АНОНИМУС
Каирский дебют. Записки из синей тетради
По едва заметному знаку главного полицейского специально для русского гостя принесли кебаб, в который тот впился своими молодыми крепкими зубами. Спутники его вежливо ждали, пока Загорский насытится.
– Ну вот, – сказал он спустя пять минут, – теперь можно начинать. Итак, господин Рахмани, паша заказал вам товара на триста тысяч, вы же привезли на миллион, чтобы у него была возможность выбрать. Что было дальше?
Удивленный Рахмани только руками развел. О том, что было дальше, господин Загорский и сам прекрасно знает: его ограбили.
– Нет-нет, я не об этом. Когда ваш паша должен явиться за брильянтами?
Рахмани задумался на секунду, что-то высчитывая в голове, потом с удивлением сказал, что клиент должен был прийти сегодня с утра, но почему-то не пришел.
– И почему же? – спросил молодой человек.
– Вероятно, потому, что незачем было. Бриллианты ведь украли.
– Думаете, он знал об этом?
Рахмани наморщил лоб. Ему трудно сказать. Газеты о краже, само собой, написать еще не успели, но слухи опережают любые газеты. Он мог случайно узнать и потому не прийти…
– Звучит неубедительно, – пожал плечами Загорский. – Даже если бы он как-то случайно узнал о краже, бриллианты все равно были ему нужны. Он должен был хотя бы прислать посыльного и узнать об их судьбе. Точно ли все украдено, или что-то осталось… Кстати сказать, он внес задаток за брильянты?
– Да, он внес, – кивнул Рахмани, и поморщился как от зубной боли, – Аллах всемилостивый, теперь еще и задаток возвращать!
Молодой человек на миг задумался: казалось, известие о задатке его удивило. Однако лицо его тут же просветлело.
– Ну, конечно, – сказал он. – Паша внес задаток и тем самым отвел от себя всяческие подозрения. Хотя на самом деле он ничем не рисковал: если сделка не состоится, задаток-то все равно ему вернут.
Египтяне переглянулись.
– Я не понимаю, что вы хотите сказать… – неуверенно начал господин Рахмани.
– Нет ничего проще, – Загорский отпил кофию и замер, как бы пробуя его на языке. – Да, так нет ничего проще. Воры влезли в магазин в тот момент, когда в нем появилась партия новых брильянтов, предназначенных для паши, точнее, для невесты его сына. Кстати, как все-таки звать этого вашего пашу?
Египтяне снова переглянулись. Ответил на вопрос почему-то Саад Сидки.
– Его зовут Ибрагим-паша.
– Прекрасно. Так вот, воры взломали магазин именно в тот момент, когда туда доставили брильянты для Ибрагима-паши. Этим самым они многократно увеличили свой куш. Однако о том, что новая партия брильянтов прибудет в магазин в этот день, знали только три человека: почтенный Рахмани, господин Валид и сам Ибрагим-паша. Господин Рахмани едва ли стал бы входить в сговор с грабителями и воровать брильянты сам у себя, тем более – незастрахованные. Может быть, магазин ограбил господин Валид?
И Загорский посмотрел на приказчика, который при этих словах сделался багровым, как помидор. Он открыл рот, но из него послышалось только сипение.
– Нет-нет, это невозможно, – упредил его Рахмани. – Валид служит у меня много лет, если бы он хотел меня ограбить, то сделал бы это давным-давно, а не ждал сегодняшнего дня.
Обелённый таким замысловатым образом приказчик поглядел на хозяина с благодарностью и, слегка наклонив голову, приложил руку к сердцу.
– Таким образом, остается только один подозреваемый – сам Ибрагим-паша, – подытожил Загорский. – Он замыслил это предприятие и нашел исполнителей. Когда подкоп был почти готов, сиятельный злоумышленник, желая увеличить куш, заказал у почтенного Рахмани дорогие украшения, а когда их доставили, попросту ограбил магазин. И доказательством всему вышесказанному служит тот факт, что после кражи он так и не явился за брильянтами. Хотя, не сомневаюсь, очень скоро потребует свой задаток назад.
При этих словах лица почтенного Рахмани и господина Валида как-то скислились. Саад Сидки, однако, смотрел на молодого человека с веселым интересом.
– Ход мысли впечатляет, – сказал он. – Однако, к сожалению, вывод неверен.
– Почему? – полюбопытствовал Загорский. – Вы не верите, что столь влиятельная фигура, как Ибрагим-паша, мог пойти на преступление?
Префект отвечал, что он, конечно, не верит в такое, но дело даже не в этом. Дело в том, что Ибрагим-паша не явился за брильянтами по совершенно иной причине. Ему было не до брильянтов, потому что… Тут Саад Сидки сделал небольшую эффектную паузу и через пару секунд закончил, словно хлыстом ударил, – потому что свадьба его сына расстроилась.
– О! – воскликнул Рахмани.
Господин Валид тоже не смог сдержать своего удивления. Загорский, однако, и бровью не повел.
– Судя по вашему виду, господа, об отмене свадьбы вы ничего не знали, – заметил он. – Насколько я могу судить, в газетах об этом пока тоже ничего не писали. Вопрос: откуда столь интимное дело известно господину Сааду Сидки?
Саад Сидки только плечами пожал. Он – директор полиции, его работа состоит в том, чтобы все знать. Загорский, однако, заметил, что при этих словах Рахмани отвел глаза в сторону. Несколько секунд молодой человек смотрел прямо на префекта, потом поднял руку, подзывая официанта. Вместо официанта, однако, подошел сам хозяин заведения и услужливо склонился к Загорскому.
– Скажите, почтенный, вы говорите по-французски? – спросил русский гость.
– Разумеется, мсье, – отвечал хозяин по-французски.
– Известен ли вам Ибрагим-паша?
Лицо египтянина расплылось в почтительной улыбке. Кто же не знает Ибрагима-пашу? Это очень видный и уважаемый человек.
– А как звучит его полное имя?
Сад Сидки метнул на ресторатора предупреждающий взгляд, но было поздно.
– Полное имя паши – Ибрагим Сидки Мухаммед Аль-Айат, – отвечал египтянин.
– Благодарю вас, и не смею больше задерживать, – улыбнулся Загорский.
Поклонившись еще раз, хозяин кофейни отошел прочь. Загорский выразительно посмотрел на Саада Сидки – на лице полицейского отразилась досада. Он повернулся к Рахмани и Валиду, что-то сказал им по-арабски, после чего те быстро откланялись и покинули заведение.
Загорский проводил их равнодушным взглядом, потом повернулся к господину префекту.
– Ибрагим Сидки, – проговорил он. – Интересно, случайно ли совпадение с вашей фамилией или…
– Хотелось бы знать, как вы догадались, – грубовато перебил его главный полицейский.
Загорский улыбнулся. Это совсем не сложно. Во-первых, они уже выяснили, что господин директор не горит желанием лично заниматься этим делом, однако заинтересован в том, чтобы его раскрыли. Во-вторых, он явно выгораживает Ибрагима-пашу, хотя они, опять же, выяснили, что префект не намерен покрывать преступников. И, в-третьих, он знает о семье Ибрагима-паши нечто такое, что могут знать только самые близкие люди. Поэтому Загорский и предположил, что господин директор – родственник паши. Эту его теорию подтвердил сначала хозяин кофейни, а потом и сам Саад Сидки.
Главный полицейский коротко кивнул. Господин Загорский лишний раз доказал свою проницательность. И он, Саад Сидки, лишний раз убедился в том, что правильно поступил, решив привлечь к расследованию их русского гостя. Осталась самая малость – установить, кто организовал ограбление и вернуть назад брильянты. И тогда господин студент с чистой совестью отправится домой, в далекую заснеженную Россию.
Выслушав господина директора, Загорский усмехнулся, с минуту думал, глядя куда-то в потолок, потом перевел глаза на собеседника.
– Есть у меня одна мысль, – сказал он. – Но чтобы ее воплотить, потребуется ваша помощь.
– Все, что пожелаете, – отвечал Саад Сидки.
* * *
Магазин господина Блюма с простым, но недвусмысленным названием «Дьяма́н»[6] был не самым блестящим и даже не самым крупным из ювелирных магазинов Марселя, но, пожалуй, самым известным в городе. Известность эту снискали ему широкие взгляды приказчиков и самого хозяина, Леона Блюма. Здесь не только можно было купить любую вещь, от дешевого серебряного колечка до брильянтовой диадемы, которой не побрезговала бы украситься сама королева Виктория, но и продать или заложить под щадящий процент любое почти ювелирное изделие. При этом никаких документов от собственников не требовалось, и никто не удивлялся и не устраивал некрасивых допросов, когда какой-нибудь пропойца, по виду простой моряк, вдруг приносил на продажу необыкновенной красоты рубиновые сережки или изумрудное колье. В конце концов, Великая французская революция случилась уже давно, и лозунг «Свобода, равенство, братство» был вполне усвоен обществом. И если бабушка какого-нибудь барона оставляла ему в наследство драгоценностей на сто тысяч, почему такая же щедрая бабушка не могла быть и у французского моряка, или рабочего, или уж сами решайте, у кого?
Именно поэтому в магазине мсье Блюма появлялись как вполне почтенные персоны, так и несколько двусмысленные фигуры, которым, казалось, совершенно нечего было делать в подобном заведении. Большое помещение, ярко освещенное в центре, имело, однако, множество достаточно темных углов, в которых регулярно совершались таинственные и, чего греха таить, не вполне законные сделки. Однако, как уже где-то было сказано, кто сам без греха, пусть кинет в грешников драгоценный камень.
У дверей заведения входящих встречали расторопные приказчики в черных брюках, черных жилетках и белоснежных сорочках, и, наметанным глазом определив характер и потребности клиента, вели либо под сияющие люстры на правую сторону зала, либо отводили в сумрачную левую часть, где никто не мог не только рассмотреть их, но даже и услышать, о чем они говорят.
Когда в дверь вошла прилично одетая молодая блондинка в шляпке фиалкового цвета и с такой же фиалковой вуалью на лице, одетая в элегантное прогулочное платье с контрастным поясом и пышными рукавами, казалось бы, ее должны были отвести к солидным клиентам под сверкающие люстры. Однако ничего подобного не произошло: ближайший приказчик встретил ее с обворожительной улыбкой на лице и безошибочно определил в ней человека, которого следует вести во тьму, налево. Что и было проделано незамедлительно.
Для начала, как и положено, приказчик представился барышне. Его звали Анри. Это был молодой брюнет с улиточными усиками, набриолиненную прическу его рассекал прямой пробор, под рукавами белой сорочки перекатывались крепкие мускулы.
– Сударыня, – сказал Анри, услужливо наклоняясь к барышне через прилавок, – чем могу служить?
Та смотрела на него несколько секунд, а потом вдруг неожиданно заплакала. Усики приказчика даже не шелохнулись, он глядел на барышню с выражением бесконечного терпения на загорелом лице. Она, впрочем, перестала плакать так же внезапно, как и начала.
– Вам нехорошо? – участливо осведомился приказчик.
– Да, – сдавленно отвечала девушка, лица ее нельзя было разглядеть под вуалью, – мне очень плохо. Со мной случилась трагедия.
Молодой человек в жилетке немедленно состроил сочувственную физиономию.
– Я, видите ли, должна была выйти замуж, – продолжала блондинка. – Но свадьба моя… она… она расстроилась!
И она снова зарыдала, негромко, но чрезвычайно жалобно. Учтивый приказчик предложил ей носовой платок, но она лишь махнула ручкой и вытащила из изящной смарагдовой сумочки свой собственный. Осторожно утерев слезы – так, чтобы не размазать тушь, – она спрятала платок и голосом гораздо более деловым сказала, что ее зовут мадемуазель Мари, и что, раз ей не суждено пойти под венец, она хотела бы продать приготовленные ей на случай свадьбы украшения. Сама она не из Марселя, но магазин господина Блюма ей рекомендовали знающие люди.
– Прекрасно, – кивнул приказчик, – вас не обманули. Репутация нашего торгового дома заслужена нами целиком и полностью.
И он выжидательно уставился на мадемуазель Мари.
Та приоткрыла сумочку и, сунув внутрь руку, вытащила крупный брильянт. В неярком свете левой половины зала он сиял необыкновенно загадочно, словно был не просто брильянтом, а упавшей с неба звездой.
– О! – воскликнул приказчик. – Если судить по размеру, камень не рядовой. Позвольте, я взгляну поподробнее.
Он подкрутил фитиль в лампе, стоявшей на витрине, так что вокруг них стало гораздо светлее, положил брильянт на бархатную салфетку, вооружился лупой и стал внимательно разглядывать камень. Брильянт оказался не только крупным, но и чистой воды.
– Неплохо, очень неплохо, – подытожил свое исследование мсье Анри. – Так вы хотите продать его или заложить?
– Да, – сказала барышня, но тут же поправилась. – То есть нет. Я не хочу его закладывать, я хочу продать. И не только его.
– Имеются ли у вас подобные брильянты еще? – ей показалось, что он спросил с каким-то веселым удивлением.
Она подтвердила, что имеются. Есть такие же, и даже крупнее.
– Сколько же у вас всего таких камней? – приказчик глядел на нее очень внимательно.
– Двадцать… или даже чуть больше, – как-то неуверенно отвечала мадемуазель Мари.
– И они все при вас?
– Да. Все они при мне.
Приказчик бросил быстрый взгляд в глубину зала.
– Но… – сказал он негромко, – как же вы не боитесь ходить одна с камнями такой ценности?
Сквозь вуаль было видно, как улыбнулась барышня. У нее есть охрана. Она оставила ее за дверями заведения, но, случись чего, ее люди по первому зову придут ей на помощь. Приказчик заверил ее, что необходимости в этом не возникнет: их заведение прекрасно охраняется.
В этот миг он бросил случайный взгляд за спину барышни, и лицо его переменилось. За спиной мадемуазель Мари маячил сгорбленный, дурно одетый старик. Впрочем, приказчики папаши Блюма видели и не такое, здесь привыкли не доверять первому впечатлению, однако странно было, что старец шатается по магазину совершенно неприкаянный.
– Что вам угодно, любезнейший? – белозубая улыбка приказчика чуть не ослепила старика и он, кажется, не успел даже разглядеть лежащий на бархатной салфетке брильянт, который был немедленно накрыт носовым платком.
– Имею, – прохрипел старик, лицо которого частично находилось в тени, видна была только острая и кривая, как дьявольский рог, седая борода, – имею предложить вашему заведению приличный гешефт…
– Одно мгновение!
Приказчик щелкнул пальцами, от двери к нему поспешил охранник и быстро увел старика, который недовольно хрипел что-то себе под нос.
Барышня проводила старика глазами, потом повернулась к мсье Анри.
– Итак, что вы скажете о моем предложении?
Приказчик ослепительно улыбнулся. Предложение весьма заманчивое. Однако это весьма серьезное дело, и сам он не полномочен его решать, он должен доложить хозяину, мсье Блюму.
– Так доложите, – велела она, нетерпеливо топнув ножкой.
Анри отправился докладывать мсье Блюму. Он отсутствовал минут пятнадцать, так что барышня стала нервно поглядывать в сторону выхода. Когда она почти совсем уже потеряла терпение и собиралась уйти, приказчик возвратился в сопровождении хозяина магазина. Леон Блюм оказался невысоким коренастым стариком лет шестидесяти с широкой седеющей бородой и быстрыми, как мыши, глазами.
Блюм осмотрел камни, принесенные барышней, с одного взгляда оценил качество и выразил желание приобрести их все – если, разумеется, они сойдутся в цене с прекрасной мадемуазель. Мадемуазель Мари не стала слишком дорожиться, и они довольно быстро ударили по рукам. Хозяин магазина был явно доволен, а барышня так и просто не скрывала своей радости. Однако тут же выяснилась небольшая загвоздка. Все дело в том, что у мсье Блюма не было сейчас на руках такого количества наличности. Он предложил выписать чек, но барышня непременно хотела наличных.
– В таком случае, – сказал мсье Блюм, проницательно поглядывая на мадемуазель Мари из-под нависших бровей, – приходите со своими камнями завтра. Сейчас уже вечер, но завтра к утру у меня на руках будет требуемая сумма.
На том и порешили.
* * *
На следующее утро, часов около десяти, мадемуазель Мари, теперь уже в платье оливкового цвета и в шляпке, подобранной в тон ему, решительно переступила порог магазина «Дьяман». Сквозь светло-зеленую вуаль лицо ее различалось гораздо лучше, чем накануне, и стало ясно, что девушка – совершенно очаровательна.
Прямо на пороге барышню встретил молодой приказчик – тоже брюнет, хоть и не такой атлетически сложенный, как вчерашний, и без усиков, но весьма интересный. Он поклонился ей приветливо и в то же время с достоинством.
– Мадемуазель Мари, – в голосе его не было вопроса, он, кажется, сразу и без всяких сомнений распознал гостью, – вас ждут.
И повел ее в привычную уже левую часть магазина, где в дальнем сумеречном углу видна была небольшая дверь.
– А где мсье Анри? – спросила она, придерживая свою смарагдовую сумочку маленькой ручкой – ей вдруг почему-то сделалось очень тревожно, и захотелось оказаться на улице, где ждала ее надежная охрана.
Новый приказчик отвечал, что мсье Анри будет позже, но это ничего, он им не нужен, потому что ею займется сам мсье Блюм. Эти слова немного успокоили барышню, и в дверь она нырнула весьма решительно. За ней последовал и приказчик.
За дверью был небольшой темноватый коридорчик в три шага, в конце его – еще одна дверь. Мадемуазель Мари оглянулась на провожатого. Тот улыбнулся ей, но в полутьме улыбка эта почему-то показалась ей зловещей.
– Куда вы меня ведете? – пробормотала она. – Я не хочу…
– Не волнуйтесь, – отвечал он решительно, – мсье Блюм ждет вас у себя в кабинете.
И, открыв дверь, почти втолкнул барышню внутрь.
Кабинет мсье Блюма оказался обставлен довольно скупо. Светло-коричневый дубовый стол у окна, которое сейчас закрывали железные жалюзи, за столом – кожаное кресло в тон столу, на столе – терракотовый гроссбух, чернильный прибор, выкрашенное в золотой цвет пресс-папье и счеты. С другой стороны стола стоял стул с резной спинкой, у левой стены возвышался несгораемый шкаф, у правой – небольшой плюшевый диванчик для отдыха. На диване, составив ноги вместе, словно школьник, сидел сам хозяин магазина Леон Блюм. Он глядел на вошедших снизу вверх, запрокинув голову, широкая седеющая борода его смотрела почти параллельно полу.
– Здравствуйте, мсье Блюм, – проговорила несколько сбитая с толку мадемуазель Мари.
– Здравствуйте, мадемуазель, – закивал хозяин, при этом глаза его, быстрые как мыши, все время бегали по сторонам, так что разглядеть их было никак нельзя.
После этого он неожиданно ловко для человека уже немолодого вскочил с дивана и чмокнул руку барышне. Приказчик, стоявший за спиной мадемуазель Мари, улыбнулся как-то криво.
– Итак, наше дело, – проговорила гостья, решительно беря инициативу в свои руки.
– Да, да, дело, – снова закивал хозяин, и снова он не глядел на барышню, и снова глаза его бегали. Но все-таки он, кажется, наконец овладел собой и проговорил каким-то просительным тоном. – Я, к сожалению, вынужден уйти, но наш с вами договор исполнит мой работник.
И он вытянул шею вперед, как бы указывая бородой на приказчика, все еще стоявшего за спиной барышни. После этого случилось неожиданное: не говоря больше ни слова, Блюм опрометью кинулся к двери и выбежал вон. Приказчик немедленно закрыл за ним дверь. В руке у него блеснул ключ, и он два раза повернул его в замке.
– Что происходит? – изумленно проговорила Мари, голос ее задрожал то ли от страха, то ли от возбуждения.
– Нам нужно поговорить, – отвечал приказчик, указывая ей на диван, откуда только что позорно дезертировал мсье Блюм, а сам сел в кресло хозяина, прямо за дубовый стол.
– Говорить? О чем нам с вами говорить? – барышня, кажется, овладела собой, голос ее больше не дрожал.
– Я прошу вас присесть, воспитание не позволяет мне сидеть в присутствии дамы… – начал было приказчик, но она прервала его.
– Если так, тогда встаньте. И, к слову сказать, вы не представились.
Он поднялся и слегка поклонившись, произнес:
– Нестор Загорский, к вашим услугам.
Несколько секунд она глядела на него молча, потом неожиданно усмехнулась.
– Судя по имени, вы русский. Но что вы делаете в Марселе? Или вы перепутали ваш русский Ледовитый океан с нашим Средиземным морем?
Он улыбнулся и покачал головой: нет, он ничего не перепутал. И, кстати, не могла бы мадемуазель Мари снять вуаль, а то у него странное впечатление, что он участвует в комедии дель арте…[7]
– Если кто и ломает здесь комедию, так это вы, – сурово отвечала она. – Сию же секунду откройте дверь и выпустите меня наружу.
Загорский покачал головой и с явным сожалением развел руками. Увы, он не может. Все дело в том, что он здесь по заданию директора полиции Каира господина Саада Сидки.
Услышав это, она вздрогнула.
– Ага, – сказал он, – вижу, это имя вам знакомо. Что ж, тем проще нам будет найти общий язык.
Она пожала плечами. Какое дело полиции Каира до скромной французской гражданки?
– До скромной французской гражданки – никакого, – отвечал он. – Зато полиция интересуется некой Элиз Леско, до недавнего времени – невестой сына Ибрагима-паши. Невестой, которая самым неожиданным образом сбежала из-под венца.
– В таком случае, какое дело полиции до семейных неприятностей Ибрагима-паши? – от лица ее, полускрытого вуалью, вяло сейчас ледяным холодом.
– Семейные неприятности тут не при чем, – отвечал Загорский. – Полицию интересуют брильянты, украденные из магазина достопочтенного Рахмани. Брильянты эти были заказаны для вашей свадьбы с сыном Ибрагима-паши, Анваром Сидки. Однако, как вы, конечно, знаете, они не понадобились, поскольку свадьба расстроилась.
Мадемуазель Мари – она же Элиз Леско – усмехнулась и присела, наконец, на диван, крепко держась за свою смарагдовую сумочку.
– Тот факт, что я передумала вступать в брак с Анваром – это мое личное дело, – сказала она гневно. – И я не могу за это преследоваться ни по каким законам – ни по египетским, ни, тем более, по французским.
Загорский с сожалением развел руками. Кажется, мадемуазель Мари не слишком внимательно его слушала. Или, может быть, он сам не слишком ясно выразился. Все дело в том, что ее подозревают в краже брильянтов на миллион франков. Точнее сказать, подозревали. Потому что, если заглянуть в ее сумочку, там как раз обнаружатся эти самые украденные брильянты. И подозрение, таким образом, станет непреложным фактом.
– Это не те брильянты, – быстро сказала Мари.
– А где те? – так же быстро спросил молодой человек.
Некоторое время она молча глядела на него сквозь вуаль, потом сказала с досадой:
– Вот дьявол, откуда вы только взялись на мою голову?!
Загорский улыбнулся. Сказать по чести, в число подозреваемых пропавшая невеста попала последней. Среди подозреваемых был негр-нубиец, приказчик Валид, даже сам хозяин магазина достопочтенный Рахмани. И в самом деле, согласитесь, большой соблазн – украсть камни у себя самого, а потом получить за них миллионную страховку. Вот только оказалось, что Рахмани не успел застраховать камни а, следовательно, никакой выгоды, кроме убытков, от всей этой истории не получил.
Загорский заподозрил даже Ибрагима-пашу, который так удачно заказал большую партию брильянтов, что они попали в магазин незадолго до того, как его ограбили, а потом не пришел за ними. Однако оказалось, что Ибрагим-паша не пришел за брильянтами только потому, что свадьба его сына расстроилась и брильянты были уже не нужны. Таким образом, чтобы отыскать похитителей, осталось выяснить, по чьей именно вине расстроилась свадьба…
– Кстати, – перебил сам себя Загорский, – вот чего я не могу понять. Если вы – охотница за деньгами, почему бы вам было просто не выйти замуж за Анвара Сидки? Не сомневаюсь, что он окружил бы вас необыкновенной роскошью, вы бы не знали отказа ни в чем.
– Почему я не вышла замуж? – она в негодовании сдернула шляпку вместе с вуалью, золотые волосы рассыпались у нее по плечам, в зеленых глазах плескался яростный огонь. – Как, по-вашему, выглядит замужество в Египте, особенно, если речь идет о человеке столь богатом, как Анвар Сидки?
– Вы имеете в виду… – начал было Загорский.
– Я имею в виду, что это не западная свадьба. Египет – это мусульманский Восток, и девушка, выйдя замуж, попадает не в семью жениха, а в гарем, где полно таких же, с позволения сказать, счастливых избранниц. Да ни одна уважающая себя европейская женщина не пошла бы на такое.
Загорский понятливо кивнул: уважающая себя женщина вместо этого решила провернуть крупную аферу и ограбить ювелирный магазин. Обидно видеть, что такая красивая девушка встала на кривую стезю воровства.
– Боже мой, – засмеялась она, – красивая девушка! Уж не собираетесь ли вы сделать мне предложение прямо тут?
И так улыбнулась молодому человеку, что тот покраснел.
– Нет, – сказал он с легкой досадой, – я здесь не за этим.
Смех ее оборвался, она глядела серьезно. Ну, раз уж разговор у них пошел такой откровенный, пусть хотя бы объяснит, как он ее выследил. После того, как мадемуазель Мари сбежала от сына паши, она была очень осторожна, но ни разу не заметила никакой слежки.
Загорский кивнул: это было совсем непросто, ведь ее окружали сообщники, однако ему это удалось. Он в юности играл в домашнем театре и приобрел некоторые навыки перевоплощения. У него был целый набор образов, которые он регулярно менял, чтобы не вызвать ее подозрения.
– Постойте, – сказала она, как будто что-то вспоминая, – значит, чопорный англичанин на пароходе из Суэца – это вы?
Загорский наклонил голову, и в глазах его зажегся озорной огонь.
– И тощая монахиня-бенедиктинка в гостинице рядом со мной – тоже вы?
Загорский кивнул.
– Это я, – подтвердил он. – И даже вчерашний сумасшедший старик в ювелирном магазине, предлагавший приказчику изрядный гешефт – это тоже я.
Она всплеснула руками, глядя на него с искренним восхищением.
– У вас настоящий талант, вам надо играть на театре!
Загорский, слегка смутившись, отвечал, что у него несколько иные планы на жизнь. Но, впрочем, это сейчас неважно. Насколько он знает, мадемуазель Мари еще не успела продать ни один из украденных камней. Так что сейчас он бы хотел, чтобы она в присутствии французской полиции передала ему под опись все похищенные в магазине господина Рахмани драгоценные камни.
Барышня смотрела на него с удивлением. Неужели он это серьезно? Он не только предлагает ей отдать все брильянты, но и самой сдаться правосудию? Да понимает ли он, чем это чревато для нее? Ее посадят в тюрьму на много лет, на волю она выйдет уже старухой.
Загорский кивнул. Он все продумал: они оформят явку с повинной. Приговор в этом случае не будет слишком суров, возможно, она даже отделается условным сроком.
Мадемуазель Мари только головой покачала.
– Вы не знаете египетских законов. Ни о каком снисхождении не может быть и речи.
– А если вас будут судить во Франции?
– Все равно. Чего ради мне менять богатую и свободную жизнь на тюремную камеру с мышами и тараканами? Только затем, чтобы какой-то мальчишка из далекой России потешил свое самолюбие? Нет, никогда.
Видно было, что Загорский изумился.
– Но что же вы намерены в таком случае делать? – спросил он.
– Все очень просто, – отвечала она. – Вы останетесь здесь, а я уйду. И никто меня не удержит.
Рука ее скользнула в сумочку и в следующую секунду показалась наружу. Теперь она сжимала маленький короткоствольный револьвер, который глядел прямо на Загорского.
– О, – сказал тот с любопытством, – кажется, это «Уэбли» номер 2, знаменитый «бульдог». Это ведь новинка, о ней писали в газетах. Позвольте, я взгляну…
И он, привстав с кресла, с горящими, как у мальчишки, глазами, потянулся к револьверу.
– Сидеть! – негромко велела она, и стволом указала ему обратно на кресло.
– Ах, да, – спохватился Загорский, – я совсем забыл.
Он опустился в кресло и нахмурился, не глядя на Мари. Похоже, он о чем-то напряженно думал. Однако она не намерена была ждать, пока он до чего-то додумается.
– Ключи! – сказала она.
Он кивнул рассеянно. Да, конечно, ключи. Вот только с ключами загвоздка. Ведь если он отдаст ей ключи, она наверняка попытается сбежать.
– Не попытаюсь, а сбегу, – сказала мадемуазель, сурово нахмурившись, от чего, кажется, сделалась еще более очаровательной.
Он печально покачал головой. Нет, не сбежит, а именно попытается. Все дело в том, что на улице ее ждет наряд полиции – об этом побеспокоился он, Загорский. Полицейские уже взяли ее сообщников и ждут только окончания их разговора, чтобы арестовать мадемуазель Мари. Она попытается уйти, они начнут стрельбу и, вне всякого сомнения, убьют ее.
– Откуда здесь полиция, вы блефуете, – сказала она неуверенно.
Он только руками развел: нельзя же быть такой недоверчивой! Саад Сидки временно назначил его комиссаром каирской полиции с соответствующими полномочиями. А как бы иначе он убедил старика Блюма уступить им его собственный кабинет?
– Так что мне делать? – вскричала она в отчаянии. – Я не пойду в тюрьму! Там крысы, тараканы, там жестокое обращение! Я лучше умру! Здесь и сейчас… Потому что я ни в чем не виновата! Это все Деметриос! Он заморочил мне голову, он заставил меня ввязаться в эту мерзкую затею! Они воспользовались мной и теперь хотят от меня избавиться…
– Давайте-ка по порядку, – перебил ее Загорский. – Кто такой Деметриос и как вас заставили участвовать в ограблении?
Из дальнейшего невнятного рассказа барышни, перемежаемого всхлипами и слезами выяснилось следующее. Некий греческий красавец – тот самый, похожий на Абдул-Меджида – познакомился с мадемуазель Мари в Париже. Она была бедной модисткой, а он показался ей очень состоятельным, так красиво ухаживал за ней, был так галантен и так красив, что она не устояла и влюбилась в него без памяти. И тогда он уговорил ее – да, да, уговорил, и она даже не помнит, как это было, это был какой-то гипноз, он уговорил ее поехать в Каир, самый волшебный город на свете, как говорил Деметриос. А там ее познакомили с Анваром Сидки, и он стал за ней ухаживать, а Деметриос сказал, что надо сделать вид, будто Анвар ей нравится и она готова ответить на его ухаживания, потому что отец Анвара – такой влиятельный человек, что в противном случае их просто не выпустят из Египта, а бросят в страшный местный зиндан.
– И вы поверили? – с упреком спросил Загорский.
Она заплакала. Все это время она как будто находилась под гипнозом, она лишена была своей воли. Деметриос обещал, что все будет хорошо, что проявленная ей благосклонность к Анвару ничего не значит, но позволит им выиграть время и подготовить бегство. И она сделала вид, что ей приятны ухаживания Анвара Сидки, но не уступала его домогательствам окончательно, говоря, что воспитание не позволяет ей иметь дело с мужчинами, кроме как через законный брак. И тогда он, распаленный, предложил ей замужество, а она, по совету Деметриоса, дала свое согласие.
– Это ничего не значит, – убеждал ее возлюбленный, – пока вас не сочетали браком, всегда можно отказаться от слова.
