Астрид Шольте
Четыре мертвые королевы
Глава седьмая
Стесса, королева Лудии
Статья третья: «Развитию лудского искусства, музыки и литературы не должны мешать никакие житейские хлопоты».
Тем же вечером ко двору прибыл эонийский инспектор, и советники отвели ему небольшой, скромно убранный зал для совещаний. Золотые канделябры, портреты улыбающихся королев в роскошных рамах, фрески с изображением квадарских пейзажей – все это сейчас было бы не к месту. Расследование убийства – дело серьезное, поэтому шестнадцатилетняя Стесса надела свой самый серьезный наряд – облегающий костюм из белого шелка, – а волосы украсила самыми простыми бусами.
Посреди зала стоял массивный полированный стол из красного дерева, в одном конце которого сидел инспектор Гарвин, а в другом – сестры-королевы. Советники стояли у инспектора за спиной. Над стеклянным потолком высился золотой купол, окрашивавший все в теплые тона. Эту скучную и тесную комнатушку, должно быть, использовали впервые со времен постройки дворца.
Стесса нервно перебирала бусы, пока Кора не бросила на нее возмущенный взгляд. Как и все северяне, Кора считала лудов наивными, легкомысленными и недалекими. Но она ничего не понимала. Луды знали, что мир бывает жестоким, что причин для грусти больше, чем поводов для радости, что мрак совсем близко. Но вместо того, чтобы упиваться отчаянием, предавались наслаждению.
К тому же Кора не видела, как сильно у Стессы тряслись руки, когда она одевалась на встречу с инспектором; не знала, что вести об убийстве разбили вдребезги ее радужное представление о мире. Стесса никогда не сталкивалась с настоящими трудностями и опасностями. Луды черпали силы во всем светлом и прекрасном, и, чтобы пережить этот кошмар, она будет еще крепче держаться за традиции своего народа.
Инспектор поднес к губам карманный диктофон.
– Я осмотрел тело королевы Айрис, – пробормотал он. Но Стессе не хотелось слушать, как Айрис погибла, как убийца распорол ее горло, как она истекала кровью. Лучше пока изучить самого инспектора.
Его нельзя было назвать старым, это-то ее и удивило. По словам Коры, он был выдающимся детективом и раскрыл все дела, за которые когда-либо брался, а их было не меньше тысячи. Поэтому Стесса представляла себе дряхлого старца, а не мужчину средних лет. Между бровей инспектора залегли две глубокие морщины. Взгляд черных глаз был пронизывающим. За его долгую карьеру эти глаза, вероятно, не упустили ни одной важной детали. Его черные волосы на висках были припорошены сединой. Он внушал уважение. И страх.
Но виски подкрасить ему бы не помешало. Немного черной подводки – и готово. С другой стороны, седина гармонировала с его серым органическим костюмом.
Инспектор обладал привлекательностью зрелого мужчины, этого нельзя было отрицать, но чем дольше она его разглядывала, тем сильнее убеждалась, что с ним что-то не так. Его уши были едва заметно больше обычного, нос чуточку длиннее, чем нужно. Наверняка из-за генетических манипуляций.
А главное, и поэтому она отказалась пожимать ему руку при встрече, в каждом пальце у него было по одной лишней фаланге. Ближе к кончикам пальцы сужались, но ногтей на них не было, и из-за этого они были похожи на паучьи лапки.
Эонийцы всячески старались усовершенствовать себя с помощью генной инженерии. Обычно гены редактировали еще в утробе матери, закладывая в плод способности к той или иной профессии, как в случае с инспектором.
Бóльшая часть Эонии была покрыта снегом и льдами, и выжить в таких условиях было нелегко. С годами эонийские технологии так эволюционировали, что сделали возможной эволюцию самого человека – с помощью редактирования генов. Изначально эонийцы лишь хотели избавить мир от болезней, что и привело к созданию ГИДРы и парочки других препаратов, но ученым-генетикам этого было мало: они желали исследовать возможности человеческого тела.
Стесса слышала об ученых, которые зашли слишком далеко в экспериментах над пациентами – или, скорее, подопытными, – размывая границы между жизнью и смертью. Как-то раз до дворца долетели слухи о жутких опытах над людьми, но к приходу следователей все улики были уничтожены.
После этого королева Кора ужесточила законы, чтобы держать генетиков в узде.
Руки инспектора напомнили Стессе одну страшилку, которую пересказывали шепотом на школьных площадках. В ней говорилось о пустом человеческом теле, которое прокрадывалось по ночам в детские комнаты и прикладывало длинные пальцы к вискам спящих детей, подыскивая себе подходящую душу. Называлась она «История о подправленном человеке».
У Стессы волосы на затылке встали дыбом. Лезут же в голову всякие ужасы! Чтобы отвлечься, она стала разглядывать симпатичное лицо инспектора. У него были губы бантиком, а по обе стороны рта залегли морщинки. Может быть, он много улыбался? И если так, то кому? Впрочем, вряд ли у него была любимая женщина. Эонийцы не выбирали себе пару, им назначали в партнеры тех, с кем у них было больше шансов произвести хорошее потомство.
При одной мысли о жизни без любви у Стессы сжалось сердце. Она даже представить не могла, каково это, хотя раньше боялась, что ее, как будущую королеву, ждет именно такая судьба.
В семье, где выросла Стесса, любовь и ласка были так же привычны, как солнце над головой и стены между квадрантами. Ее приемные родители горячо любили друг друга и не раз повторяли, что любовь – самое важное чувство на свете.
«Пусть любовь укажет сердцу путь, и все встанет на свои места».
Минул уже год с тех пор, как умерла ее родная мать и Стесса унаследовала престол, но не проходило и дня, чтобы она не скучала по прежней жизни.
В первые недели правления Стесса всерьез подумывала сбежать домой, к родителям. Ее настоящие родители остались в Лудии, а та холодная, неподвижная женщина, которая покоилась в королевских гробницах, была ей чужой. Стесса даже не была на нее похожа. Они обе были миниатюрными, но на этом сходство заканчивалось. Та женщина была бледной и белокурой, а у Стессы была смуглая с медным отливом кожа и черные волосы.
Должно быть, внешность досталась ей от отца, которого мать выбрала из множества кандидатов на ежегодном королевском балу. Избранникам правительниц щедро платили, но ни на ребенка, ни на престол они притязать не могли.
Отец Стессы приплыл в Квадару из другой страны, объединенной под властью одного правителя. Короля. Невообразимо! Межквадрантные стены веками поддерживали в Квадаре мир. Без них королевство придет в упадок, как это было много лет назад, при последнем короле, когда битвы и восстания вспыхивали так же часто, как молнии в грозу. Наблюдая, как слабеет одна из крупнейших стран на свете, соседние народы готовились к завоеванию, но со смертью квадарского короля все изменилось.
Хотя мысль о правителе-мужчине ее пугала, Стесса готова была раздобыть торианский корабль и отправиться за море, к родному отцу. Куда угодно, лишь бы подальше от дворца.
Но спустя пять недель после коронации ей представился шанс, который она не могла упустить. Шанс урвать хотя бы кусочек старой жизни.
Как же она скучала по Лудии с ее узкими улочками и петляющими каналами! По аромату духов и выпечки в воздухе. По друзьям и ночным гулянкам. В Лудии жизнь кипела круглые сутки. Стесса до сих пор не привыкла к тишине дворца после полуночи.
Записав свои выводы на диктофон, инспектор откинулся на спинку стула и сказал:
– Убийца действовал с поразительной быстротой. – Он прочистил горло. – Все было тщательно спланировано.
У Стессы мороз пробежал по коже.
Она бросила взгляд на своего советника, высокого обворожительного парня с разноцветными татуировками на шее, квадратным подбородком и огненно-рыжими волосами. Сколько раз она портила эту идеальную укладку, пробегая по ней пальцами, когда они нежились в постели… Лайкер, который пока что был стажером, украдкой высунул язык, а потом снова напустил на себя серьезный вид. Стесса прикусила губу, чтобы не рассмеяться.
Луды обожали новые знакомства, особенно с земляками. Во всяком случае, так Стесса объяснила свое поведение, когда Лайкер впервые прибыл во дворец, а она кинулась к нему в объятия. Будь она умнее, держалась бы в стороне. Но она была истинной дочерью своих родителей – ей всегда двигали чувства. От Лайкера веяло домом: трубочками с кремом, которые пекла ее мать, и маслом из перечной мяты, которым луды смазывали губы. Если бы Лайкер на нее не шикнул, Стесса бы поцеловала его и выдала их обоих.
Спохватившись, она стала оправдываться, что новый советник напомнил ей о доме. Сестры-королевы поверили, зная, что луды – натуры пылкие, и не зная, что у Стессы от вранья уши горят.
Кора подняла руку. Идиотская эонийская привычка. Она королева, и ей не пристало просить разрешения, тем более сейчас.
Инспектор повернулся к эонийке. В молодости он, наверное, был очень даже недурен. Стесса виновато покосилась на Лайкера, но тот ничего не заметил. Конечно, она была ему верна и все такое, но это вовсе не означало, что ей нельзя заглядываться на других. Лайкер и сам ценил красоту. Тяга к прекрасному была у лудов в крови.
С другой стороны, он был парень ранимый, и Стесса все делала с оглядкой на него. Раньше он был уличным художником и расписывал стихами фасады лудских домов. Каждый взмах его кисти, каждая буква, каждый завиток рождали море смыслов и переживаний. Творчество было его отдушиной, и без него Лайкер готов был на стенку лезть. Его темперамент пылал так же ярко, как и его волосы.
Они оба были слишком открыты миру, слишком глубоко чувствовали. Что же будет через два года, когда ей придется дебютировать на королевском балу и выбирать себе ухажера? Каждый раз, когда Лайкер спрашивал об этом, она уклонялась от ответа, но так не могло продолжаться вечно.
– Да, королева Кора? – сказал инспектор, прерывая размышления Стессы.
– Почему вы думаете, что убийство было спланировано? – спросила Кора.
– А что тут думать-то? – вырвалось у Стессы, хотя она собиралась сидеть и помалкивать. Пусть инспектор тут из-за убийства Айрис, все равно лучше не привлекать лишний раз его внимание. Ей не терпелось уединиться с Лайкером. Он возьмет ее дрожащие руки в свои и будет рассказывать глупые шутки, пока этот ужасный день не вылетит у нее из головы.
– Что натолкнуло вас на такой вывод, королева Стесса?
Инспектор встретился с ней взглядом – впервые с тех пор, как она вошла. У него были такие черные глаза, что радужную оболочку невозможно было отличить от зрачка. Они напоминали глухую беззвездную ночь. Какие зверства им довелось повидать?
– Королева Стесса? – повторил инспектор.
Ясно, о чем он подумал. Ее слова снова прозвучали резко и бездушно.
Подозрительно.
Но инспектор ошибался. Она всего-навсего сказала правду. Айрис бы оценила.
Стесса вздернула подбородок. Хоть он и не ее подданный, она все же королева и заслуживает почтения. Айрис внушала почтение одним своим видом, но Стесса была младше, и ей такие вещи давались труднее.
– Айрис не сама себе перерезала горло, – сказала Стесса. – И дня не проходило, чтобы она с кем-нибудь не поспорила или не повысила голос. – Она пожала плечами, побрякивая бусами из драгоценных камней. – Вот и все.
Пусть теперь от нее все отстанут.
– Никто не стал бы убивать человека за то, что он спорщик, – сказала Кора, а потом немного нерешительно добавила: – Правда ведь?
Похоже, у эонийской королевы в голове не укладывалось, что кто-то может совершить преступление от избытка чувств.
Кора видела в Айрис только хорошее, а на недостатки закрывала глаза, но даже она не могла отрицать, что Айрис многие недолюбливали. Особенно слуги из других квадрантов. Архейской королеве трудно было угодить. Хотя во дворец поставляли товары со всей Квадары, Айрис упорно не желала нарушать свой архейский уклад. Для нее всё должны были изготавливать вручную: одежду, пищу, даже столовые приборы. Она была упряма и неуступчива.
– Инспектор, вы сказали, что убийство было спланировано, – сказала Маргарита, возвращая разговор в прежнее русло. – Как вы это поняли?
Маргарита явно не чуралась неприятных подробностей, но вести расследование поручили не ей.
Инспектор скривил губы и, немного помедлив, ответил:
– Как я уже говорил, рана очень аккуратная. Убийства в порыве страсти такими опрятными не бывают. Мы имеем один чистый, выверенный надрез. Убийца все рассчитал и оставил себе время скрыться.
«Опрятными. Какое странное слово для описания перерезанной глотки», – с содроганием подумала Стесса. На самом деле убийство было не таким уж и опрятным. Слуги в коридорах рассказывали друг другу, что тело обнаружили в луже крови.
– О чем это говорит? – допытывалась Маргарита.
Лицо Коры, как обычно, не выражало никаких эмоций.
– Скорее всего, преступление совершил профессиональный убийца или кто-то, кто раньше уже убивал, – осторожно произнес инспектор, переводя взгляд с одной королевы на другую. – Наемник, – пояснил он, почесывая подбородок своими жуткими длинными пальцами.
– Возможно, его подослали из какой-нибудь соседней страны? – предположила Маргарита, нервно ерзая на стуле.
– Возможно, – согласился он. – Вряд ли ваши придворные и слуги умеют так чисто и безжалостно убивать.
Инспектор оглянулся на советников, стоявших у него за спиной, облокотился на стол и подался вперед.
Королевы последовали его примеру.
– Нет ли среди обитателей дворца новых лиц? – поинтересовался он вполголоса.
– Нет, – покачала головой Маргарита. – Уже больше года наше окружение никто не пополнял.
От его вопроса в груди Стессы будто вспыхнуло пламя.
– А что было до этого? – спросил он.
Взгляд Маргариты скользнул по Стессе и устремился в другой конец комнаты.
На Лайкера.
– До этого приехали двое, – ответила Маргарита.
Пламя превратилось в пожар.
– На что вы намекаете? – Стесса вскочила с места, и бусы шумно заплясали у нее вокруг лица. Ее стул отлетел к стенке. – Что Айрис зарезала я? – С ее губ сорвался смешок. – Хоть она мне и не нравилась, на такое я не способна. Какой из меня убийца? – Она развела руками, будто один ее вид служил доказательством невиновности.
Инспектор снова смерил ее взглядом.
– Нужно изучить все возможные варианты, – сказал он, поджав губы. – Вы же хотите найти преступника, королева Стесса?
Стесса подвинула стул на место и, стараясь унять ярость и панику, села обратно за стол.
– Хочу.
Инспектор соединил кончики пальцев.
– Вот и хорошо.
Стессе сделалось не по себе. Инспектор перевел взгляд на Кору с Маргаритой.
– Я допрошу всех обитателей дворца.
Всех. Стесса едва удержалась, чтобы не переглянуться с Лайкером, и нервно заерзала.
– Мы понимаем, – сказала Маргарита, кладя руку Стессе на плечо. – Ради королевы Айрис и Археи мы сделаем все, чтобы найти виновного. А когда он будет пойман, сообщим о ее гибели народу.
Кора сидела, опустив голову и прижав руку к груди, как будто ей трудно дышать.
– Прекрасно, – кивнул инспектор. – Тогда я начну с королевы Стессы.
Стесса расправила плечи и взглянула ему в глаза.
– Начинайте, скрывать мне нечего.
К несчастью, это было не так.
Глава восьмая
Киралия
Когда мы вышли на булыжную мостовую, я огляделась по сторонам. Эту часть гавани освещали всего несколько газовых фонарей. Вдали, как свет в конце тоннеля, ярко сияла дорога в Центральную Торию, которую на «Сваях» окрестили «Отмелью», потому что настоящая жизнь со всеми ее подводными камнями была горожанам незнакома.
Самый короткий путь в Эонию пролегал через «Отмель» и Город Согласия, стоявший на пересечении трех квадрантов.
– До Города Согласия идти не один час, – сказала я.
Чем дольше я оставалась в Тории, тем больше у Макеля было шансов меня выследить. У меня не осталось к нему и капли доверия.
– Тогда нам нужно средство передвижения, – ответил он.
– Карета.
– Да, но где мы найдем…
– А вот и она!
Я в жизни так не радовалась стуку копыт.
– Где? – Гонец щурился, вглядываясь во мрак. – Я ничего не вижу…
– Да вот же!
Навстречу нам вышли две белые кобылы, запряженные в маленький экипаж. Извозчик сливался с темным небом, отчего создавалось впечатление, что каретой правит призрак.
Уж лучше иметь дело с этим призраком, чем с теми, которые остались позади.
– Тебя в таком виде в карету-то пустят? – спросил гонец, указывая на мою сорочку и мокрые волосы.
– Деньги есть? – спросила я. Он кивнул. – Значит, пустят.
Гонец протянул мне горсть круглых монет, и даже в полумраке я различила золотой блеск. Удивительно! Возможно, он и смог бы выкупить чипы, если бы Макель пожелал с ними расстаться.
Когда карета приблизилась, я выбежала на дорогу, встала в круг света от ближайшего фонаря и замахала руками.
– Стой!
Извозчик натянул поводья, лошади заржали и остановились.
– С ума сошла, девка? – спросил он, окидывая меня взглядом.
– Пусти нас, – потребовала я, с трудом распахивая дверцу. При виде тесного пространства сердце провалилось куда-то в желудок.
– Сиденье намочишь, – сказал извозчик, обнажив редкие гнилые зубы.
– Видишь это? – Я схватила гонца за руку, в которой лежали монеты, и он поморщился. – Это золотые кварты, и они все твои.
– Постойте-ка… – начал гонец, но я так сурово на него взглянула, что он мигом притих.
– Пожалуйста! – не отставала я от извозчика, досадуя, что выгляжу как утонувшая крыса. Мой внешний вид портил весь расклад.
Извозчик оглянулся через плечо и кивнул.
– Ладно. Залезайте.
Я не стала ждать, пока он передумает, и быстро забралась внутрь.
– Нам нужно в Город Согласия. И поживее.
– Это мои последние деньги, – сказал гонец, усаживаясь рядом.
– Хочешь скрыться от Макеля и его подручных?
Он кивнул.
– Тогда не жадничай.
Я облокотилась на дверную ручку и вздохнула с облегчением. Мы в безопасности.
Карета рывком двинулась с места, и гонец уперся руками в стенки салона.
– Никогда не ездил в экипаже?
Он сжал губы в нитку и помотал головой. Карета затряслась по мостовой. Тория была более развитым квадрантом, чем Архея, но такие технологии, как скоростные электропоезда, мы позволить себе не могли. Но у королевы Маргариты были большие планы на будущее. К примеру, снести «Сваи» и построить крупный порт для международной торговли.
Интересно, вести о ее гибели уже долетели до торианской гавани? На «Сваях» это стало бы поводом для праздника. А до эонийского медицинского центра? Мама всегда восхищалась королевой Маргаритой и одобряла ее замыслы избавить Торию от преступности.
Мне вдруг так нестерпимо захотелось броситься к маме в объятия, что стало трудно дышать.
– В Эонии нам ничто не угрожает, – сказала я, обхватывая себя руками. – Макель не покинет свои владения, а подручные не рискнут возвращаться домой.
Просто невероятно: единственный человек, на которого я полагалась все эти годы, в одночасье стал моим худшим врагом!
Стены кареты стали сжиматься, и я попыталась успокоиться. «Вдох – выдох, – напомнила я себе. – Куда есть вход, оттуда есть и выход. Это не наказание. И не ловушка. Тебя не душит запах водорослей, рыбы и крови. Тебе просто почудилось. Здесь полно места».
Но смерть квадарских правительниц высвободила страшные мысли и воспоминания, которые я уже не могла подавить.
Все случилось полгода назад. Отец в очередной раз пытался приобщить меня к мореплаванию, чтобы отвадить от Макеля и его шайки.
Я не говорила, чем занимаюсь на «Сваях», но отец и так все понимал. Я обещала сделать их жизнь лучше, купить им дом побольше и даже новую лодку, но отец не принял ни кварты, заработанной воровством.
– В нашей семье, Кира, всегда зарабатывали на хлеб тяжелым трудом, – говорил он. – То, чем занимаешься ты, – это обман. И, что хуже всего, ты обманываешь саму себя. Ты способна на большее.
Он ничего не понимал. Я стала именно тем, кем хотела, и получила все, о чем только можно мечтать. Все, чего не могли позволить себе родители. И я хотела всем этим с ними поделиться.
Был самый обыкновенный день, и мы, по традиции, проспорили бы до самого заката, если бы наша лодка не подошла слишком близко к берегу и не врезалась в камни. Я вцепилась в мачту, но от удара лодка разбилась, и нас вышвырнуло за борт. Отец приземлился у подножия скалы, а я упала прямо на него.
Я думала, что он, как и я, цел и невредим, но папа все не открывал глаза, а потом я увидела кровь, сочившуюся из глубокой раны у него на затылке.
Мне удалось дотащить его до ближайшей пещеры, но он все никак не приходил в себя. Я сидела возле него и дрожала от холода, потому что влажный воздух не давал одежде просохнуть, а мои всхлипы эхом разносились по узкой пещере.
На второй день от обезвоживания у меня начались галлюцинации. Мне мерещилось, что стены и потолок пещеры трясутся и вот-вот обрушатся. На третий день я уже сама об этом мечтала.
На четвертые сутки нас обнаружила береговая охрана. Сначала нас даже приняли за трупы, потому что мы оба лежали без сознания и были запачканы кровью. Потом, когда меня умыли, выяснилось, что ранен только отец. Никогда не забуду, как расплакалась мама, когда нас увидела. Но это было лишь начало ее страданий.
И вот теперь отец при смерти.
К несчастью, тот день уже не изменить, как и множество других. Будь у меня шанс вернуться в прошлое, я не стала бы пожимать руку Макеля у Аукционного Дома. Но Макель не виноват в том, что я сделала с отцом. Мне всегда хотелось большего, чем могли дать родители. Мне хотелось другой жизни. Теперь придется мириться с последствиями.
– Эй, – сказал гонец, заметив, что меня трясет. – Тебе нехорошо?
Я покачала головой и под видом того, что убираю волосы с лица, вытерла со лба пот. Промокшая сорочка заиндевела и превратилась в ледяной саван. Я с трудом сдерживала панику.
Вдох – выдох.
Карета не сжимается. Меня не замуровали тут навечно. Меня не забыли. Меня не…
– Не хочешь рассказать, что было на чипах? – спросил гонец.
Я постаралась сосредоточиться на его словах.
– Ты мне все равно не поверишь.
На самом деле я не спешила делиться подробностями, потому что боялась, что он бросит меня в Тории. Вдруг он соврал насчет того, что воспоминания можно переписать? Я решила держать язык за зубами, пока он не сдержит слово.
– Почему ты так думаешь? – поинтересовался он, слегка наморщив лоб.
«Не раскрывайте карты, пока добыча не окажется у вас в руках, – наставлял нас Макель. – Обещание – это еще не сделка».
Нужно оторваться от Макеля. Гонец – мой билет в Эонию.
– Расскажу, когда доберемся до твоего дома, – ответила я, не обращая внимания на тьму, подкравшуюся сбоку и норовившую меня поглотить. Куда есть вход, оттуда есть и выход. Я вцепилась в дверную ручку.
– Скоро прибудем в Город Согласия, – сказал гонец. – У меня есть разрешение на межквадрантные операции, и ты сможешь пройти со мной. Вот только… – он покосился на мою сорочку, – может, торианцев и не заботит, что на ком надето, но в Эонию тебя в таком виде не пустят.
С ним нельзя было не согласиться. Меня сочтут нарушителем общественного порядка и повяжут, как только я сойду с поезда.
У меня появилась новая цель, и тьма постепенно отступила. Пальцы, сжимавшие ручку, расслабились.
– Нужно добыть новый наряд, – хитро улыбнулась я.
– Добыть? – простонал он. – Это выражение на твоем лице не обещает ничего хорошего.
– А ты быстро учишься, – похлопала я его по плечу.
– Будь я поумнее, оставил бы тебя сидеть на пятой точке сегодня утром. – Уголки его губ едва заметно приподнялись. Хвала небесам, он умеет шутить! – Добывай свой наряд, но я предпочел бы не знать подробностей, – прибавил он.
Я дружелюбно пихнула его в бок.
– Как тебя звать, гонец?
Немного помедлив, он ответил:
– Варин Боллт.
– Киралия Коррингтон, – сказала я, протягивая ему руку. – Приятно познакомиться.
Он не стал пожимать мне руку. Я и забыла, что эонийцы избегают прикосновений.
– Чем это воняет? – вдруг спросил он.
Я хорошенько втянула носом воздух и тут же об этом пожалела.
– Лошадиным дерьмом.
– Никогда раньше не видел лошадей. – Совсем как ребенок, он высунулся из окна, чтобы разглядеть запряженных в карету кобыл. В Эонии не было животных: на ледяных просторах они бы просто не выжили, а в плотно застроенных городах для них не хватало места. Сама я в Эонии не бывала, но так мне говорили. – А они красивые, – сказал он. Красивые. Снова это слово. Но только я открыла рот, чтобы закидать его вопросами, как он прибавил: – Но пахнут они гадко.
– Это тебе не машины, – рассмеялась я. – Нельзя проконтролировать, что они делают и когда.
Варин приподнял брови и уставился в окно. То ли его оскорбили мои нападки на Эонию, то ли он всегда был такой замкнутый. С эонийцами я тесно не общалась. Они предпочитали не связываться с другими народами, а торианцев считали заносчивыми эгоистами, которые вечно суют нос в чужие дела.
Варин приложил пальцы к вискам. Хотя у него был не такой потрепанный вид, как у меня, наши приключения и для него не прошли бесследно.
– Извини, – пробормотала я, надеясь, что он не услышит. Я плохо с ним обошлась, и теперь меня мучала совесть. Но во всем виноват Макель. Это он выбрал Варина и поручил мне украсть чипы. И хотя теперь я знала, насколько они важны, роль Макеля в этой истории до сих пор была неясна.
– За что ты извиняешься? – спросил Варин.
Я задумалась, покусывая внутреннюю сторону щеки. За что я хотела попросить прощения?
– М-м… за все?
– Вас что, в школе не учили извиняться? – вздохнул он.
– Что-что? – фыркнула я.
– Я думал, все торианские дети ходят в школу.
– Это само собой. – Можно даже не сомневаться, что я получила куда более разностороннее образование, чем он. Мы, торианцы, не чурались других культур. – Но извиняться нас никто не учит. Никто не указывает нам, что говорить и как себя вести. Мы учимся обращаться с веревками и предсказывать приливы и отливы, а этого удовольствия мы лишены.
– Удовольствия? – усмехнулся он. – Много ли удовольствия в том, чтобы сидеть взаперти в темном чулане за любое проявление чувств?
Я представила, каково это, и внутри все похолодело. Хоть в чем-то этот бездушный робот был мне близок.
– Я… – Не зная, что ответить, я замолчала.
– Нас с самого детства учат подавлять чувства и переживания, – сказал он. В его бледных глазах отражались огни уличных фонарей. Он зажмурился и глубоко вздохнул. – Это новая форма человеческого мышления. Она позволяет сосредоточиться на обществе в целом, на прогрессе и технологическом развитии.
– Значит, чувства у тебя есть?
– Чем дольше ты живешь без эмоций, тем меньше твоя способность чувствовать.
Заметив мое удивление, он поспешно продолжил:
– В Эонии нет ни преступности, ни народных волнений, ни насилия. У каждого своя роль в обществе, и за ее исполнение хорошо платят. Мы искоренили зависть, ненависть и жестокость.
– Но есть же и хорошие чувства, – возразила я. – Без них мы не могли бы восхищаться прекрасным.
Я выжидающее смотрела на него, но его лицо по-прежнему ничего не выражало.
– Если откроешь душу хорошим чувствам, то впустишь и плохие, – ответил он в конце концов.
Как повернулась бы моя жизнь, если бы в ней не было чувств, как хороших, так и плохих? Стала бы она легче? Наверное, если бы не воровской азарт, я никогда не подалась бы в шайку Макеля и стала бы прилежно учиться морскому делу в угоду родителям. А может, меня не волновали бы даже они. От чего я бы с радостью отказалась, чтобы хоть ночку поспать спокойно, так это от щемящей боли в груди при одной мысли о папе с мамой.
– Не будем друг друга судить, – сказал Варин после долгого молчания. – Я помогу тебе, а взамен ты поможешь мне. Сойдемся на том, что ни один из нас не знает, каково это – жить в другом квадранте.
Почему бы и нет?
Может, Варин и выглядел как бесчувственный чурбан, но что-то в его лице и словах о красоте мешало поверить, что он живет без эмоций.
– Ну вот, – гаркнул извозчик, хлопнув по крыше кареты. – Приехали. А ну-ка раскошеливайтесь.
От неотесанной грубости извозчика Варина передернуло, но он послушно высыпал монеты в протянутую ладонь.
Когда я выскользнула из кареты, дышать стало свободнее, словно на мне расстегнули корсет. Я откинула голову назад и набрала полную грудь воздуха. Получилось! Я выжила! Совладала со своими страхами! Мне даже стало жаль, что Макеля нет рядом.
Но только на секунду.
Я подняла взгляд, ожидая увидеть надпись «ВСЕ КОРОЛЕВЫ МЕРТВЫ» на каждом экране Города Согласия. Но увидела только старые объявления: «Последняя партия архейских товаров задержана из-за аварии на подходе к торианской гавани. В список кандидатов на лечение препаратом ГИДРа добавлено пятитысячное имя. Королевы подтвердили, что не увеличат установленную квоту – одна доза в год. Гастрольный тур лудских артистов был одобрен королевами».
Должно быть, об убийствах умалчивают, чтобы не посеять в стране панику.
– На что ты смотришь? – спросил Варин.
– Ни на что. – Я направилась к модным магазинам и бросила на ходу: – Встретимся у лестницы Дома Согласия.
– Ты куда?
– Приодеться, – ответила я, показывая на прилипшую к телу сорочку.
Он оглядел темные витрины. Всюду было закрыто. Часы на площади скоро пробьют полночь.
– Но где ты возьмешь одежду?
– Ты же не хочешь знать подробности, – усмехнулась я.
– Ладно, только не тяни, – сказал он, потирая переносицу.
Я сделала книксен и умотала.
Магазин ограбить проще, чем человека. За людьми нужно наблюдать. Одни цепляются за свои ценности, как дитя за юбку матери, а другие, наоборот, размахивают руками, открывая доступ к карманам. Кто-то обшаривает глазами темные углы, а кто-то беззаботно глазеет на дворец.
У магазина же нет ни мыслей, ни чувств; ни устремлений, ни сожалений. У магазина есть только замок. А замок легко взломать.
Едва я сняла с браслета отмычку, как плечи расслабились сами собой. Я снова была хозяйкой положения. Взломать замок – плевое дело. Тут все просто и предсказуемо.
Но что же ждет нас впереди?
Радуясь, как малое дитя, я вприпрыжку поскакала к Варину. При виде меня он нахмурился.
– Что это такое? – с упреком спросил он.
Я покружилась на месте, и короткая многослойная юбка засветилась, вырисовывая во мраке цветные спирали.
– Пригодится в каком-нибудь темном переулке.
– Это же лудский наряд.
– Не будь ты таким эонийцем, – сказала я, толкая его локтем. – Чем тебе не угодили яркие краски?
– Тем, что мы в бегах.
– Никто не говорил, что в бегах нельзя выглядеть хорошо, – пожала плечами я.
– Никто не говорил, что ты выглядишь хорошо, – ответил он, и, надо отдать ему должное, это прозвучало забавно.
Мы поднялись по ступеням Дома Согласия, над которым, подобно гигантскому газовому рожку, сиял дворцовый купол. Я уставилась себе под ноги, стараясь прогнать из головы мысли о мертвых королевах. Не могла же я пойти к дворцовой страже и рассказать о воспоминаниях! Я воровка. Вдруг меня упекут за решетку?
