Август Северн
Серый Том. Начало
«Кого мы об этом спрашиваем»? – думал я, сгребая остывающие угли к костру, – «Гораздо практичнее слушать что-то практичное, применимое в этом мире». Например, вот охотник принялся рассказывать о правильном сборе валежника в любую погоду и разведении бездымного костра.
Люба
Я вздрогнула, когда за моей спиной раздалось: – «Доброго вечера, честной компании». Сначала я прижалась к Мише, потом оглянулась за спину. Там стоял тихий и незаметный дядя Андрей (сильно постаревший младший брат моей мамы).
– Ой, вы так тихо подошли, – я чувствую, как краснею, и злюсь на Андрея (вот же нашёл время и место), – Мы не ждали сегодня гостей, но Игнат… – я поворачиваю голову к Игнату, спрашиваю взглядом: «Его мы ждали?»
– Всё хорошо, Люба. – Игнат встретился со мной глазами и кивнул утвердительно. – Ребята, дайте человеку место у костра.
«Гость» подошёл к костру напротив Игната, между моей спиной и спиной Миши, значит сдвигаться нам. Я пододвинулась ближе к Олесе.
Дядя Андрей тихо попросил воды, такой же потерянный в жизни человек (когда у него наступал трезвый период в жизни), скромный, интеллигентный. Окунаясь через свои ощущения в воспоминания, я очнулась только тогда, когда в круговую «чарку» Мишка (озорник) плеснул спирта. Когда собирались в поездку, нашла в вещах Миши литровую бутыль спирта: «для розыгрыша» – объяснил Миша – «или если замёрзнем».
Дядя Андрей, с сожалением на лице и болью в глазах (жертва?), поставил пластиковый стаканчик со спиртом в костёр, который, естественно, вспыхнул синим пламенем.
Ксюша с Никитой наложили гостю еды в тарелку, а Миша опять «сострил» – убрал еду на камень за его спиной (не дав еду в руки гостю).
«И правильно», – подумала Люба, – «дядя Андрей, то же предпочитал (в период трезвого образа жизни) не привлекать к себе внимания и если мама кормила его, то он старался принимать угощение вдали от посторонних глаз: в сенях, за печью на кухне. Он ел тихо, не отрывая глаза от еды, пока мама «сверлила» его своими глазами, упрекая и молясь за его будущее.
Потом опять подняли вопрос о вегетарианстве. – «Да отстаньте вы от человека!» – вскипает во мне возмущение: «он ест то не каждый день, а в периоды запоя так и не каждую неделю».
Разговор о зайцах вызвал на губах лёгкую улыбку (почти грустную). Вспомнила, как дядя Андрей взял её на базу отдыха. Там они сняли домик, где взрослые «гуляли», а я купалась и играла с кроликами (пыталась их погладить). Кроликов разводил директор базы и они беспрепятственно бегали по её территории. Когда солнце опустилось за горизонт, дядя Андрей, набравшись «храбрости», пошёл охотиться на «зайцев», чтобы потом зажарить их на костре. Утром хватились «удачливого охотника», стали искать. Нашли дядю Андрея спящим на земле под ковром из живых кроликов, сидящих на теле «героя».
Картинка сменилась: дядя Андрей от одного места работы к другому, как маленький криль, подхваченный сильным морским течением, не может удержаться на месте и двигаться в нужную сторону. И вот, сильное течение подхватывает и несёт существо, привыкшее к темноте и безграничности глубины под ним, в яркие и тёплые воды, ослепив и лишив ориентации.
***
Мальчишки завели свои философские беседы о жизни, смерти и предназначении. Ксюша жестом привлекла моё внимание, показала в сторону кустов (местный туалет). «Хорошо», – киваю, – «пошли». Мы вдвоём встали и пошли в темноту.
Когда мы вернулись к костру, все уже расходились спать. Только Игнат сидел и вздыхал у догорающего костра.
Тимур
Непривычно нервничал перед поездкой, так как очень влиятельные люди заинтересовались судьбой Игната. Игнат мой лучший друг, но карьера…
Мандраж не утихал, подходило назначенное время. Стараясь успокоить расшалившиеся нервы, перебирал в руках малу из рудракши, смотрел в огонь и на звёздное небо: «нужно лишь время, для адаптации, как глаза, после яркого света костра, медленно отрисовывают менее яркие звёзды на ночном небе».
Опустив глаза к пламени костра, боковым зрением уловил уплотнение тени напротив себя, за костром. Все пришли в движение, заговорили, а я никак не мог сфокусировать свой взгляд на тёмной фигуре (крупные мурашки пробежали по моему телу, от одной мысли, что встречусь взглядом с… гостем).
Применим дыхательную практику: 12 ударов сердца – вдох, 12 ударов сердца – выдох. Сидеть и смотреть на огонь, наблюдая и фиксируя действия других: Олеся налила воды в стакан; стакан пошёл по кругу; стакан оказался в центре костра. Вода в стаканчике горела слабым голубым пламенем. Но! Сам стаканчик (одноразовый) из белого пластика – не плавился!!!
Осознание невредимого пластика, выбило сознание из физического тела и новым телом для мня стал голубоватый огонь над водой. Физически ощущая свою отчуждённость от реального мира, я испытывал сильное желание слиться с общим костром Жизни.
Ребята вели разговор о вегетарианстве; Миша поставил жертвенное блюдо на алтарь; Олеся, мнившая себя зайчиком, «прыгала» вокруг Игната; Игнат не хотел становиться «морковкой» для Олеси.
Маленький огонёк моего сознания тянулся к большому огню (хотелось оставить след в этой жизни, достичь значительных высот, а не гореть одинокой лучиной). «Я прочитавший так много книг» – билось в моей голове, когда всё моё естество стремилось к свету), – «потративший больше всех (из здесь присутствующих людей) сил на поиски тайного…»
***
Яркая вспышка «выбросила» меня назад в тело. Я сидел и моргал, просматривая всю свою жизнь: все повороты и перекрёстки. Когда зрение стало подчиняться воле, мне удалось заметить уплотнение воздуха над пламенем костра – овальную, вытянутую линзу-портал. В этой линзе появился худой старик, весь в белом, от макушки до кончиков сапог.
Слышались отдалённые голоса (кажется, Мишка говорил). В наступившей тишине мыслей мне удалось задать вопрос тому, кого я сейчас видел: – Жизнь вы нам ярко показали. А со смертью непонятно. Кастанеда говорит, что она слепа (попытался сдвинуть точку сборки – не вышло) к физической субстанции.
– Всё относительно, Теймураз. – старец опустил посох (коричневый из живого дерева, так как на нём, при движении старца, шевелились листья у его навершия, закрывая от моего взгляда рот старца). – Ты один заметил чудо, а твои друзья его проигнорировали (приняв чудо за горящий спирт), – старец опустил через границу линзы конец посоха в костёр, наткнул на него целый пластиковый стаканчик, поднял его в линзу.
– Ты видел свою прошлую жизнь, во всех возможных вариантах. В этом прошлом находилось как рождение (твоё и твоей сестры), так и смерть (твоей бабушки и тёти). В твоём будущем много рождений (твоих детей, детей твоих знакомых, друзей, родственников), много смертей, но тебя интересует только твоя смерть и твой выбор, который ты должен сделать сегодня. Я могу показать последствия твоего выбора. Или могу ответить односложно. Что ты выберешь?
Плечи сами дёрнулись, высказывая сомнение и неуверенность: – Вопрос не выбора, а справедливости. Мне всё равно прав я или нет. Главное, что ему (Игнату) всё достаётся легко, а мне приходится набивать шишки самому. И чтобы изменить сложившуюся для меня ситуацию, я должен выдернуть друга из его мира, погрязшего в розовом цвете, и пойти с ним рядом.
– Ты думаешь, что жертвуешь другом?
– Справедливость, – я сжал до боли в пальцах малу, – выше нет истины.
– Хорошо, – старец коснулся навершием посоха границы линзы-портала перед своим лицом (воздух в линзе стал терять свою прозрачность, наполнился, от низа к верху, белым дымом). – Я покажу тебе последствия твоего выбора и того, кому ты помог, и кого наказал.
***
В линзе появилось изображение: Тимур (Я!) видел всё своими глазами, свои руки (он их мог узнать «с закрытыми глазами», сколько смотрел на них перед сном, запоминая и представляя, закрыв глаза) с чьей-то одеждой. Мои ноги сделали шаг через порог двери, из душного предбанника в прохладу ночного двора.
– Тимур, – Семён Аркадьевич, раскрасневшийся, вытирал краем простыни пот со лба, – эти вещи закинь в багажник, и будь добр, захвати из холодильника банку тёмного для меня.
Тимур посмотрел на сидевшего рядом с Семён Аркадьичем Игната: «неужели мой покровитель?» – мелькнула мысль и пока Тимур шёл по двору (в линзе), сидящий у костра я думал: «Жаль, хороший мужик. Много не хапает и дела делает».
Потом Тимур подошёл к мультивену из губернаторского гаража, открыл заднюю дверь, положил в белый пластиковый пакет одежду, закрыл дверь. Пошёл к дому. «Дом прабабушки Игната» – узнал я. Через сени прошёл на кухню, достал из холодильника банку «Guinness», взял упаковку «Löwenbräu», закрыл холодильник. На кухню зашла дочь председателя (Маришка).
– Зелени нарви в огороде, а то всё из магазина навезли, – Маришка стрельнула глазами, раскраснелась, – ни каких витаминов и минералов, один только вид свежести.
– Хорошо, – кивнул Тимур и вышел из кухни. Прошёл до бани, отдал банку «Guinness» Семён Аркадьичу, выгрузил бутылки их упаковки в ведро с водой. Семён Аркадьевич и Игнат сидели молча (ждали пока он уйдёт). Тимур пошёл в огород. Проходя мимо поленницы за баней, в самой темноте… Тимур почувствовал холод на коже: «дуновение как из преисподней» – подумал Тимур. И хоть его не пробирали ни какие ужастики ещё в эпоху видеосалонов, обратно Тимур пошёл в обход забора, не рискнув почувствовать на себе ледяное дыхание второй раз. На кухне сгрузив нарванный: зелёный лук, петрушку, салат, укроп, чеснок, Тимур стал мыть руки в умывальнике. На звук льющейся воды вышла Маришка.
– Сейчас, зелень в салат для вас нарежу, – повернувшись в сторону комнаты, говорила девушка, – и пойду домой. Чай сами управитесь, не маленькие. – девушка сменила Тимура на рукомойнике, обмывая зелень.
– А-а это ты, – на пороге дверного проёма в комнату стоял Семён Аркадьевич, – ты Игната сильно не задерживай, пусть, как помоется, к нам присоединяется. А ты сам после баньки к Свешниковым в дом иди. Там для вас стол накрыли и постели приготовили.
Тимур кивнул и выходя с кухни почувствовал на своём плече руку: – Ты, Тимур, не забудь через месяц проставиться. Бумаги подписаны. Будешь завгаром.
В эйфории от услышанного, Тимур дошёл до лавочки, на которой сидел Игнат, закурил, достал из ведра две бутылки пива. Одну бутылку протянул Игнату.
– Дела пошли, – я слышал свой уставший голос, – мечемся, мечемся, ан просвет появился. Поздравь меня Игнатыч, – Тимур стукнул своей бутылкой пива по бутылке в руках Игната, – через месяц буду начальником гаража, – бутылки вновь дружно звякнули, – Хватит баранку крутить, пора рулить делами поважнее.
– Молодёжь, пиво есть? – из бани вышел губернатор.
Тимур, вставая с лавки, достал из ведра бутылку пива, открыл, протянул в сторону раскрасневшегося дорогого гостя. Потом зайдя в баню, собрал одежду Евгений Борисовича и понёс её в машину (Игнат остался сидеть с губернатором): – птица большого полёта, – пронеслась в моей голове мысль Тимура, – правильный выбор я сделал и сам не прогорю рядом с Игнатом.
Когда Тимур вернулся в баню, Игнат подкидывал дрова в печь. У Тимура был повод насвистывать победный марш, повесив чистое бельё, он спросил Игната: – Ты идёшь?
– Сейчас, – Игнат отодвинулся от печки, – пойду, отолью и попаримся.
– Ведро с водой у входа, – Тимур зашёл в парилку, прокрыв за собой дверь, – не трогай, пусть стоит на улице. Там пиво.
Растянувшись на верхней полке, Тимур всем телом впитывал тепло бани. На коже образовались капельки конденсата от оседающей на холодной коже влаги. Закрыл глаза от удовольствия. И тут… картинка в линзе изменилась, втянула в себя всё внимание Тимура, все его чувства и ощущения перешли в другой мир.
Тело испытывало тепло и влагу бани, саму баню Тимур видел со стороны дома. Вот Игнат выходит из туалета и проходя мимо того самого места, где Тимура накрыл ледяной холод, кивнул кому-то головой. Заходя в баню, Игнат указал рукой на Евгений Борисовича и, зайдя в баню, плотно закрыл дверь.
Чёрный сгусток, студенистый, влажный, холодный окутал Евгений Борисовича. Тело Тимура стало покрываться холодным потом и его зубы, от холода, стали выстукивать «лезгинку».
Слух отказал Тимуру, он слышал бубнение голосов за стеной бани (Евгений Борисович и странная сущность), как пыхтит, раздеваясь, Игнат в предбаннике, но ясно разобрать что-то не мог.
Тёмный сгусток уменьшился в объёме, плотнее обняв тело Евгений Борисовича. Плоть Евгений Борисовича стала истончаться, сквозь неё стали видны белые кости скелета. Тимур хотел закричать.
– Не лезь! – волчья оскаленная пасть щёлкнула у моего носа, выгнав назад в тело у костра, покрытое холодным, липким потом и мёрзнущего так, что зуб на зуб не попадал.
