Аркадий Олегович Никитин
Мельников

– Постарайтесь не повредить спину! – вкрадчиво, но отчетливо прозвучало в голове.

Родион вздрогнул и слегка отстранился. Розовый туман улетучился.

– Что… то… не так? – пролепетала Маша, все еще упираясь в Родиона грудью.

– Спина… Так стрельнуло, я аж вздрогнул… У-уф… – Родион неловко изобразил гримасу боли, осторожным движением отодвинулся на безопасное расстояние и потер якобы больное место.

– Ой!.. – краска со щек разлилась по всему лицу девушки, затмив и без того робкие веснушки, – ты ведь только из больницы…

Маша вскочила с дивана, еле слышно залопотала что-то невнятное, прижав ладони к необъятной груди, а Родион в это время окончательно вернул себе ясность мысли. Он хотел было взять ее за руку:

– А ну… Нафиг. Еще понапридумывает чего-нибудь, а мне потом разгребать. – мысль пронеслась быстро, как по оптоволокну, подавшиеся было в сторону машиной ладони пальцы вернулись на исходную. Родион встал и еще раз аккуратно потер спину, – Машуль, да брось ты. Все нормально… Слушай, я сам виноват, мне в клинике сто раз говорили беречь спину, как выпишусь. Короче, забудь, пошли на кухню, попьем чаю, еще даже шести нет, посидим… – Родион говорил все увереннее, заранее зная, что прием сработает: Маша была девушкой слишком робкой, чтобы остаться хоть на минуту после такого фиаско. И в самом деле, в ответ она залопотала что-то еще более неразборчивое, – Родион различил только «прости», «извини» и «все конспекты я для тебя отксерила», торопливо натянула кроссовки, как попало завязав шнурки, нащупала в потемках задвижку, выскочила на площадку и с неловкой, но милой грацией понеслась вниз по лестнице. Родион ненадолго отдался во власть воображения, представляя, как подпрыгивают в это время ее девичьи богатства, но дожидаться хлопка подъездной двери не стал и закрыл задвижку. Постояв немного, глядя в пол и наматывая на указательный палец шнурок от трико, он принялся ходить туда-сюда по квартире, из комнаты в кухню и обратно, сутулясь и переваливаясь как медведь. На исходе восьмого круга голос в голове произнес:

– Простите, если я совершила ошибку. Дайте мне указания на случай возникновения подобных ситуаций!

Родион дурацки улыбнулся.

– Слушай, давай для начала ты будешь обращаться ко мне на «ты», а то я всю жизнь мечтал, чтоб со своим внутренним голосом на «вы», «спасибо», «пожалуйста». – он усмехнулся, – слушай, я сейчас допер, почему себя чувствую таким дурачком. Дошло! Она же слышала, когда мы с пацанами спорили: что самое неприятное в девушках? Я тогда по чесноку сказал, что запах изо рта. Она, наверное, на четыре раза зубы почистила и пачку жвачки отработала. Хах! И вообще… Запах… Ты не подумай про меня ничего такого… Но, слушай, от нее никогда цветами не пахло, студент-технарь как-никак – он саркастически улыбнулся, – а сейчас побрызгалась чем-то, кроссовки новые… да какие нафиг кроссовки, она лифчик не надела!.. – Родион остановился на кухне, возле чайника и с размаху щелкнул по кнопке, – Тьфу, блин, воды не налил! Короче, выбила меня Машка из колеи. Хэх… – он снова, теперь совсем натужно усмехнулся, – а ты ничего себе такого не накручивай, не… Это мне сейчас дико повезло, что все как надо получилось. Они ж такие – ее только чмокни, и все, приехали, – я твоя девушка, води в кино, корми рафаэллами… А, прикинь, я выпустил бы сейчас воробушка из клетки… У-у-у… Ну ты ведь всяко в курсе, что у меня давно с девчонками не было… Че с ней делать потом… А если бы залетела? П****ц, че. – он замолчал, пошевелил губами, будто добавив про себя еще пару крепких, и резко потряс бритой головой, отгоняя неприятное наваждение, – так и так получился бы некрасивый расклад. И обижать девчонку не хочется, это не ее косяк, что она… Не в моем вкусе. Ну, то есть это… Ну нету чувства. Не знаю, как сказать. Ну это, самое, оно, конечно, да… (Он изобразил руками грудь примерно шестого размера.) Но не повод же… – Родион заканчивал мысль, наливая в чайник воду из-под крана. Телефон, который он непонятно когда сунул в карман трико, торжественно пропиликал пару аккордов, возвещавших свежую СМС-ку, – …да как есть скажу. Не вариант даже из-за таких бешеных сисек пытаться что-то изобразить, к ним же еще весь остальной человек прилагается, – он неглубоко и коротко вздохнул, – один мой кент это давно раскусил и заказывает себе по телефону сиськи, а насчет того, что идет с ними в комплекте, не сильно парится.

– Это и называется словом «любовь»?

Родион слушал размеренное закипание чайника, опершись локтями на стол, и вопрос застал его врасплох.

– Что?.. А, ты про Машку?.. Ну… Евгения… Женя… Слушай, ты ведь поймешь, если я буду называть тебя Женя или Жека, ну то есть… короче, без официоза, а то у нас тобой вроде как физическая близость на постоянной основе?

– Да, конечно, я идентифицирую любые производные моего имени!

– Ну, что, Жек, я тогда попробую объяснить. – к Родиону неожиданно вернулось внутреннее равновесие, – если вот так, по-честному… Не, это что-то новое. – он вынул чайный пакетик из пестрой коробочки, сиротливо стоящей на углу стола, бросил в кружку, залил кипятком доверху и, подобрав ноги под себя, разместился на жесткой и неудобной табуретке, – когда говоришь сам с собой, обычно что-то подтасовываешь, что-то допридумываешь оправдываешь сам себя, а у меня теперь так не выйдет. Мне это даже начинает нравиться. – глядя на пар, поднимающийся из кружки, он продолжил, – может быть, и да. Еще в монтажке она на меня на парах так смотрела… Откуда она вообще в технаре на монтажном взялась?.. Когда нас всех в универ зачислили, и началась настоящая возня, с конспектами пару раз выручала. Было дело, пыталась что-то сказать, типа там давай после пар останемся, лабы вместе поделаем или спрашивала, на чем я домой поеду. В общем, в таком духе. Я ее каждый раз тактично отшивал, у меня голова тогда вообще в другую сторону смотрела. Да и сейчас, в принципе, туда же смотрит. – Родион тяжело вздохнул, – если сказал «а», скажу и «б». Как раз перед тем, как я поступил в технарь на первый курс, меня девушка бросила. – он несколько секунд помолчал, дергая кружку за ручку туда-сюда, но осторожно, дабы чай не рассердился и не плюнул в парня жгучей каплей. В голове приятно и вкрадчиво, почти ласково прозвучало: – Расскажешь мне о ней?

– Ну, во-первых, спасибо, что не на «вы». – Родион вышел из секундного оцепенения, – а про нее и рассказать особо нечего. Обычная такая, курносая, голубые глаза, блондинка. На год младше меня. Ее зовут Элеонора. Все подкалывали – типа вот, какая пара, у обоих редкие имена. – он улыбнулся, – я тогда слишком глубоко закопался, что ли. Все как-то сразу навалилось: переезд, новый город, другие люди вокруг. Мой пес умер. Его звали Смоки. Кличку придумали родители, отец хотел его Смокинг назвать, у него спина и все лапы были черные, а брюхо белое, как будто он носит смокинг, а мама сказала, что это слишком сложно выговаривать, пусть будет просто Смоки. – Родион оперся локтями на стол и скрестил руки, – я по нему до сих пор скучаю. – он взял кружку и осторожно попробовал чай языком, – пф, кипяток! – кружка вернулась на исходную, – я одно точно понял – в жизни багов больше, чем в любой компьютерной игре. Например, домашние животные живут намного меньше, чем их хозяева. – в кармане настойчиво пискнул телефон, – да запарил. – Родион с раздражением потыкал в тугие и неудобные кнопки и спрятал телефон обратно, – в общем, пока я здесь решал вопрос с поступлением, она ни разу не позвонила. Когда домой в поезде ехал, до меня дошло – что-то случилось. Позвонил раз десять – трубку не берет. На вокзале не встретила. Уже дома получил СМС-ку: «Прости, я от тебя ухожу, мне нужен сильный мужчина, давай останемся просто друзьями». У меня тогда так внутри защемило. Просидел весь вечер и всю ночь на скамейке у подъезда, шел дождь, а я все равно сидел. В голове пусто, и сердце тух-тух-тух, только чуть замедлится, вспоминаю это «давай останемся друзьями», и оно опять давай разгоняться. Просидел так до рассвета, а утром как будто просветление снизошло. С какого это перепугу я слабый? За нее по лицу и бил, и получал, когда нужно было с уроками помочь, сидел до часу ночи, делал за нее английский – она до сих пор, наверное, «have» от «has» не отличает. – Родион грустно хмыкнул, – а она мне конченую фразу из фильмов SMS-кой швыряет, а раз в лицо не сказала, значит стыдно этот бред в глаза сказать. На душе тогда было до краев паршиво. Просидел месяц за компом, немного очухался и решил не тянуть кота за яйца, взял у отца денег и поехал сюда искать квартиру. В сентябре Саня, мой одноклассник тоже сюда приехал учиться. Кстати, это от него СМС. От любителя грудастых. Или профи… Вот попробуй только вспомни его, и вот он. «Братан, когда повторим?» Мы с ним вчера чуток… погудели. – Родион чуть поморщился и махнул рукой, – короче, он рассказал, что Ленка встречается с каким-то десантником, типа, он тогда в мае демобилизовался, подкатил к ней, а она и не против! – Родион картинно развел руки в стороны и скорчил недоумевающую гримасу, – мне сразу сильно полегчало. Думаю – ну и норм, что сейчас сама отсеялась… – Родион подбирал подходящие слова, – мне ж тогда казалось, что все серьезно. Отучусь, буду работать, мы с ней поженимся. В общем, отпустило.

– Ты любил ее? – в голосе Евгении звучал искренний интерес.

– Почему ты снова спрашиваешь про любовь?..

Родион слегка недоумевал.

– Согласно информации, которой я располагаю, любовь – несомненно, первая в списке иррациональных факторов, определяющих поступки людей, поэтому я хотела бы знать как можно об этом чувстве в тебе».

Родион улыбался, рассматривая рубцы от ножа на столе. Доской он не пользовался.

– Я так тебе скажу. Сейчас если вспомню про нее, злюсь немного, даже не знаю, на нее или на себя, а больше ничего такого. Но в марте было дело: зашел в магазин купить пожрать, смотрю – вроде как Ленка стоит с тележкой, кофе выбирает, а, да, кстати, ее все Леной называли, я пытался звать Норой, но ей не нравилось. Короче, у меня сразу внутри похолодело, ноги стали как ватные, да вообще весь как ватный. Пока отдышался, она уже укатила тележку на кассу, я нахватал всякой хрени – сырки, шоколадки, даже хлеб не взял, подполз сзади в ту же очередь, сам не знаю, зачем, и тут вижу – она достает деньги из кошелька. А у Ленки на ладони с тыла родимое пятно, такое большое, коричневое. Хоба! А пятна-то и нету. Смелость как-то сразу вернулась, я вперед потянулся, ну, чтоб точно чекнуть, все свои сырки разронял нафиг. И конечно, никакая это не Ленка. Так, рандомная девчонка. Вот такие дела. – Родион хлопнул ладонями об колени и выпрямился на стуле. – так что, наверное…

Звонок снова нетерпеливо защебетал. Родион не хотел прерывать приятную беседу и, не желая отвлекаться ни на старшую по подъезду, ни на распространителей разного хлама, ни вообще на каких бы то ни было случайных людей, бесшумно как ниндзя подкрался к двери и посмотрел в глазок. Выражение лица быстро сменилось со шпионского на безразличное.

– Какая-то бабка. Не, я на паре, в кумаре, в ангаре, нет меня. – он вернулся на кухню, – я ответил на твой вопрос?

– Да.

– Тогда моя очередь. Я уже прочухал, что мне не клизму тетрисом поставили. Ты мне не дашь ни соскучиться, ни окочуриться, это я уже понял, а что еще ты умеешь?

Евгения ответила таинственно:

– Ну-у-у… Если Вы настаиваете…

– Стоп, мы же договорились перейти на…

Родион вздрогнул и онемел: напротив него за столом расположилась девушка, скорее даже девчушка лет девятнадцати, подперев головку ладонью. Пальчиками другой руки она перебирала прядь густых каштановых волос. Одета она была просто – в синие джинсы и белую футболку. Во взгляде ее темных, почти что черных огромных глаз, было что-то такое, что Родион не мог идентифицировать, но это «что-то» как будто держало на привязи и не давало отвести взгляд. Когда он все-таки пришел в себя и попытался открыть рот, девчушка его опередила:

– Нет, это снова не пранк, это – я. Точнее, графическая проекция меня. В твоей голове. Ты ведь сам попросил. Я выбрала образ на твой вкус. Протяни руку.

Евгения раскрыла свою аккуратную, будто кукольную, ладошку навстречу грубой Родионовой, которую тот осторожно вытянул, и волшебство продолжилось самым неожиданным образом: его рука вместо того, чтобы ожидаемо скользнуть по воздуху, не встретив препятствий, вдруг ощутила приятное тепло нежных женских пальчиков. Родион вздрогнул и рефлекторно отдернул руку.

– Как ты это?.. И это ведь еще не все, да?

На лбу у него моментально выступил пот. Девчушка улыбнулась.

– Верно. Но я чувствую, что на сегодня хватит.

Образ исчез, как будто бы его и не было.

– Вот тебе и «экспериментальный датчик»… – Родион выдохнул, – фу-ух. Надо пройтись, тем более, есть повод… Мд-а-а… Чуть не спросил «ты со мной?»…

5. Розовый гонщик

– …Слушай, раз ты теперь там, – Родион осторожно постучал себя указательным пальцем по виску, – давай, что ли…пообщаемся. У меня все мысль одна в голове крутится, а я не ТП и не жопа ванильная, ну ты понимаешь, чтобы это в статусы там писать…

– Для этого я и здесь! – голос Евгении прозвенел с готовностью, Родион потер кончик носа и слегка поежился.

– Вот че это за лето?.. Но я про другое. Только ты не смейся.

– И не подумаю.

– Так вот, я раньше не замечал, а со временем, начал обращать внимание, – он снова потер нос, – вот, смотри, – автобус. – к остановке не спеша, разгоняя ленивые волны грязной воды, причаливал «четвертый», – я когда сюда только приехал, как на него смотрел? Ну, даже не на него, а вообще на какой-нибудь автобус. Вот, пялюсь на него и думаю: большой, желтый, с четвертым номером, как буханка по форме, только с острыми углами, с прямоугольными фарами, весь такой современный, не то, что у нас в Реченске, хотя ты и так это знаешь, да? – не дожидаясь ответа, он продолжил, – так вот, а сейчас на него разок глянул, а в голове уже на автомате – четверка, вечно забитый, едет медленно, на площади Революции стоит и набирается двадцать минут. Набираст, короче. Это я придумал. – Родион усмехнулся, – доехать можно, но осторожно, если спешишь хоть чуть-чуть, то лучше не пытаться. Но я не про это. Количество фигни, которая с тобой происходит в первый раз, уменьшается. А однажды такая фигня совсем закончится, вот что я хотел сказать, – Родион вскочил в открытую дверь автобуса прямо перед лицом морщинистого и непредставительного мужичка, одетого в потертую черную куртку с заметными следами грязи, не поднимая глаз, высыпал мелочь в ладонь кондукторше, прыгнул на свободное место возле окна и засмеялся, прикрывая лицо руками, – хотя есть и прикольные моменты. Ну вот, хотя бы этот щемер. – он специально сделал многозначительную паузу.

– Извини, кто? – переспросила Евгения, – в моей базе данных нет такого слова.

– И не только этого. – Родион получал искреннее удовольствие от возможности поделиться своими наблюдениями, – маршрут тут сплошная тоска: город, пригород, сосны, универ, а ехать час, и я как-то от нефиг делать изобрел классификацию пассажиров. – услышав смех за спиной, и, заподозрив, что смеяться могли над ним, Родион обернулся, и был прав – в самой глубине автобуса, на последнем сидении шептались два школьника, примерно шести-семиклассники, а один из них, в модной громоздкой кепке с плоским козырьком, показывал на него пальцем. Родион на секунду смутился, но, услышав в потоке буйной подростковой речи слово «окси», и увидев мельком свое отражение на стекле, он осознал истинную причину такого ажиотажа – со своим далеко не самым миниатюрным носом и практически полным отсутствием растительности на голове, он действительно напоминал одного из кумиров современной молодежи. Но Евгения не дала ему возможности углубиться в сравнительную физиогномику:

– Расскажи мне про свою классификацию.

– Ну… Со школотой все понятно – школозавр обыкновенный. Тупой, шумный, никогда не вымрет. Есть и поинтереснее: рюкзакеры, наушникеры и щемеры.

– Таки-таки-так.

– Что?..

– Что?

Родион снова смутился.

– Да нет, ничего, просто компьютеры не говорят «таки-так».

– А умные мужчины не задают глупых вопросов.

– О-кей! Рюкзакеры… Да, кстати! Тут весь зоопарк в сборе! Видишь того бородача, над которым глумится школота? – тем временем, юные рэперы переместились к выходу и, глумливо хихикая, засовывали фантики от шоколада, жвачки и прочий мусор в ими же, видимо, расстегнутый карман потрепанного рюкзака ненормальных размеров, который украшал собой спину субъекта неопределенного, от 25 до 45 лет, возраста, с неухоженной, висящей некрасивыми сосульками бородой и в красной шапке с белым помпоном на голове. Как Родион не сдерживался, но смех все-таки вырвался наружу в виде смачного «хрю», к счастью, шкворчание автобусного двигателя полностью нивелировало этот неловкий момент, – мгновенная карма. Если честно, я одобряю. Рюкзакеры цепляют себе на горб эту хрень, массируют ей окружающих и делают вид, что она никому не мешает. Едут себе спокойно, если только не попадется какая-нибудь заслуженная училка или типа того, и не организует бодрящую лекцию. А большинство, кстати, терпит. Пялятся все в свои гаджеты. Хорошо, что мой-то в голове.

Автобус плавно затормозил. Заслуженный рюкзакер тряхнул бородой и бодро выскочил из салона.

– Шутку оценила. А остальные?

– Ну с наушникерами все просто. Напялят наушники и все. Не тронешь за руку – не очнется, а я не люблю трогать кого попало.

– И не говорите!

Родион обернулся, и едва сдержался от того, чтобы округлить глаза. Сидение позади заняла его «любимая» попутчица – женщина лет сорока, школьная учительница, вечный пассажир «четверки». Отправляясь на первую пару, Родион всегда знал заранее, кто займет сразу два места в восьмичасовом автобусе. На этот раз табло с бегущей строкой в салоне показывало 12:46, да и ехал автобус в другую сторону, но фортуна, видимо, приберегла свою улыбку для более важного случая. Безымянный педагог технически занимала только полтора места – но даже Родион с его скудной комплекцией не был достаточно субтилен, чтобы претендовать на оставшуюся половинку. Вдобавок к этому, надевала она каждый раз одну и ту же когда-то черную юбку, густо умащенную кошачьей шерстью всех мастей, что окончательно уничтожало и без того невеликое желание разделить с уважаемой дамой сидение. Вдобавок, у Родиона вызывало стойкое непонимание то, как можно уделять так мало времени своей внешности, и наоборот – такую его кучу «шлаку» вроде домашнего задания на выходные или вопроса о цвете рубашек у мальчиков на общей фотографии. Обсуждая это по телефону, конечно же. В общем, пришлось ему несколько остановок провести в молчании и размышлениях о том, что конкретно совпало там, на небе, чтобы суперстар школьного образования оказалась здесь и сейчас – попробуй, поговори сам с собой минутку-другую в ее присутствии, будешь потом доказывать в отделении, что ничего не нюхал.

Когда грузная классная дама наконец встала со своего места, Родион вздохнул с облегчением. Нежный звон серебряных бубенчиков разлетелся по его голове – Евгения смеялась.

– Как все, однако, у вас непросто.

Родион раздраженно посмотрел на закрывающиеся двери.

– Да теперь только надеяться, что сработает теория вероятности, и мы с ней встретимся еще нескоро.

– А кто такие щемеры, расскажешь?

– А?.. Да. Это самый грустный вид. – он осмотрелся. Жилые дома за окном закончились. Вовсю мелькали проходные складов и производств, изредка – столовые или бани. Автобус опустел. Прилив уже закончился, а до отлива было еще далеко – рабочий день кипел вовсю. Родион расслабился и заговорил почти в полный голос, – помнишь мужика, перед которым я проскочил?

– Да.

– Типичный представитель. Вроде как ничего такого, щемится себе прямой наводкой сквозь толпу как ракета класса «земля-земля-грязь на ботинках». Кроссовки они, кстати, оттаптывают безбожно. Но это фигня, мне другое интересно – они все одинаковые, в этих мужланских шапках с подвязанными сверху ушами, с одинаковыми черными сумками на лямке через плечо, на них даже надпись одинаковая, на этих сумках. Ботинки, опять же, эти размером с грузовик каждый. Усы. – Евгения слушала молча, как будто знала, а впрочем, она действительно знала, что соль своих наблюдений Родион изложит далее, – и самое странное не в том, что любой из них тебе с радостью отдавит ноги, а в том, что, если ты со щемером сделаешь то же самое, он и не заметит. Ему просто пофиг. Он ломится в автобус на своей остановке, ломится наружу, когда пора выходить. После работы делает то же самое, только наоборот, и все с такой рожей, что мем про лицо лягушки просто курит. Вот о чем он, с**а, думает? Про квартальную премию? Вечерний срач по ящику? Носки по акции?.. – автобус заходил на последний поворот перед пунктом назначения. Отвлекшись на короткое дежавю, Родион резюмировал, – я хэзэ. Но у нас, то есть у меня дома, в Реченске, они такие же. Когда я классе в пятом учился, боялся, что, когда мне стукнет сорокет, я без вариантов стану таким же. Свадьбу еще представлял со всей этой кунсткамерой и разбитыми лицами. Тьфу. Короче, нам сейчас выходить.

Автобус остановился у хорошо знакомой вереницы ангаров. На выходе из салона Родиону почудилось, что кто-то смотрит на него и улыбается. И, как ни странно, это не пугало, скорее даже согревало, что ли.

Преодолевая закоулки между скучными постройками, Родион, и не думал, что и на этот раз кто-то его подстерегает, но все равно пару раз обернулся, даже один раз, перед самым входом, посмотрел наверх, и, потянув за ручку двери под включенной несмотря на светлое время и мерцающей бледными огнями вывеской «Интернет-магазин аксессуаров и гаджетов «Инспектор» с довольно схоже оформленным из неоновых трубок силуэтом небезызвестного персонажа, вошел внутрь.

Сначала он оказался в тесном предбаннике из пенобетона, дешево и наспех пристроенного к металлическому телу ангара, зато обвешанном изнутри рекламой модных смартфонов, причиндалов к ним и прочего хлама. Родион толкнул еще одну дверь. Зазвеневшие под потолком колокольчики активировали в его сознании очередное, совсем юное дежа вю. Впрочем, стеклянные колокольчики действительно были, а вот потолка как раз не было. Точнее сказать, его не было у магазинчика, – были только стены, сделанные наподобие офисных перегородок, над которыми возвышались своды ангара с шеренгой работающих через один прожекторов. В воздухе гуляло мощное эхо из обрывков фраз, доносящихся из контор и конторок, ютящихся по соседству, наполненное словами Родиону не то, чтобы совсем понятными: «накладные», «дебет», «оприходовал»…

Он, наверное, так и стоял бы, созерцая своды рукотворного грота и внимая отголоскам микроскопически малого бизнеса, но Евгения вдруг повела себя совсем бесцеремонным образом:

– Эй! Очнись!

Родион вздрогнул и сразу почувствовал себя неловко, но совсем ненадолго – перед ним, за прилавком, в кресле, скрестив на груди руки, расположился, по всей видимости, продавец – долговязый парень среднестуденческого возраста, пожалуй, что, ровесник, со взъерошенными русыми волосами, сильно выпирающим кадыком и лицом, изношенным не по годам. Его чертами он был дико похож на героя латиноамериканского сериала, от которого фанатела старшая сестра Родиона, однако, романтизма его физиономии порядком недоставало, а шрамов, оставленных суровой действительностью, наоборот, было в избытке. Парень спал. Бросив взгляд на его подбородок, Родион не смог сдержать улыбки – оттуда произрастала бороденка, скорее даже косичка, сантиметров тридцать длиной, но такой скромной толщины, что при наличии желания можно было бы сосчитать в ней волосы. Но Родиона забавляло немного другое: он представил себе этот экспонат спящим в жестком кресле «четверки» и гнусавое хихиканье школьников, лишающих его предмета гордости посредством ножниц.

– Как тебе не стыдно. А если ему лысые кажутся смешными? – Родион встрепенулся и начал оправдываться, – блин, да ладно тебе, я просто про тех школьников подумал. Это так мило, что от тебя ничего не скроешь. И еще кое-что… – он задумчиво оперся на прилавок. Хотя нет, чушь полная.

– Нет, говори.

– Ну ОК, ОК. Там, в автобусе висела цирковая афиша, реклама вроде рекламой, а в самом низу надпись: взр. 150, дет. 100. И я такой смотрю и вижу, что взр – это взрыв, а дет – детонатор. И только потом подумал про взрослые и детские билеты, я не знаю, может это супергеройское кино так разжижает мозги.

– Тогда ты срочно перестаешь его смотреть, потому в луже жидких мозгов я существовать отказываюсь!

Родион сначала расхохотался, потом спохватился, но было уже поздно: парень за прилавком вздрогнул, увидел покупателя, быстро протер глаза, вскочил, и, наподобие колодезного журавля, перегнулся через прилавок и принялся жать Родионову руку обеими своими лапищами, размером с экскаваторный ковш каждая.

– Амир Вагапович! Здравствуйте! Я тут задремал немножко, вы по поводу аренды? – Родион от удивления поднял левую бровь, и раскрыл рот. Он набрал было воздуха в легкие и поднял руку, но жидкобородый парень побледнел и запричитал. Голос у него был своеобразный, с какой-то встроенной на стадии программирования робостью, будто бы он заведомо извинялся, что вообще открыл рот. Но при этом настолько оглушительный, что дрожали стеклянные полки за его спиной, – вы же обещали, что подождете до пятнадцатого! Я говорил с Кругелем, не нужна ему эта площадь! Я вас прошу, не выселяйте меня, я рассчитаюсь!..

Родион наконец вырвался из его ручищ и бросил с досадой, обращаясь то ли к Евгении, то ли к себе, то ли вообще ни к кому:

– Че-то часто меня в последнее время за кого-нибудь принимают. – а про себя подумал, – да сам ты Ваганыч! Спасибо, что не Кругель.

Евгения прыснула, рассыпав в его ушах целый букет серебряных колокольчиков. Парня парализовало, но ненадолго – как оказалось, он исчерпал не все запасы природного гигантизма. Перегнувшись через прилавок еще сильнее, он пристально посмотрел на Родиона в упор несколько секунд и с облегчением выдохнул, обдав несвежим дыханием.

– Ууух, вы извините меня – он опустился было обратно в кресло, но ненадолго, – думал, выселять пришли. – он пошарил своей клешней под прилавком и извлек оттуда очки с упитанными линзами, – е-мое, вот я попутал. Вы вообще на него не похожи. Ну если только носом… – Родион вздохнул. От своего носа он никогда не был в восторге. Продавец обиженно пробубнил, – чтоб его… Этот май…

Родиону не терпелось разбить неловкость, повисшую в воздухе, и он поддержал разговор:

– У меня он тоже так себе получился…

– Да дерьмо, а не месяц! – горе-бизнесмен так расчувствовался, встретив понимание, что чуть не снес Родиона ударной волной. «Умные» часы, колонки, флешки и прочая дребедень, пылившаяся на полочках за его спиной, вздрогнула в унисон, – с праздниками этими вообще продаж нет! Если б один чувак не заказал уши за двадцатку в предоплату, тогда вообще не знаю… А вас что интересует?

– Ну вот за ними я и пришел…

Обратно Родион шел в каком-то странном смущении. И почву из-под ног выбило даже не то, что единственная камера наблюдения была внутри магазина, да и та оказалась муляжом. И не то, как долго этот несостоявшийся баскетболист благодарил его, своего спасителя, чуть не плача, пытаясь всучить какую-нибудь безделушку в подарок.

А он ведь действительно мог стать баскетболистом, и выселять его собирались в самом, что ни на есть, прямом смысле. Променять паркет на библиотеку, поступить против желания родителей в торгово-промышленное училище, закончить его, рассориться с родителями окончательно, открыть интернет-магазин на окраине города, жить в нем же, – любой бы посмеялся над такой историей, но только не Родион. Насколько хорошо он понимал, что хоть мечты и бывают порой сделаны из такого барахла, такого дерьма, это не делает их сколько-нибудь менее ценными, ровно настолько же он завидовал этому чудаку, не пожалевшему ни зрения, ни нервов, ни своих, ни родительских на пути к возможности крепко держать эту самую мечту в своих руках.

Сам Родион сжимал вспотевшими пальцами ручки пакета, в котором рядом с заветными наушниками подпрыгивал подарок, от которого он все же не смог отказаться – белая кружка с надписью газетными шрифтом: MUSIC MATTERS. Глубоко задумавшись, он пробормотал:

– Пожалуй, действительно matters. Да и не только music…

– А что еще? – Евгения неожиданно дала о себе знать.

Родион вздрогнул и едва не ударил пакетом о бордюр:

– Если уж ты читаешь мои мысли, тогда хотя бы… Хотя бы не пугай так, что ли?

– Хорошо.

Стриженые под ноль тополя грустно смотрели Родиону вслед. Им, лишенным не только привычного тепла в унисон со всей природой, но и самой даже привычной своей формы было неуютно вдвойне.

Родион не стал садиться ни на какой автобус. Он намеренно петлял незнакомыми переулками, натыкался на огромные, многометровые лужи, как будто специально, медлил, ломая голову над тем, как их обойти. Забредал во дворы геттообразных двухэтажных деревянных домов, где невидимые грустные люди жили своей невидимой и грустной жизнью.

– Да вот хотя бы. – Родион прикончил затянувшуюся паузу, – чтоб, когда утром в ванной открываешь воду, уже знал, что сегодня поплывешь в правильном направлении. Блин. Сказанул же. Вот мне вроде не на что жаловаться. – он в самый последний момент заметил под ногами кирпич и успел перешагнуть, не оставив на кроссовке вмятины, – мой батя… Кстати, я тебе рассказывал про своих родителей? А-а-а, ты ведь и так…

– А я разве не говорила тебе, что не могу получить личную информацию без твоего согласия?

– А, да… Ну, вот, смотри, то есть слушай. Батя в Нижнереченске, как говорит местное быдло, вроде смотрящего. Но это фигня, с криминалом он никак не связан, зато все что есть интересного в нашей дыре – все его. Магазины, киоски, кафе, деревообрабатывающий цех, заправка, еще какая-то хрень. По сельским меркам он олигарх. – Родион ухмыльнулся, – естественно, он хочет, чтоб я здесь отучился, вернулся домой, а потом принял семейный бизнес. А мне это не надо. – Родион не стал тянуть с признанием, удивив самого себя. Он, слегка замедлив шаг, некоторое время рассматривал изрядно измазавшихся грязью и мазутом, но с виду вполне счастливых детей, играющих внутри кузова брошенного раритетного «Москвича», – я уже давно понял, что вариться в своем соку – это ни о чем. Не в том смысле, что мне настолько противен мой родной город, что я хочу бежать, не оглядываясь. Нет, я даже не против там жить, но не так как мой батя – он пашет день и ночь, бывает, даже товар сам развозит по точкам, да какое… Он даже фуру сам иногда гонит. А на заработанное открывает новый ларек или еще что-то, а ходит который год в одной и той же одежде. Семейных отдых у нас только один раз был – в Турцию всей семьей когда-то давно летали, и то он весь отдых дергался, как там дома, не разорили ли его и все такое… – Родион остановился во дворе старого двухэтажного дома, свежевыкрашенного в бледно-желтый и присел на скамейку посреди молодых порослей вечной мальвы, – и мама. Они с отцом, конечно, любят друг друга и все такое… – он извлек из пакета и повертел в руках кружку, – но я всегда замечал, что у них что-то не так. Мама училась на археологическом, закончила аспирантуру в ВГУ, хотела писать диссертацию, ездить на раскопки, но отец сказал – «На фига тебе это?», а на его языке это означает «Не будешь ты ничего писать, сиди дома, воспитывай детей». Мама если рассказывала про учебу или практику, то всегда спокойно. Но блин, чтоб я не догадался, что мама грустит? И отца вроде не в чем упрекнуть, он человек жесткий, но ни разу не жестокий – у мамы есть своя машина, деньги, салон красоты он, по-моему, вообще только из-за нее открыл, но это все не то… Тебе это точно интересно?..