Бадди Леви
Станция 81°44'. Триумф и трагедия полярной экспедиции лейтенанта Адольфа Грили
Приготовления к погружению во мрак
Неведомое – вот что страшит до ужаса.
Адольф Грили. Три года в Арктике
Глядя на бредущего обратно к станции понурого и подавленного Кислингбери, Грили понимал, что ему теперь предстоит решать пренеприятную головоломку. В его рядах – персона нон грата. Из присущей ему рациональной педантичности Грили тут же переписал приказы относительно лейтенанта Кислингбери, изменив формулировки на «считается не членом экспедиционного корпуса, а лицом, временно пребывающим на станции в ожидании отправки» и «не имеет права отдавать приказы кому бы то ни было». Лейтенант был де-факто понижен Грили до статуса гостя, которому «надлежит отбыть в Сент-Джонс первым же зашедшим в гавань пароходом».
Хочешь не хочешь, а выбора у Кислингбери теперь не было: ему предстояла зимовка при экспедиции до ожидавшегося лишь следующим летом прибытия парохода с припасами. Ему нужно было попытаться сделать всё возможное, чтобы получше к этому приноровиться и, если удастся, рассудил он, приносить пользу в роли охотника и тем самым, как знать, вернуть благорасположение Грили, и тогда, возможно, командующий отменит приказ об отчислении его из состава экспедиции и восстановит на действующей службе.
Воскресенье 28 августа было объявлено Грили первым выходным после высадки. По его замыслу, это призвано было сгладить ощущение отрезанности от всего мира за счёт создания подобия цивильного общества. По воскресеньям не будет ни работы, ни игрищ. Воскресное утро существует для того, чтобы все соблюдали субботу, если только иное вероисповедание не возбраняет им слушать чтение Псалтыря в его исполнении. А после официальной службы каждый волен отправляться на охоту или праздно шататься по станции и её окрестностям. Подобное еженедельное развлечение, полагал Грили, будет «прерывать монотонность нашей жизни и тем самым способствовать поддержанию психического и физического здоровья».
По вечерам Грили удалялся в свой угол барака изучать всевозможные карты местности и читать, переосмысливать и корректировать приказы и планы на предполагаемое двухлетнее пребывание, а также планы миссий по их вызволению. Письменные копии этих приказов и планов вызволения он уже отправил в Вашингтон с капитаном «Протея» Пайком, и все они были составлены по результатам бесед Грили с ним самим и его офицерами, включая ответственного за безопасность, перед отплытием парохода. Но всё равно, подготовка избыточной не бывает, и чем яснее понимание миссии – тем лучше.
Прибытие судов с припасами и для вывоза было запланировано на лето 1882 и 1883 годов. На экстренный случай, если первый пароход не сможет пробиться к форту Конгер, было согласовано резервное место выгрузки доставленного груза и писем на северо-востоке острова Элсмир, а также депо для складирования продовольственных пайков на острове Литтлтон у западной оконечности Гренландии. Если же второму, спасательному судну в 1883 году не удастся пробиться к форту Конгер, все запасы с него вместе со спасательным отрядом надлежало оставить всё на том же острове Литтлтон в готовности к перспективе ещё одной, сверхплановой зимовки. Наконец, в том случае, если к исходу второго лета спасательного судна к ним не прибудет вовсе, Грили и его люди самостоятельно двинутся на юг на паровом катере «Леди Грили», трёх вельботах и шлюпке. Выбираться они будут, высматривая попутно места для привала по берегам и суда в акватории, держась по возможности ближе к Элсмиру, до мыса Сабин либо до острова Литтлтон через пролив от него, расположенных в 250 милях к югу от форта Конгер. Он не раз всё это перечитывал, и план отхода выглядел вполне разумным и в полной мере учитывающим всевозможные непредвиденные обстоятельства. Грили всегда нравилось иметь чётко прописанные планы на все случаи жизни, включая непредвиденные, и строго им следовать. Ибо отсутствие готового плана чревато беспорядком – вплоть до анархии и гибели.
Чувствуя себя вполне уютно за письменным столом в своём закутке, Грили кропотливо изучал также карты и отчёты тяжёлой экспедиции Нэрса 1875–1876 годов. Британский исследователь сэр Джордж Стронг Нэрс стал первым из мореплавателей, успешно преодолевшим узкий пролив между островом Элсмир и Гренландией на их северной оконечности (впоследствии названный его именем) и вышедшим в море Линкольна. На корабле «Алерт» он достиг 82° северной широты, но там попал в ледяной плен и вынужден был зимовать на вмёрзшем в пак судне. Экипаж его тяжело пострадал от цинги, но, когда следующим летом лёд вскрылся, Нэрсу удалось успешно вернуться. Его экспедиция оставила в этой части Арктики кое-какие тайники и склады, в чём Грили уже имел возможность лично убедиться, и вывезла на Большую землю детальные описания местности, хотя и ограничивающиеся по большей части береговой линией. Теперь, прежде чем зима опустит завесу беспросветной полярной ночи, Грили хотелось продолжить изыскания предшественника, углубившись в те места, куда нога человека доселе не ступала.
Другими основаниями для осенних вылазок служили заготовка продовольствия и создание собственных схронов и складов как провианта, так и оборудования для их использования по весне в ходе ещё более амбициозных и дальних путешествий, которые станут возможными при практически круглосуточном дневном освещении по ещё крепкому и прекрасно годящемуся для санных упряжек льду. Оставшиеся же невостребованными склады провианта и оборудования становились настоящими кладами и спасительными дарами следующим пришедшим в эти места исследователям от предыдущих полярных экспедиций. Грили был истинным знатоком истории и преданий, географии и специфики Арктики; он прочёл чуть ли не всё когда-либо написанное и опубликованное о ней и теперь перечитывал том за томом собранной им впечатляющей библиотеки арктической литературы, которую не поленился привезти с собой. Его вдруг поразили две вещи. Во-первых, в ходе экспедиции Нэрса санная партия во главе с капитаном «Алерта» Альбертом Гастингсом Маркемом обновила рекорд, достигнув 83° 20' 26'' северной широты и подобравшись к Северному полюсу ближе кого бы то ни было в истории человечества. Это достижение ознаменовало продолжение трёхвекового господства англичан в этих краях, а Грили, хотя его люди об этом пока не знали, намеревался этот рекорд побить. Конечно, они прибыли сюда с научной миссией, но чувство национальной гордости в груди Грили горело жарче, чем у кого бы то ни было из его современников, и было глубоко уязвлено этим фактом, и ему лично нужно было подобраться к Северному полюсу ближе всех в истории (если не выйдет его достигнуть), дабы снискать лавры не только для себя, но и для своей страны.
И, если ему или кому-то из его людей доведётся достигнуть заветного Северного полюса и выбраться оттуда живым, чтобы рассказать, как он выглядит и что там делается, у него будут ещё и новейшие научные данные для всего мира. Гипотезы насчёт творящегося вокруг этого воистину белого пятна на глобусе веками циркулировали самые мистические и невероятные. Многие полагали и наносили эту свою догадку на географические карты – начиная с фламандца Герарда Меркатора, опубликовавшего свою в 1595 году, и заканчивая американским морским офицером Сайласом Бентом, сделавшим то же самое не далее 1872 года, – что вершина мира свободна ото льда и судоходна в силу стекающихся туда со всех краёв света тёплых течений, – и изображали там так называемое Открытое полярное море. В их умозрительном представлении за сплошным кольцом пакового льда вокруг полюса лежала чистая вода, и, если пробиться через этот пак на мощном ледоколе, можно затем беспрепятственно доплыть до самой вершины мира. На некоторых картах там даже изображали чуть ли не тропический рай с пальмами. Столь будоражащая при всей её фантасмагоричности идея завлекла многих полярных исследователей – вплоть до поведшегося на неё совсем недавно Джорджа Делонга на его «Жанетте» – на эпические поиски этого арктического Грааля. Грили же знал по журналам и отчётам Нэрса, что сплошные полярные льды простираются вплоть до 83° северной широты, куда смог добраться Маркем, и открытого моря оттуда не видно. Но что там лежит дальше к северу, никто не мог знать наверняка.
Весь сентябрь и октябрь Грили отправлял пешие и санные партии, а также лодки, когда открывались проходы, во всех направлениях от форта Конгер. Несколько раз ходили проливом Робсон вдоль берега на северо-восток до мыса Мерчисон, где Локвуд устроил склад, названный ими «депо A». Затем Локвуд с пятью людьми доставили по 150 фунтов каждый в устроенное ими ещё севернее, милях в 20-ти от форта Конгер, депо Б у мыса Бичи. За ними следовал Райс с дополнительными припасами и провиантом для закладки. Параллельно Локвуд и Райс, состязаясь между собой, обретали бесценный опыт управления нартами.
Пави и Райс продвинулись ещё дальше на север – через бухту Врангеля до самой бухты Линкольна, откуда рукой подать до одноименного моря. При этом они тащили на себе тяжёлые тюки и палатки по сильно пересечённой местности через глубоко вдающиеся в сушу долины и мимо маленьких озёр, кишевших мелкой рыбой, известной под названием арктический голец. В бухте Линкольна за 30 с лишним миль от форта они обнаружили английский тайник; часть припасов была растащена белыми медведями и размётана свирепыми ветрами. Но нашлось и под тысячу годных пайков с «говядиной, пастой карри, сушёным молотым луком и спичками». Во время их долгого путешествия Райса скрутил приступ «острого ревматизма», как диагностировал его хворь Пави. Шёл снег, температура упала до –8 °C. Райс дальше идти не мог, Пави поставил палатку, уложил спутника в спальный мешок, оставил ему пищи и воды – и поспешил в форт Конгер за подмогой. Грили по его прибытии сразу же отрядил с ним на выручку Райсу 10 человек во главе с Брэйнардом. Последний застал больного в тяжёлом ознобе и «со вдвое распухшими ногами», но тут они с Пави быстро подлечили его «горячим кофе, сотерном и необходимыми медикаментами». Затем отряд спасателей укутал Райса в бычьи шкуры, уложил на импровизированные носилки из нарт, аккуратно спустил по крутым склонам к берегу и в конечном итоге благополучно доставил в форт Конгер, где Райс довольно быстро пошёл на поправку и через 10 дней был снова в строю.
Охотники – Йенс, Фред и Кислингбери – преуспевали неимоверно. Овцебыков, как и белых куропаток, в округе было не счесть, хотя последних с выпадением свежего снега стало практически невозможно высмотреть на его фоне. Многие птицы с наступлением холодов улетели на юг, но к началу октября 1881 года экспедиция добыла, освежевала и выпотрошила «26 овцебыков, 10 уток, 2 моржей, зайца и куропатку». Туши овцебыков подвесили под пирамидальными рамами, похожими на каркас вигвама. В общей сложности им удалось заготовить на зиму невероятные 6000 фунтов свежего мяса и плюс к тому в достатке мясных обрезков, жил и потрохов на корм собакам.
Несмотря на первоначальную неловкость между местными и Кислингбери, они быстро сработались, и Грили был доволен результатами их усилий. Случались и травмы, пока что достаточно лёгкие, – включая вывих колена у самого командующего из-за внезапно поехавшей под ногой осыпи, от которого он оправлялся пару недель, прежде чем смог в следующий раз выбраться за пределы форта. Локвуд и Райс получили незначительные обморожения стоп, провалившись под лёд, и теперь выдвигающиеся из форта партии всячески следили за тем, чтобы ноги оставались сухими во избежание самых тяжких последствий. В целом результаты осенних вылазок превзошли самые смелые ожидания Грили. «Заложили четыре склада к северу, – писал он, – удостоверились в годности запасов [Нэрса] в бухте Линкольна, достигли ранее неизведанных точек в глубине [острова], добыли свыше 3 тонн свежего мяса охотой». Вдобавок к тому они ещё и узнали множество полезного об условиях для передвижения санными упряжками и прочих особенностях здешних мест, которые им несказанно пригодятся по весне. А ещё они нарыли тонны угля из близлежащего открытого пласта, и окончательно завершённый барак их зимовья теперь обещал им тепло, уют и безопасность на предстоящие месяцы беспроглядной тьмы в этом суровом и запретном месте.
Но уже тогда, в угасающем свете раннего октября, по поводу которого Грили записал, что «солнце ещё светит, но всё тусклее и слабее», они впервые столкнулись с волками. Однажды долгим-предолгим полярным вечером их стая численностью в пару десятков особей (точно пересчитать их по головам было невозможно из-за скудости сумеречного освещения) вдруг нарисовалась в непосредственной близости от их дома. Их исхудалые силуэты призраками бродили окрест, то появляясь из арктического тумана, то снова в нём растворяясь. Некоторые, по свидетельству Грили, были «на вид размером с телят». Стая как явилась молча, так молча и растворилась в тумане, но вслед за этим тут же напомнила о себе протяжным волчьим воем откуда-то издали. Йенс и Фред всё это время бережно присматривали за своими лайками, опасаясь, как бы на них не напали.
Как-то вечером Йенс и капрал Джозеф Элисон (чуть ли не самый щуплый коротышка во всей экспедиции пяти с кепкой дюймов роста) отправились снимать показания приборов в будку, где те были установлены. До этой сараюшки из досок было всего-то ярдов сто по извилистой тропе, и прогуливаться туда для записи по множеству раз на дню поочерёдно вменялось в обязанность тем, кто пребывал на дежурстве. Они скрупулёзно записывали в свои блокноты показания температуры, относительной влажности и т. п. с приборов, а заодно измеряли толщину снежного покрова и фиксировали наличие или отсутствие на нём наста и прочие особенности. На этот раз по завершении работы они, как обычно, направились к заднему входу, ведущему прямо в казарменную часть главного здания форта, и вдруг услышали необычайно злобный лай. Йенс пошёл вперёд, на псарню, чтобы утихомирить лаек, – и тут из сумрака на него с какой-то нависающей скалы сиганул волк и опрокинул его навзничь. При Йенсе была винтовка со скользящим затвором, и он попытался отбиться ею от волка, но тут на него напрыгнули ещё два и принялись рвать ему клыками ноги. Йенс пальнул куда придётся и врезал одному из волков прикладом по башке. Быстро и инстинктивно он, чувствуя через капюшон парки, что волк смыкает челюсти у него на шее, передёрнул затвор и следующим выстрелом всадил пулю в рычащего зверя.
Приотставший на несколько ярдов Элисон отбивался от трёх волков, поваливших его на землю и наседавших ему на плечи, норовя перегрызть глотку и деря его клыками за ноги. От громового раската второго выстрела волки бросились врассыпную, а из казармы на шум и пальбу выскочили люди. Они помогли Йенсу и Элисону зайти внутрь, с опаской обходя труп шелудивого волка у самого порога. Доктор Пави велел Йенсу и Элисону снять тяжёлую меховую одежду и осмотрел полученные повреждения: оба отделались ранами и гематомами от укусов на ногах и плечах у основания шеи; так что обошлось без серьёзных физических травм (о психических в ту пору думали мало). Толстая и плотная одежда и молниеносная реакция Йенса, успевшего воспользоваться ружьём, спасли им не только жизнь, но и здоровье.
Сразу после этого эпизода Грили отправил Кислингбери в погоню за волками по следам лап и каплям крови на снегу, и лейтенант, умчавшись пулей, успел настигнуть и завалить из ружья ещё одного волка. После этого стая затаилась, и больше ни одна особь никого на винтовочный выстрел к себе не подпускала. Поэтому Грили, беспокоясь о здоровье своих людей и собак, распорядился разбросать окрест отравленное мясо в надежде извести как можно больше хвостатых разбойников. Но волки оказались животными на удивление смекалистыми – и, даже будучи явно оголодавшими, проявили «большую искусность и осмотрительность, приближались к отравленному мясу с опаской, да так и не тронули ни куска». Грили поэкспериментировал с ядами, попробовал перемежать отравленные куски со съедобными, и ему «в конце концов удалось отравить четырёх волков и лису», после чего «остальные исчезли, по меньшей мере в том сезоне».
С начала октября 1881 года солнечного света стало не хватать, и в ход пошли лампы. Грили приказал всем организованно и целенаправленно заняться огневой подготовкой, поскольку навыки меткой стрельбы в здешних местах, как показала история с волками, бывают необходимы для выживания. Ещё в сентябре им был ниспослан сигнал о том, что бдительность нельзя терять ни на мгновение: большая палатка, отведённая под лазарет и по совместительству столярную мастерскую, сгорела дотла вместе со всем содержимым. Не помогли ни огнетушители, ни вода. Так что, в дополнение к стрельбам, огневая подготовка у них включала и упражнения в навыках пожаротушения. Кроме того, Грили отдал распоряжение перераспределить все складские запасы таким образом, чтобы между стеллажами было пожаробезопасное расстояние и возгорание чего-либо одного не приводило к уничтожению огнём всего разом.
Ближе к середине октября, в преддверии полярной ночи, Грили приказал обнести стены барака дополнительным заграждением от зимних морозов, которые, как ему было известно из дневников предшественников, превосходят по лютости всё, с чем когда-либо сталкивались он и его люди. Примерно в метре от внешней стены здания его люди возвели 2-метровый глухой забор из нарезанных из льда строительных блоков, скрепляя их вместо раствора мокрым снегом для герметичности. Пространство между этой ледяной стеной и домом закидали сухим рыхлым снегом вперемешку с грунтом – и получили дополнительный слой теплоизоляции.
Никому из них, включая гренландцев, зимовать на столь крайнем севере в жизни не доводилось, и никто толком не знал, что их ждёт. Лейтенант Кислингбери, потягивая свою ежедневную унцию противоцинготного сока лайма, сидел за столом в капитанской каюте отбывающего во тьму полярной ночи форта-корабля и перечитывал написанное им сыновьям письмо. В нём он поведал мальчикам, что находится на самом дальнем севере, где повсюду сплошные льды, и ему удалось отловить среди них Санта-Клауса и договориться с ним, чтобы Санта лично привёз им подарки на Рождество. Затем, перейдя на серьёзный тон, он добавил: «Папа страшно боится лишь одного – долгой-предолгой ночи. <…> 130 дней кромешной тьмы будут тем ещё испытанием».
Долгая ночь. Нескончаемая беспросветная тьма не раз и не два доводила исследователей Арктики до безумия. Грили знал, что должен от этого защититься любой ценой. Нужно держать людей постоянно занятыми делом, чтобы прогнать скуку и не дать ей перерасти в тоску и депрессию, от которых один шаг до полной невменяемости. Не имея за плечами личного опыта зимовки в Арктике, Грили честно признался в своём дневнике: «Неведомое – вот что страшит до ужаса».
14 октября сразу после полудня почти все собрались снаружи на проводы солнца. Тихое беспокойство разливалось и пробирало их будто слабым электрическим током. Грили даже взошёл на ближайший к северу холм, чтобы бросить ещё один прощальный взгляд на покидающее их светило. Постояв там в тихом одиночестве, он дождался последних проблесков лучей сквозь облака у заснеженного пика Хогбека. Трепетный ужас объял его при виде плывущих облаков, внезапно озарившихся оранжевыми и красными вспышками. И на какой-то миг оранжево-красные лучи скользнули ниже, коснулись поверхности и осветили внешний залив и гавань, усиленные «розовыми столбами клубящегося пара, вздымающегося в плотном, холодном воздухе». Стремителен был этот проблеск, а вслед за ним лучи эти столь же стремительно растворились в угрюмом сумраке, затягивавшем пейзаж тяжёлым свинцово-серым покровом. Солнце ушло, и наступила «долгая ночь» – полярное явление вечных сумерек.
Угол лейтенанта Грили в оф ицерской спальне форта Конгер
(Библиотека Конгресса США / Library of Congress)
Полярный волк, напавший на людей у форта Конгер (фото Дж. У. Райса
из Библиотеки Конгресса США / G. W. Rice / Library of Congress)
Доктор Октав Пави и гренландец Йенс снимают шкуру с добытого тюленя (фото Дж. У. Райса
из Библиотеки Конгресса США / G. W. Rice / Library of Congress)
Овцебык в окрестностях форта Конгер (фото Дж. У. Райса
из Библиотеки Конгресса США / G. W. Rice / Library of Congress)
Долгая ночь
Монотонность арктической ночи производит странные воздействия на белых людей.
Дэвид Л. Брэйнард. Аванпост потерянных
Сперва Грили даже обрадовался окончательному заходу солнца за горизонт. Как и после исчезновения за ним «Протея», это сняло неопределённость и избавило их от гнетущих ожиданий неизбежного.
Средняя температура воздуха к ноябрю стремительно опустились к отметке –30 °C, но Грили успел снарядить ещё несколько санных партий. Пави с двумя санными упряжками пополнили запасы депо Б в бухте Врангеля, а Локвуд с восемью людьми предприняли безуспешную попытку пересечь пролив Робсон у мыса Бичи. Вернулся он через неделю с известием, что лёд в проливе хотя и встал, но не окреп, и годной санной переправы к дальнему берегу им найти не удалось.
Через три недели после ухода солнца Грили остановил любые дальние вылазки, и люди его окончательно обосновались в форте Конгер на зимовку. На ежедневной основе теперь полагалось лишь раз в час снимать показания с десяти приборов «обсерватории» в лачуге над фортом и ещё одной, построенной прямо по соседству внизу и оснащённой барометрами, термометрами и приборами для измерения скорости и направления ветра, точки росы и даже интенсивности северного сияния. Труднее всего далась установка анемометра и термометра с самописцами чуть ли не на самой вершине 640-метровой горы Кэмпбелл у соседнего острова Беллот.
С подсказки и с помощью всё того же Локвуда Грили устроил для личного состава трёхнедельную школу с преподаванием основ математики, правописания и грамматики английского языка, географии и даже метеорологии. Грили лично читал своим людям лекции по множеству предметов и тем, включая циклы штормов, природу магнетизма и историю полярных исследований, а также делился личными воспоминаниями о Гражданской войне. Давал он слово и доктору Пави, но просил его придерживаться сугубо медицинской тематики, хотя того также явно тянуло на байки. Кроме того, Пави взялся обучать нескольких человек азам французского.
Другим развлечением стала газета «Луна Арктики», которую затеял издавать Локвуд при поддержке редакции в составе сержанта Райса и рядового Генри. Их выходившее раз в две недели издание призвано было служить «дневным путеводителем и ночным светочем во имя всеобщего блага». Тираж газеты изготовляли с помощью гектографа (желатинового копировального аппарата) и распространяли среди личного состава с претензией на то, что написано всё это «лучшими умами страны». Серьёзные статьи в ней щедро пересыпались анекдотами, фельетонами и душещипательными историями, и для мужчин это было замечательное чтиво. Также они коротали время за играми в карты, шашки и т. п. и жаркими диспутами на вольные темы в диапазоне от философских до бытовых, включая, к примеру, выяснение вопроса о том, где лучше работают пожарные – в Нью-Йорке или в Чикаго. Кто-то даже сподобился учредить Общество борьбы со сквернословием – на полном серьёзе, с председателем и секретарём, – выписывавшее часы штрафных работ в наказание за каждое нецензурное слово или богохульство, которое удавалось зафиксировать.
Полярная ночь лишена солнца, но не света как такового. Каждые две недели зимовщики зачарованно взирали на явление их взору северного сияния – оно же aurora borealis по-научному, – феномена появления яркого, переливчатого и нередко будто танцующего свечения во всё небо в результате воздействия идущего от Солнца ионного ветра на молекулы воздуха в самых верхних разреженных слоях атмосферы Земли. Наблюдаемая ими цветовая гамма сияния варьировалась в зависимости от типа сталкивающихся частиц и высоты сияния. Грили отмечал, что оно «безмерно грандиозно и великолепно», включая «снопы белого света, иногда с чуть золотистым или лимонным оттенком, похожие то на подвижные валы, то на летящие копья»; в другой раз его взору открылось нечто похожее на «пылающий огненный столп от горизонта до горизонта через зенит, выглядящий по временам решительно розоватым, а затем окрашивающийся в цвет нильской зелени». Иногда под этим сказочным зрелищем проступали призрачные очертания белых медведей на заледеневшем берегу у подножия форта, и Грили сразу вспоминал о нападении волков. Его люди должны быть всегда начеку, потому что опасность здесь исходит отовсюду.
10 ноября 1881 года капрал Элисон выбежал из недавно воссозданной плотницкой палатки на мороз в –36 °C с истошными криками и пылающими волосами, бровями и бородой. Это стало результатом нарушения им правил дозаправки бензиновой лампы. Джозеф не убедился, что она до конца потушена, и лампа полыхнула так, что подожгла и палатку вместе с частью содержимого, и самого Элисона. На его счастье, на крики выбежали люди из барака и в полной мере продемонстрировали недавно полученную ими выучку и, следуя букве правил пожаротушения, сначала устроили Элисону душ из струй огнетушителей, а затем накрыли и подавили очаги возгорания в палатке одеялами. Часть содержимого плотницкой была уничтожена, но, на счастье, никто из выскочивших из тёплого барака тушить пожар обморожений не получил, поскольку на морозе они пробыли считаные минуты. Лишившись бороды, бровей и части причёски, Элисон, как и после недавнего нападения волков, отделался, можно сказать, испугом, хотя и на этот раз «лёгким» этот его испуг назвать язык не поворачивался, поскольку сержанта ещё долго трясло.
Первый День благодарения[11] выдался в форте Конгер воистину памятным. После почти безвылазного пребывания там все последние недели Грили устроил своим людям целую серию гонок, состязаний и соревнований. В той или иной роли – соперников, судей или тренеров – в них приняли участие все без исключения. Проходившие весь часовой день под переменчивой, но не угасающей иллюминацией озарявших небо одно за другим переливчатых волн и потоков северного сияния мужчины состязались в беге на снегоступах и без, гонках на санных упряжках и, под занавес, в стрельбе. Дистанция забега на снегоступах составляла 400 ярдов, и, хотя на первой сотне лидерство с большим отрывом захватил рядовой Генри, он со своим весом за 200 фунтов был слишком грузным для вчетверо более длинного забега, и вскоре его с лёгкостью обошёл сержант Брэйнард, который в итоге и пересёк финишную черту первым, оставив чуть позади наседавших ему на пятки сержантов Ралстона и Гардинера.
Йенс и Фред впрягли в свои нарты по семь лаек каждый и устроили между собой гонку вдоль берега до острова Датч и обратно к форту, и на этой дистанции общей длиной около 4 миль уверенную победу одержал оказавшийся явно более сноровистым каюром Фред. Первый спринтерский забег на сто ярдов победителя не выявил, и трое пришедших к финишу голова к голове участников вышли на повторный, сил на который осталось больше у рядового Эллиса. На десерт Грили приготовил весьма оригинальное состязание по стрельбе: мишень была помещена внутри подсвеченного изнутри свечами ящика на расстоянии 25 ярдов от линии огня. Йенс и сержант Кросс отстрелялись очень хорошо, но затем всех потряс рядовой Генри, выбивший 15 из 15. Он и был объявлен бесспорным победителем. На этом игры закончились, и все вернулись внутрь на праздничный ужин.
Для поднятия духа своих людей Грили с великой тщательностью готовил празднования их дней рождения и других знаменательных для них дат. Юбиляра или чествуемого в этот день освобождали от исполнения служебных обязанностей и позволяли выбрать себе на ужин всё, что заблагорассудится, из имеющихся запасов пищи и десертов. Виновнику торжества причиталась также кварта рома, и сделалось традицией пускать её по кругу, делясь этим трофеем со всеми мужчинами. Поскольку прибыли они сюда на большом и мощном пароходе, привезённые ими с собою изначально запасы в ту пору всё ещё впечатляли как обилием, так и ассортиментом всяческих деликатесов, так что и на первый День благодарения меню было изысканным: «Устричный суп, лосось, окорок, мясо гаги, крабовое мясо с острыми специями, салат из лобстера, спаржа, зелёная кукуруза, пирожные и мороженое различных сортов, финики, инжир и орехи». Грили с офицерами смаковали сотерн из его приватных запасов, а людям он выдал на вечер «умеренное количество рома… который многое прибавил к дневному веселью». За трапезой было также произведено награждение победителей дневных состязаний, а завершился вечер песнопениями под гармонь и скрипку.
Не прошло и недели, как лёгкие и радостные чувства, навеянные Днём благодарения, были развеяны первой за экспедицию по-настоящему серьёзной травмой одного из её участников. 30 ноября сержант Гардинер нёс вахту дежурного по замерам уровня моря с целью регистрации точной динамики приливно-отливных колебаний. В последние дни это занятие становилось всё более неприятным из-за жгучего холода и трудным из-за обледенения ведущего к датчику уровня крутого склона. Спускаясь к берегу с фонарём под адский грохот и скрежет трущихся и перемалывающихся одна об другую льдин в бухте за спиной, Гардинер поскользнулся и упал настолько неудачно, что сломал левую голень, скатываясь вниз по обледеневшей тропе. Доктор Пави сломанную берцовую кость составил и зафиксировал, а рядовой Бидербик, часто выполнявший при нём роль медбрата и санитара, ухаживал и присматривал за пострадавшим целых два месяца, пока кость не срослась и Гардинер не пошёл на поправку.
Праздничные настроения Дня благодарения уступили место мрачной подавленности, до Рождества было ещё очень далеко, а Грили начал замечать, что ряд членов его партии явственно проседает под грузом монотонности – кажущейся нескончаемой череды повторений одной и той же мороки. От искр банальных споров по пустякам то и дело стали вспыхивать бурные перепалки. Одни сделались мнительными недотрогами и обижались или взрывались по любому пустяку, другие потеряли аппетит, впали в подобие летаргии и не желали вставать с постелей. Именно тогда Брэйнард оставил в своём дневнике запись: «Эффект воздействия на мужчин продолжительной темноты весьма очевиден. Многие впадают в депрессию, в то время как некоторые огрызаются и рычат по малейшему поводу, а то и без оного».
У гренландцев «странные воздействия» полярной ночи с её монотонностью также наблюдались в полной мере. Утром 13 декабря с затянувшегося мглою чёрного неба валил снег. Когда Йенс не явился к завтраку, Грили сразу встревожился. Рядовой Лонг доложил, что Йенс умывался вместе со всеми, но с тех пор никто его больше не видел. В последние дни Грили успел заметить, что оба аборигена – Йенс и эскимос Фред – явно чем-то встревожены и обеспокоены настолько, что не находят себе места, и провёл с каждым по отдельности по беседе с тем, чтобы «вернуть этим гренландцам присущую им душевную бодрость». Грили знал, что у Йенса дома остались жена и трое детей, и, возможно, он по ним затосковал, – и это было понятно, поскольку и сам Грили изо дня в день испытывал столь же острые приступы тоски по Генриетте и дочерям. Грили даже продемонстрировал Йенсу фотографии Антуанетты и Адолы, чтобы показать ему, что он тоже отец, скучающий по семье. Также он щедро одарил Йенса орехами, фигами и табаком, чтобы как-то его приободрить, но похоже, ничто из этого не сработало. Йенс продолжал говорить, ему тут «плохо-плохо, недобро».