Богдан Сушинский
Лавровый венок для смертника

18

Едва добравшись до своего кабинета, Согред тотчас же вызвал Стива Коллина. Тот вошел, с трудом переставляя негнущиеся ноги и приглушенно постанывая после каждого шага. Рак желудка, в соединении с прогрессирующим циррозом печени, – такое способен вынести не каждый. Каким образом Коллин все еще удерживался на плаву, этого уже не могли понять ни его лечащий врач, ни отрекшийся от него ангел-спаситель. Истощенное пергаментное лицо, глубоко запавшие в коричневые воронки глаза, дрожащие руки… Каждый день Стив напичкивался лекарствами, однако проку от них становилось все меньше.

– Садись, Коллин, – как всегда, сухо и деловито молвил начальник тюрьмы. – До пятницы осталось три дня. Ты уверен, что продержишься?

– Уверен. Как и мой врач.

– Мерилд всегда уверен только в том, во что давно уверовал его пациент, – саркастически ухмыльнулся Согред. – Завтра на рассвете «Странник морей» берет курс на континент. У тебя есть возможность уйти на его борту. – Согред выжидающе уставился на своего заместителя. – Но приказ о твоем выходе в отставку будет издан лишь в пятницу. Взвесь: ты ничего не потеряешь.

– Что мне там делать, на материке? Свалиться на плечи семьи, в которой меня давным-давно никто не ждет и в которой никто не пожелает оплачивать мое умирание? – Пальцами Коллин пробежал по краешку стола, словно по клавишам рояля, и виновато взглянул на шефа. – Извини, Согред, но мне там уже действительно нечего делать. Со мной все кончено.

Согред помолчал, покряхтел, отрешенно глядя куда-то в сторону, и, наконец, выдавил из себя:

– Трудно соглашаться с этим, но ты прав. Сегодня утром я беседовал с Мерилдом. Он, конечно, не академик и не онкологическое светило. Тем не менее его познаний вполне достаточно, чтобы разобраться в твоих снимках, анализах и симптомах.

– Чтобы разобраться в них, мне уже не нужен никакой врач.

– Устроить тебя в госпиталь?

– Мне только недавно сделали операцию.

– Помню, – поморщился Согред. – Дошел слух, что она оказалась… более или менее успешной. – Он вздохнул и развел руками.

– К тому же значительную часть денег я отправлял на материк, оплачивая лечение дочери. Да еще и помогал матери.

– Одна из лучших лечебниц США. Для дочери, которую ты и в глаза не видел, это неплохо, – согласно кивал в такт каждому слову Согред. Эти познания он почерпнул из рассказов самого Коллина, однако обреченному всякий раз приятно было слышать о том, что шеф помнит, как много он сделал для своей единственной дочери. – Жаль, что все кончилось ее гибелью.

Коллин недоверчиво покряхтел, давая понять, что ему не хотелось бы возвращаться к этой трагедии.

– Почему ты вдруг заговорил о моей отставке, Рой? – На материке Коллин работал надзирателем в той же тюрьме, заместителем начальника которой являлся Согред. Они никогда не слыли друзьями, но доверяли друг другу и оказывали различные услуги. Вот почему на остров Согред перетащил его с резким повышением в должности, зная, что получает на новом месте верного ему человека. И не ошибся: все эти годы Коллин оставался преданным ему, как бездомный, невесть откуда прибившийся пес. – Нет, в самом деле, почему вдруг? – встревожено повторил Коллин, хотя тревожиться по таким пустякам уже не имело смысла.

– Ты по-прежнему намерен «предать себя океану»?

– По обычаю обитателей Последнего Пристанища, – виновато как-то ухмыльнулся Коллин. – Я долго думал. По-моему, это достойнейшая из смертей, которую способен выбрать человек, выросший в семье рыбака и пять лет прослуживший на военном флоте. Думаю, что барахтаться буду недолго. Ты же знаешь, что я панически боюсь воды.

Согред несколько раз прошелся взад-вперед по кабинету и, остановившись в дальнем углу, сунул руки в карманы брюк с такой решительностью, словно намеревался выхватить из них по пистолету.

– Я помогу тебе, Стив. Я знаю одного человека, у которого дома хранится небольшое взрывное устройство. Когда-то он чуть было не угодил за одно дельце в наш тюремный «Рейдер-отель», но я спас его. Уверен, что этим своим сюрпризом он пожертвует. Минируешь лодку, на которой ты намерен будешь «предать себя океану», после чего – взрыв, мгновение… И все кончено. Если только ты одобришь такое решение.

– Я всегда считал тебя своим покровителем, Согред. С того самого дня, когда ты занял мне денег и этим тоже спас, иначе, из-за томившего меня долга, паршивый мексикашка из Сент-Сиодадо натравил бы на меня своих дружков.

– Она, взрывчатка то есть, сработает неожиданно. Я не хочу, чтобы ты мучился. Видит Бог, ты и так достаточно настрадался.

– Иногда мне кажется, что Бог уже ничего не способен видеть. Особенно, всего того, что касается меня.

Согред не стал разуверять его. Достав чековую книжку, он выписал чек и протянул его Коллину.

Тот взглянул на написанную там сумму, потом, почти с ужасом, на шефа, и дрожащей рукой уложил бумажку на лежащий перед Согредом старинный письменный прибор.

– Я этого не приму.

– Не становись в позу, Стив. Сегодня же ты передашь его с помощью кого-либо из экипажа на материк. Для матери.

– Я не могу принять такого подарка. Это не в моих правилах.

– Разве я когда-нибудь страдал от излишней щедрости? – вновь пододвинул чек поближе к Коллину.

– Тогда, как понять?.. Чем могу быть полезен?

– Возможно, мне придется попросить тебя об одной услуге.

– Меня – об услуге? Издеваешься, Рой? – желчно и в то же время растерянно улыбнулся Коллин. – Издеваешься…

– Я свои условия выдвинул и финансово подкрепил, – еще жестче молвил Согред, возвращаясь в свое кресло. – Слово за тобой.

– Что я должен сказать?

– Что окажешь мне небольшую услугу, если таковая мне понадобится, резко подался к нему через стол Согред. – Каковой бы она ни была.

Коллин опустил глаза, затем так же покорно опустил голову. Однако на сей раз отодвигать чек не решился.

– Надеюсь, эта услуга не будет граничить с преступлением?

Вместо ответа Согред зло осклабился. Ему не понятны были терзания человека, который никакому земному суду уже неподсуден.

– Ладно, Рой, сделаю все, о чем попросишь. Потому что это попросишь ты. – Он сунул чек в бумажник и поднялся, намереваясь уйти.

– Первая просьба последует немедленно, – остановил его начальник тюрьмы. – Ты сейчас же приведешь ко мне Томаса Шеффилда.

– Смертника?! – несказанно удивился Стив.

– Все мы смертники, Коллин. И я конечно же помню, что это строго запрещено инструкцией. Но ведь ты делаешь это по приказу начальника тюрьмы, не правда ли? – Коллин кивнул и, болезненно поморщившись, вцепился костлявыми пальцами в живот.

– Зачем он тебе понадобился? – проговорил сквозь стон. – Сходи к нему – и все будет в пределах закона.

– Ты слышал мою просьбу, Стив.

– Как знаешь. Приму лекарство – и сразу же приведу.

– Не афишируя это и не привлекая излишнего внимания. Охраннику объясни, что ведешь его к врачу.

– Не пойму, что ты задумал, Согред, но, ей-богу, мне не хотелось бы, чтобы ты влезал во все это тюремное дерьмо. Даже если речь идет о жизни твоего кумира, писателя Шеффилда.

– Как только отведешь его назад, в камеру, поторопись с чеком на «Странник морей», – прозрачно напомнил ему о договоре начальник тюрьмы.

19

Когда дверь камеры каземата открылась, Шеффилд поднялся с лежака и уставился на Коллина.

– Это еще не казнь, – небрежно обронил заместитель начальника тюрьмы, остановившись в проеме. – Как и везде, у нас это делают на рассвете.

– Дурацкая традиция.

– По-моему, в вашем романе «Казнь через повешение» процедура сия описана достаточно профессионально.

– Не упоминайте о моих книгах, мистер Коллин, – проскрипел зубами узник. – Сейчас это неуместно.

– Оскорблений вы побаиваетесь больше, нежели жертвы побаивались уготованной вами смерти. – Коллин терпеть не мог писателя-убийцу и никогда не скрывал этого. Самый отпетый уголовник-рецидивист выглядел, в его представлении, куда более человечным, нежели этот, некогда холеный чистоплюйчик.

– Я попросил бы вас, мистер Коллин!.. Ни в одном из убийств, которые мне приписывают, вины моей нет.

– Перед вами – не судья, – устало молвил Коллин. – К вашему счастью.

Несколько секунд узник и тюремщик смотрели друг другу в глаза, и взгляды их были преисполнены неистребимой и бессмысленной ненавистью, которой они не знали, как распорядиться.

– И что же произошло бы, если бы судьей оказались вы? – неожиданно взъярился Шеффилд, угрожающе надвигаясь на заместителя начальника тюрьмы. – Придумали бы нечто пострашнее смертной казни? Заменили электрический стул четвертованием? Нет, возжелали бы еще чего-либо похлеще?

– Весьма сожалею, что не вправе сделать этого, – процедил Коллин. Электрический стул – слишком интеллигентный способ. Сержант! – обратился к стоявшему за дверью охраннику. – Наручники!

Шеффилд покорно подставил заметно исхудавшие, трясущиеся руки под «кольца неволи», проглотил собственную ухмылку и вновь затравленно взглянул на Коллина. Широкоплечий, поджарый, в черном жилете, черных брюках и белой, пусть даже не первой свежести, рубашке, он все еще хотел казаться аристократом. Не был бы Том смертником, его давно заставили бы переодеться в «тюремный смокинг», но от Шеффилда этого потребуют лишь перед выводом на казнь. К тому же на Рейдере, этом острове смертников, уже давно не придерживались многих условностей, без которых никак не обходились в континентальных тюрьмах.

Коллин скользнул презрительно-недовольным взглядом по узнику. Ни тюремная желтизна, ни камерный тлен смертника так по-настоящему и не коснулись его. Возможно, потому, что до самого суда Шеффилду не верилось, что присяжные могут признать его виновным. Точно так же теперь ему не верилось, что его не помилуют. Слишком уж, как убежден был сам Шеффилд, он популярен в стране.

Вспомнив об этом, Коллин мстительно рассмеялся, сохранив, однако, абсолютно невозмутимое выражение лица. Шеффилд пока что не знал того, что было известно ему, – сегодня утром начальнику тюрьмы по секрету сообщили из прокуратуры, что в помиловании писателю-убийце отказано. Письменное сообщение об этом будет доставлено, по всей вероятности, завтра, пограничным катером, услугами которого давно пользовались полиция и тюремная администрация. День казни тоже был определен: следующая пятница. «И если Шеффилд рассчитывает, что экзекуция будет происходить при толпе журналистов и стае телекамер, – он непростительно ошибается, – молвил себе Коллин. – На Рейдере это не принято. Здесь убивают, как на бойне».

Единственное, чего не мог понять Коллин: зачем начальнику тюрьмы понадобилось вызывать обреченного к себе? Неужели Рой Согред настолько благоволит к живому классику – ко все еще живому, уточнил Стив, что решится сообщить ему о дне казни сегодня, в нарушение инструкции? Но на кой черт это понадобилось? Чтобы позволить Шеффилду в течение недели написать свой последний детектив? Что-то вроде исповеди перед эшафотом? Или подскажет, как бежать?

Коллин хрипло прорычал, причем не мысленно, а вслух, как делал всегда, когда решительно не соглашался с самим собой. Согред никогда не пойдет на это! Хотя он и отрекся от пишущей машинки, но Шеффилду продолжает завидовать до сих пор. Как, очевидно, любой из их литературной братии.

– Идите вперед, Шеффилд.

– Так все же, куда меня?..

– Я ведь сказал: это еще не казнь.

– Может, вам известна и дата казни? – задержался Шеффилд уже в двери, когда сержант взял его за предплечье. Вопрос был явно провокационным, однако Шеффилд не первый, кто задавал его Коллину в этой тюрьме.

– Порядок известен: вас казнят сразу же, как только будет отказано в помиловании.

Обычно в таких случаях Коллин добавлял: «Чего, будем надеяться, не произойдет», однако на сей раз любезничать подобным образом не стал.

20

– Сразу же хочу предупредить вас, мистер Шеффилд, что ничего такого, душеспасительного, сообщить вам не смогу.

Смертник сидел в кресле у стены и угрюмо, исподлобья, изучал начальника тюрьмы. Эллин как-то сказала ему, что в свое время Рой Согред начинал как писатель и что его рассказы даже появлялись в «Западном побережье», однако ни оптимизма, ни уважения к нему со стороны Шеффилда это сообщение не прибавило. Наоборот, узник был уверен, что несостоявшийся собрат по перу не сможет простить взлета его известности, а потому постарается всячески досаждать.

– Вряд ли вы пригласили меня только для того, чтобы поведать эту сногсшибательную новость. Значит, последует еще что-то?

– Официально вам сообщат об этом завтра утром. Но уже сегодня, конфиденциально, могу уведомить, что в помиловании вам отказано. – Произнося это, Согред смотрел не на узника, а на лежащий в выдвинутом ящике стола пистолет, словно собирался привести приговор в исполнение немедленно. – Вам, Том Шеффилд, отказано в помиловании, и это – суровая реальность, от которой никому из нас не уйти.

Только сейчас он взглянул на смертника, и был немало удивлен, заметив, что сквозь смертельную бледность его лица все же кое-как пробивается улыбка – неестественная, больше смахивающая на гримасу, тем не менее…

– Вы сказали «никому из нас»? Но при чем здесь вы, несостоявшийся «бессмертный»? – нашел в себе смертник мужество съязвить. – Лично вам никогда не познать ни славы, ни бесславия. Даже палач вами побрезгует, и вы уйдете из мира сего такой же кучей червивого дерьма, каковой появились в нем.

– Выскажи вы все это начальнику любой другой тюрьмы, охранники долго и старательно массажировали бы вам ребра, почки и все прочие органы, а затем позволили двое-трое суток отдохнуть в карцере, – невозмутимо парировал Согред. – Но перед вами – единственный из этой начальственной братии, который не желает доводить встречу до подобного исхода. Что же касается отказа в помиловании, то вы должны были подготовить себя к этому. Увы, титулованного, окуренного славой смертника помиловать порой куда труднее, нежели безвестного убийцу, к которому общественное мнение и пресса безразличны.

– Когда меня казнят? – спросил обреченный, каждое слово произнося по слогам; так ему легче было справиться с волнением.

– В один из ближайших дней. Точной даты вам лучше не знать.

– В ближайшую пятницу?

– Не исключено.

Шеффилд нервно подергал плечами, словно намерен был освободиться от наручников. Согред мельком взглянул на пистолет, затем на дверь, за которой стоял Коллин. Охранника Согред отослал, но Коллина попросил остаться. От смертника можно ожидать чего угодно, поэтому лучше подстраховаться с помощью хоть какого-то свидетеля.

– Уже… в эту? – едва слышно уточнил Шеффилд, и огромный багровый лоб его покрылся липкой бледностью, голос стал сиплым и срывающимся.

– Опытным адвокатам иногда удается растянуть ожидание казни на несколько месяцев. Бывает, что приговоренного не казнят по каким-то иным причинам, и пытка ожидания длится столь долго и мучительно, что смертники начинают молить о казни с большим упорством, чем до этого – о помиловании.

Шеффилд молчал, глядя на начальника тюрьмы с полубезумной ненавистью. Вряд ли в эти минуты он пытался уловить смысл и логику своей беседы с Согредом. Тюремщику даже показалось, что писатель-убийца находится в состоянии, близком к прострации.

«Лучше спроси, как бы чувствовал себя в подобной ситуации ты сам, – подумалось Рою. – Он-то еще держится. Тебя бы на это не хватило».

– Вы в состоянии взять себя в руки, мистер Шеффилд?

– В состоянии, – безропотно подтвердил смертник.

– Прежде, чем мы продолжим разговор, внимательно прочтите этот небольшой сценарий.

– Какой еще сценарий?! – окрысился Шеффилд.

– Очень похожий на те, по которым вы создавали свои романы. Да не тушуйтесь! Теперь-то вам уже бояться нечего. Коллин!

– Да, сэр, – появился в двери заместитель начальника тюрьмы.

– Снимите с осужденного наручники.

– Но, сэр…

– Он дал слово чести, что не воспользуется нашей благосклонностью. К тому же мы с вами вооружены.

– Это верно, Коллин. Можете не опасаться, – взволнованно подтвердил Шеффилд, потянувшись взглядом к исписанным таким знакомым ему почерком Эллин Грей листам.

Пока он читал, Согред внимательно следил за выражением его прыщеватого, усеянного шрамами от старых фурункулов лица – с широким мясистым носом, тонкими шершавыми губами и узким, заостренным, словно бы созданным для эспаньолки, подбородком. Аристократизм его одежды никак не гармонировал с плебейским строением некрасивого, почти отталкивающего лица.

«Как только Эллин могла влюбиться в этого урода? – спросил он себя. – Но тотчас же ответил: – забываешь о магии писательского имени».

– Может быть, объясните, что сие означает? – наконец, оторвался Том от сценария.

– Сюжет вашего будущего рассказа. Который будет представлен на конкурс, вначале на лучший детективный рассказ Фриленда, а затем – и континента.

– Под вашим именем, – оскалил крепкие, но уже покрытые желтизной неухоженности зубы Шеффилд.

– Естественно. А вы бы желали под своим? Так ведь жюри не решится дать премию убийце.

– Хорошенькая история, – коротко, зло рассмеялся Том, забыв на время о предстоящей казни. – Это следует понимать так, что, воспользовавшись моим талантом, вы хотите войти в литературу?

– Не будем сейчас о таланте. Философы так и не пришли к единому мнению по поводу определения этого термина. Воспользуемся выражением: «добротно, профессионально написанного рассказа».

– Зато суть моего вопроса предельно ясна и остается той же.

– Единственное, что я вам обещаю, – рассказ будет основательно переделан. В нем ничего не останется от стиля и манеры Тома Шеффилда. Я позаимствую лишь фабулу. Баснописцы, насколько мне известно, только тем и занимаются, что великодушно сдирают друг у друга фабулы басен и побасенок. И ничего.

– Хотите, чтобы я швырнул вам все это в лицо?! – побагровел Шеффилд. – Вы этого добиваетесь?

Согред остался невозмутимым. Налив себе пепси, другой стакан, предназначенный для собеседника, он оставил сухим. Заметив это, Шеффилд жадно взглотнул запекшийся комок слюны.

– На вашем месте я бы поинтересовался, что взамен, – смаковал напиток начальник тюрьмы.

– И что же… взамен? – спросил Шеффилд таким тоном, словно увидел перед собой нищего, который решил одарить своим, тоже нищенским, подаянием.

– Свобода, Шеффилд. Жизнь, свобода… Это ваш гонорар, ваша премия, ваш лавровый венок лучшего детективиста континента, пусть даже и не названного по имени. Что вас не устраивает в моих условиях, Шеффилд?

Смертник смотрел на него с широко раскрытыми глазами и ртом.

– Брось, Согред. Тебе нужен только мой рассказ. Ты и пальцем не пошевелишь, чтобы вытащить меня отсюда. Да это и невозможно.

– Вы забываете о своем адвокате, Эллин Грей. Она не даст мне воспользоваться плодами вашего труда, пока не выполню условий соглашения. Вот адресованное вам письмо. – На листике, который он извлек из ящика стола, было всего несколько фраз: «Согласись, Том. У тебя нет выбора. Остальное беру на себя. Эллин».

Ей-то вы все еще верите? – спросил Согред, не давая Шеффилду опомниться.

– Не больше, чем вам.

– Не может быть. Это исключено.

– Может. С некоторых пор.

– В таком случае, отправляйтесь в камеру смертников и ждите казни. Все. Коллин, в наручники этого заключенного!

– Постой, Рой, постой! – занервничал Шеффилд, увидев на пороге заместителя начальника тюрьмы. – Мы ведь еще не договорили. Не нашли общего языка.

– Поскольку я не прокурор.

– Я действительно отнесся к твоему предложению скептически. – Он оглянулся на Коллина, не решаясь продолжать разговор при нем.

Едва заметным движением руки Согред вновь выставил своего заместителя за дверь.

– Более чем скептически, мистер Шеффилд.

– Но как это может произойти? И почему вы решаетесь на этот шаг? Ради премии? Ради однодневной славы?

Согред тяжело выдохнул, будто с трудом вырывался из глубины моря, и красноречиво развел руками.

– Я не пастор, Шеффилд, и не требую раскаяний. Единственное, чего я добиваюсь, – чтобы вы уяснили для себя ситуацию.

– Вот я и пытаюсь уяснить: каким образом вы сможете вытащить меня отсюда? – почти до шепота притишил он голос.

– Мне показалось, что вы невнимательно прочли сценарий Эллин Грей.

– Что? Таким вот образом?! – постучал он указательным пальцем по листам. – Да здесь, в «Рейдер-Форте», это в принципе невозможно! В рассказе или в романе подобный сюжет вы еще кое-как слепите. Но не в реальной жизни.

– Вы, как всегда, неправы.

– Почему «как всегда»?

– Как всегда! – тоже по складам подтвердил Согред. – Но именно здесь, в крепости, это вполне возможно. Если к тому же учесть, что в благополучном исходе заинтересованы сразу три человека: начальник тюрьмы, его заместитель и адвокат смертника.

– Ему-то все это зачем? – кивнул в сторону двери.

– Вас это не касается, заключенный Шеффилд. Не лезьте не в свое дело.

– Понял, – прикрылся ладонями Том. – Пардон. Меня это действительно не касается. Но этот сценарий… – вновь врезался ногтем в лист бумаги – он что… действительно годен к «постановке на сцене бытия»?

– Режиссер, исполнители главных ролей, даже осветители… – все на месте. Задержка только за вами.

Шеффилд нервно постучал кулаками по столу и оглянулся.

«Он уже весь поглощен надеждой, – понял Согред. – С этой минуты он подвластен только ей. „Четвертование надеждой“ – так это должно именоваться в криминальной психологии».

– Трех суток для создания рассказа вам хватит?

– В былые времена хватало бы и двух дней.

– Я спрашиваю: для этого рассказа трое суток вам хватит?

– Вполне. Неужели идиот, который должен заменить меня, решится на такой шаг?

– Вы должны молиться на этого человека.

– Прежде, чем подставлю его палачу, – зло ухмыльнулся Шеффилд.

– Да вы, оказывается, щепетильны. Вот уж не думал.

– Мы опять отвлеклись, – понял свою ошибку смертник. – Как его зовут?

– Грюн. Грюн Эвард. Он – тоже писатель.

– Имя, в общем-то, знакомое. Как-то, мимоходом, виделись…

– Так вот, Эвард уже решился. Сегодня же напишите письма своему адвокату, прокурору и начальнику тюрьмы о том, что просите не откладывать казнь.

– Разве принято решение отложить ее?

– И никогда не будет принято. С вами никто не хочет иметь дело. Вы просите не откладывать казнь, во имя милосердия к вам. Уж не знаю, насколько подобные письма могут иметь реальную юридическую силу. Но, в любом случае, не помешают.

– Я напишу их сегодня же. Неужели этот Грюн Эвард решится? Не могу поверить.

– От вас этого и не требуется, Шеффилд. Кто вы теперь такой: «верю – не верю»? Стопку бумаги и ручку вам принесет мистер Коллин. Отрешитесь от всего. Сосредоточьтесь только на рассказе. Пишите его, как пишут последнее в своей жизни произведение.

– В моем положении в этом не так уж и трудно убедить себя, мистер Согред. Поверьте мне.