Бадди Леви
Станция 81°44'. Триумф и трагедия полярной экспедиции лейтенанта Адольфа Грили
На поиски беглеца Йенса, вооружившись фонарями, отправились сержанты Брэйнард и Райс – первый в северном, второй в южном направлении вдоль берега. Вскоре его следы на свежевыпавшем снегу обнаружились, и вели они в направлении острова Датч и пролива Робсон. Затем Брэйнард и Райс, объединив усилия и призвав на подмогу рядового Уислера, отправились вдогонку пешком, а вскоре к ним присоединился и доктор Пави на спешно снаряжённой им санной упряжке.
Продвижение в темноте давалось тяжело, тем более через ледяные нагромождения, образовавшиеся по их сторону пролива. Там в береговой лёд вклинились колоссальные глыбы плотно спрессованного плавучего льда с вмёрзшими в них валунами, – и всю эту массу прибило к берегу ветрами и течениями. Эти новообразования со свисающими местами подобно сталактитам гигантскими сосульками делали путь под ними крайне небезопасным. Милях в шести от форта Райс споткнулся, упал, ненадолго выключился, а когда очнулся, выяснилось, что все остальные вместе с санями ушли далеко вперёд, а сам он даже не может подать им знака рукой, которую не то сильно вывихнул, не то и вовсе сломал при падении. И он поспешил вдогонку по едва различимому следу за санями – и нагнал-таки Пави, Уислера и собак.
Доктор Пави наложил Райсу на руку шину и отправил его под присмотром рядового Уислера обратно, а сам вместе с Брэйнардом продолжил погоню за Йенсом. В горячке преследования Пави как-то и не заметил, что Уислер покинул форт недостаточно тепло одетым. Уислер поначалу подставлял Райсу плечо и помогал брести в морозной мгле при температуре, опустившейся к тому времени до –35 °C. Шли они очень медленно, а когда добрались до мыса Дистант, который нужно было ещё обогнуть, чтобы попасть в форт Конгер, – а это миль 10, – Уислер начал жаловаться, что немыслимо продрог. Райс вспоминал потом: «Речи его сделались бессвязными, а на полпути к острову Датч он был уже в явном бреду». Наконец Уислер рухнул на лёд и заявил, что дальше не ступит ни шагу.
Тем временем Брэйнард и Пави продолжали преследовать Йенса, двигаясь благодаря собачьей упряжке достаточно быстро. Ещё миль через 5 после поворота к северо-востоку, примерно в полумиле от мыса Мерчисон Брэйнард наконец разглядел во тьме впереди одиноко бредущую фигуру. Он окликнул Йенса по имени, призывая вернуться, а Пави принялся переводить, что они не причинят ему вреда. Настигнутый Йенс угрюмо молчал и отказывался объяснять причины своего самовольного ухода из расположения экспедиции. Неохотно поддавшись на уговоры и заверения Пави и Брэйнарда, он всё-таки согласился вернуться в форт Конгер.
Теперь они быстро настигали Райса и Уислера, попавших в суровую передрягу. Сержант Райс, который поначалу, повредив руку, нуждался в помощи Уислера, чтобы идти дальше, теперь сам тащил рядового в сторону форта чуть ли не волоком. Ледяные порывы ветра секли снегом их лица, а Уислер то и дело спотыкался, падал и продолжал что-то лопотать в горячечном бреду.
«С каждым очередным падением ему всё труднее было преодолеть искушение так и остаться лежать на льду, – вспоминал Райс. – Я пытался служить ему поводырём, но без света шаги наши были столь неуверенны, что я постоянно оступался, причиняя себе острую боль в плече. Мне приходилось то мольбами, то уговорами, то приказами принуждать Уислера идти дальше. Я начал по-настоящему опасаться за его жизнь».
Лишь по счастливой случайности Пави, Брэйнард и Йенс со своей упряжкой мимо них не промахнули, что и спасло Уислеру жизнь. Пави, оценив его состояние, распорядился было уложить Уислера на сани, но тут у Йенса внезапно прорезался голос: «Нет, ему на сани смерть! Ему бежать за сани, тепло!» Так Уислер, ковыляя и спотыкаясь, и трусил потихоньку за нартами пару миль, пока его организм не разогрелся изнутри, поборов общее переохлаждение; на подходе к станции, однако, ноги у него отказали, и пришлось уложить его на нарты. Пави погнал собак во всю прыть, на которую они были способны, и доставил Уислера в форт Конгер живым.
После того как под тёплый кров форта добрались и остальные, Пави осмотрел плечо Райса и сообщил, что тот отделался не переломом, а трещиной и разрывом связок. После того как другие услышали рассказ о том, как Райс – с одной рукой! – 8 часов чуть ли не на себе волок Уислера миля за милей при температурах до –40 °C, все прониклись к цепкому канадцу новым уважением. Грили был должным образом впечатлён и записал: «Он сгинул бы от холода, если бы не сержант Райс с его разумными и настойчивыми усилиями». Что до состояния самого Уислера, то его Грили охарактеризовал следующим образом: «Переохлаждение пагубно сказалось на умственных способностях рядового Уислера. <…> Лишь через несколько часов по возвращении на станцию Уислер полностью пришёл в здравый ум».
Похоже, психические расстройства – особенно у гренландцев – оказались куда опаснее любых телесных недугов. Пытаясь понять, что побудило Йенса уйти пешком в ночь, Грили уяснил из бесед с Пави, немного понимавшим по-гренландски, что в жизни инуитов огромную роль играют предания и мифы. Возможно, он пошёл на зов или поиски Торнгарсука, могущественнейшего небесного божества, иногда принимающего облик огромного медведя. Кстати, другая форма его земного воплощения – однорукий мужчина. Народу Йенса присуща глубокая вера в шаманство, включая прижизненные перевоплощения со сменой облика, так что вполне разумно предположить подобного рода мотивировки.
Через два дня после дорого обошедшейся выходки Йенса в офицерскую ворвался без всякого приглашения, зато с громкими воплями и деревянным крестом эскимос Фред; крест, сказал он, его последняя надежда защититься от злых людей, вознамерившихся его пристрелить. «Прощайте, прощайте», – бросил он в адрес Грили, явно собираясь после этого убежать в никуда и замёрзнуть в снегах. Доктор Пави спокойным тоном и на родном языке Фреда сумел отговорить того от подобного безрассудства.
Грили был теперь глубоко обеспокоен проблемой гренландцев: «Я в отчаянии на предмет того, как найти управу на Фреда и Йенса». Хотя его солдаты всегда относились к обоим гренландцам с уважением, Грили переговорил с глазу на глаз со всеми по очереди и особо подчеркнул, что никакие шутки, подначки или язвительные замечания в адрес этой пары неприемлемы, и он их не потерпит.
* * *
Грили и сам к этому времени поддался меланхолии, хотя и дал зарок не проявлять ни намёка на это перед своими людьми. Душу он изливал в пространных письмах супруге Генриетте:
Не пристало командиру являть признаки тоски по дому. Из всех людей он должен менее всех проговаривать и выдавать малейшие признаки того, что вовсе об этом думает. <…> Когда вернусь к тебе, не бойся, что я когда-либо ещё добровольно тебя покину. Одной такой разлуки хватит на всю оставшуюся жизнь.
Но на север Грили прибыл, конечно же, не просто так, а с высокой целью, чувствуя себя буквально обязанным совершить научные открытия и снискать мировую славу, но при этом он хотел, чтобы его верная жена в полной мере понимала, что делается это всё не из пустого тщеславия. Далее он писал:
Я так по тебе скучаю, дорогая моя… и всё-таки при всей моей тоске и глубоких вздохах по тебе я не могу заставить себя сожалеть о прибытии сюда. Так я хотя бы оставлю в мире след и войду в историю как один из арктических лидеров, которые в какой-то мере преуспели.
Арктический Грааль Северного полюса явно не шёл у него из головы, хотя он в который раз ни словом об этом не обмолвился.
Зимнее солнцестояние 21 декабря, похоже, чуть развеяло настроение обитателей лагеря: полпути к возвращению света в их жизнь было пройдено. Локвуд радостно написал в своём дневнике: «Сломали зиме хребет!» Грили также не обошёл эту дату вниманием и предвкушал грядущее возвращение естественного освещения весьма поэтически: «Сей ночью солнце перекладывает галс и берет курс на север, и через считаные дни тьма начнёт отступать перед возвращающимся светом, который, как и многие другие благодати, не в полной мере нами ценятся, пока не улизнут». У Брэйнарда был и вовсе двойной праздник, поскольку на солнцестояние приходился ещё и его 25-й день рождения, и настроение у него также было самое приподнятое: «Свободен от всех обязанностей и заказал знатный ужин по своему хотению. Ещё один приятный дар – кварта рома на пунш ко дню рождения».
Грили стремился поддерживать моральный дух своих людей всеми средствами, а потому вслед за солнцестоянием и полукруглым юбилеем Брэйнарда запланировал тщательно продуманную рождественскую трапезу. Для начала он поручил всё тому же Брэйнарду обеспечить завершение строительства ледяной стены вокруг барака со стороны берега и офицерской спальни. Покончив с этим, он распорядился провести генеральную уборку внутри форта – прежде всего очистить пол от наледей, образующихся после влажной уборки и в результате оседания конденсата, а затем отдраить его до блеска. Праздновать Рождество надлежало в безупречной чистоте.
Также загодя были отданы распоряжения штатному повару Джулиусу Фредерику по прозвищу Коротышка (вполне уместному в силу его роста в 5 футов) и приданному ему в подручные по случаю обилия планируемой трапезы рядовому Лонгу. Когда Фредерик увидел во вручённом ему для исполнения приказе с меню пункт «сливовый пудинг», добавленный туда в последнюю минуту, он поначалу даже запаниковал, что у него не хватит ни ингредиентов, ни навыков, чтобы его приготовить, на что Грили с ухмылкой сообщил всполошённому повару, что миссис Грили предусмотрительно выслала целый ящик этого лакомства вместе с экспедицией специально для празднования их первого Рождества.
Пока повара трудились на кухне, гремя кастрюлями и используя все имеющиеся горелки, плиты, духовки и котлы, Брэйнард и Райс в три руки (вторая у канадца была по-прежнему на перевязи) украшали помещение военными штандартами, сигнальными флагами и просто любыми цветными драпировками, придающими должную праздничность интерьеру.
Поскольку Рождество пришлось на воскресенье, Грили провёл утреннюю службу особенно эмоционально и прочёл псалмы так, что все его люди унеслись мыслями к оставшимся дома любимым и ближним. Остаток для прошёл у кого-то в праздной лености, у кого-то в жадном предвкушении пиршества. Заняты были лишь издатели «Луны Арктики», которым пришлось вместо газеты срочно верстать и гектографировать тираж меню с причудливыми виньетками. Для поднятия духа и ускорения процесса Грили предложил им (как, впрочем, и всем) по гоголь-моголю с ромом в умеренном количестве, и многие от души выпили его за родных и близких.
Меню – с учётом их уникального статуса самого северного в мире человеческого поселения – было истинным чудом и включало следующие изыски: «черепаховый суп (имитация), лосось, фрикасе из кайры, язык овцебыка со специями, крабовый салат, ростбиф, мясо гаги, вырезка из овцебыка, картофель, спаржа, зелёная кукуруза, зелёный горошек, кокосовый пирог, желе, сливовый пудинг с винным соусом, мороженое нескольких сортов, виноград, вишня, ананасы, финики, инжир, орехи, конфеты, кофе, шоколад». Сливовый пудинг миссис Грили, да ещё и под винным соусом, – произвёл настоящий фурор, хотя, возможно, ещё и потому, что в ту же десертную раздачу попали и сигары, и сладости из лучшей в ту пору нью-йоркской кондитерской Хайлера.
Это фантастическое рождественское пиршество задало тон на все праздники, которые продолжились 26 декабря большой вечеринкой с шоу-варьете, которое репетировали до этого целую неделю. По словам Брэйнарда, они «решили растянуть празднества на три дня» для полнейшей разгрузки. Во главе этого рождественского загула стоял некий самопровозглашённый «Клуб любителей сока лайма», который распространил как изустно, так и в виде отпечатанной программки уведомление о том, что единственное выступление их труппы пройдёт в Оперном театре острова Датч, и «заказывать собачьи колесницы туда нужно к десяти часам вечера». Входная плата назначалась равной одной понюшке табака «в твёрдой валюте Земли Гриннелла».
Пошло-непристойный бурлеск представления этого «шоу-варьете» начинался с номера «Совет индейцев», затем шёл «Танец войны» с завываниями и Уислером в роли «вождя Леденящая Смерть» в окружении восьми «храбрых воинов». После этого на сцене появлялся женский персонаж в исполнении рядового Родерика Шнайдера, который, на свою голову, купил по дороге к зимовью где-то в Гренландии украшенный вышивками наряд «эскимосской красавицы» в полном комплекте. Будучи сам роста невысокого, он «вполне в это одеяние втиснулся», после чего дело оставалось за малым: «тщательно выбриться, нарумяниться и подвести брови и глаза». Затем рядовой Генри исполнил смешные песенки, умело пародируя всяческие акценты и диалекты. А под самый занавес на сцену вышел главный метеоролог Джуэлл – и честно заявил, что сейчас выступит с «избранными чтениями». С этими словами он бережно достал из вынесенного им на сцену кожаного портфеля большой том. Публика застыла, теряясь в догадках, что это будет – нечто из Диккенса или рождественская сказка, – однако Джуэлл вслед за этим факирским движением извлёк из портфеля барометр-анероид и, повесив его на стену, зачитал собравшимся полную сводку собранных им за минувшие сутки метеоданных. Смех поднялся оглушительный, люди хлопали себя по коленям и хохотали до слёз.
Тепло и уют внутри форта всё резче контрастировали с суровыми реалиями внешнего мира. В декабре среднесуточная температура составила –36 °C, а минимальная достигла –47 °C. Грили, конечно, продолжал вести научные и метеорологические записи, снимать показания с приборов его люди соглашались всё менее охотно. А некоторые – прежде всего Йенс, Фред, Брэйнард и Кислингбери – упорно продолжали целыми днями пропадать на охоте, хотя вся их добыча сводилась теперь к редким зайцам и песцам, а волки продолжали завывать, хотя вроде бы и на безопасном удалении.
В новогоднюю ночь Грили санкционировал ещё одну гулянку – с ружейным салютом и спонтанно придуманным состязанием между Бидербиком и Шнайдером в забеге на 4 мили до острова Датч и обратно, по итогам которого оба были объявлены победителями и получили по лишнему штофу рома в награду. Затем последовали байки, гулянка и концерт «жестяного оркестра» барабанщиков ложками по кастрюлям с камбуза. Гуляли до 3 утра.
* * *
Поутру 16 января 1882 года Грили зачарованно наблюдал за стремительным падением барометра и усилением шквалистого юго-западного ветра. К 11.00 скорость отдельных порывов достигла 20 миль в час, и Грили, почуяв, что прямо тут формируется серьёзный штормовой циклон, распорядился снимать показания каждые 15 минут. И действительно, к полудню направление ветра сменилось на северо-восточное, а скорость достигла штормовых 50 миль в час. Грили приказал выходить на дальнейшие замеры по двое со взаимной страховкой от риска быть сметёнными шквалом и прикрывать лицо друг друга от секущей снежно-ледяной крупы при считывании показаний. На замеры уровня моря им и ранее было велено выходить попарно и в связке во избежание повторения истории с падением с крутого обледеневшего берега, приключившейся с Гардинером.
Вскоре после полудня штормовой ветер перерос в полноценный ураган и выл теперь на скорости 65 миль в час. Теперь не двое, а лишь шестеро самых крепких мужчин в связке могли добраться до будок метеонаблюдения и снять показания. Сила ветра, по словам Брэйнарда, была такова, что их просто сметало в обратном направлении, а «снега в воздухе было столько и налипал он на лицо настолько плотно, что за считаные мгновения там можно было получить готовый слепок для посмертной маски».
Даже будучи внутри, Грили обеспокоился, устоит ли форт Конгер перед натиском этой бури: «Дом сотрясался и скрежетал самым тревожным и зловещим образом. Во всякий миг я ожидал, что вот-вот то ли крышу своротит или сорвёт, то ли всё строение сметёт в гавань. <…> Буйство ветра на протяжении часа с лишним оставляло нас в состоянии подвешенности относительно дальнейшей судьбы». После этого ещё несколько часов неутихающий ураганный ветер с порывами до 90 миль в час продолжал колошматить стены форта…
На следующий день под разъяснившимся тихим небом Грили с людьми отправились оценивать ущерб. Благодаря отменной прочности кровли и двухрядной защите стен ледяным и земляным валами сам барак практически не пострадал. А вот прилегающие пристройки и палатки снесло и размело, а «содержимое их унесло и погребло под снегом. Многого отыскать так и не удалось. Снежные заносы – серьёзная проблема», – записал Брэйнард. Они многие из этих заносов перелопатили потом в поисках утерянных вещей и инструментов. Один ветряк анемометра позже нашли в милях от берега. Всю неделю после этой небывалой бури люди были заняты исключительно устранением её последствий.
Ураган выдался столь свирепым, что сдул весь снег с окрестных горных вершин. Кроме того, господствующие ветра намели и плотно спрессовали вокруг форта снежные заносы, заполнившие все расселины, так что людям в форте не составило труда нарезать из этого снега блоки для возведения по соседству с жилым бараком морозильной камеры для складирования провианта на месте сметённых построек. Пока его люди работали, смеясь и напевая песни родных мест, Грили заметил в воздухе и на небосводе начало невиданной доселе цветосветовой феерии. Колоссальные сводчатые арки, «яркие, красивые и отчётливые, перекинулись от западного края горизонта к восточному», – затем арки преобразились в «серпантинные ленты», затем «серпантины распались на отдельные лычки и ленточки, из которых снова выстроились арки от края и до края неба», – описывал это зрелище Грили.
Это было воистину волшебное и сверхъестественное зрелище – величественная игра цвета и света в надмирных высях. Наверное, подумалось Грили, им всё-таки суждено пережить эту первую зиму. Весна и свет теперь от них в каком-то месяце с небольшим. Для некоторых его людей, понимал Грили, этот срок, увы, слишком долог. У Йенса появились симптомы цинги, да и другие выглядели мрачными и нездоровыми, их и без того бледные лица стали приобретать зеленоватый оттенок. Грили вышел из дома и отправился к гавани, чтобы лично проверить уровень воды и состояние льда. Небо было теперь угрюмо-зловещим и навеивало мрачные мысли и дурные предчувствия, а при выходе по хрусткому насту на промёрзшей земле к берегу из-за утёсов «показался новорождённый месяц, тоненький такой серп, странно сказать, именно что цвета крови».
Член экспедиции Грили на фоне прибрежных гор Земли Гриннелла
(остров Элсмир) (фото Дж. У. Райса из Библиотеки Конгресса США / G. W. Rice / Library of Congress)
Крайняя северная точка
Лейтенант Кислингбери и рядовой Уислер, перейдя по льду на остров Беллот, взошли на вершину горы Кэмпбелл. Оттуда, с высоты 640 метров над уровнем моря, открывался круговой панорамный обзор до самого горизонта, и они, переведя дух, принялись жадно впитывать всё, что предстало их взорам. Было по-всякому хорошо выбраться на этот простор из душной тесноты освещённого тусклыми лампами форта. Затем оба, затаив дыхание, вперились в южную часть подёрнутого морозной дымкой горизонта, – и свершилось! Они его дождались и увидели. Прямо перед полуднем 28 февраля 1882 года тонкий абрис верхушки лучащегося тускло-багровым светом диска прорезался над линией горизонта и ненадолго прилепился там блином из печи. При всей призрачности зрелище было воистину славным: впервые за 137 суток им явилось солнце.
Тем временем внизу, в форте Конгер, Грили вбежал в дом и возбуждённо призывал всех скорее выйти на улицу: «Пора! Самое время! На выход, оттуда может быть лучше видно солнце». Для Грили сцена была преисполнена глубочайшего смысла. «Все наши сердца эхом вторили возгласу „благодатное солнце“ и благодарили Господа за то, что нам на здравие и силу вновь явлено солнце, и наша первая арктическая зима подошла к концу». Теперь дни будут только прибывать всю весну, и Грили это знание грело изнутри жарким огнём. Пришла пора снаряжать настоящие санные партии и на деле посмотреть, из чего слеплены и на что способны его люди.
Люди были определённо готовы радостно приветствовать даже символические намёки на тепло, поскольку февраль в Арктике выдался самым холодным за всю историю метеонаблюдений: средняя температура воздуха составила –47 °C. Морозы стояли такие, что даже ко всему привычные, казалось бы, ездовые собаки без конца перетаптывались с ноги на ногу, будто земля жжёт им лапы. Для согрева они даже спали на неостывшей золе из печей и плит.
Приготовления к большой экспедиции шли с начала февраля. Главную комнату форта временно превратили в мастерскую, где плотники трудились над запасными полозьями и упряжью для ремонта саней в пути. Коротышка Фредерик, главный кожевенник и швец, пошил на всех сапоги из грубой невыделанной тюленьей кожи с подкладками из меха овцебыков, медведей или оленей. Он связал и починил много пар шерстяных рукавиц, а также изготовил жизненно необходимые трёхместные спальные мешки с утеплением из меха овцебыков для ночёвок в ходе предстоящей экспедиции на север. На троих эти спальники были рассчитаны, во-первых, ради экономии места и веса, а во-вторых, для того, чтобы внутри накапливалась побольше тепла от тел во избежание переохлаждения и замерзания до смерти на лютом арктическом холоде. Те, кто обладал навыками работы по металлу, склепали и починили множество полевых кухонных плит цилиндрической формы. Эти огнестойкие жестяные бочонки, как и лампы-спиртовки, можно было использовать и для получения питьевой воды из льда, и для приготовления чая и горячей похлёбки в походных условиях.
Все участники предстоящего выступления на север удостоверились, что их одежда в полностью годном состоянии. Во время первой зимовки многие пытались выходить на мороз в одежде как из тюленьей кожи, так и из меха, но выяснилось, что она «по удобству сравнима с кольчугой», поскольку дубеет. К тому же под тюленьей кожей быстро и в больших количествах скапливается испарина от пота при физических усилиях, когда, к примеру, толкаешь сани или бежишь за ними, а это было и вовсе чревато риском замёрзнуть насмерть прямо в одежде. Методом проб и ошибок выяснили, что даже при самых низких минусовых температурах нет ничего лучше двух слоёв шерстяного белья и верхней одежды из толстой и плотной валяной шерсти. Во избежание же налипания на одежду снега поверх всей этой шерсти люди облачались в гладкие армейские накидки и комбинезоны, которые по завершении дневного перехода можно было просто снять и просушить.
С приходом весны Грили засел за составление длинных списков провианта и снаряжения в дорогу с указанием необходимых им количеств каждого наименования с точностью до фунта мяса, горючего и палаток, основываясь на записях и журналах предыдущих экспедиций таких полярников, как Льюис Бомонт и Джордж Нэрс. Локвуд, которому Грили с каждым днём доверял всё больше, впечатлённый его несгибаемостью и упорством в полевой работе, горел желанием поскорее пуститься в полный неведомых приключений путь и досконально изучал имеющиеся у них карты местности. Долгими вечерами в офицерской, иногда за задёрнутыми для приватности занавесями, Грили и Локвуд начали вести разговоры начистоту о затеянной ими по обоюдному согласию попытке достичь легендарной крайней северной точки.
К концу марта Грили выпустил прямые письменные приказы согласованно выступить в дальнее путешествие на север двумя раздельными партиями, используя в качестве баз на маршруте четыре устроенных в минувшем году склада, а также при необходимости пользоваться немногочисленными известными схронами более ранних британских экспедиций. Грили не скрывал целей, которые ставились перед этими командами. Да, им было предписано высматривать любые признаки и следы исчезнувшей «Жанетты» его друга Делонга, прочёсывая берега и просторы Арктики в поисках пропавших без вести моряков. У Грили среди личных вещей в форте Конгер было спрятано письмо от миссис Делонг, которое он обещал вручить её мужу, если им удастся его спасти. Но, конечно, принципиальной целью их наступательных продвижений была «разведка тайн севера и, по возможности, побитие рекорда командора Маркема по части достижения человеком самой северной широты».
Первая партия во главе с доктором Пави выступит вместе с собачьей упряжкой, тянущей сани, получившие имя «Лилия». Этот довольно многочисленный отряд должен был держаться восточного берега Земли Гриннелла. После этого Пави предстояло миновать мыс Джозеф Генри и двигаться прямо на север, чтобы выяснить, что там дальше: земля или море? Никто доселе этого не знал.
Через несколько дней предстояло отбыть второй партии во главе с Локвудом, в помощь которому были приданы Брэйнард, эскимос Фред и также достаточное число людей. Локвуд от Грили получил приказы вполне однозначные и, если честно, пугающие:
Вы полностью отвечаете за организацию и проведение самой важной части этой санной экспедиции – её выдвижение к месту работ и разведку побережья Гренландии по возможности дальше в северо-восточном направлении. <…> Ранее проявленные вами энергия и осмотрительность плюс ваша выносливость и богатый опыт (проверенный почти двумя сотнями миль полевой работы в этом сезоне) – всё это делает вас вполне способным выдержать температуры за 90 градусов ниже нуля[12]. <…> Главной задачей этой работы будет исследование берега у мыса Британия.
Далее Грили добавил, что в самой дальней точке побережья, куда они доберутся, Локвуду надлежит взять образцы пород и пробы грунта. И наконец, покончив со всеми этими геологоразведочными работами, ему предлагалось двинуться прямиком на север до самого предела их человеческой способности к выживанию и провести в этой точке полные сутки, чтобы доподлинно и достоверно зафиксировать по солнцу координаты достигнутой ими точки. Для верности Грили дополнил приказ денежным стимулом: за достижение крайней северной точки команда будет премирована девятью сотнями долларов на всех, а лично Локвуд, как глава этой экспедиции, – пятью сотнями лично на руки. Подтекст этого предложения был ясен как полярный день: извольте побить рекорд Маркема!
К концу марта все приготовления были практически завершены, и на 3–4 апреля была назначена отправка. Брэйнард вышел во главе передового отряда с санями, названными в честь легендарных исследователей Арктики: «Хейс», «Кейн», «Холл» и «Бомонт». Из форта они вышли, волоча груз весом под восемьдесят фунтов на человека, а после добора снаряжения из депо A и Б на каждого должно было приходиться порядка 130 фунтов багажа. На следующий день отбыл Локвуд с двумя людьми и восемью собаками.
Перепробовав в осенних вылазках несколько типов саней различной конструкции, люди Грили однозначно сделали выбор в пользу тех, что используются в Гудзоновом заливе, – самых лёгких (35 фунтов порожняком) и при этом достаточно прочных и стойких к износу. К тому же они хорошо шли по рыхлому глубокому снегу. Одни такие сани получили имя «Антуанетта» в честь старшей дочери командующего. На них же был водружён небольшой американский флаг, собственноручно сотканный и вышитый Генриеттой Грили. 3 апреля под хор напутствий экспедиционная партия отбыла из форта Грили. В её составе была одна собачья санная упряжка и ещё трое под завязку гружённых саней для буксировки личным составом, насчитывавшим семь человек.
К тому времени, когда отряд Локвуда выступил в путь, у ранее отправившейся на север партии Пави уже возникли проблемы. У их единственных саней сломался полоз, и Райс с Йенсом вынуждены были возвращаться в форт Конгер за новым для замены. После этого Пави с людьми натолкнулись на непреодолимую преграду в виде открытой воды, простирающейся от мыса Джозеф Генри[13] далее к северу, и вынуждены были пуститься в обратный путь. Партия Пави вернулась в форт 3 мая 1882 года после месяца с лишним трудностей и лишений в походе, увы, не увенчавшемся решением поставленной задачи: разведать и картографировать северное побережье острова Элсмир им не удалось. Они продвинулись в этом направлении не дальше ранее побывавшей там экспедиции Нэрса. Вся надежда на достижение крайней северной точки теперь возлагалась на Локвуда с его людьми.
Амбициозный план предусматривал пересечение по льду пролива Робсон и выдвижение вдоль северо-западного побережья Гренландии с использованием запасов провизии из тайников до лодочного лагеря Полярис[14] при входе в бухту Ньюмана[15]. Туда же прибудут и высланные из форта вспомогательные партии с уймой провианта и собачьего корма, топлива, спасательного и прочего снаряжения, включая запасные полозья для саней, дабы не вышло, как у Пави, после чего отряд Локвуда ринется наконец на штурм неизведанного. И погода, надеялись они, будет им благоприятствовать. 3 апреля Грили зафиксировал в своём журнале первое потепление до температуры 1,2 °F[16] выше нуля, предвещавшей скорое наступление весны, можно сказать, официально. Это была воистину долгожданная перемена к лучшему, поскольку минусовая температура перед этим держалась немыслимые 160 суток кряду.
Утром 16 апреля вся партия в полном составе выступила из базового лагеря Полярис в направлении мыса Брайант в 60 милях к северо-востоку. Оставив базу позади, они вынуждены были теперь тащить всё с собой, и средние нагрузки выросли до сорока с лишним килограммов на собаку и 80 с лишним на человека. Бухту Ньюмана они пересекли по гладкому крепкому льду с ветерком, «летя вперёд на всех парах», по словам Брэйнарда. Гладким их путь оставался недолго. После ущелья Гэп, задолго до следующей бухты Репалс, повалил снег, а температура резко упала до –40°[17]. Ледовый покров сделался на редкость грубым и неровным, с заносами из снега, шероховатого, как наждак, и препятствовавшего скольжению не хуже песка, и через некоторое время одни из саней пришли в полную негодность, и их пришлось бросить.
Световой день уже успел сделаться нескончаемым, а трудовые – изнурительными и муторными: мужчинам всё тяжелее было тянуть за собой плохо идущие перегруженные сани за врезавшиеся в плечи лямки буксировочных верёвок. Берег, которым он шли, был сплошь изрезан бухтами, перед устьями которых непременно высились снежные заносы, под которыми таились и ледяные горбы, и острые камни, так и норовившие сломать деревянные полозья или опрокинуть сани. Будни распались на серии прыганий туда-сюда: вся команда отволакивала на пару миль вперёд одни сани, затем возвращалась за вторыми и так далее, пока не перетаскает всё. Заряды пурги порою обрушивались на них с такой свирепостью, что Брэйнард описал свои ощущения: «…будто это и не снег вовсе, а гравий швыряют нам в лицо лопатами». Лейтенант Локвуд лично задавал темп и пример, совершая по три-четыре захода туда-обратно по одной и той же колее, – и после 11 дней столь тяжких трудов они 27 апреля наконец добрались до мыса Брайант.