bannerbannerbanner
Атлант расправил плечи

Айн Рэнд
Атлант расправил плечи

Полная версия

Железная дорога «Феникс-Дуранго» должна была закончить свое существование 25 июля.

– Хэнк Риарден – просто жадное чудовище, – говорили люди. – Только посмотрите, какое состояние он сколотил. А что дал народу взамен? Проявлял ли он хоть раз социальную совесть? Деньги, вот что ему нужно. Ради денег он сделает все, что угодно. Что ему до тех людей, которые погибнут, когда рухнет его мост?

– Таггерты поколение за поколением были стаей стервятников, – говорили люди. – Это у них в крови. Достаточно вспомнить, что первым в этой семейке был Нат Таггерт, самый отвратительный и антиобщественный негодяй на всем белом свете, всласть попивший народной кровушки, чтобы выжать из нас свое состояние. Нечего и сомневаться, что любой из Таггертов без колебаний рискнет чужими жизнями, чтобы получить свой доход. Они накупили дрянных рельсов, потому что те оказались дешевле стальных, – что для них катастрофы, искалеченные человеческие тела, раз они уже взяли плату за проезд?

Люди говорили так, потому что слышали это от других. Никто не знал, почему об этом судачат буквально повсюду. Они ни от кого не требовали разумных объяснений.

– Разум, – вещал доктор Притчетт, – представляет собой самый наивный из всех предрассудков.

– Что служит источником общественного мнения? – вторил ему Клод Слагенхоп по радио. – Не существует никакого источника общественного мнения. Оно возникает само собой. Как реакция коллективного инстинкта, коллективного разума.

Оррен Бойль дал интервью «Глоб», крупнейшему журналу новостей. Темой интервью являлась серьезная социальная ответственность металлургов; особо подчеркивался тот факт, что металл выполняет в жизни общества множество критически важных функций, и люди физически зависят от его качества.

– На мой взгляд, не следует использовать человеческие жизни в качестве морских свинок при испытании нового продукта, – сказал он. Бойль не называл имен.

– Нет-нет, я вовсе не хочу сказать, что этот мост рухнет, – сообщил главный металлург «Ассошиэйтед Стил», выступая в телевизионной программе. – Я ничего не утверждаю. Я просто готов заявить, что если бы у меня были дети, я не позволил бы им находиться в том поезде, который первым проедет по этому мосту. Таково мое личное мнение, ничего больше, поскольку я слишком люблю детей.

– Не стану утверждать, что хитроумная выдумка Риардена и Таггертов рухнет, – писал Бертрам Скаддер в газете «Будущее». – Может быть, рухнет, а может, и нет. По сути, это неважно. Существенно здесь другое: какой защитой располагает общество против наглости, эгоизма и жадности двух необузданных индивидуалистов, чье прошлое подозрительным образом лишено поступков, направленных на коллективное благо? Эти двое, по всей видимости, собираются рискнуть жизнями наших собратьев по роду людскому ради собственных представлений об авторитетности своего суждения, вопреки убежденности подавляющего большинства признанных экспертов. Следует ли обществу допускать такое? Если этот мост рухнет, не слишком ли поздно будет принимать предохранительные меры? С тем же успехом можно запирать конюшню после того, как лошадь уже украли! Наша рубрика всегда придерживалась того мнения, что некоторых лошадей следует стреноживать и запирать ради общего общественного блага.

Группа лиц, называвшая себя Комитетом бескорыстных граждан, собирала подписи под петицией, требующей годичной экспертизы дорог «Линии Джона Голта» правительственными экспертами, прежде чем пустить по ней первый поезд. В петиции утверждалось, что подписавшие ее не имеют другого мотива, кроме чувства долга перед обществом. Первые подписи поставили Бальф Юбэнк и Морт Лидди. Все газеты уделили петиции изрядное место на своих страницах и в комментариях. Тон обсуждения был сочувственным, поскольку петицию подписывали люди явно незаинтересованные…

Ходу работ «Линии Джона Голта» газеты не уделяли внимания. На место строительства не послали ни одного репортера. Общую политику прессы сформулировал еще пять лет назад известный редактор:

– Объективных фактов не существует. Каждое сообщение основано на чьем-либо мнении. Поэтому описывать факты бесполезно.

Несколько бизнесменов решили обдумать вероятность того, что риарден-металл может обладать определенной коммерческой ценностью. Они принялись за изучение этого вопроса. Они не стали нанимать металлургов, чтобы те исследовали образцы металла, не попросили инженеров посетить место строительства. Они просто провели опрос общественного мнения. Десяти тысячам людей, явным образом представляющим все существующие разновидности человеческого интеллекта, задали единственный вопрос:

– Согласны ли вы совершить поездку на поезде «Линии Джона Голта»?

Подавляющее большинство ответили:

– Ну уж нет, сэр!

Голосов в поддержку риарден-металла слышно не было. И никто не придавал значения тому, что акции «Таггерт Трансконтинентал» пусть медленно и нерешительно, но ползли вверх на фондовом рынке.

Были и такие люди, которые следили за ситуацией и подстраховывались. Мистер Mоуэн приобрел акции Таггертов на имя своей сестры. Бен Нили купил их, прикрывшись именем кузена. Пол Ларкин при покупке воспользовался псевдонимом.

– Не верю я в эти противоречивые махинации, – высказался один из таких людей.

– Ну да, конечно, сооружение ветки производится согласно графику, – пожимал плечами Джеймс Таггерт на собрании своего правления. – Ну да, вам совершенно незачем сомневаться. Моя дорогая сестрица не человек, а мыслящий двигатель внутреннего сгорания, поэтому можно не удивляться ее успехам.

Уловив слушок о том, что несколько балок моста не выдержали нагрузки и переломились, причем погибли трое рабочих, Джеймс Таггерт всполошился и бросился к своему секретарю, велев ему связаться по телефону с Колорадо. Он ожидал звонка, припав к столу секретаря, словно бы рассчитывая найти у него защиту; глаза его наполняла неподдельная паника. И все же рот его кривило подобие улыбки.

– Хотелось бы мне сейчас увидеть физиономию Генри Риардена.

Узнав, что слух оказался ложным, он произнес:

– Слава богу!

Тем не менее в голосе его угадывалось разочарование.

– Ну что ж! – молвил своим друзьям Филипп Риарден, до которого долетел тот же слух. – Быть может, иногда способен ошибаться и мой братец. Похоже, он все-таки не настолько велик, как ему кажется.

– Дорогой мой, – сказала Лилиан Риарден своему мужу. – Я так защищала тебя вчера за чаем, когда женщины стали говорить, что Дагни Таггерт – твоя любовница… Только, ради бога, не надо смотреть на меня такими глазами! Я знаю, что это невозможно, и поэтому устроила им хорошую взбучку. Просто эти глупые сучки не могут представить себе другой причины, которая может заставить женщину восстать против всего общества ради твоего металла. Конечно, мне известно, что это не так. Я знаю, что эта таггертша – существо бесполое, и ты ей полностью безразличен… кроме того, дорогой, я понимаю, что если бы у тебя хватило на это отваги – а откуда ей взяться, – ты не стал бы увлекаться счетной машинкой в шикарном костюме, а предпочел бы ей какую-нибудь светловолосую женственную хористочку, которая… ну, Генри, я ведь просто шучу!.. Не смотри на меня такими глазами!

– Дагни, – жалким голосом произнес Джеймс Таггерт, – что с нами будет? «Таггерт Трансконтинентал» катастрофически теряет популярность!

Дагни рассмеялась, легко и радостно, словно бы радость постоянно присутствовала в ее душе и мгновенно вырывалась на свободу. Она смеялась, непринужденно открыв рот, белые зубы выделялись на загорелом лице. Глаза ее, привыкшие к бескрайним просторам, глядели куда-то вдаль. Наезжая последнее время в Нью-Йорк, она смотрела на Джима так, словно и не видела его; он это заметил.

– Что мы намереваемся делать? Общественное мнение против нас!

– Джим, ты помнишь, что рассказывали о Нате Таггерте? Помнишь, он говорил, что завидует только одному из своих конкурентов, тому, кто сказал: «А общественность пусть катится к черту!» Он жалел, что слова эти не принадлежат ему самому.

В те летние дни, в тяжелом покое городских вечеров, случались мгновения, когда одинокий человек, мужчина или женщина – на парковой скамейке, пересечении улиц, у открытого окна – мог видеть в газете краткое, как бы случайное упоминание о продвижении строительства дороги «Линия Джона Голта», мог посмотреть на город и почувствовать внезапный порыв надежды. Это были или самые молодые, видившие в этом строительстве событие из тех, которые им так хотелось бы увидеть… или самые старые – те, кто помнили еще тот мир, в котором такие события происходили. Их не интересовали железные дороги как таковые, они не разбирались в бизнесе, но им было ясно одно: кто-то вступил в борьбу с великими трудностями и уверенно идет к победе. Они не восхищались целями борцов, они верили голосу общественного мнения, и все же, читая о том, как растет ветка, почему-то вдруг воодушевлялись, не зная, отчего при этом становятся проще их собственные проблемы.

Тихо и незаметно для всех, кроме грузового отделения «Таггерт Трансконтинентал» в Шайенне и конторы «Линии Джона Голта» в темном переулке, собирался груз, скапливались заказы на вагоны для первого состава, которому предстояло пройти по новой ветке. Дагни Таггерт заранее оповестила, что он станет не пассажирским экспрессом, полным знаменитостей и политиков, как обычно бывало, но грузовым составом особого назначения.

Грузы поступали с ферм, лесопилок, с разбросанных по всей стране рудников, из самых далеких мест, где люди выживали только благодаря новым заводам в Колорадо. Об этих клиентах железной дороги никто не писал, потому что их нельзя было отнести к людям незаинтересованным.

Железная дорога «Феникс-Дуранго» должна была закрыться 25 июля. Первый поезд «Линии Джона Голта» должен был выйти 22 июля.

– Значит так, мисс Таггерт, – проговорил делегат Профсоюза машинистов. – Не думаю, что мы позволим вам отправить этот поезд.

 

Дагни сидела за потрепанным столом в своем кабинете.

Не пошевелившись, она произнесла:

– Убирайтесь отсюда.

С подобным обращением делегат не сталкивался в отполированных до блеска кабинетах железнодорожного начальства. Он возмутился:

– Я пришел, чтобы сказать вам…

– Если вам действительно есть, что мне сказать, начните сначала.

– Что?

– Только не надо говорить, будто вы чего-то там не позволите мне.

– Хорошо, я хотел сказать, что мы не позволим своим людям обслуживать ваш поезд.

– Это другое дело.

– Мы так решили.

– Кто это «мы»?

– Комитет. То, что вы делаете, является нарушением прав человека. Вы не смеете отправлять людей на верную смерть – когда этот мост рухнет, – только для того, чтобы положить деньги в свой карман.

Дагни достала из стола лист чистой бумаги и подала своему гостю.

– Пишите, – предложила она, – и мы заключим контракт.

– Какой контракт?

– О том, что ни один из членов вашего профсоюза не будет обслуживать локомотивы «Линии Джона Голта».

– Нет… подождите минуту… я не говорил…

– Значит, вы не хотите подписывать такой контракт?

– Нет, я…

– Но почему, раз вам известно, что мост рухнет?

– Я только хочу…

– Я знаю, чего вы хотите. Вы хотите душить своих людей за счет тех работ, которые я могла бы им предоставить, – и меня – уже руками ваших людей. Вы хотите, чтобы я давала вам рабочие места, и чтобы я не имела возможности делать это. Я предоставляю вам выбор. Поезд этот совершит свой рейс. Вам этому не помешать. Но вы можете выбрать, ваш человек поведет его или нет. Если вы предпочтете запрет, поезд все равно пойдет, даже если мне самой придется встать на место машиниста. Тогда, если мост рухнет, вообще не останется ни одной железной дороги. Но если он устоит, ни один из членов вашего профсоюза никогда не получит места на поездах «Линии Джона Голта». Если вы считаете, что я нуждаюсь в ваших людях больше, чем они во мне, примите соответствующее решение. Если вы понимаете, что я могу водить локомотив, а ваши люди не способны построить железную дорогу, делайте другой вывод. Итак, вы намереваетесь запретить своим людям обслуживать этот состав?

– Я не говорил, что мы запретим это. Я ни слова не сказал ни о каком запрете. Но… но вы не можете заставить людей рисковать своими жизнями в совершенно никем не опробованном месте.

– Я не собираюсь никого заставлять идти в этот рейс.

– Что же вы намерены делать?

– Я намерена найти добровольцев.

– A если таких не сыщется?

– Это уже будет моей проблемой, а не вашей.

– Тогда позвольте мне сообщить вам, что я не буду советовать им соглашаться на ваше предложение.

– Да ради бога. Советуйте все, что вам угодно. Говорите, что хотите. Но оставьте им право выбора. Не смейте ничего запрещать.

Объявление, появившееся во всех таггертовских депо, было подписано: «Эдвин Уиллерс, вице-президент, руководитель производственного отдела». В нем говорилось, что машинисты, желающие провести первый состав по «Линии Джона Голта», должны сообщить об этом мистеру Уиллерсу не позднее одиннадцати часов утра 15 июля.

Утром пятнадцатого числа, в четверть одиннадцатого, на столе Дагни зазвонил телефон. Звонил Эдди с высоты своего кабинета в находящемся напротив ее окна здании Таггерт.

– Дагни, мне кажется, тебе лучше прийти сюда, – в голосе его звучали странные нотки.

Поспешно перебежав улицу, по мраморным лестницам и коридорам она поднялась к двери, на которой под стеклянной табличкой до сих пор значилось ее имя: «Дагни Таггерт».

Она распахнула дверь.

Приемная была набита битком. Люди стояли за столами, жались у стен. Увидев ее, они сняли шляпы посреди внезапно наступившего молчания. Она видела седеющие головы, мускулистые плечи, улыбающиеся лица своих сотрудников за столами, Эдди Уиллерса у двери в кабинет. Все знали, что говорить ничего не нужно.

Эдди так и остался возле двери. Толпа разделилась, пропуская ее. Эдди повел рукой, указывая внутрь кабинета, на груду лежавших на столе писем и телеграмм.

– Дагни, желание высказали все до единого, – проговорил он. – Все машинисты «Таггерт Трансконтинентал». Все, кто мог, явились сюда от самого Чикагского отделения. – Он снова кивком указал на почту: – А вот и все остальные… Сказать по правде, не дали знать о себе только трое: один сейчас в отпуске в северных лесах, другой лежит в больнице, a третий отсиживает срок за неосторожное вождение автомобиля.

Дагни посмотрела на машинистов. За торжественностью лиц прятались улыбки. Дагни склонила голову в знак признательности. Она замерла так на мгновение, словно выслушивая приговор, зная, что приговор этот относится лично к ней, ко всем, кто находился в этот момент в приемной, и к миру, оставшемуся за ее стенами.

– Благодарю вас, – проговорила она.

Большинство людей неоднократно видели ее. И глядя сейчас на Дагни, когда она подняла голову, многие из них подумали – с удивлением и впервые, – что их вице-президент и начальник производственного отдела – женщина и что женщина эта прекрасна.

Где-то в задних рядах толпы кто-то вдруг выкрикнул веселым голосом:

– Долой Джима Таггерта!

Ему ответил взрыв веселья. Люди смеялись, кричали, хлопали в ладоши. Остро́та совершенно не стоила такой реакции. Однако она предоставила всем в комнате тот предлог, в котором они нуждались. Они словно бы аплодировали не самой шутке, а словам, нахально отрицавшим власть.

И каждый в комнате прекрасно это знал.

Дагни подняла руку.

– Вы торопитесь, – проговорила она со смехом. – Подождите еще неделю. Тогда у нас будет праздник. И поверьте, мы отметим его как следует!

Приступили к жеребьевке. Дагни достала один свернутый листок из кучки, содержавшей все имена. Победителя среди присутствующих не оказалось, однако в компании он числился одним из лучших машинистов – Пат Логан, машинист «Кометы Таггерта» из Небраски.

– Дай телеграмму Пату и сообщи ему, что он понижен в должности на грузовой состав, – сказала она Эдди. И непринужденным тоном добавила, словно бы решение было принято только что, однако не сумела никого этим обмануть: – Ах да, сообщи ему, что в этом рейсе я буду находиться рядом с ним в кабине локомотива.

Стоявший рядом старый машинист усмехнулся и произнес:

– Я ждал этого, мисс Таггерт.

* * *

Риарден как раз был в Нью-Йорке, и Дагни позвонила ему из своего кабинета.

– Хэнк, я намереваюсь завтра устроить пресс-конференцию.

– Не может быть! – громко рассмеялся он.

– Да, – голос ее звучал вполне серьезно, пожалуй, даже чересчур серьезно. – Газеты вдруг обнаружили, что я существую на свете, и начали задавать вопросы. Я намереваюсь ответить на них.

– Удачи тебе.

– Спасибо. A ты завтра в городе? Мне хотелось бы, чтобы ты присутствовал.

– Хорошо. Такое событие нельзя пропустить.

Репортеры, собравшиеся в конторе «Линии Джона Голта», были молодыми людьми, которых учили думать, что работа их заключается в сокрытии от мира природы происходящих событий. Они исполняли изо дня в день одну и ту же работу, присутствуя в качестве аудитории на выступлении очередной знаменитости, изрекающей фразы об общественном благе, старательно изложенные таким образом, чтобы не содержать никакого смысла. Их ежедневная обязанность заключалась в сочетании слов в любой угодной им комбинации – до тех лишь пор, пока слова не начинали складываться в последовательность, обладавшую конкретным смыслом. Посему они просто не могли понять смысла того интервью, которое им давали.

Дагни Таггерт сидела за столом в кабинете, скорее напоминавшем подвал трущоб. Она была в темно-синем, превосходно пошитом костюме и белой блузке, отчего выглядела очень официально и почти по-военному элегантно. Она сидела, выпрямив спину, и держалась с подчеркнутым достоинством, пожалуй, даже излишним.

Риарден расположился в углу комнаты на ломаном кресле, перебросив ноги через один из подлокотников, опершись спиной о другой. Он держался мило и неофициально, пожалуй, несколько преувеличенно неофициально.

Чистым и монотонным голосом, тоном военной реляции, не обращаясь к бумагам, глядя прямо на собравшихся, Дагни сообщала техническую информацию относительно ветки «Линии Джона Голта», называя точные характеристики рельсов, несущую способность моста, метод сооружения, стоимость. После с сухой интонацией банкира она принялась объяснять финансовые перспективы дороги, приводить цифры ожидавшегося ею крупного дохода.

– Это все, – наконец проговорила она.

– Все? – поинтересовался один из репортеров. – A вы не собираетесь сделать через нас обращение к публике?

– Вы уже выслушали его.

– Но, черт… то есть разве вы не собираетесь что-то сказать в свою защиту?

– Защиту? От чего?

– Вы не хотите высказаться в поддержку своей линии?

– Я сделала это.

Человек, губы которого сложились в вечной насмешке, проговорил:

– Итак, мне бы хотелось знать – так, кажется, это сформулировал Бертрам Скаддер, – как мы можем оградиться от неприятностей, если ваша линия окажется некачественной?

– Не пользуйтесь ею.

Другой спросил:

– Не хотите ли вы объяснить нам причины, побудившие вас к сооружению этой линии?

– Я уже сказала вам: прибыль, которую я рассчитываю получить.

– Ах, мисс Таггерт, не надо так говорить! – воскликнул один из репортеров, еще совсем мальчишка. Как новичок, он честно относился к своей работе, кроме того, Дагни Таггерт, неведомо почему, была ему симпатична. – Не надо говорить такие слова. Именно за это все и ругают вас.

– В самом деле?

– Я ничуть не сомневаюсь в том, что вы хотели сказать это не так, как оно прозвучало… кроме того, вы, конечно, хотите дать свои пояснения.

– Ну, что ж, пожалуйста, если хотите. В среднем доход от железной дороги составляет два процента от вложенного капитала. Отрасль промышленности, требующая столь многого и так мало дающая, должна считаться экономически невыгодной. Как я уже объясняла, стоимость ветки по отношению к тому движению, на которое она рассчитана, позволяет мне предполагать доход не менее чем в пятнадцать процентов от наших капиталовложений. Конечно, в настоящее время любой промышленный доход, превышающий четыре процента, считается ростовщическим. И тем не менее я сделаю все возможное, чтобы «Линия Джона Голта» принесла мне доход в двадцать процентов. Я строила свою дорогу именно по этой причине. Достаточно ли ясно я выразилась?

Юноша беспомощно посмотрел на нее.

– Но вы же не хотите, мисс Таггерт, зарабатывать только для себя. Вы имеете в виду в первую очередь мелких вкладчиков? – с надеждой в голосе предположил он.

– Отнюдь. Я являюсь одним из крупнейших держателей акций «Таггерт Трансконтинентал», и поэтому моя доля общего дохода станет одной из крупнейших. А вот мистер Риарден находится в более выигрышном положении, поскольку у него нет пайщиков, с которыми необходимо делиться. Может быть, вы хотите высказаться сами, мистер Риарден?

– Да, весьма охотно, – согласился Риарден. – Поскольку формула риарден-металла является моей профессиональной тайной и учитывая, что производство его обходится мне куда дешевле, чем вы, ребята, можете себе представить, я рассчитываю в ближайшие несколько лет содрать с общества доход в двадцать пять процентов.

– Что вы имеете в виду под словами «содрать с общества», мистер Риарден? – спросил юный журналист. – Если я правильно понял вашу рекламу, вы пишете, что ваш металл прослужит в три раза дольше любого другого и обойдется при этом в половину цены. Так разве не общество окажется в выигрыше?

– O, неужели вы это заметили? – усмехнулся Риарден.

– Разве вы оба не понимаете, что ваши слова предназначены для печати? – спросил человек с искривленным ухмылкой ртом.

– Но, мистер Гопкинс, – проговорила Дагни с вежливым удивлением, – разве у нас могут быть другие причины для беседы с вами, кроме публикации этого интервью?

– И вы хотите, чтобы мы передали все, что вы говорите, дословно?

– Надеюсь, вы сделаете это, причем без лишних сомнений. Не угодно ли записать одну краткую формулировку? – Она дождалась, пока все приготовят карандаши, и продиктовала: – Мисс Таггерт говорит, кавычки открываются: «Я рассчитываю заработать кучу денег на “Линии Джона Голта”. Я уже заработала их». Кавычки закрываются. Благодарю вас.

– Есть еще вопросы, джентльмены? – поинтересовался Риарден.

Вопросов не последовало.

– Теперь я должна сообщить вам об открытии ветки «Линия Джона Голта», – сказала Дагни. – Первый поезд отойдет от станции «Таггерт Трансконтинентал» в Шайенне, Вайоминг, в четыре часа дня двадцать второго июля. Специальный грузовой состав включает восемьдесят вагонов. Его будет тянуть четырехсекционный дизельный тепловоз мощностью в восемь тысяч лошадиных сил, который я заимствую ради такой оказии у «Таггерт Трансконтинентал». Он проследует без остановки до «Узла Уайэтт», Колорадо, при средней скорости сто миль в час… Прошу прощения? – спросила она, услышав чей-то протяжный свист.

 

– Как вы сказали, мисс Таггерт?

– Я сказала, сто миль в час – при всех уклонах, поворотах и прочем.

– Но разве не следовало бы для начала снизить скорость против нормальной… Мисс Таггерт, неужели вы не имеете и крохи уважения к общественному мнению?

– Имею. И если бы не общественное мнение, я бы сочла достаточной среднюю скорость в шестьдесят пять миль в час.

– А кто поведет такой поезд?

– С этим у меня были некоторые сложности. Свои услуги предложили все машинисты фирмы «Таггерт». Так же поступили кочегары, тормозные рабочие и кондукторы. Нам пришлось бросать жребий на каждое место в поездной бригаде. Поведет поезд Пат Логан, машинист «Кометы Таггерта», кочегарить будет Рей Макким. Я поеду вместе с ними в кабине тепловоза.

– Неужели?

– Приглашаю всех присутствовать на открытии. Оно состоится двадцать второго июля. Мы рассчитываем на присутствие представителей прессы. Вопреки обыкновению, я хочу добиться широкой рекламы. Мне бы хотелось видеть на открытии линии прожектора, микрофоны и телекамеры. Предлагаю поместить несколько камер возле моста. Обрушение его предоставит вам отличные кадры.

– Мисс Таггерт, – спросил Риарден, – почему вы не упомянули о том, что я также буду находиться вместе с вами на тепловозе?

Дагни посмотрела на него через всю комнату, и в тот момент, когда взгляды их встретились, они как бы остались наедине посреди этой толпы.

– Ну конечно, мистер Риарден, – ответила она.

* * *

Она больше не видела его до 22 июля, когда оба они снова обменялись взглядами на платформе станции «Таггерт» в Шайенне.

Шагнув на эту платформу, она не искала никого глазами: чувства ее смешались, ей казалось, что она не видит неба, солнца, не слышит ропота собравшейся колоссальной толпы, а полностью погрузилась в волнение и свет.

Тем не менее первым она заметила именно его, a потом не могла понять, сколько времени смотрела лишь на него и ни на кого другого. Риарден стоял возле локомотива и разговаривал с кем-то; его собеседника она не видела.

Одетый в серые брюки и такую же рубашку, он казался просто опытным механиком, однако лица окружающих были обращены к нему – перед ними стоял сам Хэнк Риарден, глава «Риарден Стил». Высоко над его головой она заметила литеры «TT» на сверкавшей серебристым металлом лобовой части тепловоза. Контуры его уходили назад, образуя стрелу, нацеленную в пространство.

Их разделяли расстояние и толпа, однако глаза его тут же нашли Дагни, едва она появилась на платформе. Они переглянулись, и она сразу поняла – его переполняют те же чувства, что и ее саму. Их ожидала не торжественная поездка, от которой зависело будущее обоих, но полный радости день. Они сделали свое дело. И сейчас никакого будущего просто не существовало. Они заслужили свое настоящее.

Истинную легкость можно ощутить, лишь чувствуя огромную значимость себя, сказала она ему однажды. И что бы ни значил этот первый рейс для других, для Дагни и Хэнка смысл этого дня был заключен лишь в них самих. Чего бы ни искали все остальные в собственной жизни, право переживать то, что оба чувствовали в этот момент, было именно тем, к чему они всегда стремились. Они словно бы говорили друг с другом над головами толпы.

А потом Дагни отвернулась.

Она вдруг заметила, что и на нее тоже смотрят, что ее окружают люди, что она смеется и отвечает на вопросы.

Дагни не ожидала увидеть столько народу. Люди заполняли платформу, пути, площадь перед станцией; они стояли на крышах товарных вагонов на запасных путях, теснились возле окон домов. Их притягивало сюда нечто носившееся в воздухе, нечто заставившее Джеймса Таггерта в последний момент изъявить желание присутствовать на открытии ветки «Линия Джона Голта». Она запретила брату.

– Если ты явишься туда, Джим, я прикажу вышвырнуть тебя с твоей собственной станции. Это событие не для тебя.

Представлять «Таггерт Трансконтинентал» на открытии был назначен Эдди Уиллерс.

Глядя на толпу, она немного стеснялась того, что все эти люди глазеют на нее в такой момент, настолько личный, что никакое общение просто не было возможным, и в то же время ощущала, что это правильно, – им положено находиться здесь, они должны хотеть увидеть ее, ибо зрелище свершения является самым великим даром, который человек способен предложить другим людям.

Она ни на кого не держала зла. Все пережитое и испытанное ею теперь превратилось в какой-то внешний туман, сделалось подобием боли, еще не угасшей, но уже не имеющей прежней силы. Все неприятное не могло устоять перед ликом реальности, и смысл этого дня был столь ослепительно и неистово ясен, как солнечные блики на серебристом металле локомотива. Это должны были понять все вокруг, никто не мог усомниться в этом, и ей было не до ненависти.

Эдди Уиллерс внимательно следил за Дагни. Он стоял на платформе в кругу чиновников фирмы «Таггерт», начальников отделений, политических лидеров и самых разнообразных местных администраторов, которых уговорами, подкупом и шантажом заставили дать разрешение на проезд поезда через города на скорости сто миль в час. В этот день и в этот час титул вице-президента обрел для Эдди реальность, и он с достоинством нес его. Однако пока Эдди был занят разговорами с окружающими, глаза его все время следили за мелькавшей в толпе Дагни. Одетая в синие брюки и такую же рубашку, она не обращала внимания ни на какие общественные условности, которые переложила на него; ее интересовал только поезд – как будто она была всего лишь членом поездной бригады.

Заметив Эдди, она подошла к нему и поздоровалась с ним за руку. Улыбка ее объединяла в себе все то, что было и так понятно без слов.

– Ну, Эдди, сегодня ты представляешь собой «Таггерт Трансконтинентал».

– Да, – негромко, торжественным тоном согласился он.

Налетевшие с вопросами репортеры увлекли от него Дагни. Они спрашивали и его:

– Мистер Уиллерс, какую политику «Таггерт Трансконтинентал» намеревается вести в отношении этой линии? Так значит, «Таггерт Трансконтинентал» является в данном случае незаинтересованным наблюдателем, не так ли, мистер Уиллерс?

Эдди отвечал на вопросы, как мог. Он смотрел на солнечные блики на полированных деталях дизельного тепловоза. Но видел перед собой солнце над лесной прогалиной и двенадцатилетнюю девчонку, говорящую ему, что настанет день, и он будет помогать ей руководить железной дорогой.

Он смотрел издалека на поездную бригаду, выстроившуюся у локомотива перед расстрельной командой фоторепортеров. Дагни и Риарден улыбались, словно бы позируя во время летнего отпуска. Машинист Пат Логан, седеющий, невысокий и жилистый мужчина, замер с безразличным, быть может, чуть презрительным выражением лица.

Кочегар Рей Макким, крепкий молодой великан, ухмылялся, сочетая в улыбке некоторое смущение с чувством неоспоримого превосходства. Прочие члены бригады явно были готовы подмигнуть в объектив. Один из фоторепортеров со смехом произнес:

– А не могли бы вы изобразить на лице обреченную гримасу? Мне издатель заказывал именно такой снимок.

Дагни и Риарден отвечали на вопросы журналистов. Теперь в их словах не было ни насмешки, ни горечи. Они говорили с радостью. Они говорили так, словно вопросы не несли в себе заведомого подвоха. Все именно этим и закончилось: когда вопросы журналистов вдруг потеряли провокационный характер, никто даже и не заметил.

– Каких происшествий вы ожидаете в этом рейсе? – спросил репортер у одного из тормозных мастеров. – Вы надеетесь добраться до места назначения?

– Даже не сомневаюсь, – ответил рабочий, – как и ты сам, братец.

– Мистер Логан, у вас есть дети? Вы не потребовали дополнительного страхования? Я имею в виду этот мост, как вы понимаете.

– Не ходите по нему, пока не проедет мой поезд, – с пренебрежением в голосе ответил Пат Логан.

– Мистер Риарден, откуда вам известно, какой вес способны выдержать ваши рельсы?

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40  41  42  43  44  45  46  47  48  49  50  51  52  53  54  55  56  57  58  59  60  61  62  63  64  65  66  67  68  69  70  71  72  73  74  75  76  77  78  79  80  81  82  83  84  85  86  87  88  89  90  91  92  93  94  95  96  97  98  99  100  101 
Рейтинг@Mail.ru