Борис Акунин
Огненный перст (сборник)
– Что же делать? – тоскливо спросил кто-то.
– Решайте сами. – Амирал оглядел собравшихся, и Дамианос понял: не хочет брать на себя ответственность. – Может быть, варвары не сильны, а просто самоуверенны. Тогда мы отобьемся и поплывем дальше. Не хотите рисковать жизнью и товарами – встанем здесь лагерем и будем ждать. Я слышал, что через месяц отправляется еще один караван, больше нашего. Вместе мы прорвемся.
Ответом ему был общий стон. Времени терять никто не хотел.
К тому же увеличение количества товаров сбило бы на них цену.
– Как узнать, сильны разбойники или просто самоуверенны? – спросил Дамианос.
– Теперь никак. – Амирал пожал плечами. – Савр и Дукас были самыми лучшими. Других добровольцев я не найду. Остается лишь помолиться Господу. Двинемся вперед, уповая на милость Всевышнего.
Бодрость была фальшивая, никого она не обманула.
– А если Господь решит наказать нас за грехи? – жалобно сказал Каллист. – Подозреваю, что грешников здесь немало…
– Тогда одних убьют, а кому повезет – угодит в рабство, – охотно пояснил начальник и воинственно потряс кулаком. – Лично я за прорыв. Но решать вам, господа купцы. Мы, моряки, у вас на службе.
Остальные капитаны молчали. Лишаться жизни из-за чужих барышей никому из них не хотелось.
– Давайте голосовать, – упавшим голосом молвил Каллист. – Я за то, чтобы остаться здесь.
– Это потому что тебе не торговать, а только доставить заказ! – крикнул виноторговец. – А у меня вино прокиснет!
– Не надо торговать паршивым вином, – огрызнулся кто-то, и все загалдели. Каждый старался перекричать остальных.
Дамианос подошел к амиралу:
– Я пойду и выясню, кто там и сколько их.
– Это верная гибель для человека, не знающего славянские земли. Разве ты бывал здесь прежде?
– Не вернусь – останетесь ждать следующего каравана, – сказал Дамианос, не ответив. – Что вы теряете?
Амирал пожал плечами: ты предупрежден, остальное – дело твое.
– Я отвечаю за тебя, господин, – зашептал сзади Горгий, услужливый капитан Дамианосова корабля. – Я обещал протоканцелярию Агриппе, что благополучно доставлю тебя в Кыев.
– Хочешь пойти в разведку со мной? – обернулся к нему аминтес.
Горгий побледнел, умолк. Он не был трусом. Но даже храбрые люди боятся неизвестности.
Риска на самом деле было немного. Хоть на данапровских порогах Дамианосу бывать не доводилось, но повадки степных хищников он знал неплохо, а всю опасную работу выполнит автоматон.
Он взял с собой Гога, потому что тот был совсем тупым и мог воспринимать только самые простые команды. Для этого дела достаточно.
В первый день неблизкого пути они миновали три порога. Пустые места Дамианос обходил стороной, всё время был начеку, но особенно не таился. Амирал объяснил, с какого места следует соблюдать предельную осторожность.
Как только впереди закипели буруны и река сначала стиснулась, а потом расширилась, Дамианос свистнул трипокефалу:
– Не отставай.
Катарсис представлял собой три гряды камней. Между первой и второй шагов триста, между второй и третьей – около восьмисот.
День кончался. В сумерках лезть на рожон было нельзя. Переночевали.
С утра Дамианос торопиться не стал. Залег в высокой траве и долго присматривался к первому барьеру. Никаких подозрительных звуков, никакого движения.
– Иди туда. Дойдешь до серой скалы – жди меня. Нападут – убивай.
Пришлось повторить трижды, только тогда Гог кивнул. Как только понял, чего хочет хозяин, сразу двинулся вперед, без колебаний.
Широкой, размеренной поступью, покачивая шипастой дубиной на плече (холодного оружия автоматонам не давали – могли порезаться), он дошагал до камней и замер там.
Значит, чисто.
Дамианос взял мешок с провизией, быстро пересек открытое пространство.
Вторую пустошь Гог преодолел тоже без приключений. Оставалась еще одна, самая широкая. В этом месте Данапр тоже разливался широко, чуть не на милю, но простор был обманчив: из воды там и сям торчали острова и островки, утесы, просто большие камни.
Затаившись в щели между скалами, Дамианос смотрел во все глаза. Засада могла быть только здесь. Или впереди, за последней грядой, или слева, где в двух стадиях от берега тянулась кривая балка.
Трипокефал дотопал до середины, когда раздался заливистый свист, подхваченный многоголосым улюлюканьем.
И из-за передних скал, и из балки одновременно вылетели всадники, на скаку растягиваясь двумя дугами. Не славяне – степняки, определил Дамианос, на всякий случай вжимаясь в землю. Косматые шапки, седла без стремян и низкорослые, мохнатые лошади. Что за племя?
Автоматон шел себе, как ни в чем не бывало. У него был приказ дойти, куда велено, и ждать. А прочее его не занимало.
«Стрел не пускают. Хотят взять живьем. Знакомы с работорговлей. Стало быть, не карачаи – те убивают всех без разбора, даже женщин».
Прижал к глазнице оптикон. Всадники были уже совсем близко от Гога. Один с лету закинул на плечи верзиле аркан. Автоматон от рывка упал, но через пол-стигмы поднялся. Веревку он своими могучими лапищами разорвал. Палицу взял за самый кончик. Приказано убивать, если нападут? Напали. Будет убивать.
Мечущиеся вокруг конники еще несколько раз захлестывали удавку – и Гог легко, будто нитку, разрывал ее.
Тогда степняки спешились и подступили к великану.
Ох, зря. Трипокефала можно взять живьем, только если накинуть сверху прочную рыбью сеть или большой кусок плотной просмоленной ткани.
Дубина взлетала и опускалась. Всякий раз в сторону отлетала фигурка и уже не поднималась. Но разбойники всё наседали – должно быть, им очень хотелось заполучить такого сильного пленника.
Дамианос тихонько выругался. Он подумал было, что полсотни всадников, которые выскочили из укрытий – это и есть вся засада. Однако из балки и из-за скал выезжали всё новые и новые верховые. Всем хотелось поглазеть на диво: как один человек бьется против целой ватаги и она ничего не может сделать.
Кто же это такие? Сарыки, живущие в низовьях Танаиса? Пришедшие издалека ясоги? Заитильские бешкиры?
Ответ на этот вопрос Дамианос получил, когда к собравшейся на поле толпе приблизился всадник в островерхом шлеме с конским хвостом. Перед ним расступались. Лицо вождя было черным. Приладив оптикон, Дамианос разглядел, что это кожаная маска. Ах, вот это кто…
Предводитель поднял руку, что-то крикнул, и Гога оставили в покое. Вокруг растерзанного, но нисколько не ослабевшего автоматона образовалось пустое пространство.
Трипокефал замер, беспомощно огляделся в поисках хозяина. Он не знал, что теперь делать: бить дальше дубиной или идти вперед?
Хан не захотел больше терять людей. На траве и так уже валялось пять или шесть тел.
Зазвенели тетивы луков, и через несколько мгновений бедный автоматон был весь утыкан стрелами. Он покачался, сделал несколько неуверенных шагов и рухнул.
Как степняки подбирают своих мертвецов, Дамианос уже не видел. Он тронулся в неближний обратный путь. Идти предстояло весь остаток дня и потом еще целую ночь.
За сведения пришлось заплатить дорогую цену. Теперь в распоряжении аминтеса оставался всего один автоматон.
Но в Кыев попасть все равно нужно. Задание получено и должно быть выполнено.
Катарсис
– Это бродячий курень калгатов, – сказал Дамианос на совете. – Никогда раньше их не видел, но мне рассказывали. Племя кочует вдоль берегов Каспия, даже до хазар добирается нечасто, а так далеко на запад их, кажется, еще не заносило. Про калгатов говорят, что их набеги всегда изобретательны и коварны.
– Если ты никогда не видел калгатов, как ты понял, что это они? – спросил амирал, но без недоверчивости, а почтительно. По-видимому, он догадался, в каком ведомстве служит необычный купец.
– По кожаной маске вождя. Лицо хана могут видеть только его жены, а больше никто. Это неплохо придумано. Таинственность укрепляет авторитет власти, – прибавил Дамианос, вспомнив прием послов в Консисторионе.
– Сколько их? Как они вооружены?
– Человек триста. Я видел луки, копья, сабли. И, как у всех кочевников, арканы, которые они хорошо бросают издалека. Кольчуг нет. Это всё. Больше мне сказать нечего.
Все стали смотреть на начальника.
– Три сотни – нестрашно, – сказал амирал. – У нас сто двадцать или сто тридцать человек будут тянуть корабли, а для обороны останется двести семьдесят, из них двести регулярных солдат. Мы отобьемся легко и без серьезных потерь. Завтра утром снимаемся со стоянки, господа купцы. Капитаны, готовьте суда к проходу через пороги.
…На второй день медленного продвижения, преодолев три порога, караван приблизился к четвертому. Он был бы не самым трудным, потому что глубина позволяла вести корабли, не разгружая, – если б не удобная для засады балка, да не щербатая стена скал, в зазорах между которыми легко было спрятаться врагу.
Двигались так.
На каждом корабле остался только капитан, вставший к рулю. Гребцы – от восьми до двенадцати человек, в зависимости от размера – тянули судно на веревках. Все остальные вооружились и рассредоточились по берегу. Корабли шли плотно, один за другим, и всё же караван растянулся на добрых полмили.
Дамианос остался сзади, у воды. Лезть в бой он не собирался. Зачем? Белая Дева сочла бы такой риск жульничеством.
Аминтес шел рядом с последним из кораблей, положив на плечо собранный манубалист – думал проверить оружие в деле, с безопасного расстояния.
Сзади тяжело топал Магог. Капитан Горгий покрикивал на кряхтевших тянульщиков. Гелия с удобством расположилась на палубе, готовясь к интересному зрелищу. Сходить на берег она категорически отказалась и служанку тоже не пустила.
Кажется, начальник каравана хорошо знал свое дело. Вооруженные матросы и купцы с приказчиками были во второй линии, первую же составляли солдаты, распределенные на пять лохов по сорок человек: во внешнем ряду латники-гоплиты, внутри – лучники и пращники. При налете конницы лох закрывается щитами, превращаясь в черепаху, и ощетинивается длинными копьями, так что не подступишься, а стрелки на выбор истребляют вражеских предводителей и храбрецов.
Между лохами поддерживалась дистанция в полтораста шагов. Если нападут на один, два соседних придут на помощь с флангов, а еще два останутся охранять корабли.
Дамианос поглядывал на балку, откуда вот-вот должны были выскочить калгаты, и думал о том, что военное дело – такая же наука, как любая область знаний. Ученый всегда одолеет неученого.
Вот взять любого воина-варвара – хоть славянина, хоть степняка – и выпустить один на один против византийского солдата. Дикарь наверняка победит. Он сильнее, ловчее, храбрее, потому что вырос в суровом и грубом мире, где слабые не выживают.
Но двое регулярных солдат убьют двух варваров, потому что обучены действовать в паре. Один будет прикрывать себя и товарища, второй – наносить удары. Четверо ромеев справятся с десятком. Лох без больших потерь отобьется от сотни. А уж таксис, состоящий из тысячи солдат, да в построении «глубокая оборона», да под командованием опытного таксиарха, будет не по зубам целой орде дикарей.
Калгаты!
Из-за утесов, а затем и из оврага с воем и визгом вылетели верховые. Сунулись с разлета на передний лох – и откатились, потеряв несколько человек. После этого всадники заметались по полю, пуская стрелы в остановившиеся и закрывшиеся щитами отряды. К каждому сзади подтянулись корабельные команды, чувствуя себя в безопасности под прикрытием солдат.
Дамианос был разочарован в калгатах. Слывут мастерами коварных атак, а сами ведут себя, словно трусливые шарандеи: только вопят, да попусту переводят стрелы. Может, кто-нибудь сунется на дистанцию прицельного выстрела?
Он вставил в паз манубалиста короткую стрелу (она называлась «болт») и стал ждать. Гребцы остановились, держа корабль на канатах. Они тоже смотрели на поле. Капитан у руля, Гелия, разинувшая свой уродливый рот Коринда – все были увлечены видом боя.
Из-за спины вдруг раздался странный звук – будто кто-то хрипло смеется. И сразу вслед за тем истошный женский визг.
Резко обернувшись, Дамианос обмер.
Капитана сзади обхватил рукой мокрый, голый человек. Сверкнуло лезвие ножа. Из горла багровой струей ударила кровь.
Еще несколько таких же блестящих от воды смуглых фигур быстро передвигались по палубе. Коринда прижалась к мачте, закрыв руками лицо. Визжащую Гелию держал за шею широкоплечий, могучий детина.
Над бортом согнулся узкоглазый, жидкобородый человек – рубил натянутый канат изогнутым клинком.
Калгаты! Откуда они взялись?!
Тут Дамианос увидел, что от каменистого острова, вокруг которого пенились воды стремнины, быстро гребя веслами, поперек разлива несется десяток легких лодок. Все держат курс на последний корабль флотилии.
И всё стало понятно.
Не зря калгаты слывут ловкими налетчиками. Нападение конницы – не более чем отвлекающий маневр. Разбойники не собираются захватить весь караван, у них для этого недостаточно сил, и не увезти им с собой в далекие степи столько добычи. Они хотят ограбить замыкающее судно, самое уязвимое из всех.
Калгаты живут на берегу моря, они превосходные пловцы. Несколько воинов добрались сюда вплавь, чтобы обрезать канаты и отогнать корабль на середину реки. А там перегрузят товар в лодки и уйдут.
Неплохо задумано.
– Дамианос!!! – закричала эфиопка. – Дамианос!!!
Канаты лопались один за другим – нож у варвара был острым.
Корабль уже разворачивало течением. Оставалось всего два троса. Гребцы вцепились в них, но тяжесть судна затягивала их в воду.
Дамианос вскинул манубалист, пустил варвару в грудь стрелу. Знал, что корабль все равно не удержать. Но расчет был иной.
Через несколько мгновений вместо убитого калгата появился другой и перерезал остальные канаты. Но в это время Дамианос уже висел под бортом на обрывке кормового троса. Враги этого маневра не заметили.
Автоматон стоял, тупо смотрел на хозяина. Гребцы размахивали руками, звали солдат на помощь. Но охрана отбивала атаку конницы, назад никто не смотрел. Да и что теперь можно было сделать?
Судно всё дальше отходило от берега. Терять время было нельзя.
Перебирая руками, аминтес поднялся, осторожно выглянул из-за верхней кромки борта.
Один калгат, с вытатуированным черным пауком на груди, стоял на руле, правя навстречу лодкам.
Второй, здоровенный, караулил пленниц: держал за шею Гелию и локтем той же руки прижимал к мачте Коринду. В другой руке угрожающе держал нож. Коротко обернулся – на груди мелькнула черная голова волка.
Дамианос вспомнил, как ему рассказывали, что калгаты награждают татуировкой только самых отчаянных храбрецов.
Где остальные?
Словно в ответ на этот вопрос из люка один за другим поднялись еще воины – все тоже с татуировками: у первого клыкастый змей, у второго бык, у третьего медведь, у четвертого череп. Калгаты отрядили на захват корабля лучших из лучших.
Эти четверо притащили снизу тюки с товаром. Бросили в кучу около борта, спустились обратно. Ясно: готовятся перегружать добычу в лодки.
Шестеро – много. Пожалуй, не справиться.
Сердце аминтеса радостно забилось. Встреча с Гекатой могла произойти прямо сегодня. Сейчас.
На своем обычном месте, подле кормовой мачты, рычала и била хвостом прицепленная Гера – ей всё это не нравилось.
Таиться больше было незачем. Теперь всё решала быстрота.
Рывком он перемахнул через борт и сразу, без малейшей остановки, побежал к корме, на бегу выдергивая из поясного чехла нож.
Рулевой ощерился и крикнул что-то гортанное на языке, не похожем ни на один, известный Дамианосу. Но точно брошенная махера уже вошла ему в подвздошье, прямо под черного паука.
Умирающий еще бился, еще хватался за рукоятку, но Дамианос не обращал на него внимания. Просто оттолкнул ногой, вывернул кормило и наскоро закрепил рычаг тросом. В голове всегдашний счетчик времени сам собой отщелкивал моменты – как учили когда-то в Гимназиуме.
На счете «четыре» Волк перестал хлопать глазами и, не выпуская женщин, громко позвал остальных.
На счете «восемь» корабль дрогнул и начал поворачиваться носом в обратном направлении.
На счете «десять» из трюма полезли калгаты-грузчики.
Увидев, что враг один и собою невелик, они не особенно встревожились. Не стали и торопиться. Плечом к плечу, неспешные и уверенные, двинулись к корме. По всему было видно, что это бойцы опытные, бывавшие во многих переделках. Подпускать к себе всех четверых было никак нельзя.
Дамианос локтем проломил висок Пауку, чтобы не дергался. Выдернул из раны махеру и швырнул в самого сильного и неповоротливого воина – Медведя. Попал куда метил. В пах. Калгат, как и следовало, с воплем переломился пополам. Оттолкнувшись от палубы, Дамианос в высоком прыжке перемахнул через раненого и оказался позади разбойников. От неожиданности они замешкались.
Этими несколькими моментами (с пятнадцатого до восемнадцатого) он воспользовался, чтобы отстегнуть Геру. Шепнул ей охотничью команду «Пшш!», что означало «Взять!».
И без того взбешенная, леопардиха ринулась вперед. Сшибла с ног Змея, и они покатились по палубе. Двое остальных позабыли о Дамианосе, заметались над рычащим, визжащим, брыкающимся комом, пытаясь помочь товарищу.
Волк по-прежнему не отпускал Геру и Коринду. Угрожающе выставил клинок – боялся, что женщины в суматохе прыгнут за борт. У степняков рабыни ценятся больше, чем рабы, потому что дают приплод.
Этот калгат был крупнее прочих. Тугие мускулы бугрились на могучей груди, вздувались жгутами на предплечьях.
С одним противником, даже самым сильным, справиться нетрудно. И все же Дамианос замешкался. Боялся: если напасть, разбойник ранит Гелию, чтоб не могла убежать.
Уходили драгоценные мгновения.
Вдруг эфиопка схватила Коринду за затылок и толкнула вперед – прямо на острие ножа. Сама отскочила в сторону, к борту. Судно, слушаясь руля, медленно приближалось к берегу, где бегали и размахивали руками люди.
– Бей его, бей! – закричала она.
– Прыгай за борт! – приказал Дамианос. – Уходим!
Время упущено. Сейчас трое остальных прикончат барсиху, а одному от четверых не отбиться.
– Что встала? Прыгай!
Но проклятая баба чего-то ждала.
Зато не ждал Волк. С неожиданной для такого богатыря ловкостью он бросился вперед и сбил Дамианоса с ног. Руку с ножом удалось перехватить и вывернуть, но варвар вгрызся в горло зубами.
От боли потемнело в глазах. Перехватило дыхание.
Слыша собственный хрип, похожий на рычание, Дамианос подумал: «Сейчас я буду с тобой, сейчас…» Он всё сделал честно. Гекате не в чем его упрекнуть.
Раздался еще чей-то рык, громкий и яростный.
Хватка на горле ослабела. На шею и лицо полилось горячее. Волк стал еще тяжелее, чем был, но теперь Дамианосу удалось вырвать нож, а затем и спихнуть с себя громоздкую тушу.
На него скалилась красной пастью Гера. Лизнула хозяина шершавым языком, жалобно простонала.
В следующее мгновение Дамианос повалился на бок – это корабль врезался килем в песок.
Волк лежал ничком. Сзади на раскромсанной шее булькала и надувалась пузырями темная кровь. Барсиха перегрызла калгату основание черепа.
А где остальные?
Их не было.
Должно быть, отшвырнув дикую кошку, увидели, что судно повернуть уже не успеют, и спрыгнули в воду.
– Не ранен? – спросила Гелия, ощупывая Дамианоса. – …Ничего, только горло помято. Смешно. Этот зубами за шею тебя, а леопардиха – его.
– Убери руки!
Он ощупал следы укусов и, честно говоря, порадовался, что остался жив. Досадно было бы предстать перед Белой Девой с глоткой, перегрызенной грязными зубами степного разбойника.
Бой, оказывается, уже закончился. Калгатская конница, пыля по истоптанному полю, уходила за утесы. Повернули обратно к острову и челны. Сегодня разбойники обойдутся без добычи.
Матросы, подхватив обрезки канатов, выровняли корабль. Он чудом не ударился о торчащие из воды камни. Борта были целы, груз тоже не пострадал.
Под мачтой, скрючившись, тихо стонала служанка. Дамианос отодвинул руки, зажимающие рану, пощупал холодную испарину на узком лбу.
Умирает…
Сжал пальцами артерию, чтобы зря не мучилась.
Сказал Гелии:
– У нас стало одной сестрой меньше. Зачем ты толкнула ее на нож?
– Иначе он убил бы нас обеих. – Эфиопка наморщила коричневый нос. – Эх, жалко. Коринда была глупа, как корова, но прекрасно делала массаж.
Теперь Дамианос осмотрел Геру. В четырех местах порезана ножом, но неглубоко. Смазать защитным эликсиром, а потом сама залижет. Через неделю под шерстью будет не видно.
– Молодчина! – Он потрепал кошку за ухо, но Гера недовольно фыркнула. Не любила, когда рядом с хозяином находилась Гелия.
А та всё глядела на мертвую служанку. Дамианос заметил, что глаза бессердечной африканки полны слез.
– Ты плачешь? – удивился он.
– Еще бы мне не плакать! Кто теперь сделает мне ванну? – Гелия горько-прегорько зарыдала. – Я хочу ванну! Я хочу ванну! – повторяла она. – Этот дикарь хватал меня своими сальными руками!
C ванной она, однако, превосходно управилась сама. Налила речной воды, насыпала ароматической соли, даже приготовила кипяток, чтоб не холодно сидеть.
В кои-то веки вела себя тихо. Дамианос, тщательно нанося на воск точные контуры порога Катарсис, всё время чувствовал на себе ее взгляд. Покосился – увидел, что изящно выщипанные брови красавицы сосредоточенно сдвинуты.
– Ты почему не прыгнула за борт? – спросил он. – Чуть нас обоих не погубила.
– Не умею плавать. В Гимназионе не научили. Зачем женщине плавать?
Это ему не приходило в голову. Мальчиков, будущих аминтесов, заставляли переплывать Перепонтиду туда и обратно, в том числе под водой, дыша через трубку. Пятый год обучения.
– Я тоже хочу спросить… – Гелия запнулась, что было на нее непохоже. – Зачем ты полез на корабль? Тебя чуть не убили.
– Не знаю, чему учат в Гимназионе женщин, а нам вколачивают с семи лет: «Первый закон Сколы – аминтесы не бросают друг друга в опасности», – ворчливо ответил он, ругая себя, что сам ввязался в разговор. Теперь спокойно не поработаешь.
– Так ты это сделал ради меня?
– Отстань! Мешаешь.
Плеск воды. Гелия поднялась во весь рост. Медленно провела ладонями по бокам, сверху вниз, будто стягивая с себя тесную одежду – хотя кроме кожи снимать ей было уже нечего. От этого бессмысленного жеста у Дамианоса внезапно пересохло во рту. Он смотрел на мокрое, словно высеченное из агата тело, и не мог отвести взгляда.
– Хочешь? – низким, словно убаюкивающим голосом проворковала эфиопка. – Иди сюда. Трогать тебе понравится еще больше, чем смотреть. А любить меня – лучшее, что бывает на свете…
Он не пошевелился. Чувствовал, что не может вздохнуть. «Нет, – сказал себе Дамианос. – Нет. Не поддамся». Покачал головой.
Гелия поняла его неправильно.
– Какая я тебе сестра? Мы прежде ни разу даже не встречались.
Дело не в этом. Женщины, с которыми он имел дело, любили за деньги. Это не было изменой Белой Деве. Но тут другое…
– Я замерзла, – поежилась Гелия. – Возьми накидку. Вытри меня.
«Нет, это не измена, – решил он. – Гекате не нужно мое тело. Наоборот: пока оно живо, мы не встретимся. Я волен распоряжаться плотью по своему усмотрению».
– Благодарю, – сказал он, поднимаясь. – Я воспользуюсь твоим предложением. Заодно проверю, какая из тебя наложница.
Ничего подобного он не испытывал ни с одной профессиональной блудницей – даже в «Саду Эпикура», где ночь с гетерой высшего разряда стоит четыре серебряных милиарисия. Будто на полчаса или на час (а действительно – на сколько?) перестал быть собой и стал кем-то другим: легким, беззаботным и счастливым.
После объятий Дамианос лежал на скамье, смежив веки, а Гелия легкими касаниями массировала его разнежившееся тело.
– Мы с тобой совсем непохожи, а родинка у тебя точно такая же, как у меня. Вот здесь, видишь?
Он открыл глаз. Женщина приподняла себе левую грудь, где действительно светлела продолговатая родинка.
– Хорошо хоть, у меня нет метки на лбу. Этой дряни от папаши я, слава Всевышнему, не унаследовала. Повезло. А то пришлось бы затирать мазью. То ли дело прелестная родинка в прелестном месте. – Она любовно погладила свою кожу и снисходительно заметила: – Твоя тоже ничего. Дай поцелую.
– У меня на груди родинка? – Он снова зажмурился. – Не замечал…
– Это потому что вы, мужчины, редко смотритесь в зеркало… Точь-в-точь такая же, как моя, только кажется темной. Потому что у тебя кожа белая. Белая, но грубая. А у меня темная, но потрогай, какая гладкая.
– Трогал уже. Перестань щекотать меня. Далась тебе эта родинка.
– Слушай, – вдруг оживилась Гелия. – А ведь это значит, что и у пирофилакса такая должна быть. Взялась ведь она у нас откуда-то? Вот мужчина, которого невозможно представить голым. Как только он детей делает? – Она фыркнула. – Наверно, стоит, завернутый в тогу. Женщину подвозят к нему на тележке, в предписанной инструкцией позе. Великий человек отложит секретный документ, исполнит свое дело и говорит: «Достаточно. Увезите».
– Прекрати! – рассердился он. – Я чту свою мать и не хочу слушать такое.
– А я свою не помню. Никогда не видела.
Наконец болтунья замолчала. Правда, ненадолго.
Задумчиво произнесла:
– Ты странный. Первый раз с таким спала. Обнимаю тебя, а ты будто не здесь. Где ты был?
Во время любви Дамианос воображал, что его ласкает Белая Дева. Никогда прежде себе такого не позволял. Теперь стыдился.
– Ты лучшая из женщин, кого я знаю, – сказал он вместо ответа. И уточнил: – На Земле.
Она польщенно рассмеялась.
– Знаю. По этой дисциплине я была лучшей в классе.
– Вас в Гимназионе обучают и этому? – заинтересовался он.
– А ты как думал? Без этого «инструментом» как следует не овладеешь.
– И что же в любовной науке главное?
– Две вещи. Внимательное наблюдение и холодная голова.
– Ты не была холодной, – усмехнулся Дамианос. – Твое истошное мяуканье, я думаю, распалило всю команду.
Гелия царапнула его ногтями и издала точно такой же звук, как во время любовных утех – страстный, кошачий, волнующий.
– Этому нас тоже учат. Но тебя обманывать я не хочу. Я не испытываю наслаждения. Во время учебы нас за это наказывали. Это вредно и опасно для женщины-аминтеса.
– Тебе не было приятно? Совсем? – поразился он.
– Мне было приятно, что тебе хорошо, – ответила Гелия, подумав. И покачала головой. – Удивительно. Такое со мной впервые. Пожалуй, я буду ждать следующего раза с удовольствием.
– Спасибо, но следующего раза не будет. – Он сел на скамье. Пора было возвращаться к прерванной работе. – В жизни и так много печального, а любовь без наслаждения, с холодной головой – это совсем грустно.
– Ты меня жалеешь, – догадалась Гелия. – Зря. Женщина, чей дух свободен от любви, свободнее всех на свете.
– Своих детей ты тоже любить не будешь?
– Ни у кого из нас не может быть детей. Они мешают службе.
– …Скоро мы приплывем в Кыев, – сказал Дамианос, чтобы закончить длинный и ненужный разговор.
«Так что больше все равно ничего не будет», – означали эти слова.
Гелия кивнула.
