bannerbannerbanner
Обреченные обжечься

Anne Dar
Обреченные обжечься

Полная версия

Глава 9.

Мы с Мишей сидели в просторном коридоре, не зная, как именно попрощаться друг с другом.

– Что ж, за четыре месяца и десять дней я должна излечиться от пристрастия к алкоголю, травке и клею.

– Сомневаешься? – я сжала руки, лежащие у меня на коленях, в кулаки.

– Нет. – решительно ответила Миша, но я знала, о чём она думает – о том же, о чём и я. Четыре месяца – это мало. Пожалуй, стопроцентной выкладки будет недостаточно, помимо этого должно случиться чудо.

– Если что, я найду ещё деньги, – не менее решительно произнесла я.

– Брось. Я справлюсь за три месяца, – криво ухмыльнулась Миша, явно специально выставляя себя излишне самоуверенной. – Или ты в меня не веришь? – сидя справа, она внимательно посмотрела на меня. Я не повернулась.

– Верю, – выждав несколько секунд для убедительности, твёрдо произнесла я. – Я в тебя верю, Миша, – наконец повернувшись к сестре полубоком, я положила на её плечо руку.

– Ты всегда была сильнее меня, – в ответ положив на моё плечо свою руку, прищурилась сестра. – Но с этого дня так не будет. Что бы ни случилось, я каждый день буду сильнее тебя. Ты больше не будешь первой на пьедестале.

– Вызов принят, – в ответ поджала губы я, после чего мы коротко обнялись и, постучав друг друга по плечам, поднялись со своих мест. – Встретимся через пару недель. От Лондона до клиники всего полчаса езды…

– Нет. Встретимся когда я буду чиста. Через четыре месяца. До тех пор не хочу ни чтобы ты меня видела, ни видеть тебя.

– Понимаю… – поджала губы я, действительно понимая, как чувствует себя и как выглядит человек во время “ломки”. – Ты ведь меня не ненавидишь?

– За что?.. За то, что я тебя бросила?

– Нет, Миша, тебя бросила я…

– Брось. Бросила я… – ухмыльнулась от забавной тавтологии сестра.

– Подожди, – резко оборвала её я. – Это я должна сказать первой… – я испытывающе заглянула сестре в глаза. – Прости.

– Прости! – едва ли не выкрикнула сразу после меня Миша, явно желая меня опередить, но у неё не удалось. – Так не честно, – раздражённо убрала мои руки со своих плеч она, всерьёз разозлившись. – Это я должна была сказать первой!

– Так ты прощаешь? – улыбнулась я, протянув всё ещё сердящейся сестре руку.

Помедлив несколько мгновений, моя измученная копия протянула мне свою очень сильную руку.

– Прощаю, – твёрдо ответила она, после чего, ухмыльнувшись, добавила. – Хотя бы простить первой разрешила. Так что с твоим прощением?

– Я тебя тоже прощаю, – улыбнулась я.

Мы разняли руки.

Я уже уходила, когда вспомнила о деньгах и, обернувшись, встретилась со сверлящим мою спину малахитовым взглядом:

– Те деньги, пятьсот долларов, которые ты вопреки всем своим зависимостям смогла накопить на операцию Мии, я положила на твой электронный счёт в этом центре. На тот случай, если тебе что-то понадобится купить… Пени с Рупертом приедут через неделю, возможно с ними подтянется отец… Ну что… До мая?

– Встретимся в конце июня, – поджав до крови искусанные губы и не вытаскивая рук из карманов потёртых джинс, тяжело выдохнула Миша, после чего её плечи заметно обрушились вниз.

Повторно направившись к выходу я больше не оборачивалась. Индивидуальный подход к лечению, лучшее питание, два бассейна с мини-водопадами и джакузи, грязевые ванны, шоколадные обертывания, солярий, сауна, массаж… Для Миши это будет то ещё пекло. Мне даже думать было страшно о том, что её ожидает в течении этих четырёх месяцев.

Я пообещала Хьюи, что приеду к нему завтра, но всё равно едва сдержалась, чтобы по пути домой, проезжая по кольцу Лондона, не завернуть в город. Однако, напомнив себе слова Хьюи о том, что сегодня он хочет провести день с отцом и Амелией, которую по-особенному сильно хотел увидеть, и познакомиться с детьми Руперта и Пени, я уговорила себя обогнуть Лондон стороной, буквально пройдясь по нему краем своих колес.

“Мы встретимся завтра… Обязательно… После встреч со всеми… Я определённо… Устану и… Отключусь… Приезжай завтра на весь… День… Не бойся… Я никуда не убегу…” – с иронией улыбался Хьюи.

“Да, он никуда не убежит”, – я сжала ещё сильнее руль, с болью подумав о том, что Хьюи предстоит заново учиться ходить. Но он научится. Он обязательно научится. Он сильный, и я знаю о его силе так же, как и о своей силе, и о силе, которая с его возвращением возродилась в Мише.

“Мы будем ходить!” – буквально кричало моё подсознание под ритм лёгкого рока, льющегося из колонок несущегося прочь от Лондона автомобиля.

Жмурясь от невероятно ярких лучей тёплого, красноватого солнца, постепенно сползающего за горизонт, я думала о том, что мне необходимо переждать всего двенадцать часов, чтобы вновь увидеться с братом. К тому времени я узнаю всё, что только возможно узнать о реабилитации после долговременной комы. Хьюи не просто научится ходить за предельно короткий срок – он у меня бегать будет!

Заезжая на свою улицу, залитую алыми лучами заката, я чувствовала себя возбуждённо счастливой. Во время пути домой я обдумала все свои актуальные жизненные перипетии и пришла к выводу, что все они остались позади: Хьюи очнулся спустя десять лет безнадёжной комы, Мия успешно прооперирована и благополучно проходит курс реабилитации, Миша не просто добровольно отправилась на лечение, но готова зубами рвать свои недуги… Лучшего периода в моей жизни не было уже десять лет, семь месяцев и… Нет! Всё-таки стоит прекратить считать эти дни. Время больше не будет проходить мимо меня, каждый день будет особенным, полным жизни… Жизнь! Я могу начать жить… Я ведь могу?..

Увидев у своего дома машину Дариана лишь после того, как подъехала к ней впритык, я поняла, что замечталась, но не расстроилась от этого. Даже Дариан больше не казался мне проблемой. Если я пережила весь этот ужас, значит и отношения с Дарианом определённо переживу. Определённо…

– Ты выглядишь взбудораженной, – улыбнулся Дариан, подходя к гаражу, из которого я только выходила.

– Ты даже не представляешь насколько, – неожиданно широко заулыбалась я, продолжая наслаждаться эмоциональным подъёмом, который произошёл со мной сразу после того, как я поняла, что Миша действительно осталась в лечебнице.

– Поделишься?..

– Хьюи разговаривает, – продолжала удивлять саму себя своей откровенностью я, но никак не могла перестать эмоционально размахивать руками. – Миша отправилась на лечение в клинику, Мия скоро вернётся домой здоровой и невредимой… Я счастлива! – неожиданно вслух заключила я, и мне так понравилось услышанное, что я повторилась. – Я счастлива, Дариан… – буквально из грудни выдыхала счастье я. – По-настоящему.

Дариан, смотря в мои глаза со скрещёнными на груди руками, лучезарно улыбался, не оголяя своих белоснежных зубов.

– Что я могу сделать, чтобы умножить твоё счастье? – внимательно выслушав меня, вдруг поинтересовался он.

– Не стоит, – поджав губы, похлопала рукой по скрещённым рукам Дариана я. – Ты ведь знаешь, что не выполнишь моего желания.

– Может быть у тебя есть какое-нибудь другое желание?

– Нет уж, спасибо, – ухмыльнулась я, постепенно приходя в себя от внезапно нахлынувшей на меня эйфории. – Я не знаю, как с тобой разобраться по итогам прошлого своего желания, так что… – остановившись на крыльце, я замолчала, увидев прикреплённый к входной двери чистый лист. Оторвав его и перевернув, я прочла текст, написанный рукой Нат: “Когда приедешь – зайди к мистеру Гутману. Срочно”.

Наверное я слишком сильно привыкла к проблемам, отчего записка показалась мне ничем иным, как предупреждением о новой волне неприятностей. Ещё это “срочно”… Я сдвинула брови.

– Кто такой мистер Гутман? – посмотрел мне через плечо Дариан.

– Сосед, – задумчиво отозвалась я. – Подождёшь меня?.. – я не успела закончить свой вопрос, как Дариан перебил меня.

– Я пойду с тобой.

– Со мной? – вздёрнула брови я, а потом вдруг подумала: “Почему бы и нет?” – и, поджав губы, приложила записку к груди Дариана. – Ладно, пошли. Не думаю, что это займёт много времени. Мистер Гутман отшельник. Во всяком случае, был отшельником, пока я не свела его с Коко. Теперь у них серьёзный роман и они всерьёз собираются отправиться в путешествие по Европе. Чудно…

– Чудно? – переспросил Дариан, шагая по тротуару справа от меня.

– Как человек может больше двадцати лет прожить отшельником и вдруг вот так вот взять, и решить отправиться в путешествие на шестом десятке своей жизни?

– Он в неё влюблен? – неожиданно спросил Дариан.

– Что?

– Он влюблён в Коко?

– Не знаю… – пожала плечами я.

– По-видимому влюблён, – задумчиво произнёс Дариан, открывая мне калитку во двор мистера Гутмана. Я же решила не копаться в его мыслях, чтобы не наткнуться в них на нечто опасное для себя, поэтому молча вошла в открытую передо мной дверцу.

Глава 10.

Сделав один-единственный звонок в дверь, я стала переминаться с ноги на ногу. Я окончательно отошла от радости, которая возникла у меня во время деления с Дарианом своим счастьем, и теперь, наконец, начала задумываться о том, стоило ли мне брать его с собой к мистеру Гутману или мудрее было бы запереть его в своём доме (именно запереть, так как иначе Дариан всё равно бы последовал за мной). В конце концов, Дариан мне не парень, чтобы я могла или хотела знакомить его без разбора со всеми своими родственниками, друзьями и соседями…

Я уже успела проткнуть себя сотней игл сомнений относительно стоящего в этот момент рядом со мной Риордана, что, скорее всего, он заметил, так как начал ухмыляться наблюдая за тем, как я переминаюсь с ноги на ногу, как вдруг дверь перед нами распахнулась и на пороге возник мистер Гутман.

– Мистер Гутман! – уже окончательно съехав с катушек от того, что привела с собой постороннего, воскликнула я. – Нат оставила мне записку… – мистер Гутман внимательно смотрел на Дариана, не наделив меня даже мимолётным взглядом, отчего я решила отложить разговор о записке “на потом”. – Оу… Это Дариан… Мой парень… То есть! – я уже хотела сказать: “То есть начальник!”, – но было слишком поздно – мистер Гутман и Дариан уже пожимали друг другу руки, а прокричать вдогонку первоначальному варианту слово “Начальник!” не представлялось мне корректным. Я прикусила язык.

 

– Какой интересный молодой человек, – прищурился мистер Гутман, осматривая Дариана, но явно обращаясь ко мне.

– Олаф хотел сказать, что твой молодой человек очень красивый, – сообщила мне вдруг возникшая за спиной мистера Гутмана Коко, сразу же положившая на его плечи свои цепкие руки. – Олаф – художник, – обратилась к Дариану Коко. – Он издалека видит красоту.

– Да, но я ценитель женской красоты, – заметил мистер Гутман, красноречиво заглянув в глаза своей соблазнительницы.

– Определённо, – хитро согласилась Коко. – Таша очень красивая и Дариан очень красив, – кокетничая, женщина перевела взгляд на нас. – У вас могут быть красивые дети.

– Не в этой жизни, – криво ухмыльнулась в ответ я. – Нат написала мне записку, – выдернула из заднего кармана джинс Дариана листок бумаги я. – Здесь написано “срочно”. Что-то случилось?

– Как? Ты не знаешь?! – удивлённо воскликнула Коко.

– Твой брат очнулся, неблагодарная, – словно из ниоткуда появилась в дверном проёме огневолосая. – Могла бы и раньше нам сообщить.

– Не злись, дорогая, – заулыбался возникший за спиной Нат Байрон, и тут же с претензией обратился ко мне. – Таша, мы узнали от Руперта, а не от тебя, как такое возможно?

– Уже двое суток прошло, а ты ни словом не обмолвилась! – Нат явно злилась.

Почесав затылок, я поняла, что меня ожидает серьёзная шумиха, но, к удивлению, я этому не огорчилась. Последние двое суток я вообще ни о чём не огорчалась, даже когда узнала, что выпила серьёзную дозу снотворного, способного завалить быка. Кажется, мой лимит огорчений на эту жизнь наконец-то начинал иссякать.

Помимо мистера Гутмана, Коко, Байрона с Нат и меня с Дарианом, были ещё приглашены и Даррен с Паулой, оставившие своих дочерей под присмотром родителей последней. Нат, конечно, для поддержания марки поворчала на меня ещё минут пять, но вскоре забыла об обиде, нанесённой моим молчанием ей, как лучшей подруге. Конечно я должна была рассказать ей о случившемся одной из первых, но у меня ведь дырявая голова, а с сита спрос небольшой, и это не осталось без учёта (по крайней мере именно так выразилась Натаниэль).

Первый час мы распивали холодное пиво в честь пробуждения Хьюи, второй час распивали прохладное пиво в честь лечения Миши, третий же час, на который я никак не рассчитывала, мы распивали пиво комнатной температуры в честь назначенной даты свадьбы мистера Гутмана и Коко. Они планировали расписаться в апреле, после чего незамедлительно отправиться в путешествие по Европе и обязательно заехать к сыну и внукам Коко, живущим где-то под Берлином.

Мы начали расходиться ровно в девять, когда всё пиво было выпито, и поводы для продолжения банкета окончательно иссякли. Разбившись на пары, все потянулись по тропинкам в разные стороны, и я, посмотрев на идущего слева от меня Дариана, вдруг поняла, что в каком-то смысле у меня тоже есть пара.

Я думала, что Дариан проводит меня до дома, но, дождавшись пока я открою дверь, он уверенно вошёл внутрь, и мне пришлось смириться с этим. Слегка опьянённая количеством выпитого мной этим вечером пива, я приняла прохладный душ, пока Дариан ожидал меня в гостиной. Смыв с себя тяжесть прошедшего дня и протрезвев под холодными струями воды, я предложила Дариану выпить по ещё одной бутылке пива из холодильника, и он не отказался. Даже странно, как легко ему заходило далеко не самое дорогое пойло. Хотя, нет, не странно. Просто пиво “обычных смертных” не оказывало на его организм особого влияния – он фактически не пьянел, и это бросалось в глаза.

С прохладными бутылками в руках мы вместе засели за мой ноутбук, поставив его на журнальный столик в гостиной и сев на пол. В итоге мы битых два часа изучали всевозможные статьи о восстановлении жизнедеятельности человека после длительной комы, после чего сделали вывод о том, что выхода в данной ситуации всего три: Движение, Движение и ещё раз Движение. Хьюи должен усердно тренироваться и, раз у него нет серьёзных травм, которые могли бы повлиять на его реабилитацию, с его здоровьем к концу этого года у него есть все шансы если не стать олимпийским спортсменом, тогда хотя бы учителем физкультуры в старшей школе – молодость была на его стороне. О том, что в подобных ситуациях всё сугубо индивидуально, я предпочитала не задумываться (у нас-то точно всё будет тип-топ!).

Удовлетворённая положительными прогнозами, я отклонила предложение Дариана помочь мне с этим вопросом “иными способами”, после чего приняла его негласное предложение на секс.

Дариан, как всегда, не подвёл и сделал всё возможное, чтобы я полноценно выпала из жизни на час, после чего, лежа слева от меня на кровати, приятно поглаживал мою голову, отдыхающую на его вздымающейся груди.

– Ты назвала меня своим парнем, – внезапно произнёс он в момент, когда я уже собиралась засыпать.

Я ответила лишь спустя несколько секунд:

– Ты ведь понимаешь, что я оговорилась?

– Ты ведь понимаешь, что ты произнесла это вслух?

На сей раз я ничего не ответила.

– Почему ты не хочешь принять мою помощь с Хьюи?

Прежде чем дать ответ, я, водя кончиком указательного пальца по горячей груди собеседника, думала о том, стоит ли говорить правду. Пожалуй, я впервые задумалась с Дарианом о том, стоит ли говорить с ним прямо.

В итоге привычная мне Таша вернулась в меня быстрее, чем обновлённая и ещё неизвестная мне версия меня успела занять центральное место где-то в глубине моего внутреннего мира.

Как обычно, я не стала врать.

– Мне от тебя ничего не нужно, – наконец произнесла я.

Дариан ничего не сказал мне в ответ, что заставило меня напрячься сильнее, чем если бы он сказал мне хоть слово. Мы так и заснули в обнимку, но я всем своим существом ощущала, что Дариан, не смотря на физическое бездействие, в буквальном смысле душил меня.

Кажется, я даже заснула именно от недостатка воздуха.

Дариан.

После слов Таши о том, что ей от меня ничего не нужно, я едва удержался, чтобы не напомнить ей о её месте. Перед глазами сразу же всплыла эхом посленовогодняя картина – я, сжимая Ташу за плечи, трясу её изо всех сил, кричу в её охмелевшее, до боли красивое лицо, стараясь не думать о глубине её огромных, широко распахнутых глаз: “Говоришь, просить у меня денег для тебя гильотина?! Я собственноручно отсеку голову твоему высокомерию!.. Говоришь, презираешь меня?! Ты будешь меня ненавидеть!.. Ты будешь испытывать столько эмоций по отношению ко мне, что взорвёшься от их переизбытка!”.

Может быть мне и вправду стоит заставить её себя ненавидеть? Сыграть на её негативных эмоциях, чтобы в итоге вызвать в ней те эмоции и чувства, которые мне от неё нужны?

Таша уже спала, а я, под её сопение, машинально поглаживая большим пальцем ложбинку на её спине, всё ещё думал над тем, как нам быть дальше. Я долго и со злостью размышлял о том, что мне уже изрядно надоело её поведение и что пора с этим завязывать, и раз не получилось по-хорошему, пришла пора начинать действовать по-плохому… Но вдруг зацепившись взглядом за её лицо, я, в который раз, замер от увиденной красоты, и мысли мои замерли вместе с моим сердцем. Её слегка приоткрытый рот пленял, но я не мог его поцеловать, чтобы не спугнуть живописный момент… Нет, я не мог её брать нахрапом. Сейчас не время для жёсткой игры. Она была по-настоящему счастлива, и я не мог позволить кому-либо омрачать её счастье, даже самому себе. Вновь необходимо ждать. И, хотя у меня обычно плохо подобное получается, с Ташей я готов научиться тонкому искусству выжидания. Ни вчера и ни сегодня она не была моей по-настоящему, но у нас ещё есть тысячи завтра. Вряд ли, конечно, я дождусь первой тысячи – едва ли я дождусь сотни! – но однажды определённо наступит то самое “завтра”, когда Таша, сама того не понимая, станет моей. Может быть она просто не может стать резко чьей-то, может быть ей необходимо становиться чьей-то постепенно, после чего, наконец возымев принадлежность к кому-то – ко мне! – она замрёт от неожиданности и шока. Замрёт, но уже ничего не сможет с этим поделать – назад дороги не будет.

Да, я подожду ещё немного, ещё совсем чуть-чуть… Возьму её временем, но я возьму её. Когда она станет моей, ей придётся отказаться от всего того хлама, которым она всё это время забивала свою прелестную головку…

Мы уже давно играем по моим правилам, осталось только научить этого упрямого игрока правильно бросать кости.

Глава 11.

У меня появилась цель, из-за чего моё отношение к своей жизни начало резко меняться. С пробуждением Хьюи в моём существовании неожиданно появился смысл.

Долгое время всем жаждущим общения с Хьюи приходилось делить его между собой, пока наконец Хьюи сам не устал и не предложил составить график посещений. Так он впервые за десять с половиной лет взял в свою руку карандаш, которым в итоге лишь спустя сутки смог начертить более-менее понятный график. Ему понадобилось двадцать четыре часа, чтобы заново научиться выводить на бумаге при помощи ослабших пальцев знакомые ему символы. Тот факт, что Хьюи так быстро далось письмо, подбадривал меня даже больше, чем положительные прогнозы доктора Аддерли.

График посещений Хьюи разделил между мной, отцом, Рупертом и Пени с их детьми по-желанию, и Пандорой с Айрис. Амелия могла приходить в любое удобное для неё время. Когда же в графике внезапно обнаружилось, что Хьюи “отрезал” всем одинаковый кусок времени, при этом добавив мне лишние часы, больше всех возмутилась Пандора (хотя, конечно, остальные тоже морщили носы).

– Я его бабка! – она трясла графиком перед носом моего отца, пытающегося спокойно позавтракать и уловимо расстроившегося из-за чертежей сына, с которым он не меньше меня хотел проводить всё своё время. – Я мать его матери! Почему он отмерял именно Таше по плюс два часа с каждого дня?!

– Может быть потому, что Таша единственная, кто не выносит ему мозг своей болтовнёй и не давит своим присутствием? – неожиданно вступилась за меня Айрис, что заставило меня прекратить есть свою порцию вчерашнего супа.

И почему я только согласилась на этот совместный завтрак, который больше напоминал сборище импульсивных несушек? Может быть потому, что все сейчас собравшиеся здесь не завтракали в семейном кругу уже больше десяти лет?

– Я пропущу этот прозрачный намёк мимо себя, юная леди, – обратившись к Айрис, сдвинула брови Пандора, при этом расстроенно швырнув лист с графиком в центр стола.

– Хьюи прав, – налив себе бокал сока и уже сев обратно на своё место, вдруг вступила в разговор Амелия. – Ты, моя сватья, хотя и мать его матери, но её утробу он делил со своими сёстрами. Он знает, кто ему сейчас нужнее.

Пандора скрестила руки на груди. Не найдя, что ответить на слова Амелии, она мгновенно метнула свой всё ещё искрящийся недовольством взгляд на Айрис.

– Ты мне хоть и не родная кровь, но ты могла бы и встать на мою сторону… Как продвигаются дела со свадьбой? Всё ещё в силе?

От вопроса Пандоры Айрис вдруг поёжилась, а я вдруг поняла, что не я единственная задаюсь вопросом относительно правильности её решения выходить замуж в столь раннем возрасте, фактически сразу после выхода из клиники, тем более за такого ветреного кандидата как Дэйл.

Мои мысли прервал отец.

– Его почерк совершенно не изменился, – вдруг произнёс он, поднеся к своим светлым глазам график начерченный Хьюи. – Ровно такой же, каким был в тринадцатилетнем возрасте…

Отец был прав. Хьюи во многом остался тринадцатилетним парнишкой, но не во всём. Хьюи был так же наивен, как может быть наивен подросток, однако оказалось, что во время комы он слышал едва ли не всё, о чём мы разговаривали с ним или в его присутствии, и его мозг соответственно реагировал на наше “взросление”. Его же тело всё это время постепенно росло, развивалось и менялось. Ему делали регулярные массажи, что помогло избежать пролежней и серьёзного атрофирования мышц, его несколько раз в неделю мыли, ему стригли волосы и ногти… Мой брат физически и морально взрослел, при этом будучи наглухо запертым в собственном теле и подсознании. Уже спустя неделю общения с Хьюи я могла сделать вывод, что передо мной предстал внешне девятнадцатилетний парень, с душой, добротой и наивностью тринадцатилетки, но мышлением равным своему возрасту. Впрочем, Хьюи с раннего детства отличался от нас с Мишей своей добротой, которая и порождала в нём уникальную наивность. Тот же факт, что он выглядел на пять лет моложе своего реального возраста, был вполне нормален, тем более с учётом того, что при росте метр семьдесят три (мы с Мишей достигли роста в метр семьдесят семь) он весил всего шестьдесят килограмм. Хьюи срочно нужно было набирать вес и старательно шевелиться, но спустя две недели действительно великих трудов сквозь сжатые зубы и пот градом, он научился только приподниматься на локти, и удерживать шею, после чего, при помощи со стороны, он садился на край своей койки и, отдышавшись, самостоятельно сползал с неё в инвалидное кресло. К концу второй недели он мог проделывать это уже не за двадцать, а за десять минут. Ещё пара недель подобной работы сквозь боль и пот, и он достигнет невероятного успеха. Мы оба были в этом уверены так же, как и в том, что уже спустя месяц сможем играть в прятки с медсёстрами.

 

Из-за чрезмерной худобы, даже не смотря на хороший обогрев палаты, Хьюи постоянно мёрз, поэтому мы надевали на него тёплые кофты и носки, а когда предпринимали с ним прогулки по коридорам, обязательно укрывали его пледом. Сначала мы укрывали его всего, но позже, научившись неплохо пользоваться верхней частью своего тела, он стал проявлять сопротивление и, в итоге, настоял на том, чтобы накрыты были только его ноги.

Больше всего Хьюи любил прогулки на инвалидной коляске, которая его ни капли не смущала. Он знал, что пройдёт ещё несколько недель, и он перейдёт на костыли – он не останется в коляске навсегда – поэтому сейчас ничто не мешало ему наслаждаться каждой нашей вылазкой из палаты, каждой возможностью провести время вне своей койки, и каждому встречному прохожему, внешний вид которого порой мог стать для него настоящим впечатлением. Однажды он сказал мне, что больше всего ему не хватало “там” картинок. За десять с половиной лет ему приснилось не больше пары-тройки десятков снов, которых он не может сейчас даже вспомнить, остальное же время он не видел ничего кроме кромешной тьмы, сквозь которую к нему прорывались наши голоса, которым он был рад, словно любимой радиоволне, прерывающей белый шум. Узнав об этом, моё сердце сжалось от силы того одиночества, которое всё это время терзало дорогого мне человека. Не смотря на то, что рядом с ним всегда были любящие его люди, всё это время – десять лет, семь месяцев и двадцать один день – Хьюи был одинок так, как не может быть одинока ни одна живая душа.

Боль от осознания глубины его одиночества пронзала меня…

…Весна в этом году наступила рано. Со второй половины февраля температура уверенно держалась плюсовой отметки, днём достигая десяти градусов, а по ночам не опускаясь ниже пяти. Дожди лили практически каждый день и всегда были сильными, проливными, и даже два раза случились шквальные. Природа постепенно пробуждалась от по-настоящему сильной в этом году зимней спячки и дышать с каждым днём становилось всё легче, хотя, может быть, причиной тому была не смена пор года, а вместе с ней и смена моего гардероба, и не влажность кристально чистого воздуха. Просто я стала улыбаться чаще, говорить искреннее, словно начала воспринимать жизнь вокруг себя живее. Правда все изменения, коснувшиеся моей личности, не покидали пределов поликлиники.

Стоило мне въехать на парковку поликлиники и, от предвкушения наших с Хьюи разговоров, я в мгновение ока становилась другим человеком. Стоило же мне покинуть парковку, и я вновь становилась той версией себя, благодаря которой выжила в сложное для себя и, к счастью, минувшее десятилетие. Впрочем, вскоре чрезмерное любопытство социума отобрало у меня даже “парковочное” настроение, резко обрезав его сначала до границ поликлиники, а после и вовсе до единственного этажа. Опасаясь того, что скоро придётся довольствоваться одной лишь палатой, я, сидя напротив Хьюи, молча читала очередную громкую статью в газете, которую Хьюи успел затереть до дыр прежде, чем я успела сменить Айрис (Пандора с ней сегодня не пришла – во время проливных дождей у неё случались внушительные скачки́ давления).

“Молодой человек вышел из комы спустя десять лет”, – вот так вот лаконично звучала уже пятая за две недели статья о Хьюи Грэхэме, на сей раз опубликованная одним из крупнейших издательств Лондона.

Я внимательно посмотрела на Хьюи.

– Тебе следует почитать что-то более… Интересное. Ты ведь любишь Толкиена, может быть тебе принести книгу?

– Всего Толкиена я прочёл за неделю до того, как впал в кому. До сих пор кажется, будто читал его только вчера, – мимолетно усмехнулся он. За прошедшие две недели он научился говорить без остановок и теперь общался не хуже, чем человек, не имеющий ни малейшего понятия о коме. Подобный прогресс заставлял меня замирать от страха перед тем, что через какое-то время нам будет выставлен счёт за подобные успехи. Впрочем, это были лишь пустые переживания – просто я привыкла ожидать худшего. – Да и потом, – продолжал Хьюи, – я ещё не дочитал Харпер Ли, которую папа принёс мне позавчера, и ещё даже не приступал к разбору кубика рубика Жасмин. Не переживай, с развитием у меня всё более-менее под контролем. По крайней мере я тружусь в этом направлении больше, чем сплю.

– Кстати обо сне, – сдвинула брови я. – Доктор Аддерли говорит, что ты недостаточно много спишь. У тебя бессонница?

– Я не знаю, – пожал плечами брат. – Мне хватает пяти часов в сутки. Может быть я просто выспался за эти десять лет, – вновь улыбнулся он.

Я улыбнулась ему в ответ и вновь задумалась о ситуации с прессой. Медперсонал пока что не начал сливать важную информацию, но она уже начинала просачиваться, а значит скоро в палату к Хьюи может заявится какая-нибудь эксцентричная блондинка с бестактным вопросом наподобии: “И каково это – проспать полжизни?”. Эта блондинка, кстати, караулила меня сегодня у ресепшена, но я вовремя развернулась и отправилась к Хьюи другим путём. За то время, которое я провела в этой клинике на реабилитации после аварии, я выучила едва ли не все возможные и невозможные закоулки этого холодного здания.

Итак, мне нужно было срочно придумать, как уберечь Хьюи от верно приближающегося к нему стресса. Впрочем, рядом с ним с девяти утра до десяти вечера всегда был кто-то из близких, а по ночам несли караул доброжелательные медсёстры, но ведь у папарацци напрочь отбито чувство такта – они могут нагрянуть и в неустановленное для посещений время.

– Таша, – взмахнул перед моими глазами рукой Хьюи. – Прекрати так сосредоточенно думать. А-то состаришься быстрее. Я и так выгляжу на пять лет моложе тебя, не хватало ещё пару лет прибавить к этому ужасному числу, и всё из-за твоей привычки усердно ворочать мозгами. – с тех пор, как Хьюи проснулся, он улыбался чаще, чем я за последнее десятилетие своей серой жизни. – Пошли лучше прокатишь меня с ветерком. Только с тобой я могу надеяться на то, что однажды мы всё-таки собьём с ног доктора Аддерли.

– Ещё пара недель и ты уже сам сможешь ходить. Вот тогда-то ты его и собьёшь, – криво ухмыльнулась я

– Нет, нужно действовать пока я ещё “на колесах”, – весело улыбался Хьюи. – Давай же, подкати ко мне моего железного коня.

Как только мы оказались в коридоре, Хьюи сразу же принялся катить своё кресло самостоятельно. И хотя у него всё ещё недоставало сил на “скоростную езду”, благодаря ежедневной двухчасовой зарядке по утрам и послеобеденной пятичасовой гимнастике, он уже вполне уверенно мог без посторонней помощи, благодаря активной работе собственных рук, прокатиться по коридору и обратно к своей палате.

– И что же, теперь на нашей и без того забытой улице появился ещё один заколоченный дом? – прокатившись круг, мы остановились в “кармане”, расположенном справа от палаты Хьюи, в котором было установлено два диванчика и три горшка с внушительными живыми деревьями. – Даже не верится, что Фултонов больше нет. Ведь наша улица невообразима без их ворчания. Помнишь, как однажды миссис Моуди бросила газетой в Энтони, который на лето устроился разносчиком прессы?

– За то, что он не в тот отдел почтового ящика бросил журнал “Садовые чары”, – криво ухмыльнулась я, запустив руки в карманы.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32 
Рейтинг@Mail.ru