Бертрис Смолл
Гарем, или Пленница султана
Мария украдкой протянула руку, чтобы взять вертел. Сжав оружие, она вскочила на ноги и бросилась в бой, ранив удивленного татарина – он такого не ожидал. Впрочем, негодяй тут же обезоружил девушку.
– Убийца! – закричала она.
Схватив Марию, он впился в ее губы отвратительным слюнявым ртом, а затем ударом ноги повалил на землю, задирая ей юбки. Оседлав ее, татарин начал возиться с завязками своих штанов, другой рукой сжимая горло девушки. А она боролась отчаянно, чувствуя, что задыхается.
Внезапно послышался крик:
– Ешукай, остановись!
Пальцы на ее горле разжались, и теперь Мария жадно хватала ртом воздух. Огромного татарина тут же оттащили в сторону, а ее рывком подняли на ноги. И Мария увидела перед собой высокого татарского воина, сидевшего на коне.
– Ешукай, ты болван! – закричал татарин. – Разве не видишь, что эта девушка принесет нам целое состояние? Раскрой глаза! Это же невеста!
– Но Бату, почему мне нельзя ее взять?
Предводитель отряда спешился.
– Ты девственница? – спросил он у Марии.
Она не ответила, и предводитель, схватив ее за волосы, заглянул ей в лицо.
– Ты девственница?
– Да, – отозвалась девушка.
– И не развлекалась в горах до свадьбы?
– Сегодня мы с женихом встретились впервые.
– Принесите огня, – приказал предводитель. Ему подали факел, и он, приблизив его к лицу Марии, воскликнул: – Да это же настоящая красавица! – Обернувшись к своим соплеменникам, он рявкнул: – Эй вы, слушайте меня! Я убью каждого, кто посмеет хотя бы глянуть в ее сторону. В Дамаске мы выручим за нее целое состояние! Ах, какая красотка! Да еще и девственница! Забирайте детей и женщин, бездельники, и заприте их где-нибудь до утра. А на рассвете мы уходим.
Церковь была единственным строением, уцелевшим в деревне. Туда и загнали уцелевших, в том числе и Марию. Сначала, впрочем, забрали всех маленьких мальчиков.
– А зачем им мальчики? – спросила Мария у своей тети.
– Самых красивых оскопят, а потом продадут. Их обучат, чтобы сделать из них евнухов, – прошептала женщина онемевшими губами.
Вскоре почти все мальчики вернулись – напуганные, но невредимые. Не хватало только троих, и их матери стенали и рвали на себе волосы, слыша страшные детские крики за стенами церкви… Несколько минут спустя в церковь вошли трое татар – они притащили бесчувственных мальчиков; и женщинам надлежало теперь выхаживать изувеченных сыновей.
А на рассвете они отправились в Дамаск; татары ехали верхом, пленников же гнали в пешем строю. А один из оскопленных мальчиков умер ночью.
От пережитого ужаса Мария, казалось, лишилась и разума, и чувств. Ни с кем не разговаривая, она все шла и шла, глядя лишь себе под ноги. Рядом с Марией шла ее тетя, испепелявшая взглядом каждого татарина, оказывавшегося поблизости от них. Во время привалов она приносила племяннице еду, к которой та почти не притрагивалась, и согревала своим телом по ночам.
По мере того, как пышнотелая Мария превращалась в худышку, Бату злился все сильнее. Ведь если девушка умрет – он не получит денег! Забрав у какого-то крестьянина осла, разбойник велел ей ехать верхом, чтобы беречь силы. Тщетно выбирал он самые лакомые угощения – свежие спелые персики, хрустящих зажаренных голубей, вино и свежевыпеченный хлеб – ничто не могло соблазнить пленницу. В конце концов он пригрозил убить ее тетку, если Мария не начнет есть. Тогда она стала принимать пищу, но ее молодое тело все равно оставалось худым и словно иссохшим. Чудесные волосы свалялись, а яркие глаза погасли.
Когда же они прибыли в Дамаск, Мария впервые после пленения проявила хоть какие-то эмоции – она рыдала, когда ее разлучили с тетей, которую вместе с остальными погнали на невольничий базар, один из многих в этом городе.
А Марию Бату отвел в баню, где девушку по его приказу отмыли, затем помассировали, умастили ароматными мазями и заплели волосы в косы. После чего переодели в новую одежду и отправили к работорговцу, который промышлял на закрытых торгах. Но ни баня, ни новая одежда не могли скрыть ее жалкого состояния.
– Нет, – отрезал продавец живого товара. – Девственница она или нет – я не стану ее покупать.
– Послушай, – настаивал Бату, – видел бы ты ее, когда она только попала к нам в плен! Красивая, пышная, а волосы – как серебро! А уж глаза!.. Где еще ты увидишь такие глаза? Бирюза, да и только!
– Бату, друг мой, – терпеливо втолковывал ему работорговец, – может быть, раньше она и была такой, как ты рассказываешь, но сейчас – нет. Просто мешок костей! Она тает, потому что сердце ее разбито. Уж я-то повидал таких! Она не протянет и месяца. Я не стану позорить себя и обижать моих уважаемых покупателей, предлагая столь жалкий товар. Веди ее на городской базар вместе с остальными – может, и выручишь за нее несколько динаров.
Скрипнув зубами, татарин покинул дом купца и потащил Марию на городской базар. Она оказалась там как раз вовремя и увидела, как ее тетю купил богатый добродушный на вид крестьянин, которому понадобилась женщина в доме, чтобы ухаживала за выводком оставшихся без матери детей. Мария даже улыбнулась про себя. Она хорошо знала свою родственницу, поэтому почти не сомневалась: и года не пройдет, как бедняге придется жениться на ее тетушке.
Мало-помалу Бату распродал всех пленников, и оставалась только Мария. Распорядитель аукциона лез из кожи вон, но печальная, обессилевшая девушка никому не приглянулась. Бату в гневе уже собирался ее побить, но тут из толпы раздался повелительный голос:
– Стой!
Обернувшись, все увидели высокого, изысканно одетого господина, направлявшегося к помосту.
– Что ты хочешь за девушку? – спросил он.
Бату же словно онемел от изумления.
– Ну, мой татарский друг, ты, разумеется, назначил за нее цену? – осведомился высокий господин.
– Сотня золотых динаров, – не очень-то уверенно ответил татарин.
В толпе засмеялись, однако высокий господин начал извлекать золотые из своего весьма пухлого кошеля.
– Я дам тебе сто пятьдесят золотых, потому что знаю настоящую цену этой девушке. – Он высыпал монеты в ладони изумленного татарина, а затем вскочил на помост. Взяв ледяную ручку Марии в свою теплую ладонь, он улыбнулся и проговорил: – Дитя, меня зовут Хаджи-бей. Доверься мне, и я помогу тебе начать жить заново.
– Мои родные убиты. Зачем мне жить? – пробормотала девушка.
– Знаю, моя маленькая Фирузи. Боль твоя огромна, но будущее может быть блистательным, если ты сама этого захочешь. А теперь идем. Мы поедем в мой дом, и там я расскажу тебе кое-что…
Он помог Марии спуститься с помоста, усадил ее в большой паланкин, сел рядом и приказал носильщикам отправляться. Когда девушка оказалась в доме Хаджи-бея, он велел подать ей успокоительное питье, затем приступил к осторожным расспросам. Сначала она не хотела отвечать, но снадобье, которое Хаджи-бей велел подмешать в питье, вскоре возымело действие. Мария расслабилась и начала свое горестное повествование.
Сочувственно выслушав девушку, Хаджи-бей кивнул и проговорил:
– Да, дитя, история твоя весьма трагична. Но все то, что ты поведала мне, уже много раз случалось с другими. Итак, беда случилось, и тут уж ничего не поделаешь. – Он пристально взглянул ей в глаза и вновь заговорил: – Ты очень устала, маленькая Фирузи. И ты слишком много страдала. Теперь тебе нужно поспать, а когда проснешься, твоя боль начнет утихать. Ты вернешься к жизни. Нет, ты не забудешь о том, что произошло, но ты не будешь больше страдать.
Отяжелевшие веки девушки опустились, но она все же сумела ответить:
– Только если я буду отмщена! Бату и его разбойники убили мою семью! А тот, кого зовут Ешукай, – он убил моего жениха!
– Будет сделано, Фирузи.
– Как ты меня назвал? – спросила девушка, уже засыпая.
– Фирузи. Это означает «бирюза», и таков цвет твоих глаз. А теперь спи, дитя мое.
В следующее мгновение Мария погрузилась в сон.
– И я чувствовала себя прекрасно, когда проснулась! Вот так, дорогая Сира, я и очутилась здесь, – закончила рассказ Фирузи.
– А что сталось с Бату и его людьми? – спросила шотландка. – Неужели Хаджи-бей действительно приказал убить их?
– О да! Когда мы услышали о тебе и покинули Дамаск, чтобы плыть на Крит, я увидела их гниющие головы, насаженные на пики у главных ворот города – мы как раз проезжали мимо. Но я во время пути ни разу не заговаривала об этом. Помалкивал и Хаджи-бей.
– Так вы обо мне слышали? – удивилась Джанет.
– О, да, конечно. Все от Дамаска до Александрии слышали о знатной девственнице с рыжими волосами, которую продает Абдула бен Абдула! А какую цену заплатил за тебя Хаджи-бей!.. Мы с Зулейкой вдвоем не стоили и десятой доли тех денег, что заплатили за тебя.
– Я вряд ли могу почитать это за честь.
– А следовало бы, – с упреком в голосе заметила Зулейка.
– Не обращай на нее внимания! – рассмеялась Фирузи. – Она принцесса Пурпурный Нефрит, дочь императора Китая, но за нее торговались только погонщики верблюдов да грязные варвары-скотоводы. Жить бы ей в неволе в дырявом шатре, если бы ее не увидел Хаджи-бей. За те недели, что мы с ней прожили вместе, я узнала, что для китайцев сохранить гордость – первое дело, и она все еще терзается, потому что не может забыть, как ее предали…
– Если ты не против, Фирузи, я сама расскажу ей свою историю. – Зулейка поднялась с дивана в углу и с размаху плюхнулась на подушки возле Фирузи и Сиры. В отличие от своей светловолосой подруги, плакавшей, вспоминая прошлое, Зулейка было тверда, и ее голос ни разу не дрогнул.
Ей никогда не забыть того дня, который решил ее судьбу. Была весна, и она сидела у мраморного бассейна в саду своей матери, наблюдая, как золотые рыбки с развевающимися хвостами гонялись за лепестками цветов, осыпающимися прямо на зеркальную водную гладь.
Внезапно послышался нежный голосок невольницы Мэй Цзе.
– Госпожа, ваша благородная матушка призывает вас к себе!
– Сейчас же приду, – ответила девушка.
– Нет-нет! – воскликнула рабыня. – Сначала вам нужно переодеться. С ней Он!
– Мой брат-император?
– Да, госпожа.
Принцесса быстро прошла в свою комнату и с помощью невольницы надела платье белого шелка, расшитое пурпурными цветками сливы. Мэй Цзе расчесала ее длинные блестящие черные волосы, заплела их в две косы и уложила на висках кольцами, скрепив замысловатую прическу жемчужными заколками.
Взмахом руки отослав прочь служанку, она некоторое время стояла перед зеркалом, внимательно рассматривая собственное отражение. Из зеркальной глубины на нее смотрела высокая стройная девушка – кожа цвета желтоватой слоновой кости, черные глаза безупречного миндалевидного разреза, прекрасное лицо с высокими скулами, изящный носик и такие же изящные губки. Принцесса отлично понимала, как она красива. Отвернувшись от зеркала, она неспешным, исполненным достоинства шагом направилась в покои матери.
– Принцесса Пурпурный Нефрит! – нараспев объявил евнух.
Она грациозно опустилась на колени, коснувшись лбом пола.
– Встань, моя юная сестра!
Она поднялась, старательно держа глаза долу, избегая пристального взгляда молодого императора.
– Я устроил твой брак, – объявил он.
Она взглянула на мать, чье лицо казалось совершенно бесстрастным, лишь глаза предупреждали – молчи!
– Твоим супругом, – продолжал император, – станет шах Персии. Через три месяца ты покинешь дом и отправишься в его страну. С тобой поедут слуги и солдаты императорской охраны, как и приличествует принцессе династии Мин и дочери нашего покойного отца, достойнейшего Чэн Хуа. Когда ты достигнешь Персии, наши люди уйдут, передав тебя в руки охраны и слуг шаха. Ты можешь оставить при себе только свою невольницу Мэй Цзе.
– Благодарю, мой господин!
– Я сделал тебя владычицей Персии, сестра. Тебя, дочь наложницы!.. Неужели это все, что ты можешь сказать мне в благодарность?
– Ты тоже сын наложницы! К тому же – не столь благородной, как моя мать! – воскликнула девушка.
Хун Чи рассмеялся.
– Ты слишком горда, сестрица! Из тебя выйдет прекрасная супруга для шаха! Кроме того, ты будешь способствовать сближению Персии и Китая.
– Я благодарна за возможность служить моему господину и моей родине.
– Ха-ха, – фыркнул император. – Твой проницательный ум уже начинает понимать, как хорошо быть шахиней. Распуши свои павлиньи перышки, сестрица, и оставайся такой и дальше. Мне нравится твоя гордость. Не теряй ее никогда! А теперь, – обратился он к ее матери, – давайте пить чай.
Спустя три месяца роскошный караван принцессы Пурпурный Нефрит из династии Мин покинул Запретный Город в Пекине и направился на запад, к границам Персии. Стояла середина лета; и когда они проезжали через многочисленные китайские деревушки, крестьяне толпами собирались вдоль дороги, чтобы преподнести принцессе дыни, а также всевозможные овощи и фрукты нового урожая. Она принимала дары с величайшим достоинством, и люди, наперебой желавшие ей счастья, совершенно ее не интересовали.
Никаких чувств не испытывала она также и к своему суженому, персидскому шаху. Ни надежды, ни радостного предвкушения. Шах был значительно старше своей шестнадцатилетней невесты, но не имел жен. Зато у него имелась наложница по имени Шаннез, расставаться с которой он ни в коем случае не собирался. К несчастью, женщина оказалась бесплодной, а шах отчаянно желал обзавестись наследником. И еще он хотел отвести китайскую угрозу от своих границ. Потому и решил жениться на принцессе Пурпурный Нефрит.
Все это поведала ей мудрая мать, и она же советовала дочери непременно добиться любви и привязанности шаха, иначе не стать ей настоящей шахиней! Совершенно необязательно быть первой возлюбленной мужчины, главное – стать его последней любовью.
Императорский караван преодолел обширные пространства Китая и, переправившись на другую сторону варварских гор, подошел к границам Персии. Они двигались быстрее, чем предполагалось, поэтому начальник императорской гвардии сказал, что теперь надо разбить большой лагерь, чтобы как следует отдохнуть. Принцесса же была очень рада такой возможности. Ей действительно хотелось отдохнуть и подготовиться к встрече с шахом.
Через три дня они заметили приближение персов, и служанки принцессы поспешили к своей госпоже, чтобы нарядить ее в шелковые платья императорского желтого цвета. Вскоре громовой топот копыт возвестил о прибытии персидского отряда в их лагерь. Стоя в дверях своего шатра, принцесса увидела, что рядом с предводителем отряда скакала женщина. Не требовалось большого ума, чтобы догадаться, кто она такая.
– Проклятая Шаннез… – сквозь зубы прошипела китайская принцесса. – Он привез с собой эту женщину! Мэй Цзе, беги и узнай, который из них шах.
Девушка-рабыня повиновалась и через несколько минут вернулась с сообщением: оказалось, что шах не приехал, но будет встречать невесту в столице своей страны.
Принцесса Пурпурный Нефрит рассердилась, но ее злость сменилась яростью, когда в шатер внезапно ворвалась Шаннез в сопровождении персидского воина – предводителя отряда.
– Уберите отсюда эту женщину! – завизжала китаянка.
Слуги принцессы бросились выполнять приказ, однако Шаннез остановила их движением руки.
– Вижу, ее императорское высочество, Дочь Неба, уже слышала обо мне! – Шаннез рассмеялась, затем повернулась к воину. – Клянусь Аллахом, она очень красива! А вот если бы она выглядела овца-овцой, как обычно бывает с девицами королевских кровей, то я могла бы ее пожалеть и даже сделалась бы ее подругой!
– Даже овца не захочет дружить с такой невоспитанной сукой, как ты! – в ярости закричала принцесса. – Как ты смеешь врываться ко мне без приглашения?! На колени, женщина! Я – твоя госпожа!
– Вы говорите на нашем языке?… – изумилась Шаннез.
– На колени!
Воин подтолкнул наложницу шаха, и та с ворчанием опустилась перед китаянкой на колени.
– Я прошу прощения у вашего императорского высочества, однако слишком уж велико было мое желание приветствовать вас в Персии, и я…
Царственным движением руки принцесса Пурпурный Нефрит заставила женщину замолчать.
– Для тебя я – «ваше величество», непочтительная рабыня! – заявила принцесса.
– Только после того, как вы сочетаетесь браком с моим господином, – отрезала Шаннез.
И тут принцесса отвесила ей пощечину и прокричала:
– Не кажется ли тебе, что шах может избавиться от рабыни, если она ему не угодит?! А я обещаю: он будет тобой весьма недоволен!
– Ваше величество, в своей необдуманной горячности я действовала слишком поспешно, проявив грубость и высокомерие, – пробормотала Шаннез. – Простите меня, моя госпожа, и позвольте стать вашей подругой! Я сумею быть вам полезной…
Принцесса Пурпурный Нефрит смягчилась, но слова женщины ее нисколько не обманули.
– Сомневаюсь, госпожа Шаннез, что мы сможем когда-нибудь подружиться. Но, возможно, мы хотя бы не станем врагами. А теперь оставьте меня. Я хочу отдохнуть.
Персиянка удалилась. Но потом, отойдя подальше от шатра, она тихо проговорила:
– Нельзя допустить, чтобы эта сука стала нашей повелительницей. Она слишком гордится своей страной и будет скорее предана Китаю, чем Персии. Она принесет шаху наследника, а потом обратит и его, и всю нашу страну в вассалов Китая! Хасан, ты должен мне помочь, – добавила Шаннез, пристально глядя на начальника шахской гвардии.
Хасана нисколько не тронула патриотическая речь наложницы, но все же он решил, что в словах женщины была толика правды.
– Госпожа Шаннез, вы ведь не можете ее убить… А если даже такое случится, то правда все равно дойдет до императорского двора в Китае. И тогда на наших руках будет кровь новой войны!
– Я не собираюсь ее убивать. Принцесса Пурпурный Нефрит выйдет за шаха, – только это будет ненастоящая принцесса. Никто из наших людей китаянку не видел и не увидит, пока не настанет время уезжать. Завтра китайцы отправятся в обратный путь. Вы настоите на том, чтобы оставить тут наших лошадей еще на один день, а я одна останусь прислуживать принцессе. Наступит вечер, и я опою ее сонным зельем. Затем двое ваших слуг отвезут ее в Багдад, чтобы продать на невольничьем рынке. А принцессу заменит ее невольница Мэй Цзе.
– Но согласится ли невольница помогать нам?
– Конечно, если хочет жить долго и счастливо, – улыбнулась Шаннез. – И еще, Хасан, скажи своим людям, что я хочу, чтобы ее продали как девственницу. Они не должны ею пользоваться. Девственница стоит куда дороже. Чем больше за нее дадут, тем больше будет их доля. Пусть ее продадут на городском рынке для черни. Я сотру ее гордость в порошок!
– Но шах удивится, узнав, что у принцессы нет собственной рабыни-служанки. Ведь договор предусматривал, что она может оставить ее при себе… Что ж, скажу ему, что принцесса разгневалась на рабыню, которая проявила непочтительность, и сама продала ее, не желая тревожить шаха из-за таких пустяков.
На рассвете китайцы отбыли на родину, оставив принцессу Пурпурный Нефрит и Мэй Цзе на попечение персов. Шаннез настояла, чтобы они провели еще один день в тишине и покое, прежде чем пуститься в дальний путь. Уговаривая принцессу, наложница наигрывала ей на лютне приятные для слуха мелодии.
Наступила ночь, и любовница шаха предложила принцессе выпить чашу теплого козьего молока – сказала, что молоко поможет заснуть. К тому же, это любимое питье шаха. Принцесса Пурпурный Нефрит терпеть не могла козье молоко, но осушила чашу до дна… и тотчас же провалилась в глубокий сон. Уснула и Мэй Цзе, которой тоже позволили выпить молока.
Спустя несколько недель Хаджи-бей заглянул на невольничий рынок в Багдаде; впервые он уехал так далеко от дома в своих поисках, но уже испытывал разочарование. Посетив все известные невольничьи рынки в городе, он не нашел того, что искал. Конечно, там было много красивых девушек, – но искал-то он ту, что обладала сразу и красотой, и умом, и силой духа!
И вдруг краем глаза заметил на помосте девушку – обнаженную и грязную, присевшую на корточки и пытавшуюся прикрыть свою наготу длинными волосами. Хаджи-бей остановился, чтобы рассмотреть ее получше. В ответ на его пристальное внимание девушка бросила на него презрительный взгляд.
Хаджи-бей подал знак работорговцу и указал на девушку.
– Вот эта… Сколько она стоит? – спросил он.
Работорговец заставил девушку выпрямиться и проговорил:
– О, мой благородный господин, это редкий цветок из древней страны, что зовется Китай. – Схватив девушку за крепкую, грушевидной формы грудь, он воскликнул: – К тому же – девственница! Свежая и аппетитная!
– Хватит ее лапать, – буркнул Хаджи-бей. – Назови лучше цену. Сколько хочешь за нее?
– Пятьдесят золотых динаров. Я купил ее месяц назад у караванщиков и заплатил кругленькую сумму. Итак, пятьдесят золотых динаров, господин!
– Он купил меня три дня назад у двоих солдат, которые меня похитили, и дал им двадцать динаров, – сказала вдруг девушка.
Работорговец бросил на нее злобный взгляд.
– Тридцать динаров, – сказал Хаджи-бей, отсчитывая монеты и бросая их в протянутые ладони работорговца.
Спрятав деньги в складках одежды, работорговец толкнул девушку к Хаджи-бею.
– Ступай к своему хозяину!
И тут девушка вдруг резко развернулась и вцепилась ногтями в лицо работорговца.
– Не смей больше меня трогать, грязный негодяй!
Хаджи-бей обнял ее за плечи и ласково проговорил:
– Успокойся, дочь моя. Твои испытания подошли к концу. – Повернувшись к работорговцу, он добавил: – Отдай мне ее одежду. Она достаточно унижена, не следует ей идти обнаженной через весь город.
Работорговец сунул руку в сундук, стоявший тут же, на помосте, и извлек оттуда какие-то лохмотья.
– Вор! – закричала принцесса Пурпурный Нефрит. – Где мое шелковое платье?!
Хаджи-бей решительно оттолкнул работорговца и, снова подняв крышку сундука, быстро отыскал в нем желтое шелковое платье с белой вышивкой. Девушка выхватила платье из его рук и быстро надела. Хаджи-бей повел ее прочь, спросив на ходу:
– Как тебя зовут, дитя мое?
– Я принцесса Пурпурный Нефрит из Китая.
– Я буду называть тебя Зулейкой.
Девушка подняла голову и вопросительно посмотрела на него.
– Зулейка, – пояснил он, – была знаменитой принцессой-воительницей.
– А потом, – завершила свой рассказ Зулейка, – мы вернулись в Дамаск забрать Фирузи и, услышав о тебе, поспешили на Крит.
Джанет в изумлении смотрела на своих товарок.
– Вы уверены, что отсюда нельзя сбежать? – спросила она.
– Никоим образом, – ответила Фирузи. – Но почему ты так хочешь сбежать? Куда ты пойдешь? Домой тебе нельзя. Никто не поверит, что ты все еще невинна. Люди на улицах будут показывать на тебя пальцами, и ни один уважающий себя отец не позволит своему сыну взять тебя в жены. Ты состаришься, так и не познав любви. Возможно, тебе дадут кров. И, возможно, ты будешь… Будешь, например, нянчить детей своего брата. Ни служанка, ни уважаемый член семьи! А в доме султана Баязета нас ожидает роскошная жизнь. Может быть, мы найдем там любовь. Может, у нас даже будут дети! Так ты по-прежнему хочешь сбежать?
Джанет со вздохом покачала головой.
– Нет, наверное… – пробормотала она. – Пожалуй, ты права. Путь домой для нас отрезан. Я слышала, что женщины в гареме султана плетут интриги одна против другой, чтобы не лишиться его благосклонности. Каждую из нас оторвали от родных, и все мы познали горе и несчастье. Вместе мы будем сильнее. Если уж нам суждено остаться в рабстве, – давайте, по крайней мере, заключим союз. Договоримся, что будем поддерживать друг друга – что бы ни случилось. И тогда в один прекрасный день мы будем управлять не только гаремом, но и самим султаном.
Зулейка и Фирузи улыбнулись.
– Сира, дорогая, ребенок, который все еще живет в тебе, на рассвете исчезнет, – сказала Фирузи.
– Да, наверное… – кивнула Джанет. – Нет больше принцессы Пурпурный Нефрит из Китая, Марии Ростовой с Кавказа и леди Джанет Лесли из Шотландии. Все были наивными девочками. Вместо них теперь появились три женщины из дома султана Баязета – Зулейка, Фирузи и Сира. Так вы согласны заключить договор?
– Да, – ответила Фирузи, накрывая рукой руку Джанет.
– И я согласна, – ответила Зулейка, также протягивая руку.
Рассвет уже забрезжил над островом Крит, когда три девушки, утешившись в обществе друг друга, переоделись ко сну и легли.
Бросив последний взгляд на бухту Кандии, Джанет горестно вздохнула, отыскав глазами корабль, который уже направлялся в открытое море. На его мачте развевался флаг с золотым ястребом – флаг Сан-Лоренцо. Отвернувшись от окна, она снова легла на свою кушетку и вскоре уснула. И почти в тот же миг в другом конце комнаты отошла небольшая панель в стене, и стоявший там Хаджи-бей, словно обращаясь к самому себе, тихо произнес:
– Я сделал правильный выбор. Да благословенно имя Аллаха. Теперь империя спасена.
