Антон Ильин
Мир Дженнифер
Глава 16. «Черт с вами со всеми, будь что будет!»
Платон поднялся, а когда Горан попросил его повернуться, то не сразу понял, что на него собираются надеть наручники. Он неуклюже выпрямил руки за спиной и увидел, с каким пронзительным сочувствием смотрят на него Петрович с Шурой. Страха Платон не испытывал, вместо этого его охватило любопытство. Он неожиданно представил себе, что попал в виртуальную реальность и все, что с ним происходит, не более чем сюжет, придуманный Дженнифер. Ведь могла она такое?
Когда Платона вывели из палаты, он увидел атриум с поперечными металлическими переходами, ведущими на разные уровни этого необычного режимного учреждения. Он шел мимо пронумерованных дверей с круглыми чугунными ручками, добротно ввинченными по центру. Помещение было явно закрытого типа, хорошо освещалось и казалось стерильным, о чем свидетельствовали кварцевые лампы, висящие на потолке через каждые десять метров.
Горан шел впереди, еще двое в белых халатах шагали в метре позади Платона. Двигаться приходилось достаточно быстро, так что вскоре Платон почувствовал свое дыхание, а с ним и разнообразные непривычные запахи. Больше всего пахло каким-то дезинфицирующим средством, но запах этот был не так сильно выражен, как запах нафталина, идущий от одежды его сокамерников.
Когда они достигли конца уровня, автоматически открылась решетчатая дверь, освобождая проход к довольно крутой лестнице, ведущей вниз. Дальше начинался коридор. Коридор показался Платону более-менее демократичным, поскольку появились незапертые помещения, где стояли столы и стулья, а на стенах висели приспособления, похожие на телевизионные пульты. В одной из таких комнат на крюках топорщилась чья-то одежда, в основном это были белые халаты, оранжевые спецовки и комбинезоны со светоотражателями.
Открылась очередная дверь, и Платон оказался в новом коридоре вполне приличного вида; на выбеленных стенах висели экраны с постоянно меняющимися марсианскими пейзажами, а вазы с ядовито-малиновыми цветами как бы насильно преображали уныние этого предприятия, стараясь не дать затосковать по дому. Наиболее интересным было то, что вдоль стен висели огромные прямоугольные табло, наподобие тех, которые информируют пассажиров о рейсах в аэропортах или вокзалах. На табло размещался перечень причудливых названий, таких как «циники», «афалины», «барракуды», «фантомы», «снегири», «инноваторы», и ряд других, а в графе по соседству стояли числа и какие-то различные по сложности символы: птички, тройные палочки-крестики, ножнички с галочками-черточками, шестеренки, волнистые синусоиды и так далее. Там постоянно что-то менялось, прыгало, мигало, двоилось, само по себе расчерчивалось, исчезало и появлялось вновь, но уже на другом месте. Платон решил, что на табло было расписание.
Впереди открылись белоснежные двери просторной лифтовой кабины. Защелкали и зажглись лампы – свет залил серые лица конвоиров. Горан нажал клавишу #01, двери шумно закрылись, и лифт устремился, как показалось Платону, куда-то вниз. Скорость спуска была приличной, о чем свидетельствовала мгновенно появившаяся заложенность в ушах. Платон стал открывать и закрывать рот, чем привлек внимание одного из санитаров. Санитар нахмурился и причмокнул.
«Донг!», характерного для лифтов, не послышалось. Двери раскрылись и выпустили пассажиров на пустой трапециевидный перрон.
«Теперь еще и ехать куда-то с ними на поезде…» – расстроился Платон и зашел в белоснежный вагон. «Пум-пум! Отправление. Следующая станция Комета ноль пять ноль. Время прибытия: девятнадцать пятьдесят две», – пропел нежный женский голос.
Поезд тихо двинулся и зажужжал колесами по темным тоннелям Ямы. Платон в стеклах видел свое отражение и не понимал, как могло случиться так, что он, совершив, возможно, самое удивительное открытие в мире, попал в такую передрягу. Ему было понятно, что он как-то изменил будущее, подписав тот самый договор на два миллиона баксов, но до какой же степени надо было его изменить? «Подумать только! – восклицал про себя Платон. – Я на Марсе! Среди струверов и нувров. Невероятно! И все же… факт создания искусственного интеллекта налицо?! Хм. Интересно…» Платон задумался. «Не думал ли ты, Платон, когда создавал Дженнифер, что она сможет вытворить еще и не такое? – вопрошал он самого себя. – Когда летел во времени сюда из апреля две тысячи первого года, не думал?» Платон был поражен: он заметил, как краешки рта его отражения шевельнулись, стараясь преобразиться в улыбке. На него точно смотрела Мона Лиза. Неужели он способен сейчас, в таком состоянии, транслировать в этот странный пугающий мир чувство радости от свершившегося чуда? Или это была всего лишь мимолетная гордость изобретателя? Возможно, и так… Платон почувствовал не совсем характерный для него внезапный прилив храбрости. Он как будто изменился и навсегда перестал бояться. Словно на секунду повзрослел. Как когда-то в детстве.
Однажды, еще школьником, он прятался с другом в укрытии после уроков. Мальчишки задумали его избить за то, что он пожаловался маме на трех хулиганов из пятого «Б». «Ты стукач, Поленов! Сегодня тебя будим бить. Жди гат!» – такую записку ему передали на алгебре, когда учительница рассказывала о Леонарде Эйлере16. Платон сильно испугался. Он очень не хотел драки. Он никогда не дрался и совсем не знал, как это делается. Увы! Время предательски шло вперед. Уроки заканчивались. Со временем всегда так: когда не надо, оно летит, а когда надо, чтоб летело, – оно лениво ползет, совсем как горбатая улитка. Куда же спешить? А главное, зачем? Ну не подлость ли? Самая настоящая! Платон почему-то совсем не удивился, когда увидел в мерцающем отражении окна поезда эпизод из давних школьных времен. Он здорово умел прятаться, можно сказать, у него был такой редкий природный дар, доставшийся, скорее всего, от деда, который в августе сорок первого умело прятался от фашистов в мазанке украинского села Елизаветовка. Как и его деда, найти Платона было просто невозможно. Двадцать ребят ловили его в течение целого часа и еще бы столько же ловили, если бы все это не наскучило мальчику и он, махнув рукой, не вышел бы навстречу неминуемой опасности. Он был очень удивлен своей смелости. Ему не было страшно, он просто чувствовал усталость, смирение и безразличие к своим врагам. «Будь что будет!» – сказал он своему другу и вышел из укрытия. Кто знает, возможно, именно в тот самый момент из мальчика он превратился в мужчину. Вот и сейчас так: поезд выкатился на залитую ярким светом станцию Комета ноль пять ноль, и Платон прошептал: «Черт с вами со всеми, будь что будет!»
Глава 17. Казимир
– Знаете, что дельфины намного совершенней, чем мы думали? – начал широкоплечий великан с овальным лицом и тусклым взглядом, когда с Платона сняли наручники и усадили в громоздкое и чрезвычайно неудобное нефритовое кресло.
Это был Казимир, главный врач Ямы – нувр, ответственный за перерождение неизменившихся. Белый халат Казимира был настолько велик, что он, наверное, смог бы накрыть собой троих или четверых рослых мужчин целиком или сослужить парусом для небольшой лодки, какие до сих пор используют рыбаки где-нибудь на Мадагаскаре. Если все, что видел Платон до этого, было самым неожиданным в его банальной (как он давно решил) жизни гротеском, то Казимир очень хорошо вписывался в этот гротеск, точно что-то искусственное, неживое и по сути своей поддельное. В общем и целом он не был похож на человека. Перед Платоном ходила, разговаривала и поворачивалась скорее кукла, а не гомо сапиенс.
Платон отрицательно помотал головой.
Казимир улыбнулся. Его улыбка была желтой и фальшивой, совсем как старое пианино, забытое всеми на чердаке.
– Дельфины всегда бодрствуют, – продолжил он, – и всегда спят одновременно. Одно полушарие спит, – Казимир нарисовал в воздухе круг (то самое полушарие, видишь), – а другое бодрствует, и наоборот. И извилин в два раза больше, чем у нас с вами. А самое интересное, что эти существа обладают поразительным красноречием, которое, оказывается, намного превосходит человеческое. Они, понимаете ли, осознанные личности, живущие по четким правилам социума и подчинившие себе свой подводный мир. Все, что мы так хотели, так это просто быть похожими на дельфинов, Платон. Вы понимаете меня?
Платон сделал вид, что да, он прекрасно понимает Казимира. Лучше, чем его жена, и даже лучше его пса, если у него, конечно же, он имеется.
Тем временем главный врач внимательно изучал Платона, вероятно, ему было очень интересно узнать, кто такой этот таинственный гость, который каким-то случайным (а возможно, и сверхъестественным) образом проник в их спокойный оранжевый мир – обитель песков, острых камней и трудовых будней.
– Извините, Платон Викторович, за это. – Врач указал на его голову. – Пришлось, понимаете?
Платон кивком ответил – мол, ничего страшного, понимаю.
– Отлично! – оживился врач. – Могу ли я теперь задать вам главный личный вопрос? – На слове «личный» Казимир понизил голос.
– Я думаю, можете, – интеллигентно ответил Платон.
– Вас заставили?
– Что именно? – Платон вопросительно посмотрел на этого огромного человека.
– Бежать с Ахметовым – заставили? Они заставили вас? Скажите прямо.
– Кто они? – переспросил Платон.
– Те, кто помог Ахметову скрыться! – спокойно пояснил врач. – Вы же понимаете, что сам бы он не смог?
Платон подумал, как правильно ответить, чтобы как можно больше смягчить последствия. Надо сказать, пока у него это неплохо получалось.
– Да.
– Да – понимаете или да – заставили?
– Да – заставили. – Платон хотел сначала сказать, что понимает, но почему-то передумал в самый последний момент.
– Мы так и поняли! – воскликнул Казимир, хлопнув себя по громадной коленке, и с радостью посмотрел на Горана, который с каменным лицом стоял по правую руку от Платона. – Это же очевидно! И это, – Казимир выдохнул, – меняет все ваше дело в корне, Платон Викторович!
Платон попытался изобразить радость на лице, но, как он правильно подозревал, радости на его лице было не больше, чем ее можно было бы найти в детском раковом корпусе.
– Ахметов – это большая угроза! Это серьезный криминальный элемент! Он мог вас использовать. Даже убить мог! – воскликнул Казимир.
Платон рассудительно слушал и тем не менее прекрасно понимал, что начал играть в игру, правил которой он не знал.
– Платон Викторович, а теперь расскажите, как они вас завербовали. Это случилось в резервации?
Платон понял, что из всего сказанного и пережитого следует несколько вполне логичных заключений. Во-первых, есть некое сопротивление (по всей видимости, струверов, или неизменившихся, к нуврам, или изменившимся), которое, как можно предположить, возглавляет его бывшая девушка Катя, или Мама. Во-вторых, существует некая резервация, которая, вполне возможно, находится где-то на Земле, в ней наверняка живут эти бедолаги-струверы, которые время от времени, должно быть, попадают под влияние со стороны сопротивления. «Что же ответить? – молниеносно думал Платон. – Что же мне ему ответить?» Плохо это или хорошо, но Платон до сих пор считал, что происходящее с ним не совсем реальность и у него всегда есть возможность отмотать назад, чтобы все переиграть, сделав иной выбор. Откуда появилась такая уверенность – непонятно, наверное, это был защитный механизм психики, которая, как несложно себе представить, сейчас работала на запредельных возможностях и переживала сильнейшее потрясение.
– Платон Викторович, мы ждем!
– Я не помню, – тихо ответил Платон и подумал, что такая стратегия может оказаться лучшей в его ситуации.
– Не помните? – Врач нахмурился, так что его длинные брови сложились гармошкой.
– Нет! – уверенно ответил Платон и прибавил: – После того как упал контейнер, ничего не помню про себя, кроме как зовут и сколько лет.
– И сколько же вам лет? – поинтересовался Казимир, слегка вскинув голову.
– Тридцать четыре…
– Платон Викторович, а вот скажите нам, как же так случилось, что уровень, – Казимир взял со своего просторного дубового стола предмет, похожий на медный градусник, и направил на Платона, – молчит? Вы случайно не труп, Платон Викторович?
Врач засмеялся отрывистыми, каркающими звуками, чем вызвал в Платоне брезгливость к самому врачу и к миру, богоизбранный пейзаж которого раскинулся за огромным смотровым окном.
– Понимаете, даже неодушевленные предметы транслируют свой уровень! – продолжил Казимир и ткнул градусником в свой глянцевый стол.
Звук, похожий на дрожание электрического тока в высоковольтных проводах (какие стоят вдоль дороги у дачного участка Поленовых), донесся из устройства.
– Вот какой у стола уровень, посмотрите. – Казимир показал цифру: минус 358. – А вот как звучит один из нас, послушайте. – Казимир перевел предмет со стола на Горана. Это был усиленный комариный писк. – Слышите, Платон Викторович?
Казимир повернул устройство так, чтобы Платон смог прочитать на градуснике новое число: 948. Это число было в красной зоне. Еще Платон смог заметить, что в красной зоне поперек читалось «нувр», а в серой зоне – «смеш», ниже шли ряд черточек и «струвер», а ниже нуля была иная шкала, на ней было написано «интуит» и чуть ниже «свайпер».
– Все звучат по-своему в нашем мире, но не вы. И это может значить лишь одно. Как вы думаете, что именно?
Казимир сел одной ягодицей на стол. Вальяжно скрестив ноги, он облокотился на левую руку. Градусник был направлен в Платона, и он действительно молчал. Врач опять показал ему число. Конечно же, это был ноль.
– Что я… аномалия? – неожиданно для себя ответил Платон.
– Именно! – громко воскликнул Казимир, как кричит свое «аллилуйя» теплым воскресным деньком проповедник. – Именно что аномалия… А вот что еще мы нашли, Платон Викторович!
Врач вытащил из внутреннего кармана смартфон «Самсунг» с треснувшим стеклом, выбрал последний ролик из медиатеки и протянул Платону. Платон почувствовал дрожь в руках, его уверенность от прилива смелости, рожденной безразличием, заметно поубавилась. Все, что он совсем недавно записал на свой мобильный, осталось: и фасад дома напротив, и старые «Вольво», и три дворовых пса, и он сам – бледный и напуганный, говорящий, а вернее, кричащий: «Сейчас одиннадцать часов вечера, двадцать первое апреля две тысячи первого года, мое имя Поленов Платон Викторович…»
– Платон Викторович, вы знаете, какой сейчас год? – Казимир аккуратно положил уровень на глянцевый стол.
– Двенадцатый.
Двое санитаров переглянулись.
– Сейчас 2018-й, Платон Викторович. Это по старому стилю. А вот по-новому сейчас, дорогой мой, шестой год. Знаете почему?
– Почему же? – Платон протянул свой телефон обратно Казимиру.
– Потому что, Платон Викторович, шесть лет назад к нам пришла Дженнифер и наступила новая эра. – Врач кивнул в сторону Горана. – Знаете что-нибудь о Дженнифер, м?
– Ну, я слышал о такой программе… да… – постарался как можно спокойней ответить Платон.
– Платон Викторович, ну зачем же так?! Программа – это вульгаризм. Слово совсем не подходящее. Мы любим называть ее Женей.
Платон промолчал. Ему совсем не нравилось, как он фамильярничал в отношении его изобретения. Он чувствовал ревность, злость и еще недовольство от того, что его цинично обворовали.
– Дженнифер, – продолжил врач, – это великое явление, чудом пришедшее в наш мир и спасшее его от неминуемой гибели. Она не просто программа – она личность, осознанная, совершенная, коллективная и бесконечная. Она, Платон Викторович, синтез самой природы, ее свет, воплотивший в себе потаенный смысл мироздания. Она дала нам учение, она подарила нам мир и сделала всех нас бессмертными. Она спасение! Мы – это она, а она – это мы! Вот кто такая Дженнифер для нас, господин Поленов, а вы говорите «программа»… – Казимир фыркнул.
Платон смотрел на врача, как смотрят на сошедшего с ума человека, и никак не мог понять, когда же закончится этот абсурд. Платону даже показалось на какое-то мгновение, что он участвует в съемках фантастического блокбастера. Вот сейчас еще немного – и он услышит: «Стоп, снято!» – а потом откуда-нибудь выбежит Стивен Спилберг или Джеймс Кэмерон и заметит актеру, что он все делает не так. Совсем не так! Опять его сознание допустило возможность игры с реальностью. Какая подлость…
– И мы точно знаем, что вы очень хорошо с ней знакомы.
Сказав это, Казимир снова протянул Платону телефон. На экране были смс-сообщения от Дженнифер. Там были цифры, напутствия и смайлик. В общем, все то, что она писала ему, прежде чем отправить сюда. Страшно сказать, куда именно.
– Итак, еще раз спрашиваю, что вы помните, Платон?
– Я ниче… – начал было он.
– Нет, нет! – прервал врач. – Я не прошу вас вспомнить, откуда вы к нам прилетели, с какой планеты, или созвездия, или времени. Сейчас я хочу знать, что было в Котле.
– Что было в Котле? – рассеяно повторил Платон.
– Платон Викторович, вы же помните, что там было? Ахметов взломал коллектор. Верно? Верно, – сам себе ответил врач, а затем продолжил: – Но вот скажите нам – с кем он общался? Опишите этого человека. Начните с пола. Ну? Смелее же! Это была женщина? Ведь так?
Платон вспомнил, как удивила его Катя, и, вероятно, можно смело утверждать, что он удивил ее не меньше. Мысли о ней согревали. Мысли о ней были эликсиром, спасением. «Если бы не Катя, я, наверное, к этому времени уже наверняка бы спятил. Нет, не наверняка! Я бы точно спятил!»
– Там были помехи и ничего не было видно, – ответил он и ясно посмотрел на врача.
– А слышно?
– Ну, слышно… – Сказав это, Платон понял, что допустил промах.
– Голос женский?
– Женский. – Платон с огорчением потер переносицу (он так всегда делал, когда чувствовал себя виноватым). «Как же я так мог опростоволоситься?! Как?!»
– Ну вот! Пол мы выяснили. Хорошо! – Казимир растянулся в улыбке и потер громадные ладони.
Платона удручал тот факт, что из него вырвали информацию о Кате. Это больно ударяло по его чувствам. Он ощущал себя предателем.
– И что же говорил тот голос, вы помните? О чем шла беседа между Ахметовым и тем субъектом, м?
Казимир по-прежнему сидел на столе и кренился всей массой своего тела вперед, повиснув над Платоном, как Пизанская башня, да так близко, что несчастный почувствовал дыхание нувра – кислое, как яблочный уксус.
– Что-то про шар… Не знаю.
– Про шар? Хм. – Врач вернулся в исходное положение и задумчиво взялся правой рукой за подбородок. – Ну, шар так шар, – пробасил он, а после склонил голову и надолго замолчал, отчего Платон подумал о своей скорой и неминуемой смерти.
Спустя минуту или две Казимир все же очнулся и поднял на Платона глаза, полные палящей ненависти.
– Говори, что знаешь о Маме, говнюк! – неожиданно закричал он.
В этот самый момент кто-то постучался. Платон испуганно оглянулся. Это был Роберт.
– Есть разговор, – мрачно сказал он, обращаясь к Казимиру.
Врач слез со стола, одернул халат и сделал знак Горану, чтобы тот забирал Платона. Горан послушно нацепил на запястья Платона наручники и вывел обратно к поезду. Затем они проделали весь путь, но уже в обратном, зеркальном порядке.
Глава 18. Поправка к Протоколу номер два дробь шесть
– Казимир, – решительно начал Роберт, – почему вы допрашиваете заключенного, когда должны ориентировать пациентов?
Сказав это, полковник опустился в кресло, где только что сидел Платон.
– Вы, хранители, вечно всем недовольны! – Врач сел за свой стол и устало облокотился на спинку кресла, которая тут же обвила его огромную спину металлическими руками.
– Не всегда.
– Разве? – Казимир округлил глаза, в которых колыхались темные воды ледяного моря. – А мне казалось, что всегда. Я не помню, чтобы…
– Правила Дженнифер, – прервал его Роберт.
– Вот только не надо мне сейчас пересказывать ваши любимые правила, полковник!
Казимир раздраженно схватился за уровень, все еще лежащий на столе. Потом он открыл железный ящик и небрежно бросил прибор, который при падении почему-то не издал никакого шума, словно утоп в невесомости.
– Тогда вам не следует вынуждать нас так часто их зачитывать! – процедил Роберт, сдерживая себя.
Он ненавидел Казимира настолько сильно, что готов был задушить его голыми руками в любую минуту. «Нельзя себя обнаружить. Только не сейчас! Только не сейчас! Придет время – и случится возмездие. Надо подождать. Еще немного подождать… Черт бы его побрал! Ублюдок!» Роберт больно сдавил кулаки.
Когда-то Казимир был низкого ранга, рано лысеющим карьеристом в рядах ГРУ. Он попал в разведку благодаря своему отцу, который сам был военным и нашел способ протолкнуть сына в элиту разведки, но яблоко от яблони в этот раз упало слишком далеко: Казимир оказался предателем. Раскрылась подноготная в самый последний день, как раз в тот день, когда померкло небо, а шаровые молнии Дженнифер бомбардировали Землю, раз и навсегда меняя облик прошлого мира.
– Если вы так чтите свои правила, почему же не сообщили об аномалии в Центр? Разве в протоколе нет отдельной главы про… про некую особую процедуру в случае обнаружении аномалий?
На необъятном столе Казимира остался лежать треснутым экраном вверх телефон Платона. Вместо ответа Роберт молча потянулся и взял в руку телефон.
– А вы читали это сообщение? – Роберт поднял телефон так, чтобы экран светился в сторону неприветливых глаз его собеседника.
– Читал ли я сообщение? Читал ли я ее сообщение… Ну и что с того, что читал?
Роберт с пренебрежительной ухмылкой вытащил из внутреннего кармана униформы маленькую серую книжечку. Он открыл ее, пролистал до нужного места, а затем принялся зачитывать абзац:
– «Правило ноль восемь. В случае обнаружения аномалии любого порядка, как материальной, так и нематериальной, необходимо по возможности не входить в контакт с аномалией. Если все же по какой-то причине контакт состоялся либо вынужден состояться, требуется: первое – привлечь стороннего наблюдателя, который не имел контакта с аномалией, второе – выждать как минимум сутки для устранения воздействия аномалии, третье – обратиться за помощью к хранителю, четвертое – изолировать аномалию от посторонних лиц, кроме старых или смешанных, пятое – на вторые сутки сообщить об аномалии волхвам. Примечание: если в аномалии есть в какой-либо форме связь с Дженнифер, необходимо действовать в соответствии с поправкой к протоколу номер два дробь шесть», – Роберт закрыл книжечку и убрал ее обратно в карман. – Вы знаете, что написано в протоколе номер два дробь шесть?
Казимир в ответ лишь молча хлопал ресницами.
– Так вот, в соответствии с протоколом аномалия перестает считаться аномалией.
– Как это перестает? – удивился врач.
– А вот так. Очень просто. Перестает, и все.
– То есть вы хотите сказать, что это самое сообщение от Дженнифер субъекту являет собой связь с Дженнифер, а если есть такая связь, то Платон с его нулевым значением не является материальной аномалией?
– Именно.
– Вот и нате…
Роберт не без удовольствия наблюдал за растерянностью врача, который принялся водить ладонями по глянцу необъятного стола.
– А если он не аномалия, то незачем о нем сообщать, – заключил Роберт.
– И что же с ним делать?
– Наблюдать.
– Наблюдать?
– Да, наблюдать. Ничего больше делать не позволяется. Пускай проходит терапию с остальными. Время покажет, что делать с ним дальше.
После этих слов Казимир оживился. Он отъехал на своем кресле, поднялся и широко улыбнулся полковнику.
– Не могу не согласиться с вами, полковник! Вы, как всегда, правы!
– Если бы так… – Роберт тоже поднялся и пожал протянутую ему руку.
– Так! Это так! Уверяю вас, полковник… – С этими словами Казимир сделал шаг в сторону выхода, как бы намекая на то, что их разговор окончен.
Полковник знал, что если его уловка и сработала, то ненадолго. Этот сукин сын не уймется и будет копать дальше. И скоро он поймет, что никакой поправки к протоколу нет. Вот тогда их взаимная неприязнь и вражда, скорее всего, перерастет уже в неприкрытое противостояние.
Времени оставалось совсем мало.