Берк Джеймс
Дар топора
Когда климат ледникового периода вызвал переселение животных в более теплые районы, стало необходимо отслеживать их передвижение на постоянно увеличивавшихся территориях. Возникла понятная потребность обмениваться информацией с другими общинами. Брач-ные союзы между племенами закрепляли такие отношения. Вполне возможно, это стало причиной создания нового артефакта, появившегося примерно 20 тысяч лет назад. Это небольшая резная статуэтка, изображавшая женщину, названная «Венерой». Она встречается повсеместно по всей Южной Европе, на землях, протянувшихся от Западной Франции до Среднерусской равнины.
«Венера» имеет стандартную форму. По всей видимости, она служила опознавательным знаком при контактах с другими племенами. Однако более вероятно, что фигурки носили с собой женщины, получая их при заключении брака, чтобы напомнить своему новому племени о ее происхождении, и таким образом фигурка являлась гарантией прочных связей между племенами. Поскольку разделение усиливало языковые проблемы, эти артефакты-опознаватели помогали избежать непонимания, если одна группа охотников или торговцев встречала другую, обитающую далеко от них, и не всегда удавалось объясниться. Эти артефакты также давали возможность устанавливать межплеменные связи, несмотря на огромные расстояния, и тем самым позволяли сообществам расселяться на обширных территориях.
В то время мозг человека из этих кочующих, торгующих, заключающих браки племен анатомически был уже полностью таким, как у нас. Внутричерепные слепки, сделанные по останкам древних людей, свидетельствуют о внушительном усилении кровоснабжения мозга, а также о значительном увеличении размеров сильвиевых борозд, связанных с процессом речи. Участок Брока, существующий только в чрезвычайно сложном мозге современного человека и ассоциирующийся с речью, тоже обнаружен в этих черепах.
Примерно в то же время впервые появляется совершенно новая разновидность артефакта. Это еще один убедительный пример того, как Создатели топора преобразуют наше мышление. Новый инструмент должен был казаться нашим предкам исключительно волшебным, и поэтому крайне соблазнительно усмотреть в нем истоки мифа о волшебной палочке. Он, похоже, представляет собой первое преднамеренное использование устройства, которое послужит для расширения памяти. С его помощью можно хранить знания в записанном виде вне мозга или последовательности ритуала. Эти волшебные предметы современные археологи называют «жезлами», они были изготовлены из резной кости или оленьего рога. Несколько тысяч подобных артефактов сохранилось до наших дней. Они встречаются у большинства народов данного периода.
Все насечки на жезле сделаны особым движением инструмента. Часть из них – простые прямые черточки, другие – изогнутые, третьи похожи на точки. Эти отметки составляют расположенные по горизонтали группы. В отдельных случаях резчик переворачивал кость и продолжал ряд отметок на тыльной стороне, чтобы хватило места. Одно это свидетельствует о том, что подобная работа не являлась только искусством. Скорее всего, это были первые образцы информационных записей. Факт их существования говорит о высоком развитии их создателей. Когнитивные способности, необходимые для изготовления жезлов, требовали мозга, способного вмещать сложные визуальные и временные концепции, требующие и запоминания и узнавания. Это те же ментальные способности, которые позволяют современному человеку читать и писать. Таким образом, эти артефакты подтверждают наличие у человека 20 тысяч лет назад полностью развитого, идентичного современному мозга. Однако представления об окружающем мире еще очень сильно отличались от наших.
Эти жезлы из кости позволяют представить жизнь, полную волшебных символов, вроде статуэток «Венеры», ритуалов, связанных с наскальной живописью и загробной жизнью. Записи на жезлах говорят о сложной культуре, включавшей разукрашенные орудия, выкрашенные красной охрой амулеты, индивидуальную раскраску, ритуальные предметы и образы, погребальные ритуалы, предусматривающие использование специально подготовленных предметов с букетами цветов и антропоморфными изображениями, вроде уже упоминавшегося человека-оленя. Члены этих общин были теперь очень далеки от неуклюжих, обезьяноподобных пещерных жителей, какими до недавнего времени – еще несколько десятилетий назад – рисовали их в своем воображении археологи.
Первая разгадка особого предназначения жезлов заключается в том, что их находят практически повсеместно в южных широтах и в Средиземноморье, особенно на территории Франции, Италии и Испании. Когда ледник начал медленно отступать, в эти районы вместе с изменением климата вернулась растительность, увеличилось разнообразие дичи и у людей появилась возможность пользоваться и тем и другим. Вторая разгадка кроется в том, что регулярность и повторение комбинаций отметин на жезлах указывает на некую периодичность.
С течением времени количество резных костей стало резко возрастать и комбинации насечек начинают включать изображения животных и растений. На жезле из грота Монгодье (резной олений рог, изготовленный примерно 17 тысяч лет назад) имеются изображения тюленей и рыб, хотя местечко Монгодье находится на территории современной Франции почти в 200 километрах от берега моря. Рассмотрение рисунков под микроскопом позволяет понять, в чем тут дело. Форма челюсти лосося говорит о том, что рыба изображена во время нереста. На этом жезле есть также изображения змееподобных существ, которые могли представлять собой местную разновидность змей, выходящих из зимней спячки одновременно с нерестом лосося. Распускающийся весенний цветок на том же жезле объясняет, почему резчик изображал тюленей и лососей так далеко от моря. Весной, когда начинается нерест, рыбы поднимаются вверх по реке, удаляясь на большое расстояние от морского побережья, и охотящиеся на них тюлени следуют за ними. Оба этих вида являлись пищей древних людей, и рисунки на жезле позволяли предсказать точное время их появления.
Более поздняя резная кость, найденная в Куэрто-де-ла-Мина на северо-западе Испании, развивает эту тему. На обеих сторонах можно увидеть целую серию рисунков, изображающих животных и растения, которые появляются в сезонной последовательности с марта по октябрь.
Самый необычный образец – это французская кость «Ля Марш», возраст которой составляет 13 тысяч лет. Она была найдена вместе с целым комплектом украшенных орудий, амулетов и библиотеки камней с изображениями людей и животных. Кроме фигуры жеребой кобылы на кости есть несколько комбинаций насечек – в виде групп и подгрупп, каждая из которых сделана отдельными инструментами.
При сравнении с астрономической моделью становится ясно, что на этом жезле содержатся записи лунного календаря, состоящие ровно из шестидесяти значков. Подгруппы значков начинаются с точек обычных фаз луны, наблюдаемых в средних широтах Европы. Весь этот календарь с поразительной точностью охватывает срок в семь с половиной месяцев. Вся последовательность, похоже, начинается с мартовских оттепелей и продолжается до первых ноябрьских морозов, то есть того периода, когда охотники могли жить вне пещер.
Эти удивительные жезлы свидетельствуют о способности оперировать абстракциями и символами. Они также говорят о высокоразвитом умении наблюдать и записывать небесные явления. Но прежде всего они иллюстрируют то, как инструменты, способствующие усложнению жизни, меняли способ мышления. Кроме того, использование календарей для организации охоты указывает на умение осуществлять стратегическое планирование на целый год и доступно объяснять такие планы соплеменникам. Но главное, способность группы воспринимать подобную информацию указывает, что символы, применявшиеся для таких объяснений, были общими. Подобный уровень коммуникативных способностей в свою очередь существенно ускорил культурную адаптацию.
Главное влияние жезлов на будущее человеческого сообщества (и то, почему они показывают способность инструментов изменять наше сознание) заключается в том, что это внешнее запоминающее устройство повысило работоспособность мозга. Такой инструмент сделал возможным кодирование природы посредством устойчивых символов, которые можно многократно использовать в воображении, и таким образом манипулировать окружающим миром. С его помощью сознание может символически рассекать мир на части, разрубать его, а затем менять местами элементы и получать новые модели информации. Именно так символы наделили пользователя способностью проигрывать развитие событий и теоретически видеть будущий результат, не приступая к практическим действиям. Поэтому жезл давал шаману, хранителю тайных знаний (а через него и вождю племени), возможность предсказывать события прежде, чем они происходили – наступление оттепели или начало нереста лосося. Об успехе новых инструментов свидетельствует то, что, за немногими исключениями, на жезлах заметны следы долгого пользования.
Не слишком фантастическим покажется предположение о том, что древние кочевники много тысячелетий продолжали путешествие по нашей планете, выживали и размножались именно благодаря этим переносным базам данных, содержавшим сведения о сезонах и особенностях охоты, которые в волшебные для племени моменты истолковывал шаман.
Однако главное, что само существование «волшебной палочки» означает новую разновидность знания, скорее всего, сильно отличавшегося от предшествующих. Жезл был не просто каменным топором, обретшим неким загадочным, неизвестным большинству людей способом нужную форму, и но назначение которого было понятно по его использованию.
Символы на жезле видели все, но их суть в любых обстоятельствах была понятна немногим. Сколько бы к нему ни прикасались и сколько бы на него ни смотрели, значение символов могло быть раскрыто лишь при помощи специального кода, известного только шаману или его ученикам. Такие символы были наглядным доказательством существования искусственного знания о мире, которое давало власть тем, кто умел им пользоваться. Это была разновидность знания, исходившего от Создателей топоров, и оно значительно расширило бездну, отделявшую тех, кто изменял мир, от тех, кто просто принимал изменения.
Жезлы, по всей видимости, породили еще одно последствие, глубоко врезавшееся в сознание древней расы людей. Язык, на котором они говорили после ухода из Африки, был общим и наверняка достаточно совершенным, чтобы описывать многочисленные орудия и их назначение, а также организовывать усложнившуюся социальную структуру. Однако по мере того как орудия помогали кочевникам осваивать все большие и большие пространства, племена снова стали обособляться и расходиться в разные стороны, селясь в разных долинах, на берегах разных рек, в разных горах, предпочитая выживать группами, а не всем сообществом.
Шло время, и человеческая раса разделялась снова и снова, момент расставания людей где-то на землях Ближнего Востока уже практически стерся в человеческой памяти и остался лишь в мифах и ритуалах. То же произошло и с общим языком, на котором мы все когда-то говорили. После того как орудия лучше приспособились к окружающей среде и звуки, служившие для объяснения их функций (и использования), стали сильнее привязаны к местности, мы утратили былое сходство в шуме новых диалектов, которые со временем превратились в различные языки, свойственные различным разумам. Дары Создателей топора предоставили нам различные способы выражения разных реальностей и видения мира, основанные на несхожих системах ценностей, порожденных местными условиями существования.
Примерно 12 тысяч лет назад уже физически и культурно различные племена были разделены взаимным непониманием и заселили все континенты, кроме Антарктиды, забыв о своем общем африканском происхождении, тесно связав свою жизнь с теми землями, куда привели их созданные ими орудия. Вернуться они уже не могли. Они могли только остановиться и начать жизнь на новом месте.
Глава 2
Символический взнос
Развитие человека и рост цивилизаций зависел главным образом от прогресса в нескольких видах деятельности: открытии огня, одомашнивании животных, разделении труда, но, прежде всего, в области получения, передачи и сохранения знаний, а особенно в развитии фонетического письма.
Колин Черри. «О человеческом общении».
Примерно 12 тысяч лет назад, когда население планеты составляло около 5 миллионов человек, Создатели топора произвели на свет два дара, значительно изменившие физический мир, в котором мы жили, и строение нашего мозга. Наши предки приняли эти дары вскоре после завершения Великого расселения, потому что, как часто случалось на протяжении истории, выбора у них не было.
Племена пережили тысячелетия путешествий по планете только благодаря орудиям. И благодаря тем же орудиям, позволявшим получать от природы все больше и больше пропитания, численность людей возросла настолько, что они уже не могли обеспечить дальнейшее выживание без очередного радикального изменения поведения. Новые дары – земледелие и письмо – освободили их от прихотливых природных источников пищи и подняли условные знаки шаманского жезла на новый уровень, изменивший мир.
Какое-то время кочевники использовали орудия для увеличения потенциальной емкости мест, в которых оказывались, что было необходимо в связи с ростом численности. Частью этого процесса было, вероятно, и развитие протоогородничества. Собиратели, несомненно, отмечали сезонные передвижения животных и жизненные циклы растений, а следовательно, могли заметить и то, что регулярно употребляемые в пищу растения нередко встречаются возле временных поселений там, куда выбрасывают их семена. Неисключено, что они оберегали особенно ценные растения от зверей, устраивая силки и ловушки, и даже содействовали их росту, выпалывая сорняки. В тяжелые времена наиболее плодородные участки приходилось защищать и от соперничающих племен.
Осознание того, что постоянное поселение, скорее всего, единственный способ выжить, пришло вместе со способностью обеспечить себя необходимой пищей без дальних походов. Известно, что нужные для этого орудия уже существовали. Найденные в Израиле примитивные серпы и каменные терки, известные уже 15 тысяч лет назад, указывают, что группы охотников переходили к оседлому образу жизни. Новые орудия позволяли получать больше продовольствия с ограниченной площади, поэтому рост населения продолжался. И, поскольку орудия все сильнее привязывали людей к уже наполовину постоянным местам обитания, отдельные группы начинали все более полагаться на специфические виды деятельности в зависимости от условий: сбор моллюсков, степную охоту, сбор лесных плодов. Особенности местоположения все больше влияли на поведение.
Примерно тогда же погребения стали предназначаться не только для вождей. Это можно считать указанием на то, что личное имя, которого ранее удостаивались только вожди и шаманы, получал теперь каждый член группы. Имена, возможно выбираемые вождями, привязывали человека к группе и при жизни, и после смерти, что укрепляло целостность сообщества и тем самым – власть вождей, а также в определенном смысле привязывало людей к новому поселению.
Возможно, первым племенем, перешедшим к оседлости, было племя кебаранов, обосновавшееся на равнинах Леванта, неподалеку от Средиземного моря, в местности, изобилующей рыбой и фруктами. Сменившая их позднее культура получила название натуфианской (она возникла на территории современной Сирии) и развивалась вполне успешно, на что указывает и резкое увеличение размеров поселений, с четырех семей, проживавших вместе 11 тысяч лет назад, до первых деревень, насчитывающих более 200 хижин (в Мурейбите, Сирия) 2 тысячи лет спустя.
Оседлые натуфианцы не сразу занялись земледелием. Они были умелыми охотниками, обладавшими еще одним новым орудием: продолговатым куском базальта с двумя глубокими параллельными канавками. Камень нагревали и в канавках выпрямляли деревянные древки. Точность стрельбы улучшилась, а значит, охота давала племени достаточно еды даже в том случае, когда растения не приносили достаточно урожая.
Первоначально, когда рост населения вынудил кочевые группы искать более надежные источники питания, ограниченные продуктивные возможности почвы увеличили важность древних знаний женщин-собирательниц о растениях и сухом земледелии. Внедрение сухого земледелия и сохи (представлявшей собой обычную копалку, которую тащил бык) также радикально увеличило производительность, хотя поначалу этого было недостаточно для поддержания здоровья населения. Рацион питания был ограничен, недоедание было обыденным явлением. Но если раньше для прокорма одного охотника-собирателя требовалось 15 квадратных километров, то оседлому поселенцу хватало и трех.
Базовый рацион питания современного мира сложился в те времена, когда наши далекие предки выбирали для разведения местные виды растений: пшеницу-однозернянку, полбу, двухрядный ячмень, горох, чечевицу, кормовые бобы, вику. Они встречаются на территориях от Ирака до Курдистана, от Палестины до Западной Турции, от Анатолийского плоскогорья до Леванта.
Распространение новых земледельческих приемов и удаление их от первых центров нововведений поощряло языковое объединение использовавших их оседлых групп, усиливало у людей ощущение единства с методами труда и традициями. Такая культурная стабильность привела к окончательному, устойчивому оформлению большинства современных языковых семей: индоевропейской, афро-азиатской, эламо-дравидийской (Индия), китайско-тибетской и австронезийской.
Одно из последних изменений физического облика человека, вызванное появлением новых орудий труда и переходом к земледелию, – исчезновение необходимости в больших зубах. С заменой мяса на злаки зубы уменьшились, лицо сделалось более вертикальным. Свидетельством смены рациона могут служить обнаруженные на Ближнем Востоке прямоугольные зернохранилища, почва вокруг которых содержит окаменелую пыльцу злаков.
По мере увеличения численности населения люди переселялись в более плодородные места, к рекам и на прибрежные равнины. В новых поселениях они жили в небольших поселках, где строили глинобитные хижины с тростниковыми крышами, разделенные узкими проходами. Более разнообразными стали и орудия труда; деревянные и каменные ножи отступали перед наконечниками стрел, серпами и сверлами. Люди сшивали шкуры костяными иглами, обрабатывали зерно каменными ступками и жерновами, плели корзины и циновки из тростника, пасли овец и коз.
Излишек продовольствия, появившийся благодаря переходу к сухому земледелию, на данный момент позволял содержать людей, не занятых непосредственно в производстве продуктов питания: ремесленников, писцов, лекарей и вождей. Каждый из них владел неким эзотерическим знанием, недоступным основной части населения, в котором при этом нуждались все. Принятие решений и социальная ответственность все более концентрировались в руках таких новых специалистов.
К тому времени, когда кочевые племена перешли, наконец, к оседлой жизни, у них уже были орудия, позволявшие добывать пропитание и строить дома, намного превосходившие те, которыми пользовались их предки. Примерно 7 тысяч лет назад некоторые из племен, живших, вероятно, у одной из больших рек, то ли вследствие увеличения численности, то ли из-за небывало долгого периода засухи перешли от сухого земледелия к ирригационному. К тому времени люди уже знали, что растения разбрасывают семена и они прорастают там, где есть вода. Настоящим мыслительным прорывом было осознание того, что природные процессы можно воспроизводить искусственным путем.
Вскоре после перехода к ирригационному земледелию или даже простому высеванию семян в естественно орошаемых районах появился, должно быть, избыток продовольствия. Это событие можно считать переломным моментом в отношении к окружающей среде. На протяжении многих тысяч лет человечество было неотъемлемой частью природы. Для охотников-собирателей мир природы был живым организмом; каждое время года давало людям разные плоды и убежища. Они, по всей вероятности, отчетливо воспринимали каждый их нюанс: плодоносящие осенью рощи, места весеннего гнездования птиц, источники с самой чистой водой, защищенные от ветра площадки в скалах. В первую очередь они, наверное, отмечали важнейшую зависимость между пищей и временем года: появление и исчезновение в определенный период лесных ягод, сезонная миграция стад. Не заметив какого-либо природного указателя, можно упустить единственный в году шанс.
Все это мгновенно изменилось с появлением избыточного продукта. Природа стала воспроизводимой, ее можно было произвольно делить на части и контролировать. Вместе с новой концепцией возникла параллельная потребность применить такие же методы деления и контроля к человеческому обществу. Появившийся излишек продовольствия вполне мог обеспечить существование более сложного общества в растущих деревнях. Но население было слишком многочисленным, чтобы просто приходить к новым источникам пищи, как делали их предки. Возникла необходимость в отсутствующей ранее организации самого выживания. По этой причине у людей и возникло стремление оставаться на одном месте.
Впервые за все времена – благодаря Создателям топора – мы начали жить в определенных «местах», откуда некоторые никогда уже не уходили. Мы даже думать о себе стали соответственно, в привязке к «этим местам». Впоследствии они, в форме больших деревень, стали нашим «домом». С тех пор и поныне мы идентифицируем себя с определенным местом и людьми, живущими по соседству. Вместе мы будем «отсюда», тогда как другие, живущие в ином месте, будут «оттуда». Стены деревни станут обозначать пространство, в пределах которого мы есть такие, какие есть, и живем иначе, не как те, что живут за другими стенами.
В этих странных, новых, искусственных анклавах мы перестали быть пассивной частью природы. Даже понимание направления изменилось, когда природные характеристики, обозначающие север и юг, запад и восток, стали чем-то постоянным, а не изменчивым показателем сезонных ветров или движения солнца и звезд. В некотором смысле сам мир человеческого сообщества был определен орудиями, благодаря которым стали возможными новые поселения.
Это новое понимание стало очевидным благодаря второму из новых даров Создателей топора. С его помощью станут возможны новые, более высокие уровни организации, необходимые для поддержания жизнеспособности общества и его выживания. Но такая организованность потребует появления новых уровней подчинения, новых ограничений в поведении, новых слоев социальной власти. Этот дар, в конце концов, заставит нас думать по-новому. Мы говорим о даре письма.
Обработка камня для изготовления орудий теперь стала способом воспроизводства мира через символ. Первое письмо было новой, улучшенной версией резного жезла шамана (уже неспособного справляться со сложной информационной базой, востребованной более многочисленным сообществом); оно дало ранним земледельческим общинам новый способ описания и учета мира.
Этот появившейся прием даст людям радикально новые способы накопления знаний, беспрецедентные возможности манипуляции внешней по отношению к человеческому разуму информацией и, самое главное, эффективное средство более быстрого укрепления социального контроля. Возникнув около 10 тысяч лет назад, оно пройдет долгий путь развития в 7,5 тысяч лет и затем останется практически неизменным до когнитивной революции, произошедшей в Греции в первом тысячелетии до новой эры. Но прежде мы немного вернемся назад и посмотрим на его истоки.
Вначале были не слова, а числа. Излишек продовольствия означал, что пищи больше, чем требуется общине. Его можно сберечь для более позднего потребления. Им можно расплатиться за услуги людей, непосредственно не занятых в процессе производства еды. Его даже можно использовать как дар или приношение при совершении религиозного ритуала. В любом случае наличие излишков требовало учета, а учет невозможен без измерения.
Случившийся в этот период интеллектуальный скачок, выраженный в появлении счета, подобен скачку в познавательных способностях ребенка на ранней стадии развития. Вначале дети оперируют такими терминами, как «один», «два» и «много». Эта способность, вероятно, является базовым для людей пониманием количества, поскольку встречается у детей всех примитивных и древних народов. Житель Шри-Ланки, считающий кокосы, отмечает каждый орех палочкой: один кокос – одна палочка. Спросите, сколько у него кокосов, и он, скорее всего, укажет на палочки и скажет что-нибудь вроде: «вот столько».
То же относится и ко всем известным древним обществам, в которых, например для счета большого количества животных (допустим, 58 овец), используются метки, скажем, камушки. В начале дня каждая овца отмечается одним камушком, а в конце, перед возвращением стада домой, камушки откладываются, и если в кучке не остается ни одного, то пастух знает, что стадо сохранилось в целости, хотя количества овец он не знает.
Представление мира в абстрактных символах и числах, сведение его к ним составляет важнейший элемент современного образа мышления, но не является частью природного набора человеческих талантов. Слушание и говорение приходят почти ко всем людям естественным образом, но письмо и чтение даются нелегкой учебой. Доисторическое новшество представления количества, а затем и слов, внедрялось на протяжении периода, длительного в культурном смысле и короткого в биологическом. Например, в том, что касается счета, набор социальных изменений, подталкивавших людей к выражению мира вещей и количеств через абстрактные знаки (и таким образом в разграничении трех и четырех предметов, а позднее «трех» чего угодно от «четырех» чего угодно), складывался, вероятно, в течение примерно 10 тысяч лет.
Первое настоящее письмо появилось приблизительно 12 тысяч лет назад в горах Загрос в Иране и Турции, потому что урожай и стада, превышавшие непосредственные потребности, стали собственностью и требовали измерения количества и знака собственности.
Первые примеры письма возникли на Ближнем Востоке в период одомашнивания животных и растений. Они имели форму глиняных символов размером меньше метра и использовались для обозначения различных предметов. Цилиндр обозначал животное, конус и шар – маленькие и большие количества зерна. Каждый символ представлял определенное количество, хотя его форма указывала на разные предметы. Две меры зерна требовали двух знаков, четырнадцать мер – четырнадцати знаков. В промежуток времени от 10 до 5,4 тысяч лет назад такие знаки постепенно распространились по всему Среднему Востоку. Формы знаков были стандартизированы почти сразу, что, возможно, указывает на их массовое ручное производство. Они являются, вероятно, наиболее ранними из обожженных в печи артефактов.
Эти крохотные керамические предметы положили начало письменному языку, поскольку каждый знак являлся отдельной значимой единицей. Они представляли собой дискретные компоненты, их использование было систематическим и абстрактным, взятые вместе, они подчинялись некоему порядку, или синтаксису. Привычка к систематическому применению определенно заложила основу для дальнейшего развития языковой и математической обработки, которая позднее приведет к созданию упорядоченного письменного языка и системы счисления. Эти первые знаки напоминали буквы некоего нового алфавита.
В первую очередь они использовались для счета и расчетов. Каждый символ имел свой специфический знак и обозначал некое конкретное количество, так что по мере роста запасов возникала потребность в символах, обозначающих все большие числа. Для удобства хранения знаков при совершении индивидуальных сделок шумеры Месопотамии (ныне Ирака) складывали их в глиняные «конверты».
Все обнаруженные символы отмечены личной печатью чиновника. Наличие таких знаков только в захоронениях высших должностных лиц означает, что, возможно, указывая на владение собственностью, новые артефакты рассматривались как символы статуса, возможно даже наследуемой должности. Другими словами, они были знаками власти.
Относительно простые, хотя и многочисленные, символы вели учет мира складов и скотных дворов. Но формировавшийся в то время комплексный мир городов нуждался в еще более сложном выражении. На символах начали появляться дополнительные отметки, черточки и узоры, обозначавшие новые вещи, например благовония, хлеб, плетеные изделия и одежду. В конце концов, в связи с многообразием доступных товаров число видов символов возросло до пятнадцати, которые делились на 215 подвидов.
Увеличение количества видов символов вскоре сделало использование глиняных конвертов слишком неудобным. Поскольку глина непрозрачна, для оценки содержимого конверта его приходилось разбивать. Это незначительное, на первый взгляд, неудобство породило крупнейшее событие в истории хранения информации, создавшее новый вид «знаний», как всегда, ограниченный в своей пригодности и в применении.
Случилось это, по всей вероятности, где-то на территории нынешней Сирии или Ирака. Кому-то пришло в голову, что для упрощения символы, обозначающие количество и вид лежащих в конверте знаков, можно выдавливать на влажной глине с внешней стороны конверта. Затем, примерно 5 тысяч лет назад, кто-то другой додумался, что еще легче обходиться вообще без знаков в конверте, а пользоваться только оттисками. Со временем и сам конверт, не содержащий внутри никаких знаков, претерпел изменения и превратился в плоскую табличку с нанесенными на нее символами.
В условиях продолжающегося роста населения и числа предметов пользования новый способ стимулировал дальнейшие попытки усовершенствовать подачу информации, тем более, что символы уже были приняты в качестве заменителей реальных предметов. Примерно в то же время был сделан еще один значительный шаг вперед: появились первые арифметические символы для обозначения количества. Если раньше для обозначения трех овец употреблялись три отдельных диска с высеченным на них крестом (описанное выше соотношение один к одному), то теперь шумеры изобрели отдельный абстрактный символ, передающий значение количества в виде числа.
Сначала числовые символы использовались для обозначения мер зерна, а поскольку оно было основным предметом торговли, то и символы были понятны всем. Около 5 тысяч лет назад случился прорыв. Счетоводы Урука, одного из первых городов Месопотамии, сумели абстрагироваться от понятия «две оливы», «две овцы», «два снопа» и прийти к понятию «два», независимому от конкретных предметов. Эти же счетоводы изобрели и двойные символы – цифры, обозначающие конкретные числа, и пиктограммы, обозначавшие предметы. Производились эти символы отдельно, цифры выдавливались на влажной глине, а пиктограммы вырезались на камне. На одной из найденных в Уруке глиняных табличек помещены пиктограммы овцы и пять клинообразных знаков.