bannerbannerbanner
Настоящая попаданка

Ариана Леви
Настоящая попаданка

Полная версия

Тетка, которую Даринка называла тётей Настей, смотрела на меня настороженно. Оно и понятно – она же мою истерику видела. Может, еще одну устроить, тогда она опять младенца унесёт? Ага, а лесоруб тогда не ведро воды на меня выльет, а меня саму в воду кинет. Тем временем тётка приметила промокшее платье и её брови удивленно приподнялись.

– Славка, ты чего, так сильно головой стукнулась? Смотришь на меня, будто не узнаёшь, истерику устраиваешь – детей пугаешь, теперь вот молоко не сцедила… Совсем дурная, что ли? Или горячка разум помутила? Так вроде не было у тебя лихорадки, так, приболела слегка. Нет, точно – в обморок неудачно упала, голову себе повредила. Только бы временно, а не навсегда, – рассуждала сама с собой тётка.

Я прислушивалась к её словам, и меня постепенно охватывал ужас: а вдруг всё правда? Вдруг я вышла замуж за этого громилу-лесоруба, переехала с ним в глухую деревню, нарожала ему кучу детей, состарилась, а потом заболела, переутомилась, упала в обморок, ударилась головой и частично потеряла память? И теперь помню себя такой, какой была в юности – молодой красивой девушкой, без пяти минут студенткой Кембриджа. Но что-то в моей жизни пошло не так, как я планировала, где-то я не туда свернула, и вот я здесь, а мой разум отказывается помнить годы моего катастрофического провала и позора?

И ведь, если подумать, то сюда всё вписывается: и старость, и лишний вес, и соседи, и молоко, и кутикула. Нет никаких похитителей-извращенцев, никто не делал мне пластическую операцию и не вызывал искусственно молоко. Это слишком сложно, слишком нереально, чтобы быть правдой. Зато в версию амнезии всё это прекрасно укладывается. Вот черт!

Видимо, я переменилась в лице, потому что тётка со словами «На-ка, подержи» передала Даринке спящего младенца, а сама обняла меня за плечи, усадила на лавку, и стала утешать:

– Ну, не беда, не беда, придешь еще в себя, я тебе помогу. Меня хоть помнишь? Настасья я, сестра твоего мужа, через три дома от вас живём.

Я покачала головой:

– Не помню…

И разрыдалась. Настасья прижала меня к себе, гладила по голове, шептала что-то утешительное, а я ревела так, как не ревела с детства. На удивление, Настасья напомнила мне маму – та в детстве тоже вот так ласково гладила меня по голове, и говорила, что коленка заживёт, а противный мальчишка непременно еще захочет со мной дружить… Постепенно я успокоилась и затихла, как обычно затихала в маминых объятиях. И тут надо было этой Настасье всё испортить:

– Сейчас ребеночка покормишь, и сама ложись отдыхай, а мы тут по хозяйству сами справимся…

– Что? – Взвилась я, выскальзывая из-под её рук. – Я не буду его кормить! Я его вообще не знаю, это не мой ребёнок, не мой! Я никогда не рожала, а вас всех знать не знаю! Я хочу домой! Отпустите меня, пожалуйста!..

Если до этого я кричала, то на последних словах мой голос стал затихать, и под конец я разревелась с новой силой, закрыв лицо руками. Мне вторил проснувшийся младенец. Даринка, стоявшая до этого столбом и с открытым ртом наблюдавшая представление, спохватилась и стала трясти ребенка, укачивая его. Настасья снова принялась меня утешать, объясняя, что я всё вспомню, а сейчас, если не ради ребёнка, то ради меня самой, я должна его покормить, а то с грудью будут проблемы, и я сама могу заболеть из-за этого.

В общем, как-то она меня уговорила. Я сама была в каком-то отупелом состоянии, когда мне в принципе всё равно, что происходит. Тут и Даринка шепотом обратилась к Настасье, опасливо косясь на меня:

– Тёть Насть, не успокаивается – голодный.

Настасья взяла ребёнка, показала мне, как правильно его держать, как давать грудь. И в тот момент, когда малыш на моих руках потянулся ко мне и начал кушать, во мне всё перевернулось. Я прижимала его к себе и вопреки всем доводам рассудка понимала – это действительно мой ребёнок, моё дитя, моя плоть и кровь. Я чувствовала с ним удивительную близость, единение, и в этот момент готова была защищать его от всех угроз – до последней капли крови.

Волна невероятной нежности и любви накрыла меня с головой. Я любовалась его щечками, его крохотными пальчиками, а когда он раскрыл свои глазки цвета пасмурного неба и посмотрел мне прямо в душу, то моё сердце сжалось. Возможно, во мне просто проснулся материнский инстинкт, но в тот момент я твердо решила, что это мой сын, и я с ним не расстанусь. Я не думала о том, как буду объяснять родителям его происхождение, если меня всё-таки похитили, и я когда-нибудь вернусь домой; я думала о том, что ради этих глаз, ради этого крошечного сердечка, бьющегося в унисон с моим, я сделаю, что угодно.

Наконец мой сынок наелся, но я не спешила выпускать его из рук. Я протянула к нему руку, и он тут же ухватил меня за палец своей маленькой ручкой, вызывая этим действием мой счастливый смех. Услышав, как я смеюсь, моё маленькое чудо тоже разулыбалось и начало что-то гулить на своём младенческом языке. Так мы общались какое-то время, а потом его глазки стали закрываться, и скоро он тихонько посапывал на моих руках.

– Слав, – неожиданно раздался надо мной голос Настасьи, – надо его аккуратно положить в колыбель.

Я и забыла, что тут есть кто-то еще. Подняла голову и увидела, как Настасья тепло улыбается, глядя на нас. Даринка же куда-то сбежала, а я даже не заметила этого.

Глава 3

Остаток вечера Настасья рассказывала, как часто надо кормить ребенка, как за ним ухаживать, показывала, где что лежит, какие продукты хранятся в подвале (или «подполе», как говорила она), а какие – в погребе на улице. Уборную мне она тоже показала – та также оказалась на улице и представляла собой странное деревянное строение, где вместо унитаза – небольшое возвышение с дыркой посередине.

Мыться ходили либо в баню, которая тоже стояла отдельно и на значительном удалении от дома, либо в тазу, а летом бегали на речку. Я выбрала тазовый вариант, так как оказалось, что баню надо заранее топить, а это очень долго, и вообще, тут баня топилась только на выходные. Ну и мыться в реке я как-то брезговала.

Затем Настасья помогла мне накрыть стол к ужину – на ужин у нас были молоко и творог из погреба, а также ритуальный хлебушек. А еще она показала мне, где лежат спальные принадлежности, и где кто спит. Дети постарше спали на лавках, которые стояли вдоль стола, и которые днём были вместо стульев. Малышня спала кучей на печке – там был специальный закуток для этого. Младенец, понятное дело, спал в своей колыбельке, а единственная в доме кровать принадлежала мне пополам с лесорубом, который действительно оказался моим мужем.

Вот тут я подзависла. Если Андрейку принять в качестве собственного ребёнка я смогла, то остальные дети были мне пока что чужими, и уж тем более чужим и страшным казался мне этот суровый мужик. Делить с ним кровать я была не готова. А ну как, приставать начнет? Судя по количеству детей, он это дело любит и практикует… Не-не-не, вот на это я точно ни за что не соглашусь! Во-первых, я его совсем не знаю, во-вторых, он старый, в-третьих, я его боюсь, в-четвертых, какого чёрта я вообще рассматриваю эту возможность?!

Своими страхами я поделилась с Настасьей. Она пообещала сама поговорить с братом, объяснить ему моё состояние. Будем надеяться, этого хватит, чтобы он ко мне не лез хотя бы первое время. А дальше сориентируюсь. Возможно, удастся сбежать… В первую очередь мне надо разобраться с происходящим, понять, что случилось и где я нахожусь. А потом уже разбираться с остальным.

Однако боялась я напрасно. Настасья не успела в тот же вечер поговорить с братом, так как за ней пришел её собственный муж и чуть ли не за руку уволок домой. После ужина все стали готовиться ко сну, а меня начало слегка потряхивать. Но мой так называемый «муж» загасил свечи, лёг на свою половину кровати, отвернулся и через минуту уже захрапел. Честно, стало даже как-то обидно. Я тут отбиваться приготовилась, а никаких поползновений даже не было. Конечно, мужик-то хоть и старый, но вполне подкаченный – видела я его мускулы, когда он после работы в тазу умывался, стянув рубаху. А я-то сейчас как квашня выгляжу… Обидно. Особенно обидно, что я не виновата в этом. Одно дело, когда девчонки ноют, что толстые, а до этого сами же бесконтрольно лопали сладости, а другое дело, когда всю жизнь следила за фигурой, ходила в фитнесс-клуб, а потом – бац, и всё равно толстая.

Впрочем, сейчас это не самая моя большая проблема. Я до сих пор не понимаю происходящего, а когда пытаюсь об этом думать, голова идёт кругом. Никак не получалось увязать известную мне действительность с происходящим сейчас. Буду надеяться, что утро вечера мудренее, и попробую поспать.

Однако до утра спать мне никто не дал. Я слышала сквозь сон, как надрывается младенец, но продолжала спать, пока не почувствовала тычок в бок и злые слова «мужа» о том, что если я сейчас не встану и не покормлю ребенка, он на меня еще одно ведро выльет. Пришлось вставать. Андрюшка сразу успокоился, едва попал ко мне на руки. Держать его было немного страшно – настолько он был крошечным. Кажется, в течение ночи я еще не раз просыпалась, на автомате кормила малыша, и снова засыпала. В итоге утром проснулась от очередного тычка – «муж» требовал завтрак. И чем мужей обычно кормят по утрам?

Я, в свою очередь, растормошила Даринку – всё равно сама я ничего приготовить не смогу. Нет, печкой я научилась пользоваться, но там сейчас не было огня – как на ней готовить-то? Да и омлет я бы могла приготовить, но где брать яйца? Не видела я вчера во время ревизии с Настасьей, где они хранятся и есть ли они у нас вообще.

Даринка проснулась, потерла глаза, вздохнула и стала одеваться. Затем мы с ней отправились в какую-то деревянную пристройку, откуда доносились разные непонятные звуки – хрюканье, мычание, кудахтанье. Зашли в одну из дверей и оказались в месте, где полно кур. Ну и запах тут стоял, бе-е-е. Даринка зашла прямо внутрь помещения, прошлась по периметру и насобирала в плетеную корзинку яиц. Просто запускала руку куда-то в пучок сухой травы, которой тут было всё обложено, и доставала яйцо! Магия, не иначе.

 

Затем мы зашли в другую дверь. Там были коровы. Всего две штуки, но с рогами. Там Даринка ополоснула руки, взяла ведро и стала доить корову. Глядя, как она сжимает и тянет животное за соски, я невольно поежилась, ощущая себя примерно такой же дойной коровой. Обратно ведро с молоком тащила я, а Даринка несла корзинку с яйцами. Затем молоко надо было перелить в бидон, остатки молока вылить в кувшин на столе, а само ведро сполоснуть и вернуть коровам.

Потом я приготовила-таки омлет с зеленью! Даринка по моей просьбе сбегала и нарвала какой-то травки прямо с грядки. Да, есть всё-таки свои плюсы в деревенской жизни! Еще мы варили кашу из какой-то желтоватой крупы. Ну, как мы – Даринка варила, я смотрела. А под конец готовки проснулся Андрейка и я села его кормить, выпив предварительно стакан молока. Затем малыш продолжил спать, а мы все сели завтракать.

Боже, это невообразимо вкусно! Тот омлет, который я готовила в Москве, кажется жалкой подделкой по сравнению с тем, что получился у меня здесь! Уж не знаю, с чем это связано – может, качество яиц и молока выше? Но вкус изумительный! И судя по тому, как стучат деревянные ложки по мискам, нравится не только мне. «Муж» даже послал мне довольный взгляд, отчего я чуть не поперхнулась.

После завтрака у нас было много дел: надо было печь хлеб на неделю, готовить обед, распределять обязанности среди детей – оказывается, все, кроме самых маленьких – Андрейки, который еще в колыбели, и Маруси, которой три года, – работали вместе со взрослыми и имели свои обязанности. Так я, наконец, познакомилась со всеми детьми и смогла составить в голове их список, начиная со старших: Гриша – самый взрослый, ему двадцать лет, Дарина – шестнадцать лет, Стёпа – двенадцать лет, Ляля – десять лет, Егор – семь лет, Маруся – три года, Андрейка – пять месяцев. Если верить этому списку, последние двадцать лет я рожала-беременела каждые два-три года, то есть, практически, беспрерывно. Ужас!

Соотнести это с тем, что мне всего девятнадцать, а мой старший сын старше меня на год, никак не получалось. И если учесть, что мне примерно сорок (надо уточнить у Настасьи), то, получается, я, вместо Кембриджа, чуть ли не сразу после вечеринки в клубе, вышла замуж, уехала в глушь, где даже о Москве не слышали, и стала постоянно рожать!

Ну не могла я так сделать, никак. Не в моём это духе, разве что меня постоянно под наркотой держали. Но тогда бы таких здоровых детей не получилось. Закрадывались у меня сомнения в правдоподобности версии с амнезией.

Ладно, это потом, а пока – что там, на повестке дня?Егорка у нас отвечал за выпас коров, Гринька и Стёпка помогали отцу – тот работал в поле (что-то у нас там росло), заготавливал дрова в лесу, чинил постройки, – словом, делал всю мужскую работу и гонял мальчишек. Ляля контролировала Егорку (а то он мог куда-то убежать, бросив коров на выпасе), а также помогала нам с Дариной по хозяйству. Вообще, Егор и Ляля часто вместе хулиганили, как рассказала Дарина, но на то они и младшие. А вот Марусю тоже потихоньку приучали к работе, но пока больше номинально, т.к. пользы от неё не было никакой, а контроль требовался. Всё-таки, три года – совсем несмышленыш еще. Иногда с ней и с Андрейкой сидела Лялька, иногда – Дарина. Часто, по рассказам девочек, Маруська оставалась под моим приглядом: я ей давала какое-то простое задание, она возилась в уголке тихонько, а я делала дела.

Было странно слышать о себе что-то, чего я не то, что не помнила, но что мне вообще казалось невероятным в отношении себя. Всё ощущалось каким-то нереальным.

После обеда – снова дела: мы с Даринкой всё-таки отправились на речку стирать белье, так как грязных пелёнок Андрейки накопилось очень много. Когда мне пришлось первый раз менять ему пеленку, меня чуть не вырвало. Спасибо Даринке, снова пришла на помощь. Она же слышала наш разговор с Настасьей о моей потери памяти, и теперь терпеливо старалась помогать и подсказывать, если я чего не умела. Гринька, когда был дома, тоже очень мне помог.

Вообще, раньше я бы не обратила внимания на таких простоватых деревенщин, какими были Гринька с Даринкой – не говоря уже о том, чтобы общаться с ними и, тем более, дружить. Но сейчас я начала понимать, что за пару дней они мне помогли больше, чем мои прежние друзья за всю мою жизнь. Я не могла представить, чтобы Роза, взяв влажную тряпочку из моих ослабевших пальцев, стала обмывать попу младенца, только что наделавшего в памперс. А если учесть, что памперсов тут не было (непонятно, почему, кстати), то всё становилось ещё сложнее. Грязные пеленки надо было сразу же замыть, а потом уже, вместе с остальным бельем, постирать.

Вода в реке была уже довольно тёплой, но не такой, какой была бы из-под крана. Даринка меня учила стирать, но получалось плохо. Вдобавок через час у меня стала болеть поясница, так, что я едва разогнулась. Нет, стирка – определенно не моё. Но как-то мы всё-таки закончили, правда, полоскала белье Даринка одна, а отжимала вместе с вернувшимся с выпаса Степкой. Они же и развешивали выжатые вещи во дворе на веревочках. А я в это время лежала и не могла подняться. Затем был ужин, и снова, как только мы улеглись, «муж» моментально уснул, а я, вымотанная, отрубилась следом.

В таком ритме прошло несколько дней, в течение которых мне даже некогда было подумать над ситуацией. А потом наступили выходные и баня. Топили её мужики, мы с Даринкой туда даже не совались – своих дел было по горло. Ближе к вечеру баня была готова и мы разделились: мужики отправились вместе с мужем Настасьи и её двумя сыновьями – в баню на их участке, а бабы – то есть, я, Настасья, Даринка, Лялька и Маруся – пошли в нашу баню. Андрейка, понятное дело, отравился с нами, а не с мужиками.

Лялька пара не любила, быстро помылась и выскочила в прихожую, которая здесь называлась «предбанник», я быстро обмыла и вручила ей Андрейку, а вот Марусю пришлось отмывать в тазу в шесть рук (мои, Даринкины и Настины) – уж очень она орала и брыкалась, не желая мыться. В итоге детей мы быстро отравили домой, а сами остались париться.

Ну, что я могу сказать? Была я несколько раз в сауне, но такое испытала впервые. Как меня Настасья веником хлестала – я думала, кожа слезет. Но нет, всё нормально было, даже хорошо – поры дышат, лёгкость во всём теле. Зря я сперва отказывалась, но Настасья – молодец, не стала слушать. Вообще, она оказалась хорошей баб… женщиной. Тоже мне во многом помогла: без неё и Даринки я бы не справилась, и меня бы просто «муж» прибил. Настька с ним поговорила, кстати, насчет меня. Судя по всему, ему моё состояние было безразлично – до тех пор, пока я могла продолжать работать. И он пообещал ей, что не тронет меня, пока ребёнок маленький. Да-а-а, возиться со мной тут никто не собирался, да и не было ни у кого такой возможности – дел выше крыше.

Как-то незаметно я стала принимать дела этой семьи, как свои собственные, всё чаще говорила «мы», «нас», причисляя себя к этому семейству, забывая, что это – не моя жизнь. Нет, так дальше дело не пойдёт. Мне нужно время, чтобы всё проанализировать и обдумать. Как его выкроить? Ну-у-у, у меня же есть помощники, верно? В своё время я не зря была королевой школы: я всегда могла управлять людьми и организовывать их работу. Я считала это своим талантом и думала, что в дальнейшем это станет моей профессией. Что мешает мне организовать работу моих помощников так, чтобы выкроить время для себя? Я решила, что, как только достаточно вникну во все дела, так и сделаю. А пока буду наблюдать и учиться – с учебой у меня никогда не было проблем, всё-таки не в последнем заведении в Москве училась, да и в Кембридж не за красивые глазки взяли. Деньги деньгами, но всех подряд туда не принимают. Да, работа здесь бывает неприятна, да еще и требует определенных навыков, которыми я не обладаю – но жить захочешь, еще и не то сделаешь. А научиться можно всему.

После бани я напоила детей морсом, накормила и положила спать, а сама осталась ждать мальчишек и «мужа». Настасья давно уже убежала к себе – её мужу и сыновьям ведь тоже надо было ужин приготовить. Но девочки спать не хотели, пока не вернётся отец с братьями.

– Мам, расскази сказьку! – Попросила меня Маруся.

Я попыталась отказаться, но Маруся захныкала, уверяя, что раньше я всегда после бани им сказку рассказывала. Ну, я и пересказала им сюжет «Ходячего замка» – уж очень я сейчас ассоциировала себя с несчастной девушкой, которую злая ведьма превратила в старуху. Хотелось бы верить, что я, как и она, пройду все испытания с гордо поднятой головой и обрету снова молодость и красоту, ну и любовь в придачу. Хотя можно и без последнего – мне еще учиться надо, я замуж раньше тридцати не собираюсь.

Сказка детям понравилась. Где-то на середине истории пришли наши мужчины, и мальчишки присоединились к числу слушателей, даже лесоруб вроде бы прислушивался – но на него я старалась даже не смотреть лишний раз. Мы с ним вообще почти не общались: я откровенно побаивалась с ним заговаривать, а он ко мне обращался с короткими фразами по делу, типа «что на обед?» или «передай свечу» или «встань и покорми ребенка, наконец!». Меня такое положение дел вполне устраивало.

Глава 4

Маруська после этой сказки на ночь от меня не отлипала и не отставала ни на шаг. Хотя она и раньше больше других детей ко мне была привязана – наверное, в силу возраста. И, глядя на неё, я понимала – ребёнок не может так сыграть любовь. Она действительно видит во мне свою мать, а это делает версию с амнезией более правдоподобной.

Соседи, муж, даже старшие дети – все могут быть нанятыми актерами, но только не эта маленькая девочка. С ней я, как и с Андрюшей, чувствовала родственную связь. Это невозможно объяснить с рациональной точки зрения, только на уровне ощущений. Я просто чувствовала, что они мои дети. Я не говорю, что чувства не могут меня обманывать: возможно, всё дело в пресловутом материнском инстинкте, либо в том, что у нас установился близкий психологический и физический контакт (только их двоих я обнимала и целовала) – словом, я не разбираюсь во всех этих психологических вывертах. Сюда бы Розку – вот кто любитель порассуждать на тему модных психотехник.

К старшим, особенно к Грише и Дарине, я не могла относиться как к собственным детям, и старалась воспринимать их просто как родственников, например, двоюродных братьев и сестер. Если трёхлетняя Маруська с натяжкой еще могла бы быть моей дочкой (если бы я её в 15 лет родила, ага), то остальные – точно нет. Если я сейчас попытаюсь представить себя мамой взрослых детей – то точно свихнусь. Нет уж, пусть лучше так – по крайней мере, пока я всё не выясню. И если – если я всё-таки приду к выводу, что у меня действительно амнезия, и это – моя реальная жизнь, тогда и начну думать, как с этим всем смириться и что предпринять дальше. А пока не стоит на этом зацикливаться. Не стоит, говорю.

С Настасьей я подружилась: хоть она и была намного старше меня, но, так получилось, что сблизилась я с ней гораздо больше, чем с почти что моей одногодкой Дариной. Просто кроме Настасьи меня никто не мог проконсультировать по всем этим пелёночным делам, да и по вопросам ведения хозяйства она мне хорошо помогала. Кроме того, эта женщина заражала своим оптимизмом – рядом с ней всегда было тепло и светло на душе. И она напоминала мне маму своей заботой – с одной только разницей: мама дарила свою заботу только мне и папе, а Настасья заботилась обо всех вокруг. Например, в те первые дни, когда я никак не могла осознать, что всё происходит на самом деле, она очень мне помогла. И оказывается, она заботилась о моих младших, пока я «болела» (по её словам, я сильно простудилась, и от слабости упала в обморок, ударившись головой – отсюда и проблемы с памятью). Помогала мне сцедить молоко, чтобы не застаивалось, но Андрюшку кормила козьим (у них несколько коз) – чтобы ему от меня моя болезнь не перешла. И потом меня всячески поддерживала, восполняла пробелы в памяти по моей просьбе.

Вот и сегодня мы с ней вдвоём пошли на реку стирать – я более-менее приспособилась к этому процессу, а уж вдвоём выжимать простыни нам было намного легче, чем если бы я это делала одна или с Даринкой. Я у неё расспрашивала о моей жизни с её братом, но она сказала, что сильно не вникала и не лезла в нашу жизнь, только если чем помочь надо было. Родителей она моих не знала, знала лишь, что Гир привёз меня из своего путешествия, в которое он отправился по молодости – хотелось парню мир повидать, да и заработать денег. Ведь их родители уже умерли к тому моменту, а сама Настя была уже замужем. Хозяйство Гиру от родителей осталось небольшое, большую часть он отдал как приданное сестре, а сам отправился на заработки. Где был и что делал – Настасья не знает.

 

Ну, вроде всё сходится. Парень из провинции приехал в Москву на заработки, там мы каким-то образом познакомились, поженились и уехали сюда. Родители наверняка были не в восторге, но денег выделили – на них и были куплены коровы и прочая живность. Но как я могла на такое пойти – непонятно. И почему я не общаюсь с родителями? Они хоть живы ещё? Сколько хоть лет-то прошло? О, надо было давно этот вопрос задать, это бы многое прояснило.

– Насть, а какой сейчас год? – Спросила я, полоща в реке скатерть со стола.

– Тринадцать тысяч триста восемнадцатый по эльфийскому календарю.

Тут мои глаза полезли на лоб, а скатерть, вырвавшись из ослабевших пальцев, поплыла вдоль берега, уносимая течением, пока не зацепилась за торчащий из воды корень. Я уставилась на трепыхающуюся в воде скатерть, и мне казалось, что это мой бедный мозг трепыхается и бьётся в черепную коробку в попытке осознать сказанное, да и всё происходящее в целом.

– По какому календарю? – Ослабевшим голосом переспросила я.

– По эльфийскому, говорю. Ну, или просто триста восемнадцатый, если считать по новому времени. А что?

– Настя, ты что, выпила? – Спросила я, пытаясь из последних сил найти какое-то рациональное объяснение. – Что ты несёшь? Какие, нафиг, эльфы? Может, ты имела в виду календарь Майя?

– Э-э-э? – Недоуменно спросила Настасья. – А что не так с эльфами? И что за майя?

– Всё не так, Настенька, всё не так, – с улыбкой проговорила я.

Дааа, вот так и сходят с ума. У меня появилась новая теория: я под галлюциногенами. И все окружающие – тоже. И каждый ловит какой-то свой глюк, и при этом каждому кажется, что все видят то же самое, что и он. И только такие вот моменты и способны вскрыть разницу в тех картинах мира, которые есть у разных людей. Надо проверить, в чем ещё наши глюки не совпадают.

– Настя, давай по порядку. Мы живём в деревне «Соломинки».

Настасья кивает.

– Которая находится где-то в России.

– Где? – Удивляется Настя.

– В России. Или мы в Белоруссии? В Украине?

– Влада, – косится на меня Настасья (ха, я все-таки уговорила её так меня называть), – о чем ты вообще говоришь? Что это за названия?

– То есть, не там и не там. Хорошо. Как же называется эта страна?

– А что такое «страна»?

Тут я натурально взвыла. Вскочила на ноги, пихая таз с грязным бельём.

– Ты издеваешься? Я думала, мы подружились! А ты просто выполняешь инструкции похитителей, да? Вы тут все актёры, а я почти поверила!Настасья тоже встала, и серьёзно глядя на меня, попросила:

– Влада, успокойся, пожалуйста. Я правда ничего не понимаю. Объясни спокойно.

И я как-то сразу успокоилась. Значит, всё-таки версия с театральной постановкой. Ну, что ж. Если это какая-нибудь Древняя Русь, то тогда, может, и понятия «страны» еще не существовало, как не было и самих стран. А что было-то? В голове крутились какие-то феодалы, князья… Эх, надо было лучше учить историю… Хотя, а как сюда вписываются эльфы?! Может, это фэнтезийная постановка? Типа, я участвую не в исторической реконструкции, а в ролевой игре по «Властелину колец», ха-ха. Но там вроде были какие-то страны, или они там как-то по-другому назывались? Ладно, будем перечислять варианты:

– Государство? Республика? Монархия? Княжество? Королевство?

Осознанным взгляд Настасьи стал только при слове «королевство». По её словам, тут действительно есть королевство, которым правит король. Я спросила, как оно называется – чтобы понять хоть, по какому фильму написан сценарий. На что Настасья снова сделала удивленные глаза и сказала:

– Просто Королевство. Зачем его еще как-то называть? Оно одно у нас.

В общем, выяснилось следующее: по легенде, места, где мы жили, никому не подчинялись и в состав каких-либо государственных образований не входили. Каждая деревня, каждый город были автономны. А вот где-то за лесом было настоящее человеческое королевство. Еще были леса эльфов, горы гномов и поля троллей. Я точно в долбанном фэнтези.

Честно говоря, стало даже как-то грустно: я ведь почти свыклась с мыслью об амнезии, почти приняла этих людей как родных. А тут выходит, что всё было ложью – и даже мои проснувшиеся материнские чувства… С другой стороны я испытала облегчение: ведь это значит, что я могу вернуть свою прежнюю жизнь, как только разберусь, как отсюда сбежать. Но что-то во всей этой истории меня тревожило. Что-то не складывалось.

Серьёзный взгляд Настасьи. Искренние эмоции Маруси. Дети, отчасти похожие на отца, а отчасти – на меня, какой я выгляжу сейчас. Непонятный фокус Гришки, благодаря которому посуда стала чистой.

Я подошла к реке и вгляделась в своё отражение. Я по-прежнему видела полную женщину средних лет, но теперь замечала и кое-что еще. Совершенно другой овал лица, более острый подбородок, другой лоб, другая фигура. И дело ведь не только в полноте. У меня на самом деле намного более узкий таз и плечи, чем я вижу в отражении. И, кажется, я стала гораздо выше. А глаза… В мутном зеркале, в полутьме избы, да в растрепанных чувствах я не разглядела, а вот сейчас видела ясно: мои глаза больше не зеленые – они голубые! Так что, пора признать очевидное: там, в отражении, вовсе не я. Это действительно не моё тело. И тут на меня накатило такое спокойствие.

– Настя, – задумчиво спросила я, – а магия тут есть?

Магия, как и ожидалось, была. Только не здесь, не в нашей деревне, а где-то далеко. Простым людям это всё было так же недоступно, как бомжу Порш Кайен. Интересно… Значит, Настасья не в курсе фокусов Гришки? И от отца тот скрывается… Надо бы его расспросить.

Я была неестественно спокойна. Когда у меня были две основные версии происходящего – спектакль и амнезия – причем, обе находили периодически то или иное подтверждение, я психовала, поскольку картинка никак не складывалась. С одной стороны, не отпускало ощущение, что все окружающие действительно воспринимают меня как человека, которого знают давно. А с другой – я-то помнила, что это – не моя жизнь, а значит и знать меня они не могут. Это противоречие дезориентировало, выводило из себя. И вот теперь, когда обе версии объединились в одну – стало легче. Паззл наконец-то сложился.

Местные действительно знали меня – вернее, не меня, а ту женщину, чьей жизнью я по каким-то причинам сейчас живу. Никакой амнезии, никакого похищения не было – я просто оказалось в чужом теле и в чужом… мире? Конечно, есть вероятность, что насчет эльфов и волшебства Настасья меня разыгрывает, но, насколько я её успела изучить, она – не тот человек, что будет издеваться над потерявшей память женщиной. Да и Гришкины фокусы – это же из-за них, ну и еще из-за упоминания эльфов, мне вообще пришла на ум мысль про магию. Так что я действительно в фэнтези, но только это не спектакль, как подозревала я, а реальность. Незнакомая и непонятная, но не менее реальная от этого.

Что же со мной произошло, почему я теперь – не я? Это какое-то наказание мне за грехи от высших сил? Или у меня тут какая-то миссия, которую я должна выполнить, и тогда меня вернут домой? Или я умерла и переродилась? Но реинкарнация по буддизму означает перерождение в младенца, а не во взрослую женщину. О таком я вообще ни в одной религии или философском течении не слышала. А по философии у меня всегда было «отлично», как и по прочим гуманитарным предметам, которые у нас в гимназии изучались углубленно.

Лично я сама придерживалась всегда агностицизма: мы не можем знать, каков мир на самом деле, нам доступны только крохи, только отголоски объективной реальности, которые мы пытаемся систематизировать, чтобы составить внятную картину мира. Но это не значит, что я отрицала научные знания или верила во всё подряд – нет, я уже говорила, что я – дитё двадцать первого века, и верю только в то, что имеет неопровержимые доказательства.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19 
Рейтинг@Mail.ru