Анна Ви
Шорох листьев
III
… И вот, в маленьком, покрытом чёрной сажей котелке, закипела, наконец, водица. Опять он прожил в памяти тот День, и не смог сдержать слезу. Она скатилась по грубой грязной щеке в котелок. Бросив следом горсть твёрдых, как камень, макарон, он принялся аккуратно их помешивать, попутно добавляя коренья, сухой травы, совсем чуть-чуть соли. Соль надо беречь. Прислушиваясь к звукам, он попытался различить зверя. Но там тоже стояла тишина. Возможно, зверь отдыхает. Это хорошо, пусть отдыхает.
Уже больше недели он следовал за ним, но по-прежнему ничего точно не знал о своей добыче. Судя по немногочисленным широким и раздвоенным следам, которые зверь оставлял на сухой земле – это всё же очень крупный олень. Однако обломанные ветви деревьев на приличной высоте наоборот говорили, что животное гораздо выше двух метров, и довольно крупное – выходит, лось. Также он находил клочки шерсти на деревьях и кустах, где проходило животное, или тёрлось о шершавую кору, счищая с себя вылинявший подшёрсток. Шерсть была пепельной, как будто седой. Он ещё подумал тогда: «Надо же! Ты тоже, выходит, старик, как и я. Может, последний старик олень-лось в мире!». Но как объяснить то, что животное ждёт, и как будто куда-то ведёт? Ни олени, ни лоси особым интеллектом не обладают. И как он выжил, один? Нет, тут что-то другое…
Выживший неспешно принялся за ужин, размышляя об этом всём уж в который раз. Чувство голода он испытывал постоянно и попросту привык к нему, посему мог себе позволить ужинать неспешно, рассматривая и считая плавающие в ложке драгоценные макаронины, вдыхая аромат приготовленного блюда.
Подбросив крупных поленьев в костёр, он улёгся на спину возле белёсого камня и уставился в ночное небо. Как обычно – не видно ни звезд, ни Луны. Неисчезающие влажные тучи с песком и пылью – испарения умирающего океана? – закрывали небо и днём и ночью. Иногда ему казалось, что вот-вот разорвёт их и проглянет Полярная звезда, но нет. А там, где должна быть Луна – лишь размытое пятно, свет от которого едва достигал верхушек деревьев.
Человек заснул тревожным сном.
Шорох листвы, шаги, аромат трав. Он идёт и идёт без остановки по лесному ковру из листьев и веток, шишек и хвойных иголок, и не может остановиться; его ноги болят, тело дрожит, он хочет остановиться, присесть и отдохнуть, но никак не может. Глядь назад – за ним бежит рыжий кот.
– Задира! – кричит человек не своим голосом, на глазах слёзы. – Как ты нашёл меня? Я думал, ты умер! Господи, иди ко мне мой родной! – но никак не может он остановиться, чтобы взять Задиру на руки. Всё идёт и идёт вперёд, ноги несут его и не слушаются хозяина. Он снова смотрит назад – семенящая следом за котом дворняга с виляющим туда-сюда хвостом-бубликом, улыбается ему всей зубастой пастью. Он пытается остановиться, но снова никак.
– Да что со мной, я не могу остановиться! Я хочу остановиться, перестать идти, слышите? Мне надо остановиться! Хватит, я больше не могу, я не вынесу, я старый и больной, мне надо назад, к своим, пожалуйста…, – кричит он в отчаянии, размахивая руками, пытаясь ухватиться за ветви деревьев… но ноги несут упрямо вперёд.
– Я не могу больше идти, дайте мне уже спокойно умереть! Оставьте меня в покое!
«Нет», – слышит он вдруг мягкий голос. – «Ты должен идти, и должен узнать. Встань и иди».
«Встань и иди».
Человек подскочил, ещё толком не проснувшись. В голове всё звенел голос… чей же это голос? Никаких голосов он не слышал уже больше года! Мужской или женский? Нет уверенности… Он поёжился, осмотрелся: костерок едва теплился, и уже занялся хмурый рассвет.
Пора.
Зверь просыпается рано и начинает свой путь с рассветом. Надо успеть собраться. Смахнув холодный пот, он принялся сорачивать лагерь. И как только натянул сапоги на страдающие ноющие ноги – впереди послышался знакомый шорох, потом хруст и продолжительный скрежет: животное, проснувшись, трётся о ствол дерева.
«Хорошо. Он жив, я жив, всё продолжается».
Следующие два дня прошли в привычном режиме: человек шёл следом за зверем, доедая последние запасы, кашлял и чихал, чесался, снимал и надевал обувь, отдыхал по возможности, всматривался вдаль, но по-прежнему ничего живого не видел. Дорога измотала и измучила. А впереди маячили горы, тропа виляла в подъёме, камни мешали идти, болезненно чувствуясь через худую подошву. Деревьев уже почти и не было, привычный мягкий шорох лесного ковра сменился скрежетом мелкой сыпухи.
Сапоги, которые и так уже дышали на ладан, сигнализировали о скорой кончине. Но остановиться он не мог. Единственное, что у него осталось – это движение по реальному следу. «Что если животное упадёт с горы и сломает себе шею? Что мне тогда делать?» – всё думал он. Не хотел он об этом думать, но пугающие навязчивые мысли липли, как некогда осенние мухи, и не хотели покидать его разум. «А что если упаду с горы и сломаю себе шею я? Если упаду, но не умру, а буду лежать переломанный на камнях, вопя от боли?», – жужжали они, и не хотели отступать, пугая сознание последствиями, понуждая сойти с тропы и вернуться в лес, где всё знакомо и стабильно. Отмахиваться от них у него никак не получалось, тогда он решил бубнить первую попавшуюся в дырявую сеть памяти песню.
Что-то про глупышку медведя, который не хотел спать… Истощённый разум отказывался выдавать ему мелодию. Он копался в голове и не находил там ничего, кроме усталости.
– Л…ложкой с-снег мешая….ночь и-идёт, большая, – хрипло прокаркал он, как древняя столетняя ворона. И сам себе засмеялся, точнее закашлялся. Когда он последний раз вообще говорил вслух? Год назад? Два? А пел? Ничего он не пел уже много лет и не надо начинать!
И, тем не менее, искомая мелодия вынырнула из потаённого сундука памяти и одарила его проблеском тёплых воспоминаний.
– Мы плывём на льдине-е-е, как на…б-бригантине…по седым, суровым… моря-я-ям…
Напевая под нос, он начал восхождение.
Следы зверя стали отчётливее, теперь можно уже не отслеживать путь по сломанным веткам, шерсти на стволах и другим редким отметинам.
Поднявшись на очередной холм, запыхавшись, он признал, что здесь дышится намного легче, чем в лесу. Возможно, горы как-то способствуют очищению воздуха или сюда просто не долетает противный пепел.
Колени дрожали от напряжения, он очень устал от подъёма. Присев на округлый камень, снял сапоги, размотал портянки и начал массировать ступни. Выглядели они плохо: мозоли кровоточили, местами слезла кожа до мяса, отваливались сбитые ногти. Ноги пожилого человека не выдерживали такой нагрузки.
Внезапно он подумал, что уже не рассуждает о звере как о мясе на ужин и вообще как о добыче. Он размышляет о нём как о субъекте, ведущем в отношении человека игру, тяжёлую игру с непонятным финалом и правилами. Нет, правила, конечно, ему ясны: не беги вперёд, не поймаешь. Держись следа. Вот и все правила. А в чём состоит выигрыш? И проигрыш?
