Анна Ви
Шорох листьев
Вскоре и рыба исчезла. Сначала всю её выбросило на берег с раздутыми животами, а затем в озере не осталось ничего, кроме мутной воды.
Вдобавок ко всему, постепенно стал погибать лес. Листва его желтела и жухла, осыпаясь, словно слёзы, тихо и медленно. Пропали цветы, ветер, пчёлы, мухи, мошкара. Всё желтело, бледнело и усыхало. Его душа и тело болели; от пережитого он состарился разом лет на десять, а может, и на все тридцать. Лицо покрыли глубокие морщины, а в глазах непонятного цвета, когда-то весёлых и озорных, поселилось вечное страдание. Как он не сошёл с ума от всего этого – он и сам не понимал. Вероятнее всего, привычки и навыки отшельнического образа жизни отчасти помогли ему справиться с бедой.
И вот, спустя несколько месяцев после случившегося, он – странник на дорогах умирающего мира – пытался подобраться к городам в поисках еды. Но ни разу не смог он зайти ни в один из них. Провизию подбирал лишь в оставленных на обочинах машинах, заброшенных складах, пустующих придорожных магазинах. Там, где было возможно хоть как-то безопасно дышать. Пожары, охватившие осиротевшие города, делали воздух вокруг них совершенно непригодным для дыхания. Иногда он находил обрывки газет, читал, пытаясь узнать причины трагедии, но, видимо, всё случилось настолько быстро, что передовые издания попросту не успели растиражировать горячую новость. Ничего вразумительного почерпнуть не получилось. Вскоре уже и это стало для него неважным.
Год спустя с того самого Дня, он уже перестал что-либо искать, надеяться, выживать. Каждый день был просто днём. Были хорошие дни, были и очень плохие. Он шёл или не шёл, лежал или сидел, иногда впадал в забытьё. Что-то находил из еды, или не находил. Всё превратилось в бесконечную череду одинаковых событий, вперемешку с донимавшим одиночеством и чувством полной безысходности, дезориентацией в пространстве и времени. Ещё и старость давала о себе знать: болели ноги и ломило спину, крутило в желудке от голода, утром тошнило – вечером мутило; то появлялась и пропадала зудящая кожная сыпь, то страшно чесалась голова и от пыли бесконечно саднило в горле, чихать и кашлять кровью он смертельно устал. Как можно быть странником или путешественником, если у тебя всё болит, ты стар и измотан, постоянно голоден и лишён вообще всего человеческого?
Умирающий пейзаж не добавлял ни грамма сил и желаний жить. Он чувствовал себя последним поэтом, которого Бог специально оставил наблюдать за кончиной мира, не интересуясь, однако, его самочувствием и собственными желаниями. Очень злая вышла шутка – оставлять лицезреть смерть и увядание природы человека, который всю жизнь посвятил заботе об оной, беспокоясь о каждой её букашке! За что ему такое наказание? За какие такие грехи?
За здоровые ноги и спину он был готов отдать даже свою руку. А другую – за кого-то, кому можно пожаловаться на это всё, излить душу и получить сочувствие.
Но он держался. Он – Выживший. Теперь это его имя.
И вот, в один из очень плохих дней, в сердце очередного усыхающего леса, лёжа вторые сутки напролёт возле жалкого костерка и слушая тупую курсирующую по телу из ног в голову и обратно боль, он ожидал завершения своего земного пути. Когда мимо внезапно прошёл зверь. Живой зверь.
Сначала человек даже не понял, что произошло – не увидел зверя глазами, но почувствовал, услышал, осознал. Весь разум его собрался, обострились заснувшие чувства. Из дряхлого старика вмиг превратившись в охотящегося льва. Он весь напрягся, подскочил и уставился во внимании туда, где всё еще колыхались потревоженные ветви и осыпались листья: явно слышался шорох и топот от четырёх копыт довольного крупного животного и его густое живое дыхание. В нос ударил запах жизни, такой знакомый и забытый, манящий, сумасшедший!
Значит, это травоядное животное, которое прямо сейчас удалялось от лагеря, и, судя по звуку шагов, никуда не спешило.
Выйдя из оцепенения, ругая себя за медлительность, он выхватил из рюкзака охотничий нож, и, забыв обо всём, бросился на звук. Но лишь спугнул добычу: услышав внезапный шум, животное поспешило вглубь леса, треща ломающимися сухими ветками и подымая в воздух столбы трухлявой пыли. Молниеносно приняв единственно правильное решение, он обернулся в лагерь, с диким остервенением собрался, и начал преследование. У человека, наконец, появилась вполне реальная цель! Он предвкушал, что уже к вечеру устроит себе воистину королевский ужин, и ближайший месяц у него будет вдоволь еды. Настоящей, живой, сытной еды. В мыслях пребывал образ, как будет варить бульон и тушить мясо, а может даже варить мясо и тушить бульон, или всё это вместе, как добавит туда прекрасных сочных кореньев, и душистой травы, а может даже достанет последний пакетик со специями, припасённый для особого случая… А потом завялит мясо и будет питаться ещё долгое-предолгое время и сможет выжить год, и, возможно, дойдёт до моря или океана, а там, может, всё будет по-другому…
Но, человек предполагает, а Бог, как известно, располагает.
