Белый Саша
Одинокая трубка
Спина уже почувствовала прохладную землю. Старичок упал и глядел вверх. Глаза еще были открыты и смирны. Капли били по векам, будто просясь войти, и наконец, покончить с жизнью. Гром гремел вновь и часто. Ветер подул на могильный камень. Марья, будто почувствовав это, с грустью взглянула на своего супруга.
– Я скоро, Марья. Вот уже… здесь я…
Сознание меркло. Веки медленно, будто давая кому-то шанс, не захлопывались окончательно. Вдруг послышались маленькие, волнующие шажки. Звук увеличивался сквозь шумный град капель и кашель грома.
На бесчувственную грудь вспрыгнул Костерок. Сначала поскользнулся и упал, но потом всё же запрыгнул. Он положил возле шеи на грудь таблетки от сердца.
Старичок не реагировал. Он уже чувствовал, как смеётся и наслаждается присутствием своей супруги. Костерок заскулил и начал облизывать мертвенно-белое лицо своего друга.
Удар грома.
Лёгкие секундой вдохнули воздух. Глаза поднялись из-за ширмы.
Перед дедушкой не было могильного камня, а был мокрый нос его верного друга. Старичок чувствовал возле шеи что-то прямоугольное. Он ощупью открыл промокшую и изгрызенную коробку. Пальцами выдавил две таблетки, те упали и канули в лету. Еще немного, еще!
Осталась последняя. Старичок набрался сил, которые находились где-то далеко, не здесь, но совсем рядом. Он выдавил последнюю таблетку, сжал её в трясущихся руках и сунул в губы. Чуть посмаковал, расправил ладонь, капли образовали небольшой водоём, пробираясь сквозь пальцы.
Старичок запил таблетку. Полежал пару секунд и с невидимыми слезами поднялся. Возле конфет под могильным камнем сидел он – Костерок. Его верный друг. Такой маленький, незаметный, но такой добрый, любящий и верный. Они с Марьей завели его, когда к ним уже перестали возить внуков. Отдали соседи, у них там щенята окатились. Старичок на стол вино поставил. Не зря Марья за виноградом ухаживала…