Арсений Долохин
Закат
Сквозь красноту неба вдруг прорвался какой-то слепящий луч, достигнув окна, он аккуратно преодолел стекло и, превратившись в маленькое дрожащее пятно, остался лежать на подоконнике; она ощутила что-то похожее на это теплое пятно и у себя в груди, но не попавшее туда только что, а бывшее там все время. Ей стало немного жарко, она аккуратно сняла торбу с плеч и бесшумно опустила ее на ступеньку рядом со своими ногами, затем сняла джинсовую куртку, пуговицы которой, как обычно, не пришлось расстегивать, и накрыла ей торбу, будто одеялом.
В дверь постучали в третий раз, с явным намеком на то, что у стучавшего уже не будет сил на четвертый. Тишина за дверью наконец переросла в шаги, которые она скорее ощутила, чем услышала, затем скрежетнули прутья замка, но глухо, всего один раз, она закрыла глаза и представила себе руку, державшуюся с той стороны за маленькую черную ручку; потом прутья отъехали в сторону еще два раза, и дверь, судя по ее тихому стону, стала медленно открываться. Потом звуков стало много; кто-то рванул дверь, чтобы она открылась как можно быстрее, затем раздался странный глухой шлепок (у себя в голове она отметила этот шлепок как «столкновение противоположных полюсов»), что-то с силой упало на пол площадки, снова послышались хаотичные торопливые шаги, кто-то сдавленно вскрикнул в утробе квартиры с распахнутой дверью, его с большим успехом перекрыли другие голоса, ей так неинтересно было понимать, о чем говорили те, кому эти голоса принадлежали, что она не разобрала ни единого слова, снова что-то упало, но уже во чреве квартиры, потом как будто что-то громко разбилось. Тишина настала снова, но теперь была какой-то взбудораженной, волнистой, ей показалось, что рельеф, которым она покрыла левую руку, улавливал эти волны безошибочно, вычисляя предел частоты каждой из них. Она снова посмотрела на подоконник: маленькое пятно перестало дрожать, смиренно дожидаясь своего исчезновения. Постояв на ступеньке еще мгновений двадцать, она аккуратно, чтобы никому не помешать, ступила на пол лестничного пролета и подошла к окну. Небо горело будто в последний раз. Она подняла левую руку и развернула запястье к окну, чтобы впитать что-нибудь на память. Ощутив вливающееся в борозды на коже тепло, она на мгновение зажмурилась, потом открыла глаза и повернулась к окну спиной, а лицом – к раскинувшейся внизу лестничной площадке.
На лестничной площадке было очень тесно, поскольку ее заняло немалое количество людей. Люди эти очень сильно были похожи друг на друга, поскольку были одеты почти одинаково, и самое большое сходство собравшихся на площадке людей состояло в том, что их наряды оставили от их лиц только глаза, смотревшие сквозь прорезанные в черной ткани кружки. Схожи люди без лиц были и в другом – каждый из них держал в руках или руке какой-нибудь блестящий черный предмет причудливой формы. На полу у распахнутой двери лежал человек в свитере, неестественно изогнутые руки он держал за спиной. Лицо человека в свитере было наполовину красным. Один из безликих людей придерживал тело человека в свитере ногой, чтобы оно не скатилось по лестнице или не переломилось вдруг пополам. Из квартиры с распахнутой дверью изредка доносились какие-то невнятные звуки, она догадалась, что там теперь тоже было тесно и неуютно. Человек в свитере вдруг изогнул шею, совершив для этого мучительное усилие, и, повернув голову вбок, увидел ее, стоящую над ними всеми. Она не поняла, догадался человек в свитере, что увидит ее там, или же просто повернул голову, ничего не надеясь увидеть. Их разделяла вереница ступеней и несколько шагов лестничного пролета. Взгляд человека в свитере на таком расстоянии был для нее слишком непонятным – она не могла разобрать, продолжал ли он видеть что-то впереди, как на том снимке, или оно уже успело потухнуть. Один из безликих людей тоже захотел узнать, что интересного мог таить лестничный пролет, и тоже повернул голову, остальные люди без лиц вразнобой, зато без единого слова повторили за ним и наконец увидели ее все вместе. Она стояла у подоконника, в окне за ее плечом горело что-то несбыточное. Она по-прежнему была без джинсовой куртки, но торба послушно лежала у ее ног. Ее не смущал пристальный взгляд как минимум двух десятков глаз, и она совершенно спокойно рассматривала однотонных людей, гадая, какими у них могли быть лица, голоса, был ли среди них хоть один ее возраста или младше. Человек в свитере, все еще придавленный ногой в высоком черном ботинке, попробовал пошевелиться еще раз, и у него вышло, настолько сильно отвлекло людей без лиц ее появление. Понаблюдав за замершими людьми без лиц еще несколько мгновений, она подняла вверх правую руку, давая всем возможность рассмотреть диковинный предмет, который она держала за одну из лямок, совсем недавно смыкавшихся на ее спине в области лопаток. Взгляды безликих людей оставались неизменными, никто из них не проронил ни единого звука и не пошевелился, кроме одного, переступившего с ноги на ногу. Отбросив в сторону ненужный предмет, она взялась обеими руками за край футболки и подняла ее вверх, значительно выше уровня сердца. Одновременно с этим небо за ее спиной пролило на землю все свои краски, каких ему было не жалко, значительная часть их затекла через окно в подъезд, обагрив ее почти полностью обнаженную спину, пролет, лестницу, людей без лиц, человека в свитере, чье лицо и так уже было слишком ярким. Она стояла и смотрела на замерших людей без лиц, завороженных процессом познания, и ощущала, как в каждом из них помимо их воли начинает произрастать что-то пока еще неявное, возможно, схожее с тем, что многократно сорвалось этим вечером с ее запястья и засохло на ступенях и лестничных пролетах.
Вдруг из квартиры с распахнутой дверью раздался прерывистый треск, вслед за которым донесся сильно искаженный человеческий голос. В ряду застывших на площадке безликих людей произошла какая-то перемена – им напомнили о чем-то не менее важном, чем то, чем она с ними поделилась. Люди без лиц стали оглядываться, беспокойно взирая друг на друга; из квартиры снова донесся голос, только уже ничем не искаженный, в этот раз она расслышала все слова до единого и поняла, что этот вечер близится к своему концу, как и все сущее, и остаться в нем навеки она никак не сможет. Осознав это, она посмотрела на засуетившихся людей уже с презрительной насмешкой в глазах, однако не стала возвращать футболку на место; вместо этого она подняла послушно дождавшуюся ее торбу и, громко и задорно выкрикнув какие-то глупые, знакомые с детства и потому такие смешные слова, швырнула торбу в гущу безликих людей. Она не поняла, что именно заставило людей без лиц оценить всерьез ее поступок: вид ее джинсов, на которые они обратили внимание только теперь, или же деловая привычка. Люди без лиц бросились в стороны, ударяясь в запертые двери и сбивая друг друга, не сдвинулся с места лишь один – тот, который прижимал к полу человека в свитере ногой в черном высоком ботинке, очевидно, между ним и ей установилась какая-то особенная связь, которую безликий человек не захотел менять ни на что. Торба, описав в воздухе лихую дугу, приземлилась в середине лестничной площадки, издав дребезжащий шум, раскатившийся по всему подъезду – это разбилась последняя бутылка, которую она так и не успела открыть. Услышав дребезг стекла, приросшие к стенам и дверям лестничной площадки люди без лиц поняли, что над ними подшутили; безликий человек, прижимавший ногой человека в свитере, поднял на уровень своих глаз занятный черный предмет, который до этого бесцельно держал в своих руках, щелкнул какой-то важной деталью на нем, после чего подъезд огласил новый звук, звонкий, но тихий, почти застенчивый. Она ощутила резкое тепло в груди, намного мощнее того, которым поделилось с ней багровое небо, сделала несколько неуверенных шагов, но упала и скатилась по лестнице. Мгновенно опомнившись, она обнаружила, что лежит в двух шагах от человека в свитере, который неотрывно смотрел на нее, не зная, что выразить ей своим взглядом. Она улыбнулась ему, хоть и без особенной уверенности в том, что у нее это получилось. Из квартиры с распахнутой дверью снова послышался чей-то голос, и люди без лиц прошли внутрь, оставив на площадке лишь одного из них, поскольку наблюдать уже было особо не за чем. Задранная футболка по-прежнему находилась на уровне ее шеи; вновь ощутив внутри себя дурманящее цветение чего-то неведомого, она опустила голову, чтобы посмотреть на себя, и без особенного удивления обнаружила, что утратила свою симметричность; в том месте, которое нарушало симметрию ее тела, цвел даже не букет, целая поляна роз. Подняв взгляд, она снова посмотрела в глаза человеку в свитере, все так же лежавшего с заведенными за спину руками, и уже точно улыбнулась ему. Человек в свитере ничем не ответил ей и просто закрыл глаза.
Неожиданно распахнулась еще одна дверь, и она услышала какие-то знакомые звуки, беспокойные и сбивчивые. За ними последовал испуганный возглас, принадлежавший какой-то великовозрастной женщине, который прервал оставшийся на площадке человек без лица, попросивший женщину зайти обратно к себе и пока что не выходить, но женщина, очевидно, не могла спокойно внять просьбе, настолько сильно впечатлило ее открывшееся ей зрелище. Она не видела ни впечатленную женщину, ни пытающегося успокоить ее безликого человека, мир преисполнялся куда более интересными явлениями – цветами, контурами, образами. Лежавший в паре шагов от нее человек в свитере стал как будто понемногу отъезжать от нее, ничего при этом не делая, но с каждым мгновением становясь все дальше.
Вдруг она снова услышала знакомые семенящие звуки, и перед ее лицом неожиданно возникла собака, почти полностью закрыв собой человека в свитере. Присмотревшись сквозь пелену пока еще непонятных явлений, заполнявших ее изнутри, она вдруг поняла, что это была та самая собака, из-за которой она оказалась здесь, наверху. Собака, не шевелясь, смотрела на нее в упор, очевидно, припоминая их совсем недавнюю первую встречу. Что-то странное было в смешных, неестественно далеких друг от друга собачьих глазах. Она поняла, что собаке известно, что с ней происходит. Сделав какие-то выводы, собака развернулась и подошла к ее безвольно распластавшейся руке, к тому самому месту, где по-прежнему отчетливо были видны следы их недавней борьбы, это место уже не нужно было выковыривать ни из-под каких рукавов. Тщательно обнюхав запястье, собака вдруг ощутила что-то еще, развернулась и подобралась к другому месту на ее теле, наполовину представлявшее собой один большой след прикосновения. Новое открытие удивило собаку намного больше; осторожно изучив необычное явление, собака вернулась и снова стала смотреть на нее в упор. У собаки был такой озабоченный вид, что она не выдержала и широко улыбнулась собаке, улыбаться было по-прежнему легко, тем более она безошибочно чувствовала, что ничего другого делать она уже не может. У собаки не было секретов от нее, и взгляд черных нелепых глаз выдал ей последнюю истину из всех, что ей суждено было познать: собака не присваивала чужих заслуг.
