Артем Каменистый
Это наш дом
Запуск настолько страшен, что даже говорить о нем нельзя – табу.
* * *
Сегодня пришло время четвертого запуска.
Аборигены даже не пытались гнать пленников в укрытие – укрытий рядом не существовало. Степь ровная как бритый блин: даже замаскироваться здесь негде – травы мало, да и невысокая она. Деревьев и кустов вообще нет. А откуда им взяться – здесь же на километры вокруг все выведено. Бежать к карьерам далеко, да и страшно – прямо в пасть опасности путь ведет.
Попали…
Первым голос подал Прапор:
– Ребята, давайте хоть присядем пониже – может, скат не заметит нас.
Андрей, положительно оценив совет, плюхнулся на землю плашмя:
– Ложись! Сеном припорошитесь сверху!
Вряд ли такая маскировка поможет. Даже если люди станут неприметными кочками, фигурки аборигенов будут их выдавать – те и не думали прятаться. Стоят, будто суслики – таращатся на пирамиду. Тоже понимают, что убегать бессмысленно.
Из облака пара показался «огурец». Обливая почву под собой обильными потоками маслянистой слизи, он тянулся к оперативному простору площадки – там можно без помех распрямлять свои «крылья», принимая истинную форму.
Но что-то пошло не так в самом начале. Может, «пуповина» лопнула, пустив струю газа, а может, о какой-нибудь незамеченный камешек оболочку пропороло – этого уже не узнать. Откуда появилась искра, тоже осталось загадкой. Мало ли, может, просто статический разряд. «Огурец», не выбравшись из чрева пирамиды и наполовину, резко остановился, из-под левого бока взметнулась струя голубого пламени. Несколько мгновений – и вот он уже пылает весь. Огонь пошел в недра пирамиды, оттуда, расшвыривая горящие ошметки, реактивным потоком вынесся исполинский язык пламени – наверное, до небес достал. Отсюда до места событий было более километра, но все равно донесся порыв горячего ветра.
Пламя, быстро вспыхнув, столь же быстро погасло – газ выгорает мгновенно. Пирамида так и осталась в раскрытом положении – две огромные створки застыли гигантскими закопченными крыльями. Видимо, механизм повредило. Струи пара тоже больше не вырывались, лишь потихоньку чадили кучки скрюченных «ногтей», оставшиеся от погибшего «огурца».
Аборигены синхронно направились к полосе, в сторону пирамиды. Они никого не гнали за собой, но люди, встав, привычно зашагали следом за ними – в лишних понуканиях давно уже не нуждались. Куда охрана, туда и пленники.
Андрей, топая за Чубакой, корчил губы в полубезумной улыбке – так искренне, наверное, улыбаются только кретины, получив в магазине бублик на сдачу. Радость, ни с чем не сравнимая радость. Обошлось – он все же пережил и четвертый запуск. Очень легко отделались, никто не пострадал. В поселке, правда, горят все сараи, ну да это ерунда. Потушат они сараи – видно, для этого их туда и гонят. А потом, наверное, починят ворота пирамиды, отстроят заново разрушенные постройки. Как же замечательно, что сегодня они не работали рядом с поселком: никто бы там не выжил. Жаль только, что ночевать негде, ну да это ерунда – на дворе тепло и сухо, можно спокойно ночевать и на улице. Это ведь не зима.
Очень удачный запуск – никто не помер.
Предаваясь радостно-идиотским мыслям, он не обращал внимания на несколько странное поведение охранников. Аборигены двигались будто ослепшие лунатики. Даже дистрофики прекратили свое постоянное дерганье из стороны в сторону – брели к пирамиде механическими куклами.
Не только Андрей не замечал ничего странного – все пленники будто ослепли. Радость от осознания, что опасность миновала, опьянила – не до наблюдательности народу стало.
Пережить запуск – это нечто. Адреналин высшей очистки.
Аборигены, почти добравшись до тлеющих останков «огурца», разом остановились, присели на корточки, замерли. Только тогда люди поняли – происходит нечто необычное. Поначалу пленники недоуменно переглядывались, не понимая, что им теперь делать. Некоторые даже неуверенно приблизились к чадящим кучкам «ногтей», ожидая приказа по их уборке. Охранники даже не шевельнулись.
Несколько минут народ переминался с ноги на ногу, уставившись на окаменевших аборигенов. Первым набрался наглости Киркоров. Немой здоровяк подошел к Чубаке, поводил у него перед глазами раскрытой ладонью, присел, вгляделся в закатившиеся зрачки охранника, пожав плечами, отошел.
Андрей, заметив, как у главного охранника из уголка приоткрытого рта потянулась струйка слюны, покачал головой:
– Да-а-а-а-а… Дела… Похоже, с нашей охраной не все ладно.
Народ загалдел разом – все старались перекричать друг друга. Прорвалось напряжение, вызванное запуском и в придачу отягощенное бредовым поведением аборигенов. Охрана на этот шум никак не отреагировала – все так и сидели статуями. Одна из женщин, осмелев, выбила из руки дистрофика связку дротиков. Оружие покатилось по земле, никаких последствий этот поступок не вызвал.
Киркоров тут же вырвал из лап Чубаки секиру, крутанул ее в руках, довольно осклабился. Андрей сомневался, что сумеет найти общий язык со столь непривычным оружием, но и сам вдруг резко захотел обзавестись чем-нибудь подобным. Поднял выбитый женщиной дротик, из-за пояса дистрофика осторожно вытащил топорик с длинным узким лезвием.
Странно, но, заполучив это нехитрое оружие, Андрей вдруг почувствовал себя гораздо увереннее, а мысли внезапно стали идеально ясными. Он понял, что сейчас надо делать. Завидев, что Кир топает в сторону горящего поселка, перекрикивая галдящую толпу, заорал:
– Стой! Склады горят – ты ничего не вытащишь оттуда! Эй! Хватит галдеть! Быстрее разоружайте охрану! Забирайте у них все оружие, пока они не пришли в себя!
Люди и без его указаний уже вовсю грабили аборигенов, но его крик подстегнул процесс экспроприации и придал ему некоторую конечную идею и смысл. Воплощением идеи явилось поголовное вооружение пленников и куча брошенного оружия – все люди себе забрать не смогли. Зачем они это делают, никто еще не понимал – сработал стадный инстинкт, разбуженный поступком Кира.
Андрей, не давая народу опомниться, вскинул над головой дротик:
– Кидайте все лишнее оружие в огонь! Не оставляйте охране ничего!
Но тут коса нашла на камень – люди не спешили выполнять этот приказ. Видимо, эйфория прошла, да и не было стартового толчка – никто сейчас не подал пример.
– Дрю, а на фига жечь? – нервно прокричал Гнус.
– Когда они очнутся от этой спячки, то не смогут за нами гнаться без оружия. А если и погонятся, мы без проблем отобьемся.
– Тьфу ты! – охнул Лысый. – Кому что, а Киркорову и Дрю лишь бы в побег сдернуть! Ты мало бегал? Да некуда здесь бежать! Толку от побегов ноль! Мало тебя лупили «эти»?
– Лысый, очнись! Больше некому нас лупить – охрана, похоже, в кому впала вся! Посмотри на них – этот запуск их окончательно доконал! Ты что, все равно их боишься? Ты, наверное, и тени своей уже боишься! Лысый, уходить надо! Такую удачу упускать нельзя!
– Дрю, да ты совсем спятил! Забыл?! Тележки с продуктами и битумом забыл?! Откуда-то эти тележки приходят ведь сюда! Тут вся планета принадлежит… «этим» принадлежит. Куда нам отсюда бежать?! Побегаем и попадем все равно к ним. Ладно, если просто изобьют, так ведь могут засунуть в место, по сравнению с которым этот поселок покажется раем земным. Вон Киркоров дальше всех убегал – его один раз четыре дня ловили. И что? Сам потом палочкой на полу нам написал, что вышел к целой крепости, где ЭТИХ были сотни. Пришлось ему назад поворачивать, прямиком в лапы наших дистрофиков. Это их планета – нам от них не сбежать. Мы, мать твою, будто космические робинзоны – наш корабль сгорел, мы здесь застряли навсегда.
Андрей упрямо покачал головой:
– Ошибаешься. Нам просто не повезло с местом.
– О чем ты?
– Здесь есть люди. Другие люди. Где-то обязательно есть территории, населенные людьми. Надо просто их найти.
Прапор, перебив начавшего было орать Лысого, спокойно уточнил:
– Андрюша, о чем ты? Какие здесь могут быть люди?
– Не знаю какие, но знаю, что они есть. Помните, у дальнего карьера Хач кость нашел? Нижнюю челюсть человеческую?
– Было дело. Только не факт, что она человеческая была. Это мы так… предполагали. Да и могла от самолета попасть туда – там ведь немало народа погорело.
– Верно. Но ведь это было месяца через два после того, как мы здесь очутились. А кость выглядела очень старой и ничуть не подгорела. Так что не из самолета он была.
– Из-за какой-то сомнительной кости ты целую теорию раздул? – хохотнул Лысый.
– Нет. Это я так, напомнил. Вон посмотрите на башню. Мы с Киром решили еще раз попробовать в побег пойти. Я, когда народ на раздаче ужина толпился, пару дней назад туда залез через пролом в задней стене. Надеялся найти наконечники от дротиков, которые метал тогда арбалет. Пригодилось бы вместо оружия. Наконечников не нашел. Зато нашел нечто другое. Там, на закопченной стене, проступил рисунок. Был нарисован поселок – большой поселок, раза в три больше нашего. И пирамида за ним – наша пирамида. Она была нарисована открытой. Причем открыты были и западная, и восточная половины. И из них выползали «огурцы».
– И что ты там еще видел? «Черный квадрат» Малевича? Или «Джоконду»? – не унимался Лысый.
– Нет. Больше я ничего интересного не видел. Но и этого достаточно. Рисунок был старый, и на нем был изображен рассвет этого поселка. А мы попали сюда спустя много лет, когда здесь наступил упадок. Остались в итоге одни старики да калеки, восточная половина пирамиды больше ничего не запускала, а западная… западная работала как-то странно… неравномерно… непонятно как… Сами ведь все знаете.
– И при чем здесь люди?
– Ты окончательно отупел? – разозлился Андрей. – Ты видел когда-нибудь, чтобы обезьяна или дистрофик рисовал? Ты вообще можешь представить, что они на подобное способны?
– Сомневаюсь… – честно признал Лысый.
– Вот! Раз рисовали не они, то кто? Ясное дело – до нас, получается, здесь тоже были пленники. И пленники очень похожие на нас. Эти твари нам не сильно удивились и обращались с нами явно опытно. Вспомните, они сразу разделили нас на мужчин и женщин. Если бы они видели людей впервые, то не стали бы это делать.
– Почему? Они видели, что мы отличаемся между собой, и разделили нас.
– Смысл им разделять нас? Зачем, по-твоему, в тюрьмах принято держать отдельно мужчин и женщин? Я отвечу – если держать вместе, будут неизбежно вспыхивать конфликты. Откуда аборигены могли про это знать? Я тоже отвечу – они это знали, потому что уже имели дело с людьми! Ты все еще сомневаешься?! Если да, ты можешь оставаться! Эй вы! Все! Я с Киром ухожу! Мы это решили давно, и нам сегодняшние дела только на руку! Хотите – оставайтесь! Но учтите, склад с халвой сгорел, другой пищи в округе нет! Вам волей-неволей придется уйти из поселка, если охрана не очнется! А впрочем, чего я перед вами распинаюсь! Арривидерчи!
Андрей, сорвавшись с места, кинулся за Киром – тот, не дожидаясь окончания «митинга», уже пошел куда-то на запад. Интересно, почему на запад? А какая, впрочем, разница – они все равно понятия не имеют, в какую сторону следует идти, так что пусть будет запад. Хотя надо бы это исправить – на юг свернуть. Может, там и не лучше, чем на западе, но, если пройти далеко, должно стать хотя бы потеплее.
Догнав Кира, Андрей обернулся, не сдержал довольной усмешки – оставшиеся семнадцать пленников спешили за ним.
Правильно – им некуда деваться.
Глава 4
Добрыня впервые выбрался из поселка верхом. Он бы с удовольствием и пешком прошелся – час туда да час обратно, но лучше верхом. Неприятно, конечно, но пора привыкать к седлу. Вон даже дети малые вовсю гарцуют – чем он хуже их? Стыдно получится, если бессменный правитель островитян не научится в седле хорошо держаться. Тут практика нужна, так что если есть возможность, надо брать лошадку.
Лошадей у них теперь много – своих почти восемьдесят голов и у пришлых кшаргов десятка два. Если южане не обманут, то этим летом еще табунок на кораблях доставят. Добрыня уже прикидывал – для полного счастья его людям необходимо двести лошадей. Вот тогда хватит и на сельхозработы в период вспашки и сева, и на перевозку грузов по суше, и патрульных можно посадить на коней. А там, как знать, может, наконец появится у землян и своя кавалерия. А что, было бы неплохо. Сотня конных мушкетеров, выпущенная на берега Хайтаны в глубокий рейд, шороху наделает знатного. Попробуй их там на равнине поймай. Уже не получится такого, как при зимнем походе, когда войско землян зажали посреди заснеженной степи и изрядно потрепали. Эх, расслабились тогда! Шапкозакидательскую болезнь заработали!.. Решили, что если нашествие Хайтаны отбили, то теперь можно их всерьез не опасаться. Мол, переломили хребет гадине, остается добить. Ага… переломили… Так переломили, что драпали потом оттуда, бросая пушки и обозные телеги.
Обидно до сих пор – столько добра потеряли и столько хороших ребят там осталось. А ведь землян не так уж и много, даже небольшие потери неприемлемы – смертность из-за войн зашкаливает.
Стоп, хватит о плохом вспоминать. А то народ шептаться начнет, что Добрыня уехал чернее тучи. Надо побольше оптимизма. Не все же время им побеждать, не стоит по полгода скрипеть зубами при мысли о былом поражении. Да и поражение это можно смело считать ничьей: из Хайтаны армию землян выбили, но набеги на северян не возобновились.
Отгоняя темные думы, Добрыня принялся по-хозяйски обозревать окрестности. Позади удаляется стена поселка, левее вздымается цепочка водяных колес. Сила реки заставляет работать многочисленные машины: поддув металлургических печей, пилорамы, прессы, мельницы, станки. Хрустальная река, выше устья Молочного ручья, жестоко стиснута плотинами и бревенчатыми стенами, – давно уже работает на благо бывших островитян. Увы, ее уже не хватает. За бревенчатой набережной, на другом берегу, коптила небо паровая машина – там располагались токарный и кузнечный цеха. Эта прорва в день поедала несколько повозок дров – Добрыня начал уже задумываться о проблемах с топливом. Лесов здесь серьезных не было, дрова доставляли от устья Нары, но в тех краях их запас небезграничен. Надо делать дорогу на запад, там леса чуть ли не бесконечные, до самых гор каннибалов тянутся. Да и Олега пора напрягать на предмет каменного угля. Рядом со старой дорогой, ведущей к центру катастрофы, давно уже тлеет подземный пожар. Люди приловчились добывать на нем серу и нашатырь, пора бы подумать и об угле. Далековато, конечно, но это только на первый взгляд. Главное, доставить уголь к Наре – она ведь рядом, а там можно по реке возить, достаточно обзавестись баржами. Если тамошний уголь сгодится на кокс, то вообще счастье настанет – древесный уголь уйдет в прошлое, как и колоссальный труд по его выжигу.
А если бы еще и нефть найти… Может, и с ней повезет? Края эти богаты полезными ископаемыми, здесь есть чуть ли не все – прям как на Урале. Так почему бы не быть и нефти?
Слева промелькнул поворот на пороховой и химический цеха. Они стояли поодаль от поселка, на разных берегах Хрустальной. Пороховой жался к реке, поближе к водяному колесу, химический, наоборот, стоял подальше. Оба бревенчатых сарая одинаково опасны – Добрыне не нравилось их близкое соседство. Зря он согласился тогда с доводами Лома: проклятому химику просто лень далеко бегать, вот и старался поближе все располагать. А вдруг рванет? В прошлом году взрыв был уже, тогда разнесло самую первую мастерскую этого чокнутого пироманьяка. Добрыня строго-настрого запрещал складировать в цехах большие запасы пороха и взрывчатых веществ, но Лом по жизни представлял собой эталон разгильдяя – нет ему ни малейшего доверия.
Но и замены ему нет – талантлив гад…
Может, заехать к нему и настучать по башке для профилактики? Чем чаще его по стойке «смирно» ставишь, тем меньше с ним проблем. Нет, на обратном пути лучше заедет.
Дорога резко свернула вправо, к старому охотничьему лагерю. Лошадь было намылилась топать туда же, но Добрыня ее маневр пресек в зародыше, пустил прямо, по едва заметной тропке, поднимающейся на склон холма. Телега здесь не пройдет – повозки крюк делают от лагеря, но всадник точно не застрянет.
Склон густо порос степной земляникой – Добрыня заметил вдалеке нескольких детей, собирающих ягоды в лукошки. Поселковая детвора перемешалась с кшаргами и вроде бы уживались за этим занятием мирно. Это хорошо, а то уже не раз доносили, что земная мелюзга нагло задирает местных детей. С этими малолетними разбойниками сладу нет: у многих не осталось ни родителей, ни родственников, чужие люди – это не родные. Школу кое-как организовали, но толковых педагогов-воспитателей не хватает. Вот и отбиваются от рук без нормального присмотра – только и думают, где бы еще набедокурить. А детвора кшаргов неагрессивная, их дома в железном кулаке держат, воли не дают. Легкая добыча для сиротствующих хулиганов из поселка землян. Дети, конечно, на то и дети: без потасовок у них никак. Но и полную волю давать нельзя – как бы до беды не дошло, да и озлобиться молодежь кшаргов может, а детская вражда потом и во взрослую перерастет. Парочку запевал Добрыня уже в погреб сажал, на вареную рыбу и воду: через три дня были как шелковые. Если не поймут, придумает наказание пожестче.
Лошадь поднялась на вершину холма, миновала сиротливо возвышавшуюся охотничью вышку – оттуда раньше следили за дичью и ваксами. Теперь забросили это дело: враждебных троглодитов в округе не осталось, дичь тоже убралась подальше от опасных для нее мест. Охотники перенесли свой лагерь на запад, к новым угодьям – от поселка до него теперь около двадцати километров. Через пару лет придется еще дальше переносить: лесов не останется – лучшие пахотные земли как раз в ту сторону тянутся. С землей здесь трудновато – холмы да каменистые пустоши. Почва, правда, неплохая, но ровных участков маловато, да и работы там много: от валунов приходится очищать и сорняки здесь матерые.
Вопрос о пахотных землях стоял остро. Кшаргов и крестьян от западников манила сюда дармовая земля, отсутствие аристократов-землевладельцев и защита со стороны армии землян. Если второе и третье островитяне предоставить могли, то с первым пока туго. Нет здесь достойных наделов. Вот если бы в степях Хайтаны поля распахать… Там да, там жирный чернозем – без удобрений достойный урожай можно собрать, и камней немного. А здесь только булыжники да песок и живучие сорняки с длиннющими корнями. Добрыня уже устал инструктировать охотников и исследователей, заставляя их искать местность, подходящую для устройства сельскохозяйственного комплекса. По его задумке там можно было расселить крестьян, а поселок остался бы промышленным центром. Это разделение сфер деятельности оживило бы рыночные отношения – вынужденный «военный коммунизм» давно уже трещал по швам, но зачатки товарно-денежных отношений все еще были несерьезными. Еще в первый год появились зародыши валюты – меновые операции проводились с применением слитков меди, кусков железа и пластинок золота. Сейчас добавились «чешуйки» от Монаха – сплющенные кусочки серебряной проволоки с оттиском, наносимым стальным чеканом. Также использовались местные монеты, попадающие землянам от восточников и южан. Первые постоянно слали к Фреоне купцов – им требовалось практически все: соль из месторождения на Наре, золото из россыпей по правобережью Фреоны, железо островитян, медь и серебро от северян, брали также икру и соленую рыбу, пушнину. Кругов ухитрился за два года организовать в своих поселках массовое пчеловодство: леса в его владениях богаты липой, любая поляна похожа на клумбу от обилия цветов. У него восточники жадно скупали воск и мед. Южане брали поменьше, да и добираться им было далековато, но тоже начинали появляться частенько, благо тамошние аристократы создали купцам землян неплохую рекламу. В этом году их корабли уже трижды приходили от порогов. Привозили ткани и зерно, скупали золото и медь. И восточники, и западники также сильно интересовались оружием, особенно огнестрельным, но здесь им пока ничего не обломилось. Не стоит их вооружать сталью и ружьями: армия землян единственная сила, способная оградить людей от агрессивной жадности местных аристократов, мечтающих о завоевании нового народа. Сила армии землян лишь в совершенном оружии, без него местные воины-профессионалы легко сметут даже превосходящий по численности отряд уроженцев Земли.
В раздумьях Добрыня сам не заметил, как добрался до хутора Макса. В редком лесочке стучали топоры, там кшарги занимались строительством. Сам Макс трудился на поле. Раздевшись до трусов, он собирал камни. Найденные булыжники бывший главный охотник островитян таскал в деревянную тачку, отвозил их на опушку, там складывал в кучу. Хотя нет, не в кучу – землянин зачем-то возводил из них толстую стену. Поле собрался ограждать? Да это же идиотизм. Камней здесь не хватит и на десяток метров подобной стены.
Спешившись, Добрыня оставил лошадь на краю поля. Пускай попасется. Беседа у него недолгая намечается, далеко убежать не успеет.
Макс, завидев Добрыню, остановил тачку, утирая пот со лба, потопал навстречу. Добрыня, пожав ему руку, сразу о деле говорить не стал.
– Ну привет, Максим. Что, решил Великую Китайскую стену соорудить?
– Ты о чем?
– Да я о камнях. Зачем это ты стену из них поднимаешь?
– А… Да это не стена. Просто так красивее, чем просто в кучу скидывать. Приятнее как-то.
– Ишь ты! Красивее ему! Эстет какой! Вижу я, ты здесь настоящим колхозником стал – на поле пашешь без лошади.
– Не пашу еще, но если тесть позволит, то за плугом похожу. На этом поле, думаю, успеем озимые засеять.
– Как у вас дела? Все строитесь? Изба вроде готова была еще по весне?
– Маловата она для нас, нам три избы надо. В этой тесть и теща с малыми своими останутся, вторая для их старшего сына – у него жена и двое детей, ну а третья для меня с Литали. Я ее по своему проекту поставлю.
– Ты прям целую деревню ставить решил… Как твои, не жалеют, что от Монаха ушли?
– Пока не жалеют. Говорят, что земля здесь хуже, но зато спокойнее жить.
– Зря вы так основательно строитесь. Я подыскиваю землю получше, чтобы не хуже, чем у Монаха, была почва и без этих камней. Если найдется такая, крестьян туда будем селить.
– Камни ерунда. Убрать не так уж сложно, а по весне повторять уборку, не запуская это дело. Вот сорняки сильно достали – от них все зло. Вон видишь кустик? По колено вырастает, не выше, но корень у него, похоже, до центра Земли тянется. Выкорчевать нереально, а вырастает быстро очень. Любит как раз каменистые почвы. Вот с ним морока дикая, и это, похоже, навсегда. Сколько ни пропалывай, все равно поднимается. Тесть говорит, что средство знает хорошее и выведет их, только особого доверия к его словам нет.
– Вот и я о том же. Да и удобнее жить, когда село большое. А то у нас уже десятка два хуторков вроде вашего, и раскиданы они на десяток километров вокруг поселка. Если хайты оравой набегут, то даже защитить всех не сможем, сам понимаешь.
– Мы не специально особняком живем. Где есть поля под пашню, там и селимся.
– Во! Точно колхозник! Уже начал говорить «мы»!
– А я и не отказываюсь, – ухмыльнулся Макс. – Вот посмотри на это поле: тут полторы крестьянские семьи прокормятся, а если урожаи будут хорошими, то излишков хватит еще на несколько семей поселковых. За холмом там еще побольше поле есть. По моим прикидкам, пять семей здесь могут прожить: как раз их хватит, чтобы всю пашню обработать, а скот можно пасти в долинке ручья и на склонах холмов. Но шестой семье в этом месте уже тесновато будет, так что придется им искать для себя другие поля. Не получится здесь большого села. Как по мне, то лучше мест, чем по островам и берегам Фреоны, нет. Лес свести, и получатся отличные ровные поля. По весне их еще и удобрять будет речным илом. Вроде долины Нила житница выйдет.
– Не… про реку пока забудь. Рановато нам еще берега Фреоны осваивать. Если налетят большие корабли хайтов, все пожгут. Флот у нас, конечно, боевой, но слабоват и малочислен. Да и не может он постоянно дежурить. И река к тому же своенравная. Кшарги говорят, что там иногда наводнения бывают не по сезону. Зальет поля водой, и все – накрылся урожай.
– Никогда там еще наводнений таких не было. Половодье весной, конечно, очень серьезное, но в остальное время тишь да гладь. Максимум на несколько сантиметров вода поднималась, и то не часто. Я в плавнях частенько охотился, у меня там для интереса палки стояли с зарубками уровней.
– Мы тут два года всего, а ты уже решил, что самый умный здесь. Кшаргам врать ни к чему – сказали, что бывают наводнения, значит, бывают. Не станем мы там поля засевать, нельзя нам пока рисковать. Можно, конечно, дамбы защитные насыпать, но это работа огромная, мы ее нескоро осилим. Хайты себя зимой показали: они такие же опасные, как и раньше, и я их осаду не забыл, что в первую нашу осень была, еще на острове. Тогда нам повезло, но больше испытывать везение не хочется.
– Ладно, Добрыня, о перспективах развития сельского хозяйства мы уже поговорили, теперь давай, колись – зачем приперся? Небось горишь желанием оторвать меня от нелегкого крестьянского труда, мечтаешь сменить мне орало на меч?
– Угадал. Мур жалуется, что горные ваксы их сильно достали. Воинов он там без толку теряет, помощи просит. Олег туда пойдет, с хорошим отрядом. Вот, думаю, кого с ним послать. Тебя замом поставить при нем неплохо было бы: ты общий язык и с людьми, и с ваксами хорошо находишь и не спишь на ходу при этом. Осенью отлично себя показал, когда с хайтами на севере рубились, хорошо бы и сейчас так же поработать. Приказывать я не могу. У тебя скоро в семье пополнение намечается, так что…
– Надолго это?
– Сам не знаю. Думаю, с ваксами они быстро разберутся, но потом Олег еще по предгорьям пошарит и, может, в Гриндир наконец заглянет – Мур с этим делом помочь обещал.
– Гриндир понятно, а что значит «по предгорьям пошарит»?
– Ну мы плохо знаем горные края, интересно же. Может, что-нибудь полезное там найдем. Млиш рассказывал, что там раньше ртуть добывали.
– Млиш твой из ума выжил почти. В маразм давно уже впадает. Да и зачем нам ртуть? На термометры, что ли? По мне, так без них спокойно обойдемся. Да и ядовитая она.
– Дурак ты. Ртуть нам нужна на капсюли для ружей, на трубки для пушечных зарядов, на взрыватели и детонаторы. С ней можно будет нормальную артиллерию создать, да и отказаться от кремневок и фитильных ружей. Алик говорит, что переделать наше оружие на капсюльное будет несложно, вопрос только в капсюлях. А там можно будет подумать и о массовом производстве гильз, и будем потом хайтов из пулеметов косить. Так что ртуть нам очень нужна.
– Я с Ломом недавно говорил, он вроде над этим работает. Собирается из свинца что-то делать, не хуже гремучей ртути начинка должна получиться.
– Балабол твой Лом. Он уже несколько месяцев химичит что-то, но толку мало. Капсюли его через один срабатывают – нам такое не надо. Я его за жабры взял, так он признался, что с гремучкой проблем не будет: с ней работать гораздо проще. А насчет яда – свинец такая же гадость, как и ртуть. Будь моя воля, сжег бы химический цех вместе с Ломом – хватит мне людей травить. Но с другой стороны, капсюли нам тоже нужны. Очень нужны…
– Ладно, уговорил. Но, Добрыня, я надолго буду оторван от своей семьи. То, что Литали может родить без меня, это еще более-менее терпимо. Но то, что я не смогу все это время помогать семье… Тут же работы непочатый край, каждый человек у нас на счету. Даже дети работают. Ты не обижайся – я не от жадности, но как-то это компенсировать надо. Сам должен понимать.
– Да понимаю я все, – кивнул Добрыня. – Давай так: у вас, как я знаю, лошади нет в хозяйстве?
– Нет. Вол есть, на нем и пашем.
– Лошадь дам.
– Насовсем?
– Да.
– Откуда такая щедрость? – удивился Макс. – Лошадей, насколько я знаю, не хватает.
– Верно, не хватает, нам их гораздо больше надо. Но и еды нам тоже надо много. Так что выделить на крепкий хутор коня не жалко. Семенное зерно же выделяли, что в вагонах нашли? Взаймы, но выделяли. А твоя работа в этом походе платой будет. Да и трофеи наверняка возьмете, не с пустыми руками вернешься.
– Что у ваксов брать? Дубинки и горшки? Трофеи, блин… насмешил… Добрыня, нам пора деньги свои вводить, а то так и будем лошадьми да рыбой расплачиваться. Если свои монеты не начеканим, то надо у восточников брать или у южан. Или по примеру Монаха чешуйки делать из серебра и меди. По мне, так лучше готовые монеты южан брать: с ними трений не было и по реке торговать проще. Но лучше свои. Своя монета – это один из главных признаков государственности. Увидят, что у нас есть свои деньги, и лишний раз поймут: мы народ самостоятельный и чужих дармоедов нам не надо.
– Думал я над этим, и не только я. Так что не считай себя самым умным. Ну так что, договорились насчет похода?
– Да. За лошадь я пойду, – усмехнулся Макс.
– А Литали твоя как? Отпустит?
– А кто ее спрашивать будет? Ты, Добрыня, давай тоже женись, и женись на местной. Вот тогда и поймешь всю прелесть семейной жизни. Женщина здесь слова поперек мужчине никогда не скажет и истерику глупую никогда не устроит. Мужчина – это воин и добытчик, женщина – мать и дом хранит. Никакого феминизма и бабских слюней. Скажу ей пару слов, и она через пять минут соберет мне узелок в дорогу. А потом проводит, и проводит так, что уйду с легким сердцем.
– Повезло тебе, значит. Олегу вон Анька может лютый скандал закатить с битьем керамической посуды, если он надолго куда-то намылится.
– Пускай разводится – мы ему богатую и покладистую невесту мгновенно найдем, – ухмыльнулся Макс. – Когда выступаем?
– Дня через два-три будь готов. Думаю, раньше собраться не успеем.
– Вы так долго готовиться будете?! Шнурки не поглажены?!
– Так ведь поход долгий. Надо хорошо подготовиться, ничего не забыть и людей грамотно подобрать.
– Ясно. Ну а нам собраться – только подпоясаться. Считай, что я уже готов.
– Лады. Поехал я обратно тогда, надо еще к Лому заскочить.
– Удачи, Добрыня. И если за холмом на землянике детей увидишь, крикни, чтобы наши домой бежали.
* * *
Островитяне изначально были легки на подъем. Если необходимо было собрать войско и послать в бой, обычно на это дело хватало несколько часов. Нищему долгие сборы ни к чему – все свое у него всегда с собой. Доспехов не было, оружия мало – подпоясался, закинул за плечо мешок с вяленой рыбой и печеными корешками, ухватил в руку копье – и все, к выходу готов. Люди жили скученно, одним поселком – все под рукой, искать никого не надо.
