было попасть под караул и отлежаться до утра в холодной, что, как правило, кончалось штрафом. Повторный проступок заканчивался поркой.
«Раньше ведь так не пили и не дрались, как сейчас. Тогда гуляют— песни поют, пляшут, а если кто дерется, скандалит, его уже знают. Сразу: «Иди сюда, иди сюда, давай выпьем». И поят, пока он уже не свалится, и тогда лежит и никому не мешает. Раз дядя Василий пошел на игрища, и там задрались. Дед слышит – дерутся. «Ая-яй, ая-яй,– кричат,– драка». Дед встал, берет арапник и пошел. Как дал им там: «Чтоб сейчас домой!» Андрей Венков. "Печать сурового исхода".
Следует особо отметить разницу в наказаниях: если малолетка могли пожалеть и передать отцу, а уж он разбирался со всеми участниками попойки, то взрослый казак обязательно наказывался. Казака наказывали не за то, что пил, считалось, что пришедшие с войны имеют право «гулять», как гуляли и пришедшие со службы, или мобилизованные, а за «появление в неисправном виде на людях».
В стариковской беседе участники могли выпить и спеть только в кругу близких по возрасту, с «годками». Обычно это происходило летом, после Петровского поста, когда в сельскохозяйственных работах бывал небольшой перерыв. Собирались вечером в саду, ставили самовар, доставали небольшой бочонок старой наливки, из которой за всю беседу выпивали по одной две стопки на человека – «за упокой и во здравие». Пили не до дна, при многочисленных тостах. На «веселую беседу», когда собирались попеть, нанимали «дишкаита», молодого казака или казачонка, подголоска. Это считалось работой, и ему платили, как нанятому музыканту на свадьбе.
Женскую беседу обычно устраивали жалмерки – женщины, чьи мужья были на службе, или вдовы. Их «беседы» проходили при закрытых дверях и не поощрялись. Проходили они наподобие мужских, чаще всего приурочиваясь к какой-нибудь дате – именинам или дням поминовения, к святкам или иному празднику.
И если женские беседы вдов не одобрялись, но не преследовались, то пребывание на них девушки или замужней женщины, ушедшей из дома «скоротать вечерок без мужа аль бо родителев» строго осуждалось. Жена, бывала, наказуема мужем, за незамужнюю девушку, кроме нее, «таска» ждала ее мать, крестную, старших сестер и теток и всех , «кто ведал, да потакал!»
Праздников было много. Праздники – обязательная часть быта. Все праздновались по-разному, включая разные обязательные кушанья. Каждый праздник строился по особому ритуалу, который требует специального описания, так как в нем ярко отражались взгляды и характер казаков. Но общая обязательная черта всех праздников и «гостеваний» – они никогда не отмечались в одиночку, но обязательно в кругу родни и сослуживцев-однополчан. Очень редкие праздники отмечались отдельно юношами и девушками (девичники, посиделки и т. д.).
