Это порождение было очень глупым. Или очень наглым. Вместо того, чтобы улепётывать со всех ног, оно выпустило щупальце, быстро-быстро поползшее к ножке стула, на котором, съёжившись, сидела девочка.
Я убила бы его в любом случае – это прямая обязанность Стража. Но сделала бы это быстро, не затягивая мучения твари. Но ненависть захлестнула меня от кончика хвоста до усов, и я медленно, с наслаждением, располосовала порождение на множество маленьких кусочков. А потом сожгла их, с мстительной радостью слушая, как тварь вопит от боли.
Когда я закончила, девочка уже не плакала. Поджав ноги, она сидела на стуле, обхватив себя тонкими руками, и смотрела в стену. В кухне сильно пахло горелым – на плите грелась сковородка, от содержимого которой уже валил дым. Дело принимало дурной оборот: я могла спасти девочку от отвратительной твари, но была бессильна против обычной газовой плиты. Если малышка не очнётся, и не выключит газ – быть ещё большей беде.
Я попыталась подойти поближе к девочке, но не смогла пробиться сквозь окружающий ещё кокон холодного отчаянья. Тогда я попыталась намурчать мелодию колыбельной, которую пела ей мать – тщетно. Ничто – ни горе, ни боль, ни любовь – не могло пройти сквозь этот ужасный холод.
Дыма стало больше. Я нервно хлестнула хвостом по полу. И, внезапно, поняла.
– Шейт! Ше-е-ейт! – Я звала отчаянно, вкладывая в этот крик саму свою сущность. И он пришёл: великолепный, янтарный, огромный – вдвое больше меня.
– Зачем ты звала меня, Мира?
– Я хочу отдать крылья.