Анна Урусова
Р-киллер
– Не нашли. – Голос Сергея грустным эхом раздался во встроенных в дужки очков динамиках. – Криста плачет, говорит, что это она всё виновата, матушка ещё масла в огонь подливает. Хотя что я рассказываю? Ты же её прекрасно знаешь. Ты только не обращай внимания на их требования заняться Дашкиным здоровьем. Я же знаю, что ты не врач, это нашим матушкам не объяснишь…
– Я попробую что-нибудь придумать. Приведи дочку ко мне на работу завтра часов в семь вечера. Только найди нормальную медсестру, которая сможет у неё кровь взять – я, знаешь ли, не умею собирать биологические образцы у маленьких девочек.
– Тебе то точно не в тягость? Андрюха, если у тебя получится – я для тебя всё сделаю! Сам знаешь, скоро собеседование с мелкомягкими…
– Успокойся. – Поморщившись, Андрей резко прервал излияния знакомого. – Когда получится – тогда и благодарить будешь. Значит, завтра в семь. Не забудь. И Кристу не бери, пожалуйста. Я не имею ничего против твоей жены, но, учитывая её любовь ко всему живому, маленькому и пушистому…
– Я понял, лабораторных мышей ей действительно лучше не видеть. – Сергей тихонько рассмеялся, словно не был уверен, имеет ли он право на хотя бы маленькую радость.
Андрей моргнул, и нейросеть его «умных очков», распознав условный сигнал, разъединила подключение.
***
– Добрый вечер, дядя Андрей. – Дашенька, которую доктор Радзинский помнил ещё четырёхлетней неугомонной занозой во всех мягких местах сразу, осторожно проскользнула в широко открытую дверь. – Папа опять забыл, закрывал ли дверь, он скоро придёт. Мария Владимировна идёт чуть позади, ей тяжело.
– Привет, Дашенька. – С большим трудом Андрей смог не продемонстрировать удивление, испытанное при виде девочки. Он и узнал-то её с трудом: худенькая большеглазая малышка подросла и… тут так и хотелось подумать, что она поправилась, но Андрей прекрасно понимал, что эти складки, превратившие глаза в две щелочки, эти нависающие надо лбом надбровные дуги и массивный подбородок – не признаки неумеренного поедания сладкого и жирного.
К тому моменту, как Сергей дошёл до кабинета, всё было закончено: Дашенька, расставшаяся с несколькими миллилитрами крови и небольшим кусочком кожи, грызла выданную ей за терпение шоколадку, морщась каждый раз, как прикасалась пальчиками к сладким кусочкам. Медсестра – пухлощёкая девица лет двадцати – безразлично стояла у окна, ожидая оплаты. Андрей же уже отправил образец кожи в питательный раствор и теперь склонился над столом, заставленным приборами, осторожно смешивая часть крови с лизисным буфером.
– Дашенька, иди в машину с Марией Владимировной. – Сергей протянул брелок с ключами от автомобиля медсестре и, едва они с Андреем остались наедине, подошёл – буквально подскочил к старому знакомому. – Ну? Что там?
– Там в лизисном буфере разрушаются мембраны клеток. Скоро белки расщепляться начнут. Кстати, раствор моего собственного изобретения, запатентован и используется несколькими ведущими научно-исследовательскими центрами по всему миру. – Глядя на приятеля, старательно пытающегося сообразить, о чём вообще идёт речь, Андрей отставил пробирку с остатками крови. – Серёга, не забивай себе голову тем, в чём всё равно ничего не понимаешь. Результат будет не сейчас, не через пять минут и, возможно, даже не завтра. Потому выкинь всё из головы, найми няню и сходите с женой куда-нибудь. И начни уже нормально питаться. Я понимаю, что ты всегда был худой как швабра, по малолетству даже завидовал, но сейчас даже швабра на твоём фоне толстушкой покажется. Будь я чуть суевернее – гонялся бы за тобой с чесноком и ножкой от стула.
– Почему с ножкой от стула?
– А он осиновый. Кажется. – Андрей снова склонился над столом, отмеряя необходимую дозу консерванта. – В общем, я сказал тебе всё, что хотел, а теперь не мешай работать. Жене и матери привет.
Сергей ещё постоял в дверях, не решаясь ни уйти, ни что-либо сказать, но, наконец, вышел, тихо прикрыв за собой дверь.
Впрочем, Андрей не обратил на это никакого внимания. Стоило ему всерьёз углубиться в исследования, как весь мир сужался до препарата, над которым учёный в тот момент работал.
Раствор нагрелся, сигнализируя о том, что можно приступать к центрифугированию. Одним точным движением мужчина вставил пробирку с кремниевой мембраной в паз, затем перелил в неё раствор и включил центрифугу.
Теперь, пока материал будет отфильтровываться, можно и подумать.
Сначала Андрей собирался как следует расспросить родителей девочки, но, пообщавшись с Дашей и её отцом, передумал. Почти всю нужную информацию ему дало поведение Дашеньки, а надеяться на то, что измотанный и мало что соображающий Сергей даст достоверную информацию, было бы глупо.
Центрифуга вращалась, тихонько шурша, по подоконнику барабанили первые капли начинающегося дождя. Андрей понаблюдал за длинноногой дворнягой, умильно выпрашивающей подачку в кофейном ларьке, дождался, пока ей выкинут какую-то слойку, и принялся рассуждать.
– Значит, любое прикосновение вызывает боль и, если я верно интерпретирую внешний вид девочки, отёк. То есть, скорее всего, воспаление. И что это нам даёт?
Андрей заложил руки за спину и принялся расхаживать у окна.
– Общая картина похожа на алодинию, которая, как я понимаю, не болезнь, а симптом. Могли ли врачи, которым показывали Дашу, проглядеть такую возможность и не провести нужные исследования?
За окном окончательно стемнело. Дождь уже шёл сплошной стеной, невидимый в почти чернильной тьме, но размывающий силуэты домов и немногих несчастных, всё ещё находившихся на улице.
– Маловероятно. Один или два врача ещё могли ошибиться, но все шесть? Исключено. Значит, надо искать что-то другое. Что-то, что не смогли бы увидеть люди, мыслящие в рамках стандартной врачебной логики.
Андрей замолчал, и в кабинете воцарилась тишина – центрифуга прекратила работать несколькими минутами раньше.
Промыв и элюировав препарат, Андрей загрузил материал в мультипрограммный секвенатор и, удостоверившись, что работа началась, принялся устраиваться на ночь. Возвращаться домой совершенно не хотелось: переночевав на работе, утром можно было потратить время не на дорогу, а на знакомство с результатами анализа. Тем более, метро и такси Андрею категорически надоели, а реактивный ранец – новая любимая игрушка – к полётам в дождь был совершенно не приспособлен.
