Да, согласно агностицизму, возможно всё, а если что-то кажется нам невозможным – то мы просто не знаем того, что позволило бы этому невозможному стать возможным. Так что, существование фэнтезийного мира и моё странное в него перемещение – при наличии веских доказательств – я вполне могла принять как действительность. Но верить, к примеру, в существование экстрасенсов в мире, где за доказательство паранормальных способностей предлагают миллион долларов, который до сих пор никем не получен – абсурд, с моей точки зрения.
Хотя… возможно, настоящие экстрасенсы не хотят светиться, и могут и без этой премии неплохо заработать. Но пока их существование не нашло подтверждения, можно было лишь допускать саму эту возможность, не более.
Так я рассуждала, застирывая рукав Марусиной рубашки, которым она неосторожно залезла в плошку с вареньем. Да, после рассказа Настасьи и спасения скатерти, мы вернулись к стирке. А что делать-то, работа не ждёт. Другой мир или тот же самый, есть в нём магия или нет, я это или не я, а белье должно быть постирано. Хорошо хоть, что эта однообразная механическая работа позволяла спокойно обдумывать ситуацию.
Дожили, Владислава! Меня уже радует, что я занимаюсь грязным ручным трудом! И всё же, по какой причине это со мной произошло? И главное – что мне делать? Чего я хочу, я знаю точно – я хочу вернуть свою жизнь. А вот как это сделать… Если здесь есть магия, волшебство – то, наверняка, должны быть и способы вернуть меня обратно. Но стоя у печи в деревне и стирая в реке грязные пеленки, я об этих способах вряд ли узнаю. Хорошо бы мне найти какого-то сильного мага, который мог бы мне помочь. Раз это не моё тело, не мои дети и не мой муж, я ведь и не обязана с ними возиться, верно? Нужно раздобыть денег и отправиться на поиски мага.
С другой стороны, а вдруг это реально какой-то квест, который я должна пройти именно здесь, в деревне? Вдруг меня специально закинули именно сюда, и единственная возможность вернуться – это сделать то, что от меня требуется, чем бы это ни было? Да, плохо ничего не понимать. Но сейчас уже появилась хоть какая-то ясность, и я могу хотя бы понять, в каком направлении копать. Значит, решено. Сперва узнаю всю доступную информацию здесь, а уже потом, исходя из неё, буду строить дальнейшие планы.
После обеда я попросила Гриньку снова очистить посуду. Он испуганно огляделся, но, увидев, что в доме мы одни, успокоился и согласно кивнул. Снова как-то странно пошевелил пальцами – и вся посуда стала такой, какой была до использования. Чудеса!
– Слушай, – пришла мне в голову одна блестящая идея, – а с подгузниками ты так можешь? Гришка непонимающе посмотрел на меня. Вздохнув, я прошла к хнычущему Андрейке, который, судя по запаху, как раз успел сходить в сложенную в несколько раз пеленку, которая тут заменяла памперс. Распеленав ребенка, я поняла, что не ошиблась в своих подозрениях, и указала глазами Грише на использованный самодельный подгузник. Парень поморщился, но пошевелил пальцами – и ткань «подгузника» засияла чистотой.
В порыве благодарности, я расцеловала парнишку в обе щеки.
– Гришка, спасибо тебе! Да ты просто клад! – Не могла я сдержать эмоций: всё-таки стирка грязных пеленок была не самым приятным занятием. – Гри-и-ишенька, а можно тебя попросить каждый день их чистить, а? А то я так устаю, а тебе же это ничего не стоит? Мы отцу ничего не расскажем!
Гришка как-то удивленно и растерянно поглядел на меня, но всё же кивнул. Получив согласие, я снова кинулась его обнимать, на что он неловко вывернулся из моих рук, и пробасил:
– Ма, ну ты чего, а? Давно бы уже сказала, я ж только рад помочь.
После чего быстренько сбежал. Видимо, я повела себя как-то не так, как он привык. Мать своих детей не обнимала, что ли? Или не просила ни о чем? Хотя, возможно, дело в том, что я иногда забываю, что сейчас я – взрослая женщина, мать этих детей, а не девочка-припевочка одного с ними возраста. Наверное, не надо было хлопать ресницами и строить просящую мордочку, как я всегда делала, когда хотела что-то выпросить у папы. Сейчас я сама в роли родителя, и это, наверное, выглядело очень странно. Но поведенческие привычки – не то, от чего в одночасье можно избавиться.
Но, как бы там ни было, а с Гришкиной помощью работы у меня чуть уменьшилось. Периодически я пробовала его разговорить на тему магии. Оказалось, она у него проснулась в одиннадцать лет, когда они с другом краской на заборе одного противного соседа написали неприличное слово. Тот сосед их поймал на воровстве яблок в своём саду, ну и отходил хворостиной. А мальчишки замыслили месть. Противный сосед дураком не был, и сразу, как увидел на заборе художества, так и пришел к нам разбираться. А у Гришки все руки были в краске, и штаны с рубахой кое-где.
В общем, испугался он сильно – не столько соседа, сколько отцовского гнева. Но, когда отец позвал Гришку и тот вышел к ним с соседом, то на нём не оказалось ни единой капли краски. А без доказательств – и суда нет. Правда, забор им с другом тогда всё-таки пришлось перекрашивать… У друга-то никакой магии не было.
А Гришка с тех пор стал экспериментировать с обретенной силой и вскоре уже мог управлять ею. Тогда он пришёл к отцу, продемонстрировал ему свою способность, и попросил устроить в магическую школу. Но Гиртан рассердился и запретил сыну и думать об этом. Если Гришка пытался использовать свои способности на глазах у отца, то ему каждый раз доставалось. Так что теперь парень даже не заикается о магическом образовании и не пытается демонстрировать способности, чтобы не раздражать лишний раз отца.
Меня подобное отношение к собственному сыну возмущало. Как можно не давать ребёнку учиться и развивать свои способности? Да мои родители были готовы всё отдать, чтобы их дочь могла получить достойное образование! А тут отец своими руками гробит будущее сыну при молчаливом бездействии со стороны матери, видимо.
Как изменить ситуацию, я пока не знала, но обещала Гришке, что при случае поговорю с отцом и попробую его переубедить. Трудность заключалась в том, что я всё еще побоялась своего так называемого мужа. От Гришки я узнала, что поговорить о магии во всей деревне я могу только со стариком-знахарем, который жил на окраине. От него Гришка и узнал те движения пальцами, которые позволяли творить волшебство не спонтанно, а целенаправленно. Возможно, и мне стоит с ним побеседовать – надо только немного разгрузить мой рабочий график. Благо, помощников у меня хватает.
На днях мне приснился сон. Я видела себя ту, девятнадцатилетнюю Владиславу, в своей комнате в доме родителей. Я сидела на кровати, сжавшись в комок, обхватив колени руками. Никогда я еще не выглядела так жалко и так потерянно. Внезапно раздался стук в дверь, и, не дожидаясь ответа, в комнату заглянул отец.
– Влада, дочка, это доктор, он посмотрит тебя. Поговори с ним, пожалуйста.
– Лекарь? – Встрепенулась та Влада. Сама я наблюдала за собой как бы со стороны. Затем она обратилась к мужчине, в котором я узнала нашего семейного врача:
– Вы поможете мне? Мне надо вернуться к детям! Они еще маленькие, они не смогут без меня!
– Сделаю всё, что смогу, – серьёзно кивнул врач. Он задавал ей вопросы, она отвечала. И чем больше она рассказывала о своей жизни, тем больше я понимала, что она – это я. В смысле, не та я, какой всегда была, а та я, которая я сейчас. Черт, запуталась! Короче, она – та Владислава, с которой я поменялась местами. Я заняла её место, а она, получается, моё!
После беседы Аркадий Семенович – так звали нашего врача – отозвал папу в сторонку.
– Ну, что вы думаете, доктор?
– Похоже на ложную память. Говорите, она ударилась головой? Странно, обычно ложную память вызывают некоторые болезни, либо токсическое отравление. Она могла что-то употребить в клубе?
Папа возмущенно посмотрел на доктора:
– Моя дочь – не наркоманка!
– Хм, ну тогда я бы рекомендовал показать её психиатру.
«Вот дура, тупая идиотка, квашня! – Мысленно костерила я ту Владиславу/– Не могла притвориться мной?! Я-то с её ролью справляюсь, хотя это не в пример сложнее, пелёнки вот грязные стираю, а она тут истерики устраивает! Если меня упрячут по её милости в психушку, мне не будет смысла возвращаться в своё тело!»
Мужчины ушли, а я, всё еще горя негодованием, продолжала наблюдать за другой собой, то есть, за ней. За Славой, в общем. Да, раз её все звали Слава, а меня – Влада, пусть так и будет. А то совсем запутаться можно. Интересно, то, что у нас одинаковые имена, сыграло какую-то роль в том, что мы поменялись местами? Или это совпадение? Просто, кроме имени, в нас реально не было ничего общего. Она какая-то вся забитая, нервная, я такой никогда не была. Когда она в моём теле, я сама себя даже не узнаю. Разве может быть у меня такое жалкое выражение лица? Да никогда!
А Слава внезапно поднялась, и прошла по комнате по направлению ко мне. В том, что она меня не видит, я могла поклясться, но… Она встала как раз напротив меня, окинула меня взглядом с головы до ног, затем повернулась боком – и снова окинула взглядом. «Зеркало» – поняла я. Как раз напротив того места, где она стояла, у меня в комнате было расположено огромное, во весь рост, зеркало. Зеркала вообще моя слабость. Если получится вернуться, надо обязательно найти способ прихватить с собой то резное зеркальце с мутным стеклом. Стекло-то можно поменять, а вот рамка – произведение искусства.
Слава вертелась у зеркала, и ей явно нравилось то, что она там видит. Ну, еще бы! Это же моё любимое тельце, которое я регулярно выгуливала в фитнесс-центр, спа, бассейн и салон красоты. Это тебе не твои рыхлые телеса и не грубые руки с криво обрезанными ногтями и заусенцами! Кошмар просто! Что ж ты себя так запустила, Слава? Ты же женщина! Ну, ничего, я это исправлю. Пока я в этом теле – оно будет выглядеть на максимум своих возможностей!
Слава, закончив любоваться, вдруг подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза. Рот её удивленно приоткрылся, и она выдохнула:
– Ты!
На этом моменте, получив очередной тычок в бок от так называемого «мужа», я проснулась и отправилась кормить ребёнка. Начинался новый день, и сегодня, если всё пойдёт, как надо, я доберусь до загадочного старичка и потрясу его на предмет сведений о магии. О том, был ли этот сон – просто сном, или чем-то большим, я подумаю позже.
Поскольку Маруська от меня не отлипала, мне стоило больших трудов отправить её с Лялькой на прополку сорняков после завтрака. Дальше я попросила Настасью, чтобы её младший сын приглядел и за нашими коровками, а Егорку отправила к Даринке на помощь – обед готовить. Гришка вчера натаскал воды, а Степка наловил рыбы, так что Дарина сегодня готовила уху. Кроме того, я её попросила сразу на вечер пирожков напечь, так что ужин сегодня тоже можно не готовить. Андрейку я после завтрака еще раз покормила и оставила под присмотром всё той же Дарины, наказав, чтобы послала Егорку к тете Насте, если вдруг маленький будет плакать, и она сама не сможет его успокоить. На всякий случай сцедила немного молока в горшочек и поставила в подпол, предупредив об этом Даринку. Ну, всё: примерно два часа до обеда у меня есть.
***
Я стояла и разглядывала покосившуюся хибарку, где жил «колдун» и думала о том, что всё познаётся в сравнении. Мне недавно казался хибарой наш славный крепенький домик, состоящий из одной, но просторной комнаты, и целой веранды в придачу? Как я была неправа. Это я просто настоящих хибар не видела – до этого момента. Наш домик сиял свеженькой зеленой краской, был ровненьким и аккуратным – даже ступени не скрипели. А тут на крыльцо подняться страшно – а вдруг завалится? Или крыша на голову рухнет? Если тот старикан действительно колдун, то как-то фигово у него колдовать выходит, раз даже дом починить не может.
Пока стояла и смотрела, дверь со скрипом отворилась и во двор медленно выплыла молоденькая девушка, аккуратно держа в руках таз с плещущейся при каждом шаге мутной водой. Всё так же медленно дошла до ближайшей яблоньки и вылила под неё воду, а потом перевела взгляд на меня.
– Владислава, чего стоишь? Мы вроде тебя двор охранять не нанимали.
– Я… эээ…
Что-то я растерялась от напора девчонки. Она меня, понятное дело, знает – как и все в деревне. Но я-то не знаю никого, кроме моей «семьи», и эта нахалка мне тоже незнакома. А выбило меня из колеи то, что я вообще никакой девчонки тут не рассчитывала встретить – тут же, по словам Гришки, старик-отшельник живёт. Да и манера общения мне её не понравилась. Ладно, если бы она обращалась ко мне-девятнадцатилетней, – так нет: я же сейчас по виду ей в матери гожусь. Да она Даринке ровесница! Так чего, спрашивается, хамит? Или тут так принято общаться? Как реагировать-то, чтобы не проколоться? Ладно, дальше стоять и глазами хлопать – глупо. Простим грехи молодости на первый раз, хе-хе.
– Афонарий Архипыч… дома? – Чуть не спросила «здесь живёт?», но вовремя исправилась. А то бы спалилась по полной. По крайней мере, местные бабы точно бы пальцем у виска крутили – мол, совсем поехала кукушечкой соседка, всё забывать стала. А мне тут еще неизвестно, сколько куковать… Мда. Окрестным кукушкам, наверное, сейчас, кукуется, тьфу, икается – так часто я их упоминаю.
– Дома, конечно, – фыркнула девчонка, – куда он денется?
– Деда, к тебе Славка Гиркина пришла! – Заорала вдруг девчонка, открывая дверь в избу. Гиркина? Это моя фамилия здесь, что ли?
– А сам Гирка, что, не пришёл? – Раздался из глубины дома старческий голос. Не фамилия…
– Неа! – Продолжала орать девчонка.
– Ну, пусть заходит!
В дом я заходила с опаской: ощущение, что он вот-вот развалится, никуда не делось. В прихожей, которая здесь называется «верандой», разулась, и прошла следом за девчонкой, попутно осматриваясь. Надо же – а тут у них кухня отдельно выделена, а не как у нас. Да и комната чисто символически разделена на две части перегородкой. Прям двухкомнатная квартира, ага. При этом по площади-то их домик такой же, как наш, даже, может, немного поменьше. Задумалась, можно ли и у нас так сделать. Но додумать эту мысль не успела – пришли.
В одной из «комнат», куда меня провела девчонка, на кровати полусидел-полулежал дедок, по виду лет эдак под сто – весь сухой какой-то и седой, морщинистый. Аж страшно смотреть.
– Ну, здравствуй, деточка, чего пришла? – Проскрипел дед.
– Разговор у меня к тебе, дедушка, – в тон ему ответила я, – конфиденциальный.
Сказала – и мысленно себе по лбу врезала. Это же деревня, они и слов таких тут не знают! Но дед меня удивил. Усмехнулся и говорит:
– Ну, раз конфиденциальный, то поди, внучка, погуляй, – и на девчонку глазами стрельнул. Та кивнула и вышла.
– Ну, говори, что за секреты?
– Понимаете, я бы хотела узнать у вас по поводу магии…
– А, так ты по Гринькину душу пришла? Ну, что тебя интересует?
Вообще, я пришла по собственную душу, но стоит ли говорить об этом деду? Может, притвориться, что меня действительно волнует этот вопрос из-за сына, да и узнать под шумок всю нужную мне информацию?
– Это же ты научил Гришку магии, значит, ты и сам колдун?
Дед каркающее рассмеялся:
– Колдун! Скажешь тоже! Мамка у меня магичкой была, вот и отдала меня в школу магическую вместо простой. Думала, что я тоже буду магом, а у меня дара не оказалось. Так что травник я, а не колдун, не верь деревенским сплетницам, – подмигнул мне дед. – Так что, в школе я научился кое-чему, а применить не мог, зато научить одаренного нужным жестам сумел.
– Афонарий Архипыч…
– Да уж зови дедом, так сподручнее.
– Дед Афонарий, а можно понять, есть в человеке магия или нет?
– Можно, наверное – но только если сам силой владеешь. Я не вижу. Гринька твой сам мне показал свои способности, а так бы нипочем не понял.
– И что, все дети одаренные должны в магических школах учиться?
– Солнце с тобой, деточка! Кто ж вольного человека заставить может? Не должны, а возможность такая у них есть. Можно и не учиться – тут дело каждого. А чего спрашиваешь? Неужто передумали и готовы Гриньку отпустить учиться?
– Да, я бы хотела, чтобы он учился. Только вот не староват он для школы?
– А-ха-ха, вот насмешила! Староват! Это про двадцатилетнего-то! Уф, ну, юмористка!
Я стояла и смотрела на деда, опять не понимая, как реагировать. И что его насмешило так? Ну да, использовала в речи преувеличение. Что такого? Понятно же, что на самом деле никто двадцатилетнего парня старым не считает, просто речевой оборот такой. Странные они все здесь. Или я чего-то не понимаю. Отсмеявшись, дедок продолжил:
– Нет, для школы твой сын действительно… староват, хи-хи, – тут дед снова похихикал. – Но он может попробовать поступить в Международную Академию Магии. Правда, я слышал, туда только очень талантливых берут. Не знаю, сдюжит ли твой Гринька.
– Международная Академия? Это где?
– А то не знаешь? В Межземелье, конечно. На равном удалении от эльфов, троллей, людей и гномов – чтоб никому не обидно было, ни одному народу. Далековато отсюда, но из Королевства было бы еще дальше. Если надумаете ехать, то за месяц выезжать надо – как раз с началом осени. Тогда аккурат к экзаменам приедете.
– А книг у тебя никаких по магии не сохранилось, дедушка? Надо же Гриньке как-то к экзаменам подготовиться.
– Так как они у меня сохранятся, коли не было их у меня никогда? В школе нам что рассказали – то и запомнили. Книги – роскошь и редкость большая.
То-то я обратила внимание, что в доме ни одной книги не было – ни у нас, ни у Настасьи. Так это что, дети у меня и читать не умеют? Дела-а-а.
– А карта, карта местности у тебя есть? Если поедем – надо же ориентироваться как-то.
Угу, и мне самой бы пригодилась – чтобы хоть какое-то представление иметь о том, где нахожусь и что тут еще вокруг есть.
– Нету, дочка. Ты поезжай в Жданов на ярмарку, там точно будет. Может, и книги какие сторгуешь, только шибко дорогой это товар. А у вас столько ртов, деньги не лишние небось.
– На образовании экономить нельзя, – строго ответила я, заслужив удивленную, но одобрительную улыбку, – спасибо тебе, дед. Пойду я.
– А про себя-то ничего спросить не хочешь? – Хитро улыбнулся дед. Я похолодела. Это он о чем? Перевела на него вопросительный взгляд, стараясь оставаться невозмутимой. – Ну как же, что всех женщин интересует: как поласковее супруга сделать, как страсть возродить и всё такое…
Меня аж передернуло. Нет, спасибо, дед – обойдусь без супружеской ласки. Меня наш добрососедский брак устраивает. Однако поговорить с мужем по поводу Гришки придется.
Вечером я традиционно рассказывала детям сказку, на этот раз адаптировав для рассказа мультсериал про аватара Аанга. Сказка на ночь давно стала ежевечерним ритуалом, хотя моя предшественница рассказывала детям сказки только по выходным.
Я уже пересказала несколько мультфильмов и фильмов, которые обожала в детстве и в подростковом возрасте, и теперь раздумывала, что еще из просмотренного-прочитанного можно рассказать детям.
История о мальчике, владеющем магией воздуха, детям понравилась. Особенно внимательно слушали старшие, как ни странно. Благодаря этой истории я выяснила, что магия тут не делится на четыре стихии – об этом мне сообщили сразу же удивленные слушатели, когда я только озвучила данный тезис. Пришлось пояснить, что сказки – на то и сказки, чтобы в них происходили небывалые вещи. И вообще, в этой сказке речь идёт о другом мире, а там всё может быть устроено совершенно иначе.
Понятное дело, что весь сериал я за один вечер пересказать не могла, тем более что в будние дни много работы, поэтому все сильно уставали, и засыпали почти сразу же. Тем сильнее подогревался интерес детей, а я в это время чувствовала себе Шехерезадой, и, даже питала надежду, что завтра после разговора лесоруб меня не убьёт, так как захочет узнать, удалось ли Аангу победить Лорда Огня. Да, суровый мужчина тоже слушал детские сказки, хотя и не подавал вида. И – да, после завтрака я решила поговорить с ним о будущем Гриши.
Всю ночь крутилась, пытаясь подобрать правильные аргументы: ведь «мужа» надо не только убедить отпустить сына учиться в Академию, но и отпустить меня с ним в качестве провожающей. Я много думала и поняла, что для меня это – единственная возможность что-то узнать о том, как вернуться в свой мир и в своё тело. Иначе застряну тут на неопределенное время, за которое моё прежнее тело успеет постареть, пока я тут буду батрачить на чужую семью.
Кстати, потрясла я тут Настасью на тему возраста и очень удивилась, узнав, что ей семьдесят три года! Надо сказать, что выглядит она моложе меня, хотя мне (то есть Славе, конечно) всего сорок два. А «мужу» моему, оказывается, шестьдесят шесть лет! То есть он еще старше, чем я думала. На что Настасья, помявшись, пояснила, что причина моего плохого внешнего вида – большое количество детей, коих Слава рожала одного за другим, не давая организму как следует восстановиться. Ну и за собой, она, понятное дело, не следила. А у той же Насти детей пока всего двое, оба уже довольно большие – шестнадцать и десять лет мальчишкам. И вообще, ей непонятно, куда мы так спешим, ведь многие до тридцати-сорока лет даже не задумываются о детях, сама Настасья родила первого в пятьдесят шесть лет.
О, кстати, тому старику, Афонарию, которому я давала навскидку лет девяносто, на самом деле – сто семьдесят пять. Он – долгожитель, поскольку средняя продолжительность жизни людей здесь составляет сто пятьдесят лет. Соответственно, молодость здесь – понятие растяжимое, а стареть начинают только где-то после ста двадцати лет.
Это немного мирило меня с ситуацией. Нужно просто привести это тело в порядок и тогда, если вдруг не смогу вернуться домой – при этой мысли я сглотнула болезненный комок в горле – то и здесь вполне смогу неплохо прожить. Вот только что делать с мужем и детьми, доставшимися от предшественницы, и собственным проснувшимся материнским инстинктом? Умом-то я понимала, что чувство родства, возникающее в груди при взгляде на Андрейку и Маруську, да и остальных детей тоже – это память крови данного тела, ведь они – плоть от плоти Славы, место которой заняла я. То есть эти чувства не мои, они заёмные.
Понимать – понимала, а всё равно сердце сладко замирало, когда маленькая ладошка Андрюши хватала меня за палец и тянула в пока еще беззубый ротик (пара передних уже наметилась, а остальные были в проекте). Да и щемящая нежность, когда Маруська, забравшись ко мне на ручки, обнимала меня за шею и шептала, что я – самая лучшая и любимая мамочка, тоже никуда не исчезала.
Я поняла, что просто бросить их и уехать в Магическую Академию искать мага, я не смогу – только передать из рук в руки Славе. Так что придётся уговорить лесоруба. Решила, что в самом крайнем случае, расскажу им с Настасьей правду о себе. Пусть подсуетятся, помогут вернуть детям мать. Пока что я не решалась раскрыться – боялась реакции. Особенно меня пугал этот здоровенный лесоруб: такой на одну руку положит, другой прихлопнет. Как вообще с ним разговаривать, если он на всё отвечает короткими рублеными фразами, а в остальное время – угрюмо молчит? Для меня он до сих пор оставался неизвестной величиной. Я просто не знала, чего от него можно ждать. Хотя спали мы в одной кровати, я всегда старалась ложиться на самом краю, чтобы даже случайно, во сне, не коснуться чужого мужчины. И без острой необходимости никогда к нему не обращалась. Но утром мне придётся нарушить заведенное мною правило.