Аркадий Олегович Никитин
Мельников
– Мне интересно все, что касается тебя.
Уверенность, прозвучавшая в словах Евгении, передалась и Родиону.
– ОК, тогда я закончу. В этом плане я похож на маму, мне может и по кайфу было бы идти по накатанной, когда нет острых углов, трасса проложена за тебя, но как говорит Альтах, препод по вышке, важнее всего – самореализация. Разница только в том, что мама всегда знала, что ей по душе, а я нет. – какое-то время он сидел молча, слушая, как с одним и тем же скучным звуком пролетают по свежезалатанной дороге машины, – после одного случая я до сих пор не могу успокоиться. Как-то отец взял меня с собой, когда отвозил лопаты, грабли, ну всякую такую хрень в одно село в жопе мира, только по кочкам ехали километров, наверное, сто пятьдесят, ладно еще батя для таких случаев прикупил внедорожник, не наш хлам, что-то импортное. Короче, в этой деревне живут то ли ашкеназы, то ли амиши, то ли мизрахи, забыл, как они называются. Так мало, что они живут на отшибе цивилизации, в одинаковых халупах, без электричества, так они еще женятся и выходят замуж только за своих, и у них такие рожи, что смотреть без слез нельзя, я даже не знаю, как тебе описать… Один страшнее другого. А кто от них уезжает в город, с ними больше не общаются, они для них предатели. Батя у них эти лопаты обменял на сыр, вяленое мясо, короче то, что можно толкнуть втридорога как экзотику. На обратном пути отец мне про них много рассказывал, а потом добавил: «Вот, Родя, что такое Традиции. Живут люди на земле, всего добиваются своим трудом. Природа, свежий воздух, красота!» Я хотел сказать: «Ага, на мордах у них сплошная красота». Но с батей спорить это понт, особенно если вопрос касается его убеждений. Кстати, если хочешь, поройся у меня в памяти, я эту красоту хорошо запомнил.
– Я уже порылась. Лучше бы воздержалась.
Родион засмеялся, ему тут же вторили серебряные колокольчики.
* * *
… – Стряхнуть с себя пепел, который ронял догорающий день… Жека. Что за фигня, у меня какие-то стихи в голове творятся. – День, действительно, подходил к концу, Родион приближался к перекрестку улиц Маркса и Энгельса, совсем недалеко от дома, когда ему показалось, что девушка, стоящая там, впереди, на остановке с соответствующим поэтичным названием «Перекресток улиц Маркса и Энгельса», попала в беду. Она отчаянно размахивала руками и что-то кричала, срывалась с места, бежала к дороге и снова кричала.
– Отложим твои гекзаметры, поможем ей!
Родион согласился с невидимой спутницей и бегом рванул к остановке.
– Ксенон, аргон, модный покемон!… – Не добежав до цели шагов тридцать, Родион растерянно остановился. В общем-то милая, опрятная девушка, в джинсовой куртке, с черными волосами, собранными в аккуратный хвостик, вела себя как-то странно, – Розовый гонщик! Вот тебе! – она подскочила к поребрику и показала кому-то в потоке машин средний палец.
Сначала Родион решил, что девушка пьяна или чем-то расстроена, но вскоре сообразил, в чем дело. Едва с ней поравнялся школьник в спортивном костюме и портативной колонкой, пачкающей городской воздух музыкальными отбросами откуда-то из недр рюкзака, то сразу услышал в свой адрес:
– Масенька-адидасенька! На концерт собрасенька?
Каждый из редких прохожих, рискнувших пройти мимо странной девушки, не ожидая подвоха, получал порцию своеобразных комментариев, причем преимущественно в околостихотворной форме:
– Ты слышь! Борода не согреет в холода, шапку одень – это да. – на этот раз досталось хипстеру в клетчатых брюках.
Родион разочарованно вздохнул. Ему было как-то неловко.
– У них там, в психушке, день сурка совпал с днем открытых дверей, что ли? Или просто мне на них везет?
– Ты потише давай, а то и тебя с покемоном зарифму…
Родион, не имея намерений оставлять свой след в поэтических анналах города, обходил остановку с обратной стороны, но маневр, казавшийся безупречным, не спас его. Любительница спонтанного стихосложения выскочила из-за остановочного павильона и загородила ему путь. Девушка точно была чем-то больна. Ее большие карие глаза держали Родиона «в таргете» как в онлайн-игре, но в тоже время, она смотрела как будто сквозь него.
– На свидание собрался, да?! – приятный, в общем-то по своему тембру голос портили нездоровость и нервозность, равно как и совсем юное, с правильными чертами личико производило совсем не тот эффект, какой могло бы, – придешь лысый и вдвоем, что тебе скажут? На дверь покажут?!
Родиону неожиданно стало странно и смешно. Необязательная встреча уже состоялась и «давить кисляк» как он говорил в таком случае было уже совсем необязательно, он поднял голову и обратился к девушке:
– Это вопрос или утверждение?
Внезапно, одним прыжком, та преодолела разделявшие их полтора метра и уставилась Родиону прямиком в глаза, бесцеремонно упершись своим аккуратным носиком в добротный Родионов и зашептала:
– Иди, так надо! В королевстве красного твоя награда! – и так же резко отскочила в сторону, пропуская парня.
Погрузиться в себя в поисках ответа Родиону помешало одно обстоятельство, – едва он сделал шагов двадцать, как в глаза ему бросился вычурный билборд Кафе «Пельменное царство» – монархия вкуса с торжественного вида пельменем, украшенным короной, вокруг которого полукругом наподобие августейшего семейства расположились еще с десяток ему подобных с регалиями попроще. На плакате в соответствии с его идеей преобладал красный цвет. Родиону было настолько смешно, что он даже не обратил внимания на тот факт, что находилось кафе по адресу ул. Коммунистическая, 17б.
– Ахахах, в пельменную послала, не, ну хоть не в секс-шоп! – на перекрестке загорелся красный, и ему пришлось остановиться, – Фу-ух… – просмеявшись, он тяжело выдохнул, – не было печали, а теперь что ни день, то какая-нибудь е**анистика.
Совершенно внезапно в готовящийся ко сну город ворвался восторженный детский визг: – Ибани-и-и-фтика! – Родион резко обернулся. Рядом стояла молодая женщина, держащая за руку девочку лет трех-четырех в розовой курточке, – ибанифтика, ибанифтика! Так говорит ПАПА! – девочка радостно запрыгала, смеясь и хлопая в ладошки, женщина смутилась, а Родион и его невидимая спутница хохотали, не сдерживаясь…
… Слушай, а ты можешь поставить мне… какой-нибудь трек?
До дома оставалось всего ничего, а Родиона все сильнее тормошило подогретое недавними событиями желание сделать какую-нибудь безобидную глупость.
– А могу. – Евгения нисколько не смутилась, – но только из тех, что есть у меня или у тебя в памяти. Во втором случае – если ты прослушал трек от начала до конца. Желательно – несколько раз.
– А давай Morgana – Can I help you baby? Только не попсовую версию, а ремикс, не помню, как называется, олдскул микс или типа того.
Улица совсем опустела, движение, да и то скорее напоминавшее типичную сцену из фильмов про зомби, наблюдалось только у круглосуточной точки с разливным пивом, без излишнего лоска замаскированной под бар.
– Та-ак, сейчас поищем… – сказано это было таким тоном, как будто речь идет о пыльном стеллажике с дисками, – …Нашла! Не олдскул, а old stuff remix! Идеальное состояние! Сколько раз ты его прослушал? Сто? Двести? А название не запомнил. И вообще, твои вкусы весьма специфичны…
– Только не продолжай… – Родион не успевал удивляться и по инерции поднял правую руку, – а пофиг, сам знаю. Врубай. – и махнул рукой.
С первыми аккордами вступления знакомой песни он понял одну простую вещь – как одна на первый взгляд несущественная деталь перечеркивает черновой вариант действительности и творит свой – примерно так, как родинка на изначально простом девичьем лице делает его изысканным. Лейбл «Crazy shit inside» на рюкзаке пожилого преподавателя по «культуре речи», не знающего английского языка, позволяет скучной и унылой паре реинкарнировать в формате «стендап-шоу сидя». Как любимый трек, неведомым образом транслируемый сквозь твое сознание трансформирует тебя из припозднившегося пешехода в героя автобиографического фильма, а все, что вокруг – мерцающие витрины и вывески, картонный стаканчик с трубочкой, с остатками теплой газировки внутри, который грешно не отфутболить, собственное отражение в окнах редких автомобилей – в максимально реалистичные декорации. Даже допившиеся до беспомощного сидения на холодных ступеньках пивнушки пролетарии с тлеющими сигаретами в дрожащих губах оборачиваются кем-то вроде массовки из мюзикла.
Родион незаметно для самого себя начал подпевать (преимущественно в припев, а конкретно – «у-у-у-уееее»), ускорил шаг, совершал внезапные и неуклюжие па, показывал дерзкие жесты руками-пистолетами в адрес воображаемых зрителей, картинно подмигнул алкашам, которые были заняты традиционной забавой – не спеша отдирали черными от подсолнечной кожуры пальцами этикетки с бутылок и какого бы то ни было внимания на танцующего придурка не обращали, в общем, вел себя так, что натолкнись он на полицейский патруль, ночь выдалась бы чересчур томной. Но полиция занималась своими делами где-то далеко, поэтому трек был успешно дотанцован. Евгения хотела было сказать: «Вот бы мне увидеть это со стороны…». Но почему-то сдержалась.
По опустевшей дороге прогремел старый пустой тягач, запинаясь о тектонические разломы в толще асфальта и щедро роняя с прицепа куски сосновой коры. Обитатели близлежащих хрущевок еще отчетливо слышали, как его лязг фальшивой скрипкой врывался в симфонию ночного города, когда следом промчался всадник на мотоцикле, на такой скорости, что не разглядеть ни лица, ни масти «коня». На зеленый он, однако, не успел. Нехотя остановившись на светофоре, брутальный бородач поправил на кожаной куртке розовый значок с изображением белого кролика (или зайца) держащего в мягких лапах торт – дочкин подарок.
6. Мотылек
– Чет приспичило в Доту… Слушай!.. – на мониторе еще не успели прогрузиться ярлычки на фоне привычных зеленых лугов, а Родиона уже взяла в кулак непреклонная воля куража. Еще минуту назад у него закрывались глаза, но неожиданная идея моментально восстановила силы наподобие HP-зелья, – сбацаем эксперимент!.. – Родион кликнул на иконку игры на рабочем столе, – проверим тебя в деле! Жека как ты смотришь на онлайн-игрульки?
– Позитивно. Как с точки зрения современной индустрии развлечений, так и с точки зрения проверки моих возможностей.
Евгения ответила, как показалось Родиону, с энтузиазмом.
– Не знаю, как ты мне поможешь…Короче, приготовься! – он уже вбил логин и пароль, – будем нагибать испанцев!
По только одному ему известной причине Родион не любил, скорее даже презирал испанцев, а еще точнее – не испанцев, а испаноговорящих игроков. В подавляющем большинстве они играли откровенно плохо, с детской наивностью повторяли одни и те же ошибки, приближая к успеху команду противника. А те, кто играл как минимум сносно, как правило использовали вспомогательные программы, в том числе и запрещенные. И, что Родиону казалось в них самым отвратительным – это их язык и манера его использовать в игре – при участии «испанцев» его пятым скрытым тиммейтом было чувство перманентного дежавю, – все их фразы были как будто похожи одна на другую, да что фразы, он на уровне интуиции ощущал, что в их языке не достает ни разнообразия русского, ни сухой информативности английского – только какая-то суетливая и глупая экспрессия и постоянно повторяющиеся «vamos», «todos», ругательные «puta», «verga» и новомодное «kiter», получившееся то ли из «cheater», то ли из «quiter».
Эксперимент грозил пройти с легким оттенком межнациональной нетерпимости: сервер Родион нарочно выбрал испаноязычный.
– Нужно что-то такое… Четкое и конкретное… – он потер ладонью лоб, – пикаю Сларка. Тебе же не надо объяснять правила?
– Нет, в моей памяти есть общее описание геймплея, дальше все покажешь ты! – прозвучало в голове с тем же искренним энтузиазмом.
– Ну тогда поехали!
Игра понеслась. Начало обнадежило не слишком – на Родионе, подперев с обеих сторон его, совсем еще беспомощного лягушонка первого уровня, сделали FB. «Испанцы» ожидаемо принялись строчить «ajajajaja», некто el_suerte написал – «ruso nob de mierda!».
Ожидая респавна, раздосадованный Родион пытал засаленную мышку, приподнимая ее большим и безымянным пальцем примерно на сантиметр над ковриком и отпуская. Мышь раздраженно гремела.
Дальше лучше не стало – дотянув до третьего уровня, Родион зазевался, доковыривая крипа слишком далеко от родной башни, в кустах подкараулил Док, престарелый и сутулый тролль с посохом – стан! Промышлявший с ним за компанию Рубик, чародей с похожим изъяном фигуры, только человечьей расы, не мешкая, притянул добычу к себе, и выпустил второй скилл – 0–2! Родион начинал нервничать – время шло, а чудо все не происходило. Евгения, однако, как будто и не сомневалась в успехе предприятия:
– Постарайся продержаться без грубых ошибок еще хотя бы пять минут! Я накоплю достаточно материала для анализа действий игроков и выработки победной стратегии. Немного терпения – и будешь нагибать!
В голове у Родиона прозвенел милыми колокольчиками щекочуще-тонкий девичий смех. Он хотел было рассмеяться в ответ, но через полсекунды замер с идиотски перекошенным ртом, так и не сообразив, чему больше удивляться – тому, что Евгения умеет шутить или тому, что сама умеет смеяться.
– Не спи!
Родион едва успел отпрыгнуть в сторону от Магнуса, который вдруг телепортировался перед ним и собрался было утащить под очередной стан Дока. Терпеть – так терпеть. От греха подальше он прогулялся до фонтана, восстановившись, вернулся держать линию. К девятой минуте постпрогулочная afterparty в голове Родиона сама собой тихо и бесшумно прекратилась, зато пришло время какой-то необычной, как будто теоретически обоснованной уверенности – знаковый шестой уровень к тому моменту был благополучно вымучен, окрепший лягушонок зашевелился быстрее, как будто не бесценный бонус тому виной, а твердая рука, управлявшая его графической моделью. Первым фрагом символично стал Док, ковылявший из очередной «горячей точки» с показателями маны и ХП близкими к нулю – Родион догнал и добил его под второй башней. Дальше был полный хардкор – он как будто слился с фигуркой на мониторе – в голове с опережением событий летели секунды кд скилов, инвентарь стремительно заполнялся, причем не тем скарбом, что он сам планировал, карта была как будто где-то далеко внизу, не самые слабые игроки превратились в подобие ботов, бегающих по заранее заданным маршрутам (Родион вспомнил замусоленный диск с теперь уже музейным кс 1.6, приправленным ботами). Когда он довел личный счет до 16–2, в очередной раз разорвав картонного Дока, испанцы зациклились уже на «mh de mierda». Родион вошел в раж, и не читал ни их истеричных сообщений, ни командного чата, а продолжал стирать с карты игроков и вышки, сердце бешено колотилось – появилось сообщение от администратора громадным шрифтом:
«Admin_Diego: Team Scourge player TheDownshifter checked, no mh or other cheats detected. Team Sentinel player 30cmDePuraVerga: mh on. Kicked and banned.»
Родиона разорвало на дикий смех, когда синего игрока, того самого Дока больше всех пытавшегося уличить его в грязной игре выкинули из игры за тот самый финт. «Испанцы» сбились у фонтана кучкой и уже молча позволили Родиону спокойно срубить несчастное древо.
Когда он вышел из игры, сердце еще отбивало ритм в стиле барабанщика Slipknot, но лицо сияло как спортивный трофей:
– Жека, твою мать! Аахахаха! – Родион снова расхохотался и быстро потер лицо засаленными руками, – твою же мать, а! – он практически прокричал это и быстро протопал в ванную, открыл кран и целую минуту споласкивал лицо холодной водой. Вытерев лицо, он слегка остыл, хоть и вздрагивал еще от волнения, – как ты это сделала?
Евгения ответила не без гордости:
– Довольно просто. В этой игре несложная статичная карта, простые правила. Я проанализировала умения персонажей других игроков, определила наиболее вероятные варианты их перемещений, передала информацию тебе в мозг, синхронизировалась с тобой… Если выражаться проще – немного теории вероятности, немного творческого подхода, а дальше дело техники!
– Вот так просто? Блин… Типа расколола орех, а мне осталось прожевать? Да такими темпами я могу хоть завтра стучаться в любую тиму к профи! – Родион схватился за голову, – там сейчас такое бабло на турнирах крутится! Здраститя, я топчик покруче любого из Вас – берите, пока другие не взяли! Хоть в Доту, хоть в КС!.. Овервотч… – он резко прекратил кривляться, сделал резкие вдох и выдох, плюхнулся на диван и скрестил руки на груди. В комнате было уже совсем темно, свет излучали только монитор, и фонарь за окном. Испускаемые им щупальца света прочно опутывали балкон, уверенно дотягивались до компьютерного столика и пропадали в распахнутой двери в прихожую, – нет. Во-первых, я не знаю. Да ты сама не знаешь, как долго продлится наш роман. А во-вторых, я не хочу превращать свои увлечения в работу. Я хоть и вырос в… Хотел сказать в е***ях. Не. Не могу я так сказать про родной дом. Вот, смотри, есть у меня такой корифан, который в «Вовке» там, в «Линейке» фармит голду, качает персов за деньги – а в чем реальный профит? Уронить свое хобби до уровня работы? 30–40 тыров? А ведь у кого-то других увлечений нет… Да хотя бы у меня.
Евгения прокомментировала с уважением:
– Ты рассуждаешь как зрелый человек. Сейчас я понимаю – для меня действительно важно, что выбрали тебя, а не кого-то другого.
– Хах, спасибо. – Родион усмехнулся и потер указательным пальцем густую черную бровь. Он часто так делал, когда не был в чем-то уверен, – но я так не думаю. Ты ведь слышала мой разговор с Саньком. Где тут зрелость? Вот смотри: с тех пор как ты прописалась у меня в голове, я часто сравниваю себя с разной технологичной фигней. Нет, ты не подумай, что я себя киборгом там возомнил или вроде того, не, – он скрестил руки за головой, – короче сейчас будет офигительная история. Тебе нужен мой словесный понос?
– А тебе груз самокритики при ходьбе не мешает?
Родион сделал вид, что не заметил замечания.
– Смотри. Вот ты родился – стартовал такой как ракета. Какой-нибудь Фалкон или Драгон. Летишь такой весь из себя деловой, набираешь ход. Открытый космос, звезды, другая межпланетная хрень – и хоп! Ты уже не ракета, а спутник, космический мусор. Выходишь на свою орбиту – сначала просто сбавляешь ход, как я сейчас. А потом все, ты до конца на этой орбите. И походу не важно, чем ты по жизни занят – чем-то стоящим или нет, ты на этой орбите уже насовсем. Кондуктор в автобусе или там, например, препод – не важно. У одних как будто нет тем для разговора кроме битвы за пассажиров. Ой перед нами две газели! Ой а 68 срезал по Кирова и всех забрал! – Родион не без отвращения изобразил скрипучий голос совсем не старой, но к своим без малого тридцати годам, как он говорил «мутировавшей в бабку» кондукторши из все того же четвертого автобуса, в компании которой ему приходилось проделывать ежедневный путь до университета, – а ведь реально – они и троллейбусам рога отцепляют, и морды друг другу бьют за минуты и копейки. А преподы? Вроде как люди ученые, а ведь блин, то же самое – у них все разговоры примерно на том же уровне. В марте из штатов пришли книги, ну там по архитектуре, учебники английского, еще что-то – месяц об этом тарахтели все до одного, как будто им американский президент их лично вручил. И, знаешь, я не хочу так. – Он помолчал несколько секунд, – я не хочу разучиться удивляться – жизнь должна быть как любимый сериал, чтоб у тебя каждый день был как релиз новой серии. А ходить как эти боты по своим вейпоинтам… – Родион снова поставил монолог на паузу, – сейчас я еще тебе такое расскажу – пожалеешь, что тебе не подыскали голову получше. – он усмехнулся, – мне часто снится один и тоже, ну почти один и тот же сон – как будто у меня дома, в Реченске, в ящике стола лежит какой-то телефон. То есть не какой-то – он на секунду остановился, приоткрыв рот – а вполне конкретный телефон. Но на самом деле такого телефона нет. Да бред, короче… – Родион покачал головой.
– Пожалуйста, продолжай! – Евгения настаивала.
– Ну окей, окей. – он перевернулся набок и подпер голову рукой, – мне снится, что я открываю ящик, и он звонит… Или в нем записан какой-то номер, и звоню я – говорю с какой-то девушкой, то ли из пионерского лагеря, то ли из школы, то ли еще откуда-то… Вот только сейчас не смейся – я ее еще не знаю. Потом я еду к ней или уже вместе с ней на автобусе, то ли дома в Реченске, то ли здесь, не могу понять. Автобус останавливается, открываются двери, и я просыпаюсь. – в неплотно закрытую балконную дверь проскочил крупный пестрый мотылек и с шелестом как у быстро переворачиваемых книжных страниц забился об экран монитора, – Вот такие дела. – Родион тихо вздохнул, – и все – как по-настоящему. Обычно во сне я понимаю, что все нереально, а когда мне снится этот сон и… она, я даже не представляю, что все это не настоящее. Просыпаюсь – и каждый раз не могу вспомнить ни ее лица, ни цвета волос, и чувство такое, как будто не проснулся, а уснул в том автобусе, и сон – это то, что я вижу сейчас. – на пару секунд он зажмурился, – ты, сто пудов, уже хочешь мне рассказать, что это все значит, но слушай, не надо. Пусть все останется как есть.
– Ты не угадал. – голос Евгении прозвучал ласковее обычного, – некоторые детали, в том числе те, которые ты не озвучил, я могу трактовать однозначно. Но общий смысл твоих снов может быть понят только тобой. Возможно, спустя определенное время…
Родиона клонило в сон, теперь уже наверняка. Он растворялся где-то в себе и проигнорировал большую часть ответа, но один шум, выбивавшийся из нестройного коллектива звуков, беспокоивших ночь, привлек его внимание.
– Слышишь!.. Я не просто так решил жить здесь. Тут совсем близко железная дорога! – его карие глаза блеснули в темноте, – когда я слышу поезд, то чувствую, что как будто нахожусь недалеко от дома. Надо только купить билет. Пассажирский… Идет на восток!.. – он втянул ноздрями воздух, как будто мог почувствовать запахи, которые несет с собой локомотив, летящий в темноте куда-то в сторону родного, знакомого, – короче.
Родион, кряхтя, сполз с дивана, заглянул под раскладной столик, вытащил из-под него колпачок от сливового вина, жмурясь от навязчивого белого света, накрыл им все с тем же упорством стучавшегося в монитор мотылька, распахнул окно и выпустил нежданного гостя обратно в ночь. Захлопнув окно, он привычным движением вытащил из-под дивана бельевой ящик, выдернул оттуда жесткий волосатый плед, уже собираясь улечься, вспомнил про компьютер, поморщился, накинув плед на плечи, подошел к столику, большим пальцем ноги надавил на «power», и, не дожидаясь, пока прекратится мерный шум кулеров, упал на диван. Укутавшись поуютнее, он долго и пристально смотрел на отражение уличного фонаря в стекле распахнутой двери в прихожую. Он наклонял голову влево, и бледно-желтая точка на матовой поверхности стекла исчезала. Наклонял чуть вправо, и снова встречался с ее безразличным взглядом. И как-то тихо и незаметно уснул.
Родион не был диджеем своих снов и не умел менять их как пластинки или миксовать по своему усмотрению, но, если бы когда-нибудь в будущем появилась такая должность, то вряд ли смог бы от нее отказаться. Ему снились сны на любой вкус – неожиданно и спонтанно, иногда пропитанные энергией и впечатлениями прошедшего дня, а иногда ничем не предопределенные, но яркие и безумные. На этот раз сны были какие-то тяжелые, металлопластиковые, как будто перегруженные деталями и текстурами. Сначала ему снился Саня. Только не любитель сливового вина, а другой.
Саша Шмидт не то, чтобы приходился Родиону большим другом. Он был скорее одним из самых положительных впечатлений и воспоминаний, оставшихся дома. Собственно, тем, кого он вспоминал первым, когда слышал имя «Саша». Вечно улыбающийся парень с огромным ртом, наполненным соразмерно огромными белыми зубами, жесткими, всегда торчащими вперед и вверх черными волосами, с забавной челочкой, которые он и не пытался укротить. Улыбался он всегда, даже в безнадежных по школьных мерках ситуациях – после проваленной лабораторной работы по физике, когда классная визжала так, что очки на веревочках пару раз соскакивали с носа – Дебилы, дворниками работать будете, на родительском собрании я про каждого в отдельности скажу! – или после урока физкультуры, когда он дал незнакомому парнишке пнуть мяч, а тот схватил его, перескочил через забор и скрылся во дворах. Даже когда двое одноклассников уже начинали бодаться, толкать друг друга в грудь и басить ломающимися голосами – Ты слышь, че? Те че надо?! – Саша появлялся как будто из ниоткуда и переводил все в шутку, – пацаны смеялись и жали руки. Два года назад его убили. В тот день, когда это стало известно, Родион планомерно очищал голову от ила, осевшего в ней за год учебы тогда еще в колледже, проводя теплый июньский вечер за дотой. Во время очередного ожидания старта он заглянул на свою страничку в соцсети и сразу почуял подвох. Ангелина, первая красотка и активистка класса, – а ее ведь даже в друзьях у него никогда не было, стопроцентно имела серьезную причину для того, чтобы ему написать. Его ждал сухой, отправленный, по всей видимости, ровно двадцать семь раз текст: «Родион, привет, Саша Шмидт умер, гражданская панихида состоится…» Дальше Родион читать не стал, резко щелкнул по крестику на браузере и завис с рукой на мыши и пустым взглядом. Просидел так минуту, отправил Ангелине «понял, я буду», хотя уже знал, что не поедет. Он думал про Сашину маму, стюардессу China airlines, от которой тому досталась улыбка, никогда не гаснущая, даже на том самом злополучном собрании. А его мама бывала на них крайне редко. Когда работа позволяла, она появлялась там только для того, чтобы подарить присутствующим свою улыбку, а детям еще и очередные безделушки вроде моделей самолетов или фигурок в виде изо всех сил улыбающихся китайцев в летной форме. Думал про Саню, который сам всегда хотел стать пилотом, класса с восьмого нацелился на академию гражданской авиации в Питере, в которой стал лучшим на своем первом и последнем курсе, решил отметить успех в ночном клубе, где каким-то кавказцам его улыбка не понравилась, и наутро за клубом его нашли с пробитой головой. Подозревали какого-то то ли Вахарадзе, то ли Вахар-заде, чемпиона России по боксу. Или кикбоксингу. Но никого, конечно же, не нашли. Подробности Родион узнал уже позже, а в тот момент он не мог себе позволить даже мысль о том, что может увидеть мертвым того, кто всегда олицетворял для него светлый жизненный путь.
Родион вдруг оказался в школе, в коридоре около двери с загадочной надписью «Щитовая». Он резко оглядел себя с ног до головы: те самые черные остроносые туфли, пиджак, голубая рубашка, ладони без единой мозоли, еще не знакомые с профессией монтажника, и справа – Саня! И они вместе быстрым шагом идут с урока, в столовую, мимо расписания уроков, потом мимо кабинета завуча, и как будто секунду назад о чем-то говорили. Он поднял голову и вздрогнул – их с приятелем обогнали две смеющиеся одноклассницы-дылды – темноволосая и большеглазая Вера Ходос и зубастая и белобрысая Вика Майер. Майер после восьмого класса уехала с родителями в Германию, а Ходос в том же году, только чуть позже, хвасталась в сети новым, синим паспортом с подсвечником. Значит, восьмой класс. Вокруг мелькали сплошь юные, знакомые лица. Родион не верил в подлинность происходящего, но все равно схватил друга за рукав и остановил:
– Саня, послушай, это серьезно. Когда ты закончишь первый курс в универе, не ходи ни в какой клуб, покупай билет и езжай домой, понял! – приятель смотрел на него с удивлением, а Родиону придавало уверенности то, что язык как обычно это бывает во сне не ворочался еле-еле, как после наркоза, а работал в штатном режиме, да и фразы выходили осознанными, а не что-то вроде «Клуб на третьем этаже, ты не как бы смысл делать деньги, бобр-убийца», – и не связывайся с нерусскими, у них своя тусовка, тебе только кажется, что ты с ними скорешился, а они если что тебя сразу…
Но все же, Родиона ждало разочарование – стоило ему моргнуть, подбирая подходящее слово, как декорации тут же сменились – вместо школьного коридора, он стоял уже в спортзале, причем не в школьном, с ветхими, давно не крашенными досками на полу и низеньким потолком, а в новом и просторном. Школьный товарищ как будто растворился в воздухе, и Родион остался один, теперь в какой-то комнате, наполненной тихим светом, но пустой и почему-то с табуреткой посередине. Досматривать сон стало неинтересно, и он решил проснуться.