Аркадий Аверченко
Подходцев и двое других

Введение

Если бы на поверхности земного шара оставались следы ото всех бродящих по земле человеков – какой бы гигантский запутанный клубок получился! Сколько миллиардов линий скрестились бы, и сколько разгадок разных историй нашел бы опытный следопыт в скрещении одного пути с другим и в отклонении одного пути от другого…

Бог с высоты видит все это, и если бы его Божественное Внимание могло быть занято только такой неприхотливой пищей – сколько бы занимательных, трагических и комических историй представилось Всевидящему Оку.

Мы все жалки и мелки перед лицом Бога… Ни одному из нас не удалось проникнуть в лабиринт запутанных путей человеческих, никто даже сотой части клубка не распутал; и только автору этих строк удалось проследить пути одной человеческой троицы, которая причудливо сошлась разными путями к одной и той же точке.

Сошлась, чтобы надолго не разойтись.

Вот их пути:

Часть I

Глава 1.
Подходцев

Молодой широкоплечий блондин, с открытым веселым лицом и энергичными движениями, вышел из дома №7 по Новопроложенному переулку и, усевшись на извозчика, сказал:

– Вези меня на Дворянскую 5, да только, братец, поскорее.

Извозчик чмокнул губами, и лошадь затрусила.

– Ты не особенно хорошо едешь, извозчик, – иронически заметил седок.

– Еду себе и еду, – холодно возразил извозчик.

– Скажу тебе больше: ты едешь просто плохо.

– Н-о-о-о, ты, проклятая!

– Должен тебя огорчить извозчик, но ты едешь гнусно, отвратительно.

– Овес нынче дорог, барин.

– Не вижу никакой логической связи между ценой на овес и скоростью движения лошади.

– Чаво?

– Тово. Это все равно, как если бы я, доехавши до места назначения, отказался от уплаты причитающихся тебе денег под тем предлогом, что нынче калоши вздорожали на сто процентов.

– Лошадь не бежит, – угрюмым тоном промолвил извозчик.

– Тогда она не лошадь, – учтиво возразил седок.

– А что ж она?

– Не знаю. Я думаю, что тебе нужно было бы быть осмотрительнее при покупке лошади. Ты ее когда купил?

– О позапрошлом годе.

– Покупая, ты требовал именно лошадь или тебе сорт имеющего быть всунутым в оглобли животного был безразличен?

– Чаво?

– Может быть, тебе по твоей неопытности подсунули вместо лошади крокодила?

Извозчик обиделся.

– Почему это? – надменно спросил он.

– Очень просто: что такое лошадь? Это – животное, которое бежит. Твое животное не бежит. Значит, оно – не лошадь.

– Четыре ноги имеет, – усмехнулся извозчик, – значит и лошадь.

– Стул тоже имеет четыре ноги, а, однако, не бежит.

– У ей голова есть, а у стула нету, – возразил извозчик, очевидно, серьезно заинтересованный этим принципиальным спором.

– Подумаешь, важность – голова. Вон и у тебя голова есть, а что толку?

На это извозчик ничего не нашелся ответить.

– Вон видишь, все нас перегоняют.

– Что ж, и мы кой-кого перегоним, – хвастливо усмехнулся извозчик и действительно перегнал лошадь, запряженную в щегольский экипаж и мирно дремавшую у чьего-то подъезда.

Голову седока осенила какая-то мысль. Он лукаво улыбнулся и предложил:

– Хочешь, сделаем так: за каждую лошадь, которую ты перегонишь, я плачу тебе пятак. За каждую лошадь, которая перегонит тебя, я вычитаю с тебя пятак.

Это странное предложение произвело на извозчика ошеломляющее действие. Он в один момент вышел из состояния полудремоты, дико захохотал, привстал на козлах и, хлестнув по лошади, закричал:

– Идет! Считай, барин.

– Стой, стой! Только, брат, уговор: стоячие и противоположно едущие не считаются.

– Само собой! Будьте покойны. Эх, ты, милая-а-ая!..

Лошадь понеслась как стрела, а седок, откинувшись с довольным видом на спинку экипажа, принялся отсчитывать пятаки.

– Пять! Десять! Пятнадцать! Двадцать пять! Пять долой – нас экипаж один обогнал.

– Так то ж рысак!

– Это деталь! Опять двадцать пять, тридцать! Сорок…

Хитрый извозчик в один момент постиг своим светлым мужицким умом не только принципы этой азартной игры, но и ее выгоды. Поэтому он при первом удобном случае свернул с малолюдной улицы на проспект, где экипажей было в десять раз больше, и, не обращая внимания на сделанный крюк, развил такую скорость, что седок еле успевал считать:

– Рубль тридцать! Еще пять! Рубль сорок. Рубль сорок пять!

– Нет, рубль пятьдесят, – заспорил извозчик. – Сейчас обогнал пару.

– Да ведь она в одной запряжке, пара.

– Это все едино! Уговаривались за лошадь пятак, а тут на-кося двух обогнали!

– Однако и фрукт, брат, ты! Значит, за тройку ты сдерешь пятиалтынный?

– Само собой, три лошади, три пятака. Н-но!!

– Да не гони ты так, черт. Ты меня разорить можешь!

– Мой антирес! – весело заорал извозчик. – Н-но!!

– Извозчик…

– Ась?

– Имей в виду, если кого-нибудь раздавишь – по рублю с человека буду вычитывать.

– Ладно, будьте покойны. А если не раздавлю – вы мне рупь.

– Еще что выдумал! Этаким образом ты с меня и тысячу выколотишь.

– Хи-хи! Н-н-но!!

– Смотри, дурак, чуть на женщину не наехал.

– На женщину я никак не могу наехать, – солидно возразил извозчик и сейчас же подтвердил эти слова самым положительным образом: наехал на мужчину.

Раздались крики, оханья, кто-то смачно выругался, кто-то поднимал с земли испачканного в пыли и в прахе небольшого роста господина, отплевывавшегося розовой кровавой слюной.

– Черти! – орал доброволец из публики. – Прут на народ. Рази так ездют? Надо хорошо ездить, а не плохо ездить надо.

– Дать бы извозчику по морде, – посоветовал дворник.

Недовольный такой перспективой, извозчик подобрал в руки вожжи, с явным намерением ускакать от всей этой катавасии, но седок угадал это намерение, опустил могучую руку на его плечо и сказал спокойно, но твердо:

– Нет, брат, стой. Уезжать нельзя. Умели воровать, надо уметь и ответ держать! Может быть, его в больницу нужно свезти – как же мы уедем?..

Он легким юношеским прыжком соскочил с экипажа и подошел к пострадавшему, которого поддерживал под руку инициатор награждения извозчика оплеухой.

Глава 2.
Громов

Пострадавший поднял на подошедшего ясные кроткие голубые глаза и сказал:

– С какой это радости вы так расскакались?

– Простите. Моя фамилия Подходцев, и я готов вам дать всяческое удовлетворение. Конечно, вы не виноваты: переходили себе спокойно улицу, а в это время мой дурак и налетел на вас безо всякого предупреждения. Я могу так и на суде показать.

– А вы думаете, должен быть суд? – с легким беспокойством спросил пострадавший, еще раз отплюнувшись кровавой слюной.

– Это от вас зависит.

К месту происшествия спокойно, с развальцем, подходил околоточный.

– В чем дело, господа? Прошу разойтись.

– Мне бы очень хотелось разойтись, но едва ли это удастся, – проворчал Подходцев. – Мой возница, благодаря моим же подстрекательствам, ехал быстрее, чем нужно, и наехал на этого господина, который, ничего не подозревая, переходил улицу.

– Этот господин говорит неправду, – возразил пострадавший, счищая пыль с локтей. – Они ехали, как следует, а я сам виноват: мне захотелось покончить жизнь самоубийством, я и бросился под лошадь.

Околоточный немного растерялся от такого оборота дела.

– Как же вы это так, – укоризненно сказал он. – Разве можно так?

– Что?

– Да кончать жизнь самоубийством?..

– А что в ней хорошего, господин околоточный? Так, чепуха какая-то, а не жизнь. И вообще, ответьте мне на вопрос: к чему жизнь наша? Куда мы стремимся? В чем идеал?

– Вы не имеете права задавать таких вопросов при исполнении служебных обязанностей! – запальчиво сказал околоточный.

– Ну, вот видите! Если даже полиция не может ответить, в чем смысл жизни, то кто же может?

Околоточный пожал плечами, вынул книжку и сухо спросил:

– Вы имеете к седоку и извозчику какую-нибудь претензию?

– Никакой буквально.

– А вы? – обратился околоточный к Подходцеву.

– Я? К этому господину? Претензию? Да я его считаю самым очаровательным существом в мире!

– В таком случае, в чем же дело?!

– Ни в чем.

– Так расходитесь! Зачем скопляться?!

Околоточный сердито откашлялся и ушел, а Подходцев протянул пострадавшему руку и спросил с легким смущением:

– Не могу ли я быть чем-нибудь вам полезен?

– Шить умеете? – улыбнулся одними голубыми глазами пострадавший.

– Не умею.

– Значит, не можете быть полезны. У меня порядочная дыра на локте.

– У такого порядочного человека даже дыра на локте должна быть порядочная, – сказал Подходцев, но, считая этот комплимент недостаточной компенсацией за все, что произошло, добавил:

– Может быть, вам трудно идти – тогда я уступлю вам своего извозчика.

– Не могу ехать.

– Почему? Вам трудно сидеть?

– Да, трудно, когда не знаешь, чем заплатить извозчику.

Это было сказано с такой благородной простотой, что Подходцев почувствовал еще большую симпатию к молодому человеку.

– Как ваша фамилия? – осведомился он.

– Моя фамилия – Громов. А вашу я слышал: Подходцев.

Снова оба пожали друг другу руки, продолжая оживленную беседу на краю панели, возле извозчика, совсем погасшего после того, как его увлечение спортом было приостановлено столь резко и неожиданно.

– В таком случае разрешите мне отвезти вас домой.

– К кому домой? – подмигнул Громов.

– К вам, конечно.

– А вы знаете адрес?

– Чей?

– Мой.

– Я думаю, вы его знаете.

Громов усмехнулся.

– Даже под пыткой я не назову его. Первое: я только вчера вечером приехал в этот город. Второе: у меня нет денег для квартиры. Третье: я, пожалуй, сам виноват в том, что попал под вашу лошадь, – не спавший всю ночь и рассеянный.

– Хотите поехать ко мне? Мы вдвоем что-нибудь сочиним.

– Мне неудобно. Будто вы обязаны сделать для меня что-нибудь только потому, что ваш возница на меня наехал…

Подходцев протянул могучие руки, взял своего нового знакомого под мышки, усадил на извозчика и сказал:

– Пошел! Обратно на Новопроложенный.

Извозчик оживился.

– С пятаками?

– Ну тебя к дьяволу! Поезжай просто.

Извозчик снова погас, на этот раз уже окончательно и бесповоротно. Не загорелся он и тогда, когда они доехали и Подходцев, вынимая деньги, сказал:

– По таксе, плюс тридцать восемь перегнанных лошадей, с меня следует два рубля тридцать. Минус рубль за раздавленного, по уговору – остается рубль тридцать. Получай и постарайся переменить свое загадочное животное на обыкновенную человеческую лошадь.

Громов, с удивлением слушавший странные математические вычисления, при последних словах засмеялся, и таким образом эти два человека со смехом вошли в дом и со смехом стали оба жить в нем.

Глава 3.
Дома

Квартира Подходцева состояла из двух комнат – одной огромной и одной микроскопической – похожая на большую жирафу, увенчанную маленькой головкой.

Обстановка была скудная, и Подходцев, обведя широким жестом комнату, поспешил объяснить гостю:

– То, что маленькое на четырех ножках, – ходит у меня под именем стульев. Большое, уже выросшее и сделавшее себе карьеру – называется у меня «стол». Впрочем, так как я иногда на столе сижу, а на стуле, лежа в кровати, обедаю, то я совершенно сбил с толку этих животных, и они ходят у меня под всякую упряжь.

– А почему у вас две кровати? – осведомился гость.

– Эта комната так велика, что мне иногда, когда я бываю по делам в южной ее стороне, трудно достигнуть северной стороны, в особенности, если хочется спать. Поэтому я поставил на каждой стороне по кровати. А в общем – черт его знает, зачем я поставил две кровати.

Хозяин опустился на одну из кроватей и погрузился в задумчивость.

– Действительно, зачем я поставил другую кровать? Недоумеваю. Вы есть хотите?

– То есть как?

– Да так: рыбу, мясо, хлеб. Вино вот тоже некоторые пьют.

– Да я, собственно, уже пообедал, – промямлил гость.

Но тут же врожденная искренность и простота его характера взяли перевес над требованиями хорошего тона. Он рассмеялся и сам перебил себя:

– С чего это мне вздумалось соврать? Ничего я не обедал и за котлету отдал бы столько собственного мяса, сколько она будет весить.

– Странные мы народы: я зачем-то поставил лишнюю кровать, вы корчите из себя великосветского денди, щелкая в то же время зубами от голода.

– Да, если откровенно сказать, то мне… действительно… неловко.

– А мне, думаете, ловко? Чуть не размазал по мостовой хорошего человека. Положим, и извозчик идиот порядочный.

– Послушайте, Подходцев… Скажите откровенно, что заставило вас не удрать от меня на своем извозчике, а остаться и расхлебывать всю эту историю до конца?

– Хотите, я вас удивлю?

– Ну?

– Я просто порядочный человек. А теперь скажите и вы: почему вам пришло в голову обелить нас с извозчиком, вместо того чтобы предать обоих в руки сбиров?

– Хотите, теперь я вас удивлю?

– Вы тоже порядочный человек?

– Нет! Я просто хитрый человек. Я просто поступаю по рецепту одного умного художника. Однажды к нему пришел судебный пристав описывать за долги его имущество. И что же! Вместо того чтобы отнестись к этому неприятному гостю с омерзением, повернуться к нему спиной, мой художник принял его по-братски, угостил завтраком, откупорил бутылочку вина и так сдружился с этим тигром в образе человека, что тот ему сделал всяческие послабления: что-то рассрочил, чего-то не тронул, о чем-то предупредил. По-моему, этот художник был не добрый, а хитрый человек.

– Мне ваш художник нравится. Действительно, если бы вы ввергли нас с извозчиком в темницу – все бы на этом проиграли, а вы ничего не выиграли. Тогда как теперь…

– Тогда как теперь я заключил такое, хи-хи, милое знакомство…

– Ах, как можно говорить такие вещи молодым девушкам, – смутился Подходцев.

И, чтобы скрыть свое смущение, засуетился: вынул из шкапика коробку сардин, блюдо с холодными котлетами, сыр, хлеб и бутылку красного вина; быстро и ловко постлал скатерть и разложил приборы.

Гость сверкающими глазами следил за всем, что появлялось на столе. В ответ на пригласительный жест хозяина пододвинул к столу стул и сказал:

– Завтра же опять пойду на ту самую улицу…

– Зачем?

– Может быть, опять какое-нибудь животное наедет. Если всякая такая катастрофа несет за собой пир Валтасара…

– О, – засмеялся Подходцев, – мы постараемся найти для вас другую профессию, менее головоломную…

Громов поддел на вилку сардинку, понес ее ко рту и вдруг на полдороге застыл, выпучив глаза…

– Что с вами?..

– Ах я, идиотина!

– А, знаете, ей-Богу, не заметно!

– Ах, бревно я! Ведь вы очень спешили, когда на меня наехали?

– Очень. Я, видите ли, обещал извозчику по пятаку за каждую лошадь, которую мы обго…

– В том-то и дело!! Ведь вы спешили?

– Ну?

– И не доехали!

– Не доехал, – машинально повторил Подходцев.

– А если спешили, значит, по очень важному делу, а я вас запутал, а благодаря мне вы не попали в это место…

– А ведь в самом деле, я и забыл…

– Что ж теперь будет?! Может быть, вы еще успеете?

– Кой черт! Эта собака уже ушла из дому.

– Никогда не прощу себе этого… Дело спешное?

– Очень. Нужно было перехватить у Харченки пятьдесят рублей для квартиры и прочего. Ну, да черт с ним, выкручусь!

– Как же вы выкрутитесь?

– У меня светлая голова на этот счет. Да вот слышите? Кто-то бежит по лестнице… В этом этаже больше никого нет, значит – ко мне; спешит – значит, я ему нужен. А раз я ему нужен, он должен ссудить меня пятьюдесятью рублями. Я так прямо и скажу ему…

Дверь с треском распахнулась, и странный гость влетел в комнату, до того странный, что оба – и Подходцев, и Громов – инстинктивно поднялись со своих мест и придвинулись ближе друг к другу…

Это был молодой человек довольно грузного вида, с черными, коротко остриженными волосами и лицом в обыкновенное время смуглым, но теперь таким бледным, что черные блестящие глаза казались на фоне этого лица двумя маслинами в куске сливочного масла.

Но не это поразило двух новых приятелей. Поразил их костюм незнакомца… На ногах его, лишенных брюк, красовалось голубенькое щегольское трико, жилет отсутствовал совсем, а пиджак чудесным образом переместился с плеч владельца на одну из его рук, которая ходила ходуном от ужаса.

Отсутствие воротничка и галстука даже в слабой степени не могла заменить большая японская ваза, которую незнакомец держал в другой руке с явно выраженной целью самозащиты…

Увидев двух молодых людей, окаменевших от удивления, новоприбывший, задыхаясь, опустился на кровать и прохрипел:

– Затворите дверь! На ключ.

Подходцев поспешил исполнить его желание, потом уселся верхом на стул, вперил свой спокойный взор в нового гостя и любезно сказал:

– Не хотите ли чего-нибудь закусить?

– Спасибо… Я уже тово… ел. Нельзя ли полстакана вина?

– Пожалуйста… Эта ваза вас, кажется, стесняет? Поставьте ее сюда. Ну, как вам нравится моя квартирка?

– Ничего, – пробормотал незнакомец, колотясь зубами о край стакана. – Нич… чего себе… У… уд… добна.

– Да, знаете. Теперь хорошую квартиру так трудно найти, – любезно заметил Подходцев, изнемогавший от приступа деликатности и упорно не замечавший более чем легкого костюма нового гостя.

– Вам не дует из окна? – участливо спросил Громов.

– Н… ничего. Я немного посижу и пойду себе… домой.

– Ну, куда вам спешить, – радушно воскликнул Подходцев. – Только что пришли и сейчас же уходить. Посидите!

– Я к вам зашел совершенно случайно…

– Помилуйте! Мы очень польщены… Позвольте, я вам помогу надеть пиджак на руки.

И едва новоприбывший надел с помощью Подходцева пиджак, как половина самообладания (вероятно верхняя, если расчленить самообладание по частям костюма) вернулась к нему.

– А мы ведь не знакомы, – сказал он.

Встал и расшаркался.

Глава 4.
Легкомысленный Клинков

– Позвольте представиться: Клинков.

– Ага! А мы – Подходцев и Громов.

Гость снова опустился на кровать и тоскливо прошептал:

– Вас, вероятно, очень удивляет мой костюм.

– Ничего подобного! – горячо воскликнул мягкосердечный Громов. – Это даже красиво. Голубой цвет вам удивительно к лицу.

Клинков вдруг вскочил и с ужасом в глазах стал прислушиваться.

– Он, кажется, идет?!

– Кто, кто?

– Муж. Вы понимаете, он меня застал… Хотел, кажется, стрелять, я насилу убежал…

– Если что меня и удивляет, – заметил Подходцев с самым проницаемым видом, – так это японская ваза.

– О! Я схватил первое, что попало под руку. Я разбил бы ее об его голову, если бы он напал на меня. Я пробежал так три этажа, а он, кажется, гнался за мной… И если бы не подвернулась ваша квартира…

– Кстати! – хлопнул себя по лбу Подходцев. – У вас есть пятьдесят рублей?

– Нет… Двадцать есть. И еще мелочь.

– Мало, – призадумался Подходцев. – Не обернусь. Мне пятьдесят нужно.

– А вы продайте эту вазу, – подмигнул Клинков, очевидно совсем успокоившийся. – Ваза, кажется, не дешевая.

– Удобно ли? Ваза принадлежит любимой женщине…

– Пустяки! Ведь не буду же я возвращать им эту вазу: «Нате, мол, не ваша ли? По ошибке, вместо шляпы захватил…» Да кроме того, я у них оставил своих вещей рублей на пятьдесят.

– Может быть, сходить за ними?

– Боже вас сохрани! Вы его наведете только на след. Это животное размахивает револьвером, будто это простая лайковая перчатка…

– Однако послушайте… Вы покинули на произвол судьбы женщину, оставили ее во власти этого зверя…

– Женщину?! – воскликнул Клинков тоном превосходства. – Вы, очевидно, не знаете женщин вообще, а ее в особенности. Женщина, предоставленная сама себе, от десяти мужей отвертится безо всякого ущерба.

И закончил тоном записного профессионала:

– Нет, нашему брату куда труднее.

– А все-таки вазу лучше вернуть, – нерешительно промямлил Подходцев.

– Боже вас сохрани! Произошла страшная, но красивая в своем трагизме драма. И вдруг вы ее будете опошлять возвратом какой-то вазы. Ну до вазы ли человеку, у которого сейчас сердце разбито, который разочаровался в женщинах. Продайте ее антиквару, и конец. А пока что – вот вам мои двадцать рублей.

– Позвольте! Они вам самим понадобятся. Вы можете послать на квартиру за другим костюмом и сегодня выйти на улицу. Вы где живете?

– Ах, не спрашивайте, – простонал Клинков.

– Почему?

– Я снимал комнату у сестры того человека, который хотел в меня стрелять…

– Ну?

– И я не могу теперь к ней показаться…

– Вот глупости! Какое ей, в сущности, дело. Муж живет здесь, сестра его в другом месте… Вы просто ее жилец…

– Да, «просто жилец»! Если она узнает от брата, что я ей изменил, она…

Раздался такой взрыв смеха, что даже мрачный Клинков повеселел.

– Вам смешно, а мне, ей-Богу, пока некуда деваться…

В его тоне было столько добродушной беспомощности, что подходцевское сердце растаяло.

– Э, чего там, право. Не вешайте носа. Есть у меня две кровати и диван. Ум хорошо, два лучше, три совсем великолепно, а так как вазой оплачивается целый будущий месяц, то… не будем омрачать наших горизонтов! Вот вам. Клинков, одеяло, подсаживайтесь к столу, вы, Громов, выньте из-за окна две новых бутылочки, а я, господа, поднимаю этот стакан за людей, которые не вешают носа!

– За что же его вешать, – сказал Клинков, закутываясь в одеяло. – Это было бы жестоко. Мой нос, во всяком случае, этого не заслуживает.

Три стакана наполнились красной влагой, и эта влага была первым цементом, который так крепко спаял трех столь не похожих друг на друга людей.

Разные пути их вдруг причудливо скрестились, и эти три реки – одна тихая, меланхолическая (Громов), другая быстрая, прямая (Подходцев), а третья капризная, непостоянная (Клинков) – слились воедино и потекли отныне по одному руслу…

После третьего стакана было много хохота и возни (Подходцев в лицах представлял первое появление Клинкова), а после четвертого стакана Громов довольно искусно изобразил, как точильщик точит ножи, что навело Клинкова на мысль рассказать не совсем приличный анекдот.

И только ложась спать, все трое с некоторым удивлением отметили, что они как будто созданы друг для друга.

Вот так они и встретились – причудливо, неожиданно и не совсем обычно, с общепринятой точки зрения. Но такова и жизнь – причудливая, полная необычайностей и неожиданностей…