Арсений Александрович Истомин
Любовь зла
Алексей посмотрел на Ольгу, всматриваясь в ее, действительно, местами не совсем славянские черты лица. Черные, вьющиеся волосы, темноватая кожа, хотя в условиях плохой видимости понять это было сложно – над ними горела всего одна лампа, да и та норовила вот-вот погаснуть. Заостренные черты лица, по всей видимости, доставшиеся от матери. Венчал необычный образ ярко-голубые глаза, которые выбивали из колеи привычной расовой идентичности. Ту Ольга посмотрела на Алексея, который рассматривал ее, словно музейный экспонат. Их взгляды пересеклись, Алексей поспешил отвезти глаза, поняв всю неловкость ситуации.
– С вами здесь хорошо обращаются? – вдруг, неожиданно спросил он, чтобы выкрутиться из неловкой ситуации.
– Со мной? Да, вполне нормально. Видите ли, Валера – наш охранник, он, как бы это вам сказать, тоже местный – шепнула она последнее слово.
– Вы хотите сказать, что человек, который сейчас смотрит за этажом, тоже является местным пациентом? – уточнил Алексей.
– Ну конечно, по вашему кто-то стал бы ездить в эдакую глушь работать за три копейки, когда, при всем при том, приходится сидеть в нескольких метрах от умалишенных и слушать их речи? – спросила она его.
– Угу – только и смог произнести Алексей.
– И какое у него заболевание? – спросил он.
– У него расстройство личности, проще говоря, в одном его теле уживаются два совершенно разных человека. Сейчас он сидит здесь тихий и спокойный, но стоит его вывести из себя, каким-нибудь неосторожным выражением, как на поверхность вылезет другая личность. И я вам скажу, лучше с ней не сталкиваться. Мы поступили с Валерой примерно в одно время, тогда его держали отдельно, со связанными руками. Он ловко мог менять личность, которая становилась главной. Так с неопытными врачами он вел себя спокойно, признаков психоза – какого-либо расстройства вообще он не подавал. Однако стоило им приблизится к нему, или, не дай Бог, развязать руки, как он становился бешеной обезьянкой – она рассмеялась.
– Он убил кого-то здесь? – не понял шутки Алексей.
– Нет, ну что вы. Он на это не способен, Валера начинал себя вести слишком активно, ломал и крушил все, что попадалось под руку. Людей он не трогал, а тяга к хаосу была сильная. Стоило ему оказаться в безопасности, Валера выпускал всю злость на предметы вокруг. Однако на человека он не способен поднять руку, абсолютно безвредный тип, точнее обе его личности.
– И как он с ними борется? – спросил Алексей.
– Они договорились. Пока светлая сторона – я ее так называю, устроилась на работу и сидит здесь, темная – мирно ждет своего часа, пока Валерка уйдет отсюда на безопасное расстояние куда-нибудь вглубь леса. Там он ведет себя, словно ужаленный медведь, валит сухие стволы, разносит пни и кустарники, после него конечно остается не выжженная земля, но под утро он возвращается абсолютно спокойным – сказала Ольга.
– Простите, вы сами выходили отсюда? Или это Валера вам описывал свои ночные похождения? – решился уточнить Алексей.
– Да, вы верно поняли. Я могу отсюда выйти и пройтись за забором – объяснила она.
– Дурдом какой-то! – подумал про себя Алексей.
– Что ж, вы правы – неожиданно ответила сумасшедшая. Алексей уставился на нее, не понимая, что произошло. Просидев в таком положении еще с минуту, Алексей опустил голову в поисках опросника для интервью.
– Ольга, насколько я понимаю, вы росли в благополучной семье, и проблем с родителями у вас никаких не было – спросил он наконец.
– Нет, отчего же. Идеальных семей не бывает, в моей тоже, хоть и не частым гостем были скандалы и ссоры. До определенного момента, правда – сказала она и посмотрела в окно, смотрящее на коридор.
– Моих приемных родителей звали Максим и Анна Толмачевы, опережая ваш вопрос, отчество я позже взяла от своего настоящего отца, о котором узнала несколько лет назад. Молодая пара была ко мне очень добра, они вместе проводили с маленьким ребенком много времени, пытаясь восполнить тот недостаток материнской ласки и отцовской любви, который был у каждого, кто оказывался в приюте. Взрослея, я подмечала в их отношениях какую-то натянутость, фальшь. Они порой не особо много разговаривали друг с другом, лишь изредка одаривая холодным взглядом. Затем ссоры прекращались, они снова мирились и вели себя так, как будто ничего и не было. Одним словом, обычные люди – подытожила она.
– Как же вы тогда оказались здесь? – не понимал Алексей.
– Все поменялось в один момент, когда Анна пропала. Следственный комитет подождал три дня и начал поиски. Отцу пришлось отзываться на каждый вызов, его могли привести прямо к хирургическому столу или в морг. Понятные дело, что от такого можно свихнуться. Так что, когда в разбившейся машине, которая буквально протаранила фонарный столб, нашли ее телефон, в голове у отца, будто бы, что-то щелкнуло. Он стал меняться на глазах. Из погибших в машине было всего двое, обгоревшие тела увезли сначала на экспертизу, затем на опознание. Отец испытывал смешанные чувства, однако ему удалось установить, что погибшая жертва не является его женой, второй погибший был мужчина, сидевший за рулем врезавшегося автомобиля. Проанализировав мамин телефон, отец не нашел там ничего, за что могло бы уцепиться следствие. Тот был абсолютно пуст, сомнительных контактов вообще обнаружено не было.
– В деле вы попросили указать, что ваш отец никак не издевался над вами, но как он узнал о ваших способностях? – поинтересовался юноша.
– Все достаточно просто, я сама ему обо всем сказала. Понятное дело, сейчас я об этом очень сожалею, но тогда это сыграло свою роль. До того, как отцу позвонили следователи и попросили подъехать на место аварии, мне приснился сон, в котором я видела маму, сидящую в сером автомобиле, она звала меня, протягивая руку. Рассказав его отцу, я не знала, что от него ждать. Он мог успокоить ребенка, который скучал без родителя, либо же просто промолчать.
В комнате повисла тишина, с каждым вопросом у Алексея складывалось впечатление, что его собеседница явно чего то не договаривает. Может быть она все еще не доверяет ему и он попросту теряет время, идя по натоптанной дорожке. Он подумал, что раз смерти происходили одна за одной на протяжении пяти лет в одно и то же время, значит смерть носила оккультный характер. Он решил поподробнее узнать об этом, но сначала требовалось поднять тему потустороннего.
– Вам приходилось видеть другие сновидения, которые оказывались пророческими? Я имею в виду, вы как-то пытались развить то, что у вас было? – попытался скорректировать он свой вопрос.
– На это у меня было затрачено все детство. Видите ли, когда следствие зашло в тупик и самым простым решением проблемы оказалось сказать, что Анна попросту находиться в бегах с каким-то другим мужчиной, с которым они по всей видимости ехали в этом авто. Мобильник выронила и забыла, а любовник, если мы уж так начали о нем говорить, вытащил ее и увез в неизвестном направлении. С того момента отец пытался начать собственное расследование, но так как у него не было опыта в этом деле, да и полномочиями никакими он не обладал, все попытки сошли на нет. Оставался последний вариант, и это вариант сидел у него в детской и игрался с куклами. Он стал чаще проявлять интерес к моим сновидениям. Будучи ребенком я не замечала того, как квартира замещалась новыми книгами по эзотерике, мистике и прочему. На ночь отец стал поджигать какие-то свечи, мне это казалось интересным. Над кроватью висела пара ловцов снов, которые Максиму удалось где-то отыскать – сказала она.
– Значит, вы специализируетесь только на том, что видите во сне, и ваш отец стал развиваться именно в этом направлении? – переспросил Алексей, якобы желая уточнить.
– Поначалу так оно и было. Но я стала с легкостью находить вещи, которые он по рассеянности оставлял в забытых местах. Для меня это было что-то вроде проявления внимания, в отсутствие матери он полностью стал занимать наше семейное время и досуг, которые теперь у нас были одни на двоих. Иногда он специально прятал какой-нибудь предмет из тех, что давал подержать с завязанными глазами. Просил угадать вещь, которую я не видела или не могла потрогать. Чем сложнее становились задания, тем мне самой было интереснее, однако я и не догадывалась, что в скором будущем испытания обретут совсем другой вид – рассказывала Ольга.
– Ваш отчим всегда работал один? – спросил журналист.
– Я называю его отцом, потому что с юридической точки зрения я – его дочь. Но из-за того, что стало происходить потом, я попыталась отстраниться от него и стала звать только по имени – объяснила Ольга, перекладывая ноги с одной на другую.
– Извините. Я лишь хотел уточнить, работал ли кто-то в паре с вашим отцом или ему приходилось изучать все самому? – пояснил свой вопрос Алексей, он исписал уже несколько листов, однако все еще не докопался до истины, которая, как он чувствовал, была куда интереснее, чем эти пустые разговоры. Задать вот так с порога прямой вопрос он не решался, в конце концов Ольга сама могла перестать говорить и он бы тогда поехал домой не с чем. Рука уставала, шариковая ручка бегло двигалась по новенькой бумаге.
– Я уже слабо помню, пару раз к нему точно кто-то заходил. Сам бы он явно не смог работать, некоторые из книжек были написаны далеко не на русском языке, в подростковом возрасте я силилась их прочитать, но все оказалось тщетно. Как раз после одного из таких гостей, он разложил передо мной несколько фотографий с людьми и стал спрашивать, что я вижу. Он пытался, сам того не умея, привить мне возможность определять живых и мертвых, различать характер и тому подобное.
– Вам это удавалось? – спросил Алексей.
– Не сразу. Надо сказать, что в этом деле мне не удалось преуспеть. Не смотря на то, что мне приходилось проводить с ним много времени, сон всегда считался законным основанием для отдыха. Тут Максим старался быть аккуратным, возможно он считал, что во сне я смогу узнать, где находится мама, жива она и хочет ли вернуться – сказала Ольга и замолчала.
– Вы не устали? – спросил Алексей, дописывая последнюю строчку. Ему самому явно требовался перерыв, рука просто отваливалась с непривычки.
– Я не сразу тогда поняла, что он был очень ревностным – вдруг заявила Ольга.
– Что, простите? – переспросил Алексей.
– Мой отец очень жестко реагировал, когда мама порой поздно возвращалась домой. Он не отпускал ее одну порой ни на шаг от себя. Становясь взрослее, я только больше стала подмечать его маниакальные замашки. На меня они никак не распространялись, его все еще мучала она – Анна. Поначалу я списывала все на его большую привязанность к матери, думала, что он так сильно по ней скучает, как и я. Мы вместе проводили вечера, изучая все новые и новые книги, которые стали хранится у меня под кроватью. Когда эксперимент с фотографиями удачно завершился, Максим протянул фотокарточку, повернутую задней стороной, так что даже силуэт никак не просвечивался. Я попыталась почувствовать хотя бы что-то, но чувствовала только тепло и биение сердца. Человек на фотографии был жив, уже потом, пытаясь разузнать больше, я увидела животный страх, он был связан с ним – с отцом. Я посмотрела на него, в меня алчущим взглядом впивались маленькие глазки. Меня вмиг осенила мысль, будто в темной комнате, полной непонятных предметов включили свет. Живой страх был настолько сильный, что мне удалось его прочувствовать буквально на себе. С того момента я перестала помогать отцу, как либо запутывая ход его разбирательства. Между тем испытания и, так называемые, тренировки становились все изощрённее. Половину из тех тестов, что предлагал мне Максим, я проваливала. Однажды летом, когда погода за окном была максимально приятной, мы выехали поздним вечером в лес. Зайдя глубоко в чащу, он завязал мне глаза и повел куда-то в неизвестном направлении. Когда мы вышли на лесную поляну в заброшенном лесу возле городской свалки, солнце уже опустилось за горизонт. В паре шагов было ничего не разобрать, кроме того не давали сосредоточиться и назойливые комары, которые летели за нами многочисленной стаей. Это событие отец назвал экзаменом, мне требовалось найти потушенный им костер, где лежали продукты, после чего найти место, где оставалась машина. Только найдя потухший костер я бы смогла вернуться в машину, идти за Максимом было бесполезно, он направлялся к теплому авто, где над ухом не жужжали назойливые кровопийцы. Из тех воспоминаний я слабо помню, был ли тогда вообще ужин, потому что есть хотелось все сильнее и сильнее. Стоило отцу уйти подальше, как я потерялась, стоя на одном месте. Со всех сторон доносился шум листвы качаемых деревьев, богатая фантазия рисовала не только шорохи за ближайшими кустами, но и тех, кто там якобы сидел. Максим отошел достаточно далеко, настолько, что я перестала ощущать его поблизости. Холод, страх и желание есть полностью сковали тело. Мозг отказывался думать в столь стрессовых условиях. Не получалось даже найти машину, все попытки сходили на нет. Сейчас я злюсь, на то как этот тип оставил маленькую девочку двенадцати лет одну в окружении сосен-исполинов просто в голове не укладывается. Сидеть на одном месте слишком долго не хотелось, желание поскорее найти это потухший костер и сесть в теплую машину все отчетливее звучало в мозгу.
