Антон Сергеевич Зинченко
За чертой
Приведя себя в порядок, Михаил вышел из душа и увидел на стуле, стоящем рядом, новую одежду – штаны и куртку защитного цвета. Михаилу они пришлись впору, как будто и были пошиты на него. Стоило Михаилу одеться, как появился Анатолий с машинкой для стрижки. Усадив гостя на стул, он аккуратно состриг его космы, а после позвал Михаила в дом, где на столе уже дымился картофель в мундире. Анатолий достал графин водки и, разлив по чуть-чуть, строго-настрого указал, что сегодня в честь приезда они выпьют, но более пьянство повторяться не должно, Михаил хоть и с трудом, но принял условия хозяина, деваться было некуда. За ужином Анатолий рассказал, что Михаил будет жить в соседнем домике, о том, что он сам когда-то бродяжничал, злоупотреблял спиртным и был на грани жизни и смерти, тогда его спас один хороший человек, работавший участковым милиционером в том месте, где жил Анатолий. Он и поселил его в этот дом, являющийся пасекой. Здесь Анатолий работает, ухаживая за пчелами. Милиционер сам приезжает редко, в основном по звонку, забирать мед, а когда бывает, и то в дом не зайдет. К сезону Анатолий нанимает еще рабочих, обычно это бездомные, и живут они в том самом домике, а как сезон заканчивается, каждый волен делать, что хочет.
– Я никого не гоню, они могли остаться и на зимовку, но кто-то, подзаработав, уезжает, а кто и вовсе сбегает, побоявшись работы, иногда с продукцией. Порядки здесь не строгие, но выполняться должны безоговорочно. Ты это учти! А сейчас давай спать, сегодня ложись на диване, а завтра в доме обустроишься.
Михаил, не раздеваясь, улегся на мягкий диван и закрыл глаза в надежде уснуть, но сон все не приходил. Множество мыслей прогнали его без следа. Михаил испытывал двоякое чувство, с одной стороны, он был рад, что его жизнь наконец-то может наладиться, он нашел хлеб, кров и возможность провести здесь какое-то время, подзаработать и, отблагодарив хозяина, вернуться к человеческому образу жизни. Михаил мечтал о большой семье, но ничего для этого не делал, и вот, кажется, появилась возможность. А с другой стороны, все свалилось как снег на голову, он давно не верил в безвозмездную помощь и не мог понять, для чего Анатолий его подобрал, а в запуганном с годами сознании роилась куча тревожных дум. Да и, ко всему прочему, слишком долго Михаил слонялся без дела и жил без каких-либо правил и теперь боялся, сможет ли он найти в себе силы отказаться от бродяжничества и начать работать. Михаил долго и безуспешно пытался прогнать из головы множество страхов и сомнений и не заметил, как рассвело. С зарей запели петухи, и лишь Михаил уснул, его разбудил голос Анатолия:
– Как же я хорошо выспался, пора вставать. Пить больше не будем, время делать зарядку, – Михаил подавил внезапно накатившее раздражение и поднялся с дивана, от мягкости которого ныло все тело. Анатолий, в чем мать родила, выбежал во двор, схватил два ведра и под пристальным взглядом недоумевающего гостя побежал к колодцу. Набрав в обе емкости воды, он поставил ведра и начал бегать вокруг колодца, то приседая, то делая выпады, то ходя гуськом. Пару раз он звал Михаила присоединиться, но тот, лишь поежившись от холода, застегнул куртку. В завершение сего мероприятия Анатолий вылил на себя оба ведра и, набрав новые, окатил Михаила с ног до головы. Михаил хотел было выругаться, припоминая все крепкие словечки, но с трудом сдержался. Анатолий просверлил гостя взглядом и, резко толкнув, прижал его к стене дома. Бродяга опешил.
– Ударить меня хочешь? – брызжа слюной, закричал Анатолий.
Михаил лишь молча смотрел в налитые кровью глаза хозяина дома.
– Умывайся, здесь есть правила. Не вздумай их нарушать, – Михаил ничего не ответил в надежде поговорить с Анатолием, когда он успокоится, подумав, что тот просто встал не с той ноги.
Промокший до нитки Михаил уселся на лавке у дома. Вскоре вышел Анатолий и присел рядом.
– Ты извини, с утра я бываю вспыльчивый, просто делай, что положено, и тогда мы с тобой поладим, – проговорил он как ни в чём не бывало.
Понимая, что выбор у него сейчас не велик: оставалось просто уйти или принять извинения, – Михаил кивнул в ответ.
– Вот и славно. Раз уж ты замерз, у меня есть для тебя работа. Анатолий вынес из дома топор и направился в лес, промокший Михаил послушно побрел следом. Выйдя на опушку леса, Анатолий передал топор и указал рукой вдаль.
– Там несколько поваленных деревьев, их нужно разрубить и наколоть, потом вернешься, возьмешь телегу и перевезешь дрова, а я пока приготовлю место, куда их сложить.
С этими словами Анатолий удалился, а Михаил побрел на делянку, где его взору предстало с десяток поваленных берез. Устало выдохнув, он принялся за дело. Поначалу работа спорилась, но спустя час азарт покинул Михаила, уйдя вместе с силами. Парень с трудом передвигал ноги, мышцы которых начали атрофироваться из-за маленькой нагрузки и постоянного сидения на холодном гранитном полу, а руки стали чужими и то и дело норовили выронить топор, ставший теперь настоящей кувалдой.
– И все ведь это из-за водки, – вскричал Михаил, бросив топор в растущую рядом березу. – Все, завяжу, на кого я стал похож, дерево разрубить не могу.
Михаил уселся на пенек и вытер руками полившиеся из глаз слезы.
– Трудотерапия, мать вашу, – он со вздохом взглянул на появившиеся на руках кровавые мозоли.
Изрядно вымотавшись, Михаил решил прогуляться и пошел назад по направлению к деревне, сознательно обходя лесом дом Анатолия. Вскоре деревья поредели, и грунтовая дорога по обе стороны начала обрастать осевшими деревянными домиками. В некоторых домах горел свет, а из печных труб валил дымок, другие же, в противоположность, выглядели сонными и вялыми. Михаил прошел вперед и как вкопанный остановился у одного из домов с открытыми окнами. Легкий ветерок доносил до Михаила запах пекущихся пирогов, навеяв приятные воспоминания из детства.
В редкие предпраздничные дни аромат готовящейся выпечки разносился из столовой детского дома по всему корпусу. Может быть, по этой причине запах пирогов всегда ассоциировался у Михаила с праздником. Ноги будто подхватили тело и привели к забору. Михаил долго вдыхал аромат готовящихся яств и глядел на опушку леса, виднеющуюся сразу за огородом, не заметив, как на крыльце появилась дряхлая старушонка.
Женщина неспешно подошла к калитке.
– Вы что-то хотели? – проговорила она мягким старушечьим голосом.
– Простите, у вас так пахнет пирогами, это навеяло приятные воспоминания.
– Воспоминания – это хорошо, подождите минутку, – с этими словами бабушка не по-старчески резво скрылась в избе и спустя минуту протягивала через забор сверток с пирогами для Михаила.
– Возьмите, пусть воспоминания будут еще и вкусными.
– Спасибо, – парень жадно принял сверток, сглотнул подступающую к горлу слюну, подавил урчание в пустом желудке и, оглядевшись по сторонам, как голодный пес смотрит, не угрожает ли кто-нибудь найденному лакомству, спрятал пироги в карман. И собрался было идти, как вдруг осторожно повернулся, почувствовав какую-то тяжесть, будто ноги залили в бетон, и он мгновенно застыл.
– Может, и я для вас чем полезен буду, помощь какая по хозяйству нужна?
Бабушка ненадолго задумалась.
– Ну, разве что крыльцо починить, ступени проломились, а шагать через одну уже трудно – старость.
– Крыльцо? Постараюсь.
Старушонка отворила скрипучую калитку, и спустя мгновенье Михаил осматривал ведущую в дом ветхую лесенку.
– Хозяйка, а инструмент какой имеется?
В ответ бабушка отвела парня в сарай, где над небольшим верстаком на вбитых в стену гвоздях аккуратно был развешан разнообразный инструмент.
– Бери, что надо для работы, от мужа осталось, —проговорила старушка.
Михаил захватил банку с гвоздями, пилу, молоток и под присмотром бабушки проследовал к дровнику, где у ровных рядов колотых поленьев стояло несколько видавших виды, но все еще довольно крепких досок. Михаил прикинул нужный размер, и спустя час место поломанных ступеней заняли новые.
– Принимай работу, хозяйка, – прокричал Михаил.
Женщина бегло взглянула на крыльцо, пару раз поднялась и спустилась и, улыбнувшись, проговорила:
– Теперь сущее удовольствие, а то стара я для акробатики – через ступени прыгать.
– Покрасить бы еще, чтоб дольше прослужили.
Женщина снова отвела Михаила в сарай, где он, вернув инструмент на место, отыскал банку серой краски и растворитель. Аккуратно выкрасив лестницу, Михаил оставил неокрашенным место, чтобы старушка могла ходить, и собрался распрощаться, обещая вернуться завтра и докрасить оставшуюся часть.
Но бабушка наотрез отказывалась отпускать помощника с пустыми руками и вручила ему увесистую котомку в качестве платы за работу.
Михаил вышел, обернулся и, радостно улыбнувшись старушке на прощанье, бодро зашагал к делянке, сейчас он ощущал себя молодым и здоровым, полным сил и был готов перерубить все березы разом. Вскоре проселочная колея привела парня к цели.
Он присел на пенек и не без интереса начал выкладывать содержимое котомки на землю. Первым попался сверток с уже знакомыми пирогами, кои он попробовал, еще чиня ступени. После были банки с соленьями: огурцы, грибы, помидоры, а завершала нехитрый продуктовый набор полулитровая бутылка с мутноватой жидкостью. Самогон являлся деревенской валютой с давних времен и охотно принимался многими в качестве оплаты за работу. Михаил сложил яства в котомку, отложил бутылку в сторону. Порывисто поднялся и принялся расхаживать взад и вперед по делянке в поисках надежного места, куда можно припрятать заветную емкость. Не найдя ничего лучше, чем прикопать сей клад под один из пней, Михаил с полчаса порубил дрова и отправился в дом за телегой.
Анатолий сидел на скамейке во дворе и беззаботно пускал дым, раскуривая сигарету без фильтра.
Увидев Михаила, он поднялся и, нахмурив брови, встряхнул правой рукой, освобождая наручные часы, едва видневшиеся на запястье из-под рукава мешковатой куртки, явно доставшейся Анатолию с чужого плеча.
– Что-то ты рано, я собирался идти к тебе помогать, только решил покурить перед дорожкой.
Михаил ничего не ответил, лишь протянул хозяину котомку с продуктами.
Анатолий, швырнул ее в сторону, крепко сжал руку Михаила и злобно посмотрел ему в глаза.
Гость отвел взгляд, Анатолий резко подался в его сторону. Михаил зажмурился, ожидая получить удар, но Анатолий осекся, лишь замахнувшись.
– Еще одно правило. Не общаться ни с кем из местных, ничего не брать и никому не помогать, ты сюда не для этого приехал! Запомнил? – брызжа слюной в лицо Михаилу, прокричал Анатолий.
– Да, – виновато пряча глаза с наворачивающимися от обиды слезами, проговорил Михаил.
– Вот и славно, а теперь пойдем посмотрим, как ты поработал.
Михаил хотел было убежать, но что-то его останавливало, ему казалось, что эта агрессия ненастоящая, не мог по его представлению так внезапно меняться характер человека.
Михаил лишь согласно кивнул и проследовал за Анатолием, отметив для себя, что если еще раз повторится подобная выходка, он обязательно отсюда уедет.
Дойдя до делянки, Анатолий бегло окинул взором скудную работу гостя.
– Нет, друг мой, так дело не пойдет. Если ты хочешь выбраться из бомжатской жизни и вновь стать человеком, то и работать ты должен соответственно. С зари и до заката, – он вновь посмотрел на часы и бросил топор к ногам Михаила. – Приступай, вернешься, как стемнеет, и запомни: здесь просто так не кормят! – Анатолий ехидно улыбнулся и проследовал в обратном направлении, оставив Михаила один на один со своими думами и непочатым краем работы.
Михаил снял носки и, надев их на руки вместо перчаток, принялся рубить поваленные березы, вымещая на них обиду, полученную от нового знакомого.
Вернулся Михаил в этот день, как стемнело, не позже и не раньше, казалось, пришел он вместе с темнотой. Руки нещадно ныли, а мышцы натянулись от напряжения, и казалось, вот-вот лопнут.
Отворив дверь, он уселся на пороге и, тяжело дыша, стащил с себя сапоги.
Спустя минуту со стороны огорода появился Анатолий.
– Вижу, ты хорошо поработал, пойдем, я баню затопил, там и поужинаем.
Михаил вновь послушно поднялся и, будто управляя чужим телом, отправился вслед за Анатолием.
Поев и попарившись, Михаил почувствовал, как напряжение покинуло тело, уступив место усталости.
После бани Анатолий проводил его в небольшой пристрой, больше похожий на сарай с кроватью, нежели на дом. Но там Михаил был один, а это было куда лучше, чем спать под одной крышей с неприятным для тебя человеком.
Стоило прилечь на кровать, как беспамятный сон принял Михаила в свои объятья, но спалось недолго. Пробудился он ни свет ни заря, превозмогая боль в мышцах, Михаил поднялся и в полумраке нащупал на стене выключатель, щелчок – и тусклая лампочка, висевшая под потолком, осветила более чем скудную обстановку нового жилища.
Бревенчатая избушка четыре на четыре метра имела одну комнату, с невысокого потолка которой, держась на проводе, свисала электрическая лампа. По обе стороны от окна стояли кровати. А слева от входа располагалась пузатая буржуйка с широкой топкой, служившая вместо обогревателя. Михаилу, конечно, было достаточно и этого, в любом случае это было лучше, чем спать на трубах теплотрассы, да и смерть от холода не грозила. Михаил оделся и, отворив скрипучую дверь, очутился во дворе. Он скинул куртку на скамейку и побежал трусцой вокруг колодца. Поначалу ноги отказывались сгибаться и разгибаться, но все же спустя десять минут изнурительного, как показалось Михаилу, бега он даже вошел во вкус, но вскоре почувствовал боль в боку и присел у колодца, заходясь тошнотворным кашлем. Отдышавшись, Михаил принялся делать зарядку, как учили в детдоме, там это было каждодневным ритуалом, обязательным для всех, за этим занятием его и застал Анатолий.
Тогда Михаил в первый раз увидел его улыбающимся, впрочем, улыбка была недолгой.
Михаил, стараясь походить на хозяина, в надежде вызвать этим его милость, окатил себя водой из колодца, случайно забрызгав Анатолия, что вызвало шквал негодования и вспышку ярости с его стороны. Михаил схватил топор в надежде скорее отправиться на делянку. Анатолий не ожидал такой реакции и затих, пристально глядя на оружие в руке гостя. Михаил ощутил исходящий от Анатолия страх, молча схватил куртку и быстрым шагом направился на делянку. Анатолий долго провожал его взглядом.
Глава 4
.
Кормежка
В фургончике было тесно, по краям стояли бидоны с едой, кастрюли, коробки с пирожками, несколько мешков с одеждой и даже лекарства. Тут же у стены располагалась пара тумб, служивших разделочными столами. Небольшая лестница была приставлена к краю фургона, дабы облегчить подъем и спуск. Несколько пластиковых столов уже были собраны и стояли на улице подле автомобиля. Когда бездомных было мало, а волонтеров в достатке, неравнодушные люди сами разносили еду бродягам. Иногда же Инга собственноручно объезжала всех благотворителей, собирая еду и одежду, упаковывая неподъемные мешки, с трудом умещая их в старенькой «газели», которая раньше была микроавтобусом, до тех пор, пока за ненадобностью не лишилась всех задних рядов сидений. К счастью, вещи и еду удавалось собирать регулярно, многие охотно жертвовали и деньги. Но мало кто мог преодолеть отвращение и неприязнь и поучаствовать в раздаче пищи. Большинство ограничивалось помощью в приготовлении еды. Но и это был весомый вклад. Некоторые преодолевали себя, постепенно начиная с пожертвований, после помогали готовить еду, а уж когда познакомятся поближе с теорией, то и переходили к практике – непосредственной раздаче пищи. Помощью людям Инга увлеклась давно, ещё в студенческие годы, на факультете журналистики, ей нужно было написать статью. Она долго искала для нее тему, пока случайно где-то не увидела объявление об организации благотворительных обедов для бездомных. Сначала она хотела взять что-то вроде интервью у организатора, но, ей предложили увидеть все своими глазами, конечно, у Инги возникли некоторые сомнения, но после любопытство их победило.
Этот первый раз запомнился ей на всю жизнь. Даже сейчас, спустя десятилетие, в памяти отложилась пара потертых пластмассовых столов на пять человек, каждый с расставленными пластиковыми тарелками. Отчетливо помнился даже рацион, он не сильно изменился с того времени. На первое подавался овощной суп на мясном бульоне, на второе – греча с тушеной капустой, а компот был яблочным. Многим сей рацион покажется крайне скудным. Но бездомным, коих в поисках пропитания можно встретить в метро, на вокзалах и в других местах, от которых многие люди стараются держаться подальше, а при встрече сторонятся в основном из-за исходящего от них неприятного запаха, горячая пища приходится по вкусу. Инга отчетливо помнила отвращение, от бродяги пришедшего за добавкой. Его израненные раздувшиеся руки и такое же лицо с кровавыми подтеками, резкий запах пота и еще чего-то, перемешавшийся с запахами раздаваемой еды, вызывали у нее тошнотворный рефлекс, который она поначалу что было сил контролировала и, наскоро бухнув ему в тарелку пару поварёшек, отпустив бедолагу, с трудом сдерживая подходящую к горлу рвоту, забежала за фургон и, дала волю организму.
Помнила, как к ней подошла Мария, она была из числа опытных волонтеров-организаторов, и, положив руку на плечо, предложила салфетку и стакан воды. Позднее, Инга узнала, что у Марии первый день прошел точно так же. Придя в себя, Инга вернулась к раздаче, вскоре к ней подошла пожилая женщина и попросила заменить выданную ей горбушку на мягкий хлеб. Тогда девушка подумала: надо же, еще и выбирает, вместо того чтоб есть, что дают. Но позже почувствовала невероятный стыд за такие мысли, когда увидела, что у женщины нет зубов и горбушка ей не по силам. Инга не без боли в сердце обнаружила среди бездомных несколько стариков, они были опрятно одеты, от них не исходил неприятный запах, а на лицах читались боль и страшное отчаянье, такое, что, оно поражало и тебя.
Позже она узнает от Марии, что кое-кто из этих стариков прожил свою жизнь в достатке, а в итоге был выгнан собственными детьми из квартиры и на старости лет, став никому не нужным, вынужден влачить жалкое существование, живя в надежде, что все изменится к лучшему, чадо одумается и подберет старика. А пока им нужна хоть какая-то поддержка в виде доброго слова и горячего обеда.
Когда раздача закончилась, Инга отправилась домой. Мимо проносились люди, каждый со своими заботами, кто-то говорил по телефону, обсуждая покупки, кто-то разглядывал вещи в дорогих магазинах, она же чувствовала себя ребенком, посетившим лепрозорий. И хоть она отчетливо понимала, что «бездомничеством», так же, как и проказой, нельзя заразиться от прикосновения, от нахождения на территории лагеря и что заклейменные отнюдь не пропащие, она отчетливо видела эту проблему и понимала, что, если до других не донести, что это не заразно если с ней не бороться, тогда количество брошенных на произвол судьбы будет мифическим образом расти. Только от мысли, от одного брезгливо отведенного взгляда на бродягу в мире становится больше. А чем больше небезразличных к проблеме, тем больше побед, и если можно им помочь, то она это сделает, все, что от нее зависит! Ведь даже если удастся помочь хоть одному человеку, это уже победа!
С того самого первого раза она прониклась к бездомным, поняла, что слово «бомж» ужасное, злое, они такие же люди, как и все мы, просто попавшие в сложную ситуацию. А повесить каждому из них колокольчик на шею, выгнать из городов или запретить общаться с другими людьми невыход. Поначалу Инга кормила бездомных у вокзала, но, видя масштабы проблемы и все больше проникаясь сочувствием к этим людям, Инга организовала целую благотворительную компанию. И сердечно радовалась, если удавалось поддержать кого-то из своих подопечных чем-то большим, чем просто едой. Неравнодушные люди помогали в восстановлении документов, медицинском осмотре и лечении, ночлеге в холодное время года, а иногда даже отдавали дачные дома и участки, где под чутким руководством Инги удавалось поселить с десяток небезнадежно потерянных бродяг. Конечно, не всегда все было благополучно, поначалу многие местные жители боялись подобного соседства. Но все же конфликты, страхи и опасения удавалось сглаживать после простого общения. Инга не просто стала для многих бездомных источником пропитания, она стала их другом, знающим многих поименно, интересующимся их трудностями и бедами. Она была связной с другим миром, тем миром, с которым многие бродяги потеряли контакт, миром обычных людей.
И лишь благодаря ее помощи они могли эту невидимую связь восстановить.
Инга раскладывала еду по тарелкам, сегодня народу было немного, и, накрыв несколько столов, волонтеры стояли около фургона, о чем-то беседуя, пока их подопечные разбирались с обедом. Иногда приходилось накрывать столы по два, а то и по три раза, но сегодня осталась лишняя еда, и Инга обходила пришедших, предлагая добавку, перекидываясь несколькими словами с бездомными, но у одного стола она задержалась и, поздоровавшись, заговорила с давним знакомым:
– Здравствуйте, Инга Владимировна, вы, как всегда, цветете, – шепеляво проговорил мужчина, на вид сорока-пятидесяти лет, дело в том, что из-за косм и бороды, которую отпускают многие бродяги, порой становится достаточно сложно различить их возраст.
– Здравствуй, Гриша, благодарю, ты тоже молодеешь, – Инга улыбнулась. – Сегодня ты не просишь добавки?
– Инга Владимировна, так я ж теперь один остался, а Мишка-то мой поправился да в деревню свалил новую жизнь начинать, а я благодаря Вам и этим наедаюсь.
Инга проявила любопытство и присела на освободившееся место, поднеся шепелявому стакан компота. Он долго рассказывал ей в подробностях о странном парне, который исцелил его брата по несчастью Михаила, а после забрал жить к себе в деревню.
Пообщавшись, Инга сделала несколько заметок в блокноте, куда она записывала интересные истории, происходящие с бездомными, позже дома эти чудесные истории она превращала в статьи.
