Антон Тарасов
Карельская сага. Роман о настоящей жизни
День рождения праздновали в субботу. Таня встретила его в дверях, нарядная и довольная. Если маму Тани Кирилл однажды видел – они с Таней стояли в магазине в очереди, то отца видел впервые. Он был молчалив, просто пожал Кириллу руку и ушел в другую комнату. В квартире всё было в коврах и полированной мебели. Пришла Яна и пара Таниных одноклассников. Родители Тани оказались людьми искушенными: едва заметив в руках Тани книгу, ее отец заохал и рассыпался в комплиментах.
– Ух ты, Academia, и обложка цела, – говорил он, выхватив из рук Тани книгу. – Интеллигентно, молодой человек, очень интеллигентно. Таких ведь мало было выпущено. И к тому же в войну много сожгли, особенно в Ленинграде, буржуйки ими топили.
– Пап, не начинай, сегодня у меня день рождения, никакой школы и истории! И вообще, отдай, это мой подарок, – Таня не поленилась встать и, обойдя стол, взять у отца книгу. – Буду читать про театр, я ведь в театральный собираюсь.
– Интеллигентно, молодой человек, – повторил Танин отец и покосился на другие подарки: пара кассет и флакон разрекламированного шампуня его явно не впечатляли.
Кирилл нервно, по маленькому кусочку ел торт и отпивал чай из большой синей чашки с неудобной ручкой. Они с Таней переглядывались. Родители вскоре поднялись из-за стола и ушли на кухню. В комнате загремела музыка. Кирилл никогда такой не слышал: громкие свистящие звуки следовали один за другим, гремел барабан, и подо всё это не пели, а говорили на английском с заметным пригнусавливанием.
– Нравится? – с восторгом спросила Таня и пустилась в пляс, подергивая телом и вскидывая руки то вверх, то по сторонам. Ее платье, красивое и строгое, подпоясанное широким кожаным ремнем с блестящими металлическими заклепками, едва ли было приспособлено для таких танцев. Оно выглядело нелепо и сильно жало Тане в плечах.
– Что это, Тань? – перекрикивая музыку, спросил Кирилл.
– Нравится или нет? Говори!
– Я не знаю, я никогда такого не слышал?
– Да что ты! Вот деревня!
Намек на деревню обидел Кирилла, но он пропустил его мимо ушей, не придав ему особенного значения. Он же не деревенский, а городской, пусть и прожил десяток лет с мамой в деревне, но вернулся обратно в город. В деревне, конечно, хорошо, но в городе веселее и все ходят не в чем попало, не в старых растянутых трениках, ватниках и резиновых сапогах, а в более пристойной одежде. И в деревне не жила Таня. Обо всем этом Кирилл думал, глядя на Танины кривляния под музыку, но не решался озвучить даже одну мысль из пришедших на ум.
– Это рэп. Неужели не слышал?
– Неа, – покрутил головой Кирилл. – Я вообще музыку не слушаю, тем более такую. Радио иногда, да и то.
– Да что ты говоришь! Не может этого быть!
– Раз я говорю, значит, может.
Таня перестала извиваться и топать ногами, когда кассета закончилась и магнитофон, щелкнув, выключился. Торт был съеден. Одноклассники Тани стали расходиться. «Так, не все сразу, по очереди», – мама Тани командовала в прихожей надеванием курток и открыванием двери. «Идем, проводим их, погуляем», – Таня взяла Кирилла за руку. Он ощущал тепло ее руки, смущался, пытаясь унять и бешено колотящееся сердце и собственную неуверенность. К ужасу своему понимая, что рука начинает потеть, Кирилл пытался вырваться. Таня рассмеялась и с еще большим напором потащила его к двери.
– Было приятно познакомиться, молодой человек, – сказал отец Тани, пожимая Кириллу руку. – Кстати, а вы куда собираетесь поступать? Если, конечно, не секрет.
– Никуда не собираюсь, – ответил Кирилл, – я уже учусь.
– Где, если не секрет?
– В училище, речном, – собрав остатки уверенности, гордо произнес Кирилл.
Лица родителей Тани изменились, стали вдруг какими-то настороженными и хмурыми. На всякий случай Кирилл осмотрел себя в стоявшее на противоположной стороне зеркало. Он никогда бы не подумал, что всё впечатление может испортить лишь один вопрос и последовавший на него ответ. «Не обращай внимания, предки зациклены на учебе, на дипломах», – сказала Таня, когда они вышли из квартиры. Они спустились на лифте на первый этаж, где Таня огляделась по сторонам, прижала Кирилла к себе и поцеловала.
Он не ожидал этого: одно мгновение – и она рядом, ее глаза, губы, руки. Но как она могла догадаться, что он давно уже хотел сделать именно это, но никак не решался? И никогда бы не решился. Как? От нее пахло ванильным кремом с торта и духами. Кирилл никогда не ощущал такой легкости. Только он и она. Ни пахнущего мочой подъезда, ни грязного, исписанного непристойностями лифта с кнопками, в которые кто-то тушил горящие окурки. Ни дверей, в глазки которых за ним и Таней запросто могли наблюдать. Впрочем, разве это их забота? И что они могут сделать? Настучать родителям Тани?
Они погуляли по окрестным улицам, разговаривали о чем-то, Кирилл отвечал, сам не понимая своих и ее слов. На прощание у подъезда она снова его поцеловала.
Они виделись еще несколько раз. А потом Таня была погружена в экзамены и отказывалась даже подходить к телефону. Летом, получив аттестат, она уехала в Петербург. Уже после, позвонив в середине лета, Кирилл от ее мамы узнал, что Таня с первой попытки поступила в театральный и, устроившись жить у родственников, приезжать в Петрозаводск пока не планирует. Кирилл долго переживал эту новость, как будто поступали они вдвоем, она поступила, а он нет, она осталась, а он вернулся.
III
– Лучше отмывай, лучше, – дядя Саша стоял сзади с сигаретой и наблюдал, как Кирилл оттирает стекла рубки баржи, забрызганные жирной густой жидкостью. – Бензином тряпку намочи, если не отходит. Завтра заказчик придет. Ему наши пять швов на боку и перебранный двигатель до лампочки, а сюда он зайдет.
– Не надо бензина, и так воняет.
– Не знаю, где тут воняет. До тебя ничего не воняло. Отмывай лучше. Там внизу ребята заканчивают, потом спустишься и помоешь там. Порошок разведи. Вот там действительно воняет.
С кормы раздавались стоны Юры: он с усердием тер облупившуюся краску тряпкой, а затем пододвигал к себе банку с кисточкой и принимался высокохудожественно замазывать проплешины. Он делал это настолько искусно, что Павел Петрович, старый слесарь, в подручные к которому приставили Юру, ухмылялся и предлагал на спор отыскать отремонтированные таким образом участки. От растворителя и краски у Юры слезились глаза и болела голова, но он всё равно продолжал работать: такие деньги на дороге не валялись и заработать их другим честным образом не представлялось возможным. Покончив с замазыванием проплешин, Юра присоединился к Кириллу внизу. Под перегородкой, которую вскрывали для ремонта, а потом заварили обратно, долго протухала стоялая вода. Ее загоняли под перегородку через проржавевшие швы горе-уборщики в течение года, а может, и двух, со времени предыдущего неудачного ремонта. Запах во внутренних помещениях стоял невыносимый.
– Воды принеси свежей, давай больше порошка, – предложил Кирилл.
– Нет, не поможет, – морщась, ответил Юра, но сам всё же взял пакет и, поднявшись с четверенек, стал рассыпать порошок по полу.
– Вот дерьмо.
– Да, попали, – вздохнул Юра и снова принялся тереть пол тряпкой.
Кирилл намочил свою тряпку в ведре и тоже стал вытирать пол и стены. Казалось, что от этого вонь не исчезла, а, наоборот, прибавилась. Дядя Саша пару раз заглядывал и, громко матерясь и затыкая нос, уходил обратно. После полутора часов работы с запахом удалось справиться.
– Наверное, здесь трупы перевозят, – предположил Юра, когда вернулся с ведром чистой воды. – Прикинь, если так?
– Дурак, трупы в таких условиях перевозить нельзя.
– Вот я и говорю, что нельзя, такая вонь получается.
– Болтовню отставить! – раздался сверху голос дяди Саши, а вскоре показался и он сам с неизменной сигаретой во рту. – Намыли тут? Хорошо, хорошо.
Дядя Саша осмотрелся и принюхался. Сам бы он никогда не унизился до такой работы – мыть, убирать, снова мыть. Он был в грязной рабочей куртке и рваных штанах, на которых тут и там сияли заплаты, но всё же считал себя исключительным чистюлей и аккуратистом. Пусть от него и воняет, но благородным потом, бензином, смазкой. И грязь на нем тоже благородная. Это не тухлятина, размазанная по полу, которую нужно убрать, и не ржавчина, которую сколько ни отскабливай, всё равно не избавишься. По методичному шевелению его усов Юра и Кирилл могли понять, что дядя Саша результатом доволен. Лично от него такое услышать было практически невозможно.
– Ладно, кончайте тут и наверх, в салоне сейчас кресла ставить будем, перетащить их надо.
– Таскать? – застонал Юра и потер спину, нывшую от работы в сгорбленном состоянии.
– Да, таскать, – громко ответил дядя Саша и ушел.
Ему вслед Юра отвесил неприличный жест и тут же как ни в чем не бывало стал домывать стену. У Кирилла тоже побаливали руки и спина, но он предпочитал молчать и работать. Уж слишком хорошо платил дядя Саша за всю трудную работу, причем платил исправно, тогда как мама звонила ему раз в несколько дней и жаловалась, что зарплату у них снова задерживают. С первой зарплаты Кирилл купил себе джинсы – синие, с блестящими заклепками из желтоватого металла, такие носили многие из желавших показать свою значимость и состоятельность. Но только не Кирилл до начала работы на дядю Сашу. Часть денег через приезжавшего на пару дней в Петрозаводск по делам Алексеича Кирилл передал матери. Даже учеба в училище перестала быть для него обузой. На занятиях он пребывал в полудреме, домашние задания делал на ходу, но при этом каким-то необыкновенным чудом писал контрольные на твердые тройки и сдавал зачеты. Впрочем, могло случиться так, что он всего-навсего привык к городской обстановке и освоился. Короче говоря, Кирилл не возмущался и соглашался на любое задание дяди Саши.
Салон теплохода был неудобным, похожим на вагон электрички, только намного меньше. Во время ремонта часть кресел сняли. На их месте зияли дыры, напоминавшие мишени в тире, по некоторым из которых угодили пульками. Отремонтированные кресла стояли в ангаре на полу, на заботливо подстеленных газетах. Кирилл взял одно из них, молча взвалил на спину и, согнувшись в три погибели, потащил на теплоход.
– Тяжело? – спросил Юра.
– А ты как думаешь?
Дядя Саша стоял внутри салона и, ухмыляясь, показывал пальцем, куда поставить кресло. Игорек, тощий парень, казавшийся еще более тощим из-за тонкой длинной шеи и отчетливо заметного косоглазия, прикручивал принесенные кресла болтами, ругая на чем свет стоит и владельца судна, и дядю Сашу, подсунувшего коробку с болтами, на которых постоянно срывалась резьба. Дядя Саша в свою очередь ругался в ответ, а когда ему это надоело, и он готов был сорваться сам, вышел, покурил и вернулся в своем обычном сдержанном состоянии.
– Что, каши мало ел? Сюда клади, не поцарапай мне ничего тут, а то с денег твоих вычту, будешь долго помнить и обижаться, – подгонял он тащившего кресло Юру.
– На что… на что мне обижаться? – натянуто улыбнулся Юра, едва увернувшись, чтобы не столкнуться с Кириллом, который уже успел сбегать за следующим креслом.
За воротами огороженной территории неистово сигналила чья-то машина. Дядя Саша насторожился: хозяева судна должны быть нагрянуть только на следующий день, а из всей бригады только у него была машина, сверкающая тонированным задним стеклом «восьмерка», да и та стояла на территории и никак не могла так сигналить. Он схватил за руку Юру и тихо, слегка волнуясь, попросил:
– Ну-ка, Юрка, сбегай, глянь, кто там приехал. Только не открывай ворота, спроси, кто там, и беги сюда.
Юра побежал, скрылся за сараем и почти сразу же прибежал обратно, причем с такой скоростью, какой никогда не показывал на занятиях по физкультуре, когда требовалось выложиться по максиму и пробежать стометровку на норматив.
– Что? – в нетерпении дядя Саша мял в руках сигарету.
– Там машина стоит, кажется, «Опель», в ней такие, лысые, в ворота стучат. Я спросил, кто там, а они сказали – свои, дед Пихто, открывай, говорят, главного зови. Кто это, дядя Саша?
Но дядя Саша уже выскочил из салона и побежал в сарай, где в маленьком сейфе в углу у него были спрятаны бумаги и кое-какие деньги. Выбежав с пакетом из сарая, он направился к импровизированной, устроенной тут же на территории свалке и спрятал ценности в металлической бочке, приготовленной к сдаче на лом.
– Кто это там, как ты думаешь? – спросил изумленный Юра теперь уже у Игорька, закрутившего все болты и ожидавшего, когда ему притащат следующее кресло. – И что с дядей Сашей?
– Рэкет, – безразлично сказал Игорек. – В прошлый раз всё обшарили, деньги искали, ничего не нашли, стрельбу устроили.
– И… рэкет? К нам рэкет? – испугался Кирилл, слышавший о таком, но не очень-то веривший в разные страшные рассказы. – Зачем?
– Затем, чтобы ты спросил. Не строй тут… сам знаешь, зачем. Делиться нам предлагают.
– Чем делиться? – Кирилл всё еще не мог понять, к чему такая суета дяди Саши, человека, которого по жизни мало что могло испугать. – Работой?
– Дебил, какой работой? Кому нужна работа, если можно приехать и срубить капусту, на счетчик нас поставить, и каждый месяц мы будем платить процент. Короче, данью нас обложат, если мы хотим работать. Или порежут, у меня в Мурманске так друзей порезали, у них свой автосервис был. Делиться не захотели, и кранты, – Игорек длинным пальцем с погрызенным ногтем провел, едва касаясь, по собственной шее, демонстрируя, как именно должно наступить это самое кранты.
Игорек нехотя сошел с теплохода по мостику и пристани на берег. Кирилл пошел за ним. Дядя Саша суетился в сарае, перепрятывая куда-то папки и коробки с деталями. Волнение вдруг перекинулось и на спокойного до той минуты Игорька. Он неожиданно осознал, что в мастерской их всего четверо и в случае чего отпор дать будет затруднительно. Даже численное преимущество может оказаться не на их стороне. Игорек вытирал руки об штаны, зачем-то взглянул на часы, потом на бегающего туда-сюда дядю Сашу и испуганного Юру, топтавшегося на месте и решавшего, продолжать ли ему таскать кресла или это занятие более никому не нужно.
– Сюда поди, – грубо сказал Игорек Кириллу, предчувствовавшему нечто тревожное и не знавшему, куда себя деть.
В следующие несколько секунд Игорек, предварительно сплюнув, о чем-то эмоционально рассказывал Кириллу на ухо. Снова раздался автомобильный гудок, в ворота принялись стучать: «Долго ждать будем? Открывай, потолковать надо».
– Всё, давай бегом, там пролезешь через забор, – Игорек кивнул в сторону дыры в ограде, наспех заделанной фанерой и листом оцинкованного железа, снова сплюнул и стал искать в карманах сигареты.
Кирилл, отодвинув фанеру, вынырнул за территорию. Он бежал наверх, в горку, с трудом сохраняя дыхание. Он не видел и не мог слышать, как, перекрестившись, дядя Саша открыл скрипучие ворота, как на территорию въехал серый «Опель» с мятой водительской дверью, как из него вышли трое и, ухмыляясь, стали осматриваться. У того, лысого, с огромным брюхом, который был за рулем, во внутреннем кармане кожаной куртки лежал пистолет. Из-за того, что куртка была на размер или два больше, в месте внутреннего кармана она слегка топорщилась, и очертания пистолета угадывались с расстояния нескольких шагов. У Юры по спине бежали мурашки и ноги подкашивались. Игорек стоял спокойно, стараясь припомнить, где – в сарае или на теплоходе – он оставил сигареты. Дядя Саша побледнел, руки его дрожали, и говорил он тонким, чуть срывающимся голосом.
– Чего не открывал так долго?
– Так… работали… руки отмыл от масла…
– Пока стояли, ждали тебя, ссать захотелось, – откинув полы кожаной куртки назад, лысый спокойно расстегнул молнию на джинсах и пустил струю на скомканную старую паклю, лежавшую у забора.
Лысый мочился долго. От струи шел тяжелый сероватый пар. Сотвори подобное кто-нибудь из своих, дядя Саша закатил бы скандал и, схватив нарушителя за шиворот, потащил бы за сарай к туалету. А здесь он по-детски улыбался и подхихикивал. Двое таких же лысых стояли, опираясь на машину, и ржали.
– Инвайт, просто добавь воды, – произнес лысый, застегивая штаны.
– Да-да, – ответил дядя Саша и еще больше покраснел от страха.
– Ну, папаша, мы хотим десять процентов. И не крысятничать. Всё равно узнаю, сколько ты тут заколачиваешь бабла со своими пидорками. Десять процентов каждый месяц, десятого числа. Десять и десятого, любой идиот запомнит, десять десятого. Не слышу?
Лысый ждал, когда дядя Саша взвесит свое далеко не самое завидное положение и, поколебавшись, согласится. Правда, после этого ни о какой спокойной работе не могло и речи идти. Группировки запросто могли повысить ставку или попросить ее выплатить дважды, если требовались дополнительные деньги, а отказ или возмущения были чреваты самыми трагическими последствиями. К тому же волнение дяди Саши скрывало и другое обстоятельство: он давным-давно «ходил под крышей», с самого первого дня, как развернул деятельность своей мастерской. И ежемесячный откат там был куда более скромным. Во время первого визита этой компании дядя Саша особо не волновался, но второе их появление повергло его в ужас. Он усомнился в прочности своей «крыши», способности тех, кому он исправно платит, защитить его от мелких хулиганов, нацепивших кожанки и начавших играть в воров в законе.
– Так мы… мы это… это… под ментами работаем, – с трудом выговорил дядя Саша. – Мы уже… уже заняты, платим.
– Не лечи меня, папаша. Ходили б вы под ментами, они дали б о себе знать. Я тут прочесал почву, поговорил с людьми авторитетными. Не в курсе, что ты под ментами. Ничей ты. А территория тут моя, за всеми слежу, и все платят. А раз все платят, значит, должен платить и ты. Правильно?
– Правильно, по делу говоришь, – закивали двое лысых, стоявших позади.
– Вот, люди подтверждают, был разговор с тобой в первый раз, сейчас, так и быть, я приехал во второй. В третий раз уже не приезжают, потому что приезжать некуда. Порешим здесь и сейчас, при свидетелях. Я за разговор отвечаю, за своих ребят. В обиду не дадим, главное – плати, не крысятничай и не стучи никуда.
– Да под ментами мы ходим, – дядя Саша набрался смелости и принялся возражать. В этот момент он взглянул на Игорька, обнаружил отсутствие Кирилла, снова посмотрел на Игорька, и тот ему подмигнул. – Под ментами.
Лысый подошел к машине и пнул колесо. Один из лысых перестал жевать жвачку и насторожился:
– У нас времени мало, люди ждут.
– Подожди ты, не кипишись, – цыкнул на него главный, очевидно, продумывая какой-то очень весомый аргумент.
Аргумент нашелся: лысый постучал себя по груди, отогнул куртку, сунул руку в карман и достал пистолет. Пистолет был направлен то на дядю Сашу, то на Игорька. Лысый толком не доставал пистолет, а водил им из-под куртки, желая то ли соблюсти приличие, то ли опасаясь посторонних глаз, которые могли заметить неладное. У дяди Саши от волнения окончательно пересохло во рту, и, собираясь произнести очередное оправдание, он закашлялся. Один из стоявших позади, лысый с жвачкой, отошел от машины и заглянул в сарай:
– Слышь, Гладкий, а тут никого, трое на трое.
– Десять процентов, я не уступлю, папаша, порешим миром, не торгуйся со мной, иначе узнаю, где ты живешь, кто живет с тобой, буду приходить к тебе на квартирку, проверять, платишь ли квартплату, не жалуются ли на тебя соседи, – лысый заржал и сунул пистолет обратно в карман. – Да, кстати, первые десять процентов, за этот месяц, мы хотим заиметь прямо сейчас.
– У меня нет денег.
– Брешешь, как пить дать.
– Да клянусь, нет денег, еще не сдали заказчику и…
– Это твои проблемы. И к ним еще прибавятся другие, если не согласишься. Под какими ментами ты ходишь? Я бы давно знал, нужные человечки бы всё доложили, слухами земля полнится. Непорядок, работаешь здесь, а за тобой никто не присматривает, злые языки говорят, ты вздумал расширяться, сейчас самый сезон.
Дядя Саша засопел носом и через силу улыбнулся.
– Да некуда расширяться, как ремонтировали один в…
– Заткнись, деньги давай, – лысый снова потянулся за пистолетом и, глядя в глаза дяде Саше, принялся потряхивать бортом кожаной куртке.
У Юры сердце ушло в пятки. В воображении он проигрывал сценарий того, что может произойти. Дядя Саша не согласится, лысый выстрелит, тогда прощай и дядя Саша, и работа, и планы купить двухкассетник летом, и всё остальное. Как он после этого сможет спокойно смотреть в глаза жене дяди Саши? Как он вообще сможет спокойно смотреть на себя, скажем, в зеркало? А что, если вслед за дядей Сашей лысый и его с Игорьком пристрелит? Выходит, они ненужные свидетели, могут кому-нибудь что-нибудь сболтнуть, в милицию пойти. Машина приметная, сам лысый и его ребята тоже приметные. Допустят они это? Вряд ли. Да и другим в районе наука будет, все будут знать, что с этим лысым шутки плохи. «А Кирюха куда подевался? Сбежал? Сбежал! – погруженный в фантазии одну страшнее и трагичнее другой, Юра успел забыть, как видел суету Кирилла, его разговор с Игорьком и поспешное удаление назад, за сарай. – Или на корабле прячется? Нет, не прячется, давно бы вышел. Значит, все-таки сбежал, трус. Тот лысый правильно сказал, нас всего трое на трое, численного преимущества никакого».
Дядя Саша рассыпался в оправданиях и уверениях, Игорек стоял бледный как смерть, Юра обливался холодным потом, когда возле открытых ворот остановился милицейский «воронок», перегородив «Опелю» путь к отступлению. Из «воронка» выпрыгнул толстый раскрасневшийся милиционер и, поправляя на ходу съезжающую фуражку, быстрым шагом направился к дяде Саше. Тот его даже не сразу приметил: ему показалось, что к бандитам на подмогу пришла братия и теперь ему точно не поздоровится.
– Саня, здорово, как жизнь? Гости у тебя, вижу.
Лысый попятился, двое других пулей забрались обратно в машину и подняли стекла на окнах. Их почти профессиональное рэкетирское чутье подсказывало, что нужно убираться, а все пути к отступлению оказались отрезанными.
– Говорил же! – вздохнул дядя Саша.
– Так, господа, нам надо пошептаться, – милиционер открыл дверь «Опеля», силой втолкнул туда лысого, захлопнул дверь, обошел машину с другой стороны и, кряхтя, уселся на переднее сиденье.
О чем они говорили, никто из работников мастерской так и не узнал. Стекла в машине были подняты, милиционер говорил тихо, изредка похлопывая своей заплывшей жиром рукой лысого по кожаной куртке, где в кармане лежал пистолет. Лысый, покачивая головой, показывал пальцем то на дядю Сашу, то на стоявший на ремонте теплоход. Всё это напоминало сцены из фильмов про полицейских и бандитов, которые Кирилл так любил смотреть в видеосалоне. Сам он, посидев немного в «воронке» и расспросив водителя, испуганного молодого милиционера, о том, сколько топлива сжирает «уазик» и часто ли требует ремонта, вышел, потянулся и помахал дяде Саше рукой. В ответ дядя Саша ухмыльнулся, а рукой принялся размахивать Юра, зачем-то при этом даже подпрыгивая.
– …и сюда попрошу больше не соваться, иначе выйду на территорию, расспрошу всех под протокол, и тебе головная боль, и мне работа, – сказал милиционер, вылезая из «Опеля». – Ну, бывай! Жора, освободи дорогу, дай господам уехать.
Милицейский «уазик», чихая, завелся и отъехал метров на десять вперед. Скрипя тормозами, «Опель» развернулся и с бешеной скоростью скрылся. Видимо, так, в давлении на педаль газа, лысый выражал свое разочарование произошедшим и раздражение от встречи с ментами, которые, вопреки его сведениям, оказались как раз-таки при делах.
– Чего хотели, Саня? Трясли?
– Трясли.
– Больше трясти не будут. Не пойму, откуда эти взялись. Урки какие-то, совсем не в курсе, – милиционер снял фуражку и поправил растрепанные волосы. – А так, если что, обращайся. И не забудь, недельки через две как обычно. Всё, хорошо с вами, да у меня дел выше крыше, проверку из Москвы ждем.
– Не забуду! – крикнул ему вдогонку дядя Саша.
Кирилл закрыл за милицейским «воронком» ворота. Все смотрели друг на друга, улыбались и молчали. Юра радовался, что худшие его прогнозы не оправдались, дядя Саша – что не пришлось платить неизвестным бандитам огромные деньги, Кирилл – что успел добежать до опорного пункта милиции и застать там человека, фамилию которого ему назвал Игорек. А по Игорьку было трудно понять, радуется он или нет. На его лице была обычная ухмылка, перемешанная с попытками все-таки вспомнить, где он оставил сигареты.
– Молодец, Кирюха, спас старика, быстро бегаешь, будем тебя за водкой посылать, если что, ждать не придется, – пробурчал дядя Саша и сразу же сменил тон на более привычный: – Так, дармоеды, завтра заказчики приедут, а у нас ни шиша не готово. Если из-за вас меня разведут на зеленые, готовьтесь, никому не заплачу. Времени сколько потеряли! Игорек, иди крути болты, а вы, малышня, таскайте кресла. Или мне предлагаете таскать? Кому я плачу? Я уже свое натаскался. Ну-ка, марш!
Работать пришлось до позднего вечера, пока последнее кресло не было прикручено, а пол салона не вымыт несколько раз с порошком. Приняв работу, дядя Саша пригласил всех троих в сарай. На рабочем столе, расчищенном от бумаг и деталей, была расстелена газета. На ней лежали четыре бутерброда с колбасой, стояла бутылка водки и три стопки.
– И за здоровье выпейте, мне нельзя, меня старуха домой не пустит, если выхлоп учует, да и за рулем, вас по домам развезу, – потирал руки дядя Саша, отсчитывая каждому его дневной заработок.
Кирилл с Юрой пытались было отказаться от водки, но тут дядя Саша выругался так, что им стало не по себе, а Игорек принялся поддакивать: мол, взяли, дядя Саша, на работу молокососов, им и от кефира хорошо, лучше на работу нормальных мужиков брать. Кирилл выпил водку залпом, понимая, что отказываться невежливо, хоть и дан был Алексеичу зарок держаться от спиртного подальше. Водка показалась Кириллу невкусной, от нее больно кольнуло где-то в животе. Юра долго решался и, наконец выпив, едва не поперхнулся.
– Заешь хлебцем, вот так, умница, – по-отечески заботливо приговаривал дядя Саша, держа в руке кружку с чаем. – Бегать от бандитов все герои, а герои должны и уметь выпивать. Вот, молодежь, зарубите себе на носу, нельзя связываться с бандитами, что бы ни случилось. Им верить нельзя, да и произойдет у них передел, выйдет с зоны еще братва, и откат за крышу вообще неподъемным станет. Поди каждому машину купи, на баб, на рестораны. И всё это за счет таких честных тружеников, как мы. С милицией куда спокойнее, да и дешевле в разы. Люди понимающие, если что, помогут, поспособствуют. М-да, дела делаем, ребятам завтра расскажу, не поверят. А вы все цыц, язык за зубами держать. Ты, Игорек, человек проверенный, а вот вы, пацаны, чтобы никому ни слова. Я вас и взял, считай, по знакомству, чтобы ни одна живая душа не знала, чем мы тут занимаемся. Не ахти какой бизнес, а всякий рэкет копошится.
От водки Кирилл чуть не уснул в машине у дяди Саши. Едва войдя домой и сняв обувь, он рухнул на диван и так, одетым, проспал до утра. Ему снилось второе озеро, деревенька, где половина домов стоит с заколоченными окнами, мыс, а за ним лесок, где даже по весне, в апреле, местами еще остается лежать снег. Так, прямо из снега, начинают на весеннем солнце пробираться кверху тоненькие зеленые травинки. И скоро получается, что эти травинки пронизывают снег, и весна вопреки законам физики берет свое, неумолимо двигая время и человеческие жизни вперед. Потому что жизнь двигает не время как таковое, ее двигают большие неведомые глазу часы, те же самые, что заставляют птиц перелетать с места на место, отсчитывают время до появления первых цветков и листопада, от первых летних капелек росы до капель дождя, замерзающих на ветках в тяжелые искристые бусины.
