Анна Владимировна Рожкова
Дар
Отчего ж не подбросить? Садись.
Не забыть бы ничего. Побольше макаронов, неизвестно, доведется ли еще попасть в магазин, картофель, хлеб, курица, яйца, мыло, зубная паста, щетки, порошок. Голова шла кругом.
Ты почему так долго? – укорила меня Лилия.
В город ездил. Здесь слишком опасно, – ответил я.
Ух ты, – Лилия переоделась в старое платье, забытое хозяйкой в доме, повязала на голову платок, скрыв отросший ежик светлых волос, да еще успела прибраться на кухне, придав ей более-менее жилой вид. Посередине стола стояла стеклянная банка с букетом красных листьев.
Вазу не нашла, – зарделась Лилия. – Голоден?
Как волк, – отозвался я.
Сейчас сварю макароны.
А ты почему не ешь? – удивился я, слопав целую тарелку.
Нет аппетита, – улыбнулась Лилия.
Мы жили как Робинзоны, довольствуясь малым и радуясь каждому дню. Лилия с удовольствием гуляла по осеннему лесу, взахлеб рассказывая, что видела ежика или птичье гнездо. Время шло, дни становились короче, ночи холоднее. Согревались, как могли, забирались под несколько одеял, развлекая друг друга чтением вслух или разговорами. Никогда мне еще не было так покойно. Пока однажды утром Лилия не смогла подняться с постели.
Вынеси меня на воздух, – попросила она.
Я завернул ее в плед, усадил в старое кресло во дворе. Сварил бульон из припасенных на черный день окорочков. С каждым днем Лилия слабела. Я кормил ее с ложки, а она выташнивала все съеденное. Я мрачнел. Внутри поселилась боль, ночами я прислушивался к ее слабому дыханию. Раньше я переживал, как мы перезимуем. Теперь понимал, что зимовать нам не придется.
Вадик, – позвала Лилия утром. – Отнеси меня на поляну.
Я с легкостью подхватил ее на руки. Она весила не больше ребенка. На глаза наворачивались слезы, в груди нестерпимо пекло. Я сжал зубы, чтобы не выказать слабости. Как врач, я понимал, это конец. Я уложил ее на одеяло, лег рядом, оперевшись на локоть. Ее удивительные глаза спорили синевой с небом.
Какой чистый воздух, – прошелестела Лилия.
Скоро начнутся заморозки, – отозвался я.
Она не ответила. Лежала тихо, прикрыв глаза.
Вадик, ты проживешь долгую, счастливую жизнь, – она прощалась.
