Руслан Белов
Муха в розовом алмазе

Глава вторая. Запахло керосином

1. Без оркестра и почетного караула. – Хорошей проститутки из не выйдет. – Мисс Ассемблер, мадам Паскаль и Бейсик-ханум. – Дельфи и ее штучки.

Честно говоря, я опасался, что меня в столице Таджикистана еще помнят – ведь несколько лет назад мы с друзьями стали чуть ли не национальными героями этой маленькой горной республики. Но к своему великому облегчению (и подспудному разочарованию), после того, как утром 27 июля самолет приземлился и подрулил к зданию аэропорта, я не увидел в иллюминатор ни пушистых ковровых дорожек, ни блестящего никелем оркестра, ни, тем более, почетного караула.

"Ну-ну, – с некоторой грустью подумал я, обозревая дышащие зноем бетонные плиты. – Если бы не мы, то этой республикой правили бы Усама Бен Ладен с Хаттабычем. Хотя чему удивляться? Если бы о Геракле не писали хотя бы два года подряд, то кто бы его помнил? Ну и бог с ними, со всеми. Интересно, встретит нас Сергей?"

Сергей Кивелиди, мой однокурсник и друг, в молодости был известным в Союзе саблистом и поэтому всегда и везде вел себя независимо и с достоинством. Я уважал его за настырность, за значок "Мастер спорта" и за то, что он никогда не претендовал на первенство в наших отношениях. К тому же Сергей с малых лет мыл дома полы и мог запросто дать любому обидчику в рожу. Мать его, грузная, сто пятидесятикилограммовая женщина, в свое время была заведующей детским садом, отец – крутым зеком, в отсидках наизусть выучившем "Капитал" Маркса.

Из-за отца Сергей не смог вступить в партию, и ему были закрыты все пути в обеспеченную часть общества. Поняв это окончательно (главным геологом поисковой экспедиции назначили не его, а коллегу, никчемного специалиста, но пламенного коммуниста), он все бросил и пошел на стройку рабочим.

Получив квартиру в самолично построенном доме, Сергей занялся разведением тюльпанов на продажу, потом еще чем-то и всегда напролом, и всегда неудачно… Не смог Кивелиди и вовремя уехать из Таджикистана. Связанный по рукам и ногам тяжелым диабетом матери (да и ехать некуда и не на что), он вынужден был не только оставаться в разоренной войной республике, но и принимать участие в чуждой ему гражданской войне одних таджиков с другими: несколько месяцев Сергею пришлось служить в правительственной армии – призвали ночью и забросили с двумя дюжинами кишлачных пацанов в мятежный район в памирских предгорьях. И забыли. Без продуктов, без палаток они сидели на подножном корму 34 дня…

После наших приключений в горах Ягноба, Кивелиди на деньги, вырученные от продажи золота Уч-Кадо открыл фехтовальный зал, который несколько месяцев пользовался заслуженной славой среди богатеньких буратино Первопрестольной. Но через месяц ему предложили делиться доходами, и Сергей, вновь не справившись со своей природной независимостью, облил зал бензином и, когда приехали пожарные, сидел уже в самолете, улетающим рейсом Москва-Душанбе.

Подсчитав по прибытии на родину свои активы, он понял, что надо шевелиться. Сначала Сергей хотел ехать на Уч-Кадо вытряхивать остатки самородного золота, но у него вдруг разыгралась профессиональная болезнь геологов – радикулит – и он вернулся к прежнему своему занятию – стал управдамами, то есть вновь принялся руководить десятком очаровательных своей доступностью девушек.

Этим он худо-бедно кормился с полгода, затем, присоединившись к нам на завершающей стадии наших приключений на Шилинской шахте разбогател на несколько миллионов долларов. Не желая наступать на московские грабли вторично, Кивелиди вернулся в свой родной город и открыл там шикарный публичный дом под названием "Полуночный рассвет". Поставив его главою свою мамашу, имевшую солидный опыт руководства детскими садами и другими дошкольными учреждениями, Сергей купил шелковый китайский халат с разноцветными павлинами, мраморную копию Афродиты, рождающейся из пены, и вплотную занялся изучением древнегреческой истории.

Сергей Кивелиди встретил нас цветами. Мы расцеловались, затем я пространно познакомил его со своей спутницей:

– Сергей Александрович, профессор древнегреческой истории – Анастасия Синичкина, моя нево… нево… невольная помощница, прошу любить и жаловать.

Во время представления мой друг профессионально наметанным взглядом изучал Анастасию.

– Что, подойдет? – спросил я, лишь только Сергей перевел взгляд на меня.

– Не очень, – ответил он, направляя нас к своей машине.

– Что не очень? – удивилась девушка (я намеренно не рассказал ей, чем занимается мой бывший однокурсник и друг в свободное от древнегреческой истории время).

– Видишь ли, Сергей Александрович длительное время заведует самым передовым домом терпимости в Душанбе. И, увидев незнакомую женщину, прежде всего решает, смогла бы она с ним успешно сотрудничать или нет. Так вот, с этой точки зрения ты "Не очень".

Анастасия обиделась. Отвернулась в сторону. Какая женщина не обидится, услышав, что приличной продажной женщины из нее не выйдет?

В машине я попытался разрядить обстановку: сказал Синичкиной, что Сергей поставил ей "троечку" не за внешние данные, они, естественно, выше всяких похвал, а за то, что она рассматривает мужчин, не как однообразное множество, а как нечто…

– Я рассматриваю вас так, как вы того заслуживаете! – отрезала Анастасия и принципиально отвернулась к окну.

* * *

По моей просьбе Сергей разместил нас в своем борделе, в номерах для особо важных клиентов. Осмотрев комнату, предложенную Синичкиной, я стал ерничать:

– Слушай, Анастасия, а у меня есть идея! Помнишь, ты говорила, что жаждешь, чтобы "это" случилось как-то необычно? Давай, вообразим, что это бордель для женщин из высших аристократических кругов. Ты, богатая, красивая, чуть-чуть уставшая от жизни, приходишь сюда, чтобы утолить свою тоску по несбывшемуся, отдохнуть душой от зануды-мужа, закоренелого ревматика и безнадежно пассивного гомосексуалиста… Ты приходишь в красную гостиную, тебе предлагают дорогое французское шампанское, ты, вся утонченная и разодетая в пух и прах от Версаччи и иже с ими, его неторопливо попиваешь, и вдруг, в дверь, занавешенную тяжелыми бархатными занавесками с бахромой, входит полуобнаженный (или в белоснежной тунике) греческий бог Сергей Александрович Кивелиди. Ты пристально рассматриваешь его, сначала с интересом, затем скептически, потом поднимаешь белоснежную, не знавшую "Комета" руку, и медленно из стороны в сторону двигаешь указательным пальчиком. Вот так (я показал как). И красный от досады греческий бог уходит, понурив свою красивую голову. Но тут же из двери, занавешенной затейливыми фарфоровыми висюльками (я указал на оную рукой), – выходит статный, с горящими от вожделения глазами…

И я застыл с раскрытым ртом, а Синичкина звонко рассмеялась: в дверь, занавешенную фарфоровыми висюльками вбежал пухлый карлик в шутовском наряде… Побегав вокруг Анастасии и по ее кровати, он пригласил нас пройти в гостиную.

В гостиной мы нашли Сергея. С ним была высокая пепельная блондинка в обтягивающем красном платье. Несколько высокомерное, хорошо прорисованное лицо. Талия. Грудь. Шея. Все – совершенство. Без всяких эпитетов. "Вау!" – только и смог я сказать. И подумал: "А что будет, когда я увижу ее бедра?" И сам же ответил: "Брошусь на колени. Перед Сергеем".

После первого же взгляда на женщину в красном у Анастасии, естественно, упало настроение и, как мне показалось, возникло импульсивно-острое желание схватить меня за руку и увести прочь от этой невыносимо красивой женщины. Но я, как понимаете, врос в пол. И Синичкиной пришлось приветливо улыбнуться.

– Это Дельфи, – представил женщину Кивелиди (всех своих девушек он называл по именам языков компьютерного программирования, был у него такой пунктик). – Недавно один высокопоставленный любитель из миссии ООН сказал мне, что подобной девушки он не встречал ни в одном борделе, как Старого, так и Нового Света. И в самом деле, она – сама прелесть, хотя и с многочисленными вывихами по всем статьям…

Дельфи метнула в Сергея недоуменным взглядом, и он многоточием рассмеялся. Пригласив нас занять места за столом, позвонил в колокольчик, и тут же в комнату вбежала на высоченных каблучках стайка девушек, одетых в одни лишь кружевные прозрачные переднички. Они принесли с собой все необходимое для плотного обеда с одновременной дегустацией разнообразных вин, которыми всегда славился солнечный Таджикистан.

– Все новенькие… – констатировал я, внимательно осмотрев девушек с ног до головы.

– Да… Прежние все поуволнялись, – сказал Сергей, окинув хозяйским взглядом своих подчиненных. – Одни замуж повыскакивали, других в турецкие или голландские дома потянуло, третьих на пенсию спровадил. Но имена остались. Знакомься, вот мисс Ассемблер (присела в книксене белокожая приятная толстушка с синими глазами), мисс Фортран (потрясающе стройное личико кавказской национальности), мадам Паскаль (смешливая женщина с замечательным бюстом и крутой попочкой), мадемуазель Ява (пухлогубая кудрявая девчонка лет сорока пяти), Бейсик-ханум (луноликая красавица Востока с умопомрачительным пупком; пока я силился отвести от него глаза, понятливый Сергей тянул паузу) и, наконец, фрау Кобол и фрау Алгол (и пары таких глаз, как у этих "немок", хватило бы любому мужчине, чтобы сгореть заживо в пламени предоплаченной страсти).

– Да… Впечатляет, ничего не скажешь… – пробормотал я в пику кислой Анастасии. – Понимаю теперь, почему дела в твоей республике сикось-накось идут. Небось, все ответственные работники в твоих кабинетах правительственные бумажки подписывают?

– Ты, Черный, наверное, забыл, что я патриот своей родины, – ответил Сергей горделиво. – Мое заведение работает с семи вечера до семи утра и ответственные работники переезжают из моих уютных кабинетов в свои высокие отдохнувшими и полными государственных планов. А сикось-накось – это только потому, что я не могу пока расширить свое дело – сильно еще, понимаешь, коммунистическое влияние в нашей политической элите. И поэтому многие мои клиенты вынуждены дожидаться приема по несколько дней… А много бы ты, в частности, наработал, если бы тебе назавтра предстояла встреча с незабываемой госпожой Си-Плюс-Плюс?

– Ты ее не представлял, – дернулся я.

– Я тебе ее намеренно не показал. А то бы ты на всю оставшуюся жизнь забыл о своем любимом друге Веретенникове.

– Может быть, о деле поговорим? – предложила Синичкина, лишь только Сергей замолк. – А эти (кивнула на девушек, стараясь придать лицу презрительное выражение) пусть отдохнут перед ночной сменой.

– Давай поговорим, – согласился Кивелиди и легким мановением руки удалил девушек из комнаты.

– Да Сережка уже все сделал, – сказал я Синичкиной, проводив девушек взглядом. – Завтра с утра летим на Кумарх на вертолете.

– Все, да не все, – ответил мой верный друг, совершенно правильно предугадавший мои насущные потребности. – Надо нам с тобой вечерком за оружием съездить. К одному корешу, Сашке Кучкину, ты его знаешь. Живет он на другом конце города. Потом поедем ко мне на дачу, выберешь там какого надо снаряжения – фонари шахтерские, каски, палатку, кастрюли с надувными матрасами.

– Я с вами поеду, – заподозрила неладное Анастасия.

– А что? Пусть едет, – согласился я, зная, что у Сережки наверняка заготовлен аргументированный отказ.

– В темное время суток по городу ездить опасно – бандитов полно, а также всяких политических противников внешнего раскрепощения женщин. Увидят тебя – придется всем вместе автоматную очередь расхлебывать.

– Она черную паранджу наденет, – посмотрел я на Анастасию вопросительно. – У Бейсик-ханум конечно же найдется.

– У Бейсик-ханум найдется махровый халат и пушистое полотенце, – твердым голосом закончил обсуждение Сергей. – Прими лучше, Анастасия, ванну и ложись отдохнуть перед дневной сменой. Да и не шастай ночью по заведению – примут еще клиенты за мою работницу, объясняй им потом, что ты не девушка, а гостья.

Синичкина пожала плечами и, без всякого аппетита поковырявшись в своем блюде, ушла. Проводив ее очаровательную попку глазами ("Ничуть не хуже платных"), я рассказал другу о розовом алмазе. Кивелиди рассеянно выслушал и без колебаний сказал, что миллиард долларов – это, конечно очень хорошая, но ему совершенно не нужная штука, потому как он давно достиг своего уровня благополучия. Я огорчился, а Кивелиди похлопал меня по плечу, и посоветовал поменьше распространятся об алмазе.

По его глазам я понял, что он не поверил в существование алмаза с мухой. И как следствие – в исчезновения Веретенникова. И правильно сделал. Какой геолог в это поверит? "Ты просто хочешь затащить меня в горы, поохотиться вместе со мной на горных козлов и уларов, подышать дымом костра, – читал я его мысли. – А все это мне давно до лампочки".

– А почему бы тебе и в самом деле не смотаться на Кумарх с этой девчушкой? – предложил он мне, когда я огорченно уставился в ноги. – Съезди, вспомни молодость… Рыбку полови…

– В верховьях Ягнобской долины никогда не было рыбы, – обиженно буркнул я. – Ты это прекрасно знаешь.

– Будет! – заверил Сергей. – Следующим вертолетом пришлю тебе тонну живой форели со своего форелевого завода. Запустишь в верховья Кумарха и лови, сигаретки покуривая. Сеткой только не забудь ей путь в низовья отрезать, а то в Ягноб уйдет…

Я закурил и представил, что подумают местные жители, увидев меня с удочкой на берегах отродясь нерыбного Кумарха. А Сережка подошел к телефону и, дозвонившись до рыбозавода, заказал на вторник сто пятьдесят килограммов живой форели среднего размера. Положив трубку, спросил мечтательно:

– А помнишь, как мы ловили рыбу на Каратаге? На День геолога? Сидели за достарханом на берегу и ловили. Один раз я даже чуть водкой не подавился, такая крупная попалась…

– Помню! – улыбнулся я, вспомнив фотографию, на которой красовался Сергей со стаканом водки в одной руке и зарыбленной удочкой в другой. – А помнишь…

* * *

Вспоминали мы до вечера. После ужина с Анастасией, хорошо отдохнувшей и выглядевшей весьма и весьма премиленькой, поехали к Сережке на дачу, вернее в загородный филиал его предприятия. На заднем сидении машины возлежала томная Дельфи.

"Как это ни странно, но за всю свою многострадальную жизнь я ни разу не спал с профессиональными проститутками… – думал я, искоса поглядывая на жрицу любви. – Нет, вру, спал. Да сразу с двумя… В Приморье, на яхте Восторг в ночь перед тем, как нас с Ольгой, Баламутом, и Бельмондо зомбировали… Ольга их подсунула. Намеренно. Чтобы превратить в пустяк, то что между нами случилось. Хотя, нет, не спал с проститутками – денег ведь тогда не платил, хозяин яхты, Валерий Никанорович, платил. И за Дельфи платить не буду. Значит, она честная девушка? Вот блин, так видно в этой графе галочку и не поставлю.

…Дельфи меня потрясла. И в смысле белья, и в смысле телесной конституции, вдобавок она прекрасно танцевала танец живота и строила глазки на пять с плюсом. Но действительно оказалась с вывихами.

Самый незначительный из них заключался в том, что ближе к концу прелюдии она вколола себе в молочные железы по сто пятьдесят граммов французского коньяка и потом заставила его отсасывать. Короче, я назюзюкался почти до поросячьего визга, но скоро отрезвел, потому как завершить второй по счету сексуальный цикл Дельфи предложила на крыше. Предложила, и тут же выпорхнув из моих объятий, вылезла из окна на пожарную лестницу и скрылась в засыпанном звездами небе.

Что мне было делать? Я полез за ней. Забравшись наверх, увидел ее лежащей на небольшом листе то ли линолеума, то ли еще чего, на самой середине ската довольно крутой крыши, крытой новеньким оцинкованным железом. Ноги ее были согнуты в коленях, чуть раздвинуты и упирались голенькими пятками о едва заметный горизонтальный шов на обрезе кровли. Полногрудая, волнующая, беленькая на блестящей под звездами крыше… Ну, как не поставить галочку? Да и не идти же на попятный, она же Сережке все расскажет?

И, лицемерно вздохнув, я расположился на девушке. И не пожалел об этом поступке, хотя он оказался весьма и весьма рискованным. Рискованным, потому что закончился он весьма необычно: Дельфи за несколько мгновений до того, как застучала ее матка, закричала от охватившей ее бури чувств, подняла ноги и мы заскользили вниз по крыше, заскользили на листе линолеума, заскользили, как на салазках. А оргазм состоялся в свободном падении. Можете представить себе оргазм в свободном падении? Вряд ли… Это надо быть Эйнштейном, чтобы представить, не испытав.

…Любовь в свободном падении закончилась на высокой и хорошо взрыхленной клумбе, сплошь поросшей мясистыми георгинами, и прочими весьма приятно пахнувшими цветами. Сергей стоял невдалеке и курил длинную тонкую сигару.

– Что, пора ехать? – спросил я, поднявшись с разметавшейся по клумбе девушки и подойдя к другу.

– Да нет… – ответил Кивелиди, чему-то ухмыляясь. – Она тебе еще не все показала. Это только начало.

В это время из цветов поднялась Дельфи с георгином за ухом. И уставилась в луну, вожделенно потягиваясь, выпячивая грудь и водя одной ладошкой по бедру, а другой – по животику.

– Дворнику позвони. Забудет еще посадочную площадку в порядок привести, – сказал ей невозмутимый Сергей и, щелчком выкинув окурок в декоративную мусорницу (Деймос с разинутой от ужаса пастью), пошел прочь.

Я не стал испытывать судьбу и, благодарно чмокнув девушку в щеку, пошел за другом. В который раз думая, что нет ничего лучше тривиального секса.

2. Синичкина прощает. – Петруха и чабан. – Молитва под винтом. – Арбуз и ревность… – "Не бензин, а карасин", – улыбнулся пилот. – Последние микроны.

Ровно в девять утра 28 июля мы были на вертолетной площадке душанбинского аэропорта. Сережка с нами решил не ехать, как я его ни уговаривал.

– Мне кажется, твоего Веретенникова лучше в городе поискать, – сказал он, проводя нас с Синичкиной в обход зоны досмотра. – Они с Баклажаном заявятся в Душанбе с часу на час, и, если твой дружок не осел, то сможет попасть на глаза милиции. Фотография у тебя есть? Отдам друзьям в МВД, будут искать, как миленького.

Фотография Веретенникова у меня была – взял специально. Передав ее Кивелиди, сказал:

– Слушай, Серый, я понимаю, ты многому не веришь, в частности, в существование фаршированного алмаза. Но если ты забудешь об Веретенникове тотчас же после моего отъезда, человек может пропасть…

– Ты что, Черный, за фраера меня стал держать? Да я уже навел в Москве справки о твоем Веретенникове… Пропал, он, точно… Ищут по всей России, жена его по первому каналу объявление давала… В общем, не бойся, я обещал – значит сделаю! Вон ваш вертолет, топайте, а мне пора – в одиннадцать у меня планерка.

* * *

…Анастасия со мной все утро не разговаривала, отводила глаза.

"Вот ведь послал бог на мою голову! – сетовал я, направляясь к разогревающемуся вертолету. – Сколько лишних слов и переживаний! Веретенников, наверное, сейчас не живой, не мертвый, а я думаю, не как его поскорее найти, а как наладить нормальные отношения с этой темноглазой девицей. Нет, надо с ней оформить отношения. Товарищи – и все, никаких гвоздей! А иначе Валерке несдобровать".

И надо же, как только я это подумал, Анастасия, шедшая впереди, обернулась и одарила меня прощающим взглядом. Вы знаете эти прощающие взгляды? "Ну, хорошо, милый, нашкодил, так нашкодил… Но ты ведь мой, да?"

И я ответил глазами (а что мне было делать?): "Ну, да, конечно, милая, конечно, я твой навеки…"

В Ми-восьмерке кроме пилотов находились еще двое человек – серьезный, высокий, дочерна загоревший таджик в коричневых брезентовых сапогах и чапане и веснушчатый разбитной русский парень в штормовке, болотниках и с удочками. Последний сразу назвался Петрухой.

Удивившись их присутствию, я спросил пилотов, что, мол, за люди? Штурман ответил, что зарплата у них маленькая, а эти просятся за три сотни рваных доставить их до Арху – у таджика там стадо баранов, а русак форелью мечтает побаловаться. Я возмутился, хотел дать пилоту тысячу с тем, чтобы он отправил свой левый груз восвояси, но Петруха скорчил такое несчастное личико, что Анастасия взглядом попросила меня смилостивится.

Когда машина уже почти прогрелась, чабан сказал что-то по-своему штурману (тоже таджику), вылез из вертушки, отошел в сторону и начал омываться водой из армейской фляжки. Неторопливо, с достоинством.

– Помолиться ему надо, – смущенно улыбаясь, ответил штурман на наш с Синичкиной немой вопрос.

Мне пришлось брать себя в руки. Если бы не Анастасия, устроил бы скандал…

Молился чабан на газоне метрах в двадцати от вертолетной площадки, там, где ветер позволял ему более-менее свободно совершать положенные поклоны и челобитья. Как ни странно, его неспешное общение с богом под рев вертолета успокоило мои подозрения: увидев нежданных попутчиков, особенно того, с удочками (такие живчики рыбаками не бывают), я не мог не заподозрить в них людей Баклажана.

Но кой-какой опыт, приобретенный в переделках последних лет, не позволил благодушию воцарится в моем сердце. Как только чабан вернулся в машину, я тщательно обыскал его, затем принялся за рыбака. Ничего подозрительного не обнаружив, хотел усесться на свое место, но рыбак, добродушно улыбаясь, предложил мне осмотреть свой рюкзак, а также мешок чабана… Что я, ничтоже сумняшися, и сделал.

Конечно же, я поступил опрометчиво, позволив летчикам взять в машину незнакомых людей. Будь с нами Сережка, он, не раздумывая, отправил бы их к чертовой матери. И оказался бы прав – долетели бы мы до места без всяких приключений.

А с ними влипли мы с Синичкиной по самые уши. Потому как далее произошло следующее: как только вертолет, подлетая к Арху, начал потихоньку снижаться, Петруха сказал Синичкиной, что перед тем, как покинуть винтокрылую машину, он мечтает сделать ей небольшой подарок. И, подмигнув мне, полез в рюкзак и достал из него большой арбуз. Анастасия, конечно, обрадовалась. И вовсе расцвела, когда рыбак вынул из арбуза и вручил ей сочную красную пирамиду, вырезанную продавцом в целях демонстрации спелости своего товара.

Пораженный лучащимися глазами девушки, я несколько растерялся (вот ведь бабы – за кусок арбуза готовы дарить черт знает кому такие драгоценные улыбки!). А рыбак тем временем развалил полосатого утолителя жажды небольшим перочинным ножом, и в самой его середине в тонком целлофановом пакете я увидел нечто очень знакомое. Что представляет собой это нечто очень знакомое, я осознал лишь после того, как оно удобно расположилось в правой руке бессовестного обольстителя моей неотъемлемой собственности – это был "макар", "макар", нацеленный прямо мне в живот. А чабан, понаблюдав с одобрительной улыбкой за действиями своего сноровистого сообщника, подошел к двери, ведущей в кабину пилотов и, просунув в нее голову, спросил на ломанном русском:

– Камандир, там, в хвост твой машина болшой желтый бочка стоит. Там, бензин, да?

– Не бензин, а карасин. Если полет дальний, то мы в ней карасин возим на обратную дорогу, – улыбнулся пилот, не оборачиваясь.

– А если в нее пуля стрелять, что будет?

Командир недоуменно повернул голову и увидел сначала рыбака, корчащего идиотскую улыбку, а потом и пистолет в его руках. "Макар" был уже освобожден из целлофановой оболочки и выглядел весьма убедительно.

– Давай, Ягноб лети, – сказал чабан командиру. – Я окно смотреть буду. Если радио говорить будешь, один человек убью, если не туда будешь лететь – другой убью, если свой пистолет не отдаешь, всех убью.

Летчики, – бледные, озабоченные, – отдали свои пистолеты и начали подымать машину: невдалеке пилил небо Гиссарский хребет, и надо было срочно набирать полтора километра высоты.

Удостоверившись, что вертолет летит в нужном направлении, чабан вернулся в салон. Петруха приказал ему последить за нами, а сам, обыскав меня и отняв бумажник с документами и деньгами, прошел в кабину пилотов. Перегнувшись через спину бортрадиста, он уверенными движениями сведущего человека привел в негодность все средства связи.

Я смотрел ему в спину и думал, что разговор чабана с пилотами уже сидит в черном ящике, и террористы, по всей вероятности, не захотят, чтобы он попал в руки соответствующих органов. И, значит, пилоты обречены…

В это время, – вертолет уже летел над хребтом, и были уже видны кумархские скалы, – Синичкина посмотрела на меня своими пронзительными глазами, и тут же у меня в мозгу сверкнул ее мысленный приказ: "Толкни его в спину!!!"

И я без рассуждений (вот дурак, женщину послушался!) бросился на Петруху и втолкнул его в кабину к пилотам. А Синичкина бросилась на чабана, однако, неудачно: прежде чем упасть, он успел выстрелить трижды.

Первая пуля пробила потолок салона, вторая – иллюминатор напротив, а третья полетела в двух кубовую емкость с керосином.

Я видел, как она микрон за микроном вдавливается в крашенный желтой краской дюралюминий.