…гуляет ветер .Гуляет кот. Гуляют дети. Нева гуляет. Также Блок гуляет где-то. В том мире иль, наоборот, на свете этом… Гуляет свет. Что ж не гулять его частицам? Кто может мчаться, тот, гуляя, тоже мчится. Гуляет крыса в переполненной помойке. Гуляет синий БМВ на автомойке. Гуляет ветер… Только снег под солнцем тает и очень медленно течет, а не гуляет.
Последний день осени. Солнце в тумане по небу ползет, словно вошь на аркане. Все ходят простывшие. Муза с Пегасом умчались туда, где жара. Кислым квасом они заливают свое вдохновенье. Последний день осени – это мгновенье, когда ледяная хозяйка-зима свой посох над дверью уже занесла, но медлит стучаться. Улыбка играет на ровном лице. Пелена снеговая ей плечи объемлет. Ее красота крепка, точно смерть, как когда-то сказал нам царь Соломон на кедровом престоле, не ведавший, не прозревавший, доколе скуп и неизбежен бывает мороз. Едва ли бы, впрочем, то знанье донес до буйных кудрявых своих пастухов. Да, как далеко улететь он готов, наш разум фривольный, лишь только б забыть, что этой зимы уже не отдалить! Но слышите – посох стучит по крыльцу. Последний день осени близок к концу
Пятница, вечер. На сайте знакомств сбор одиноких знамен. Множество лакомств. Немало имен. Жалкие крохи любви. Кто-то кричит: "Ненавижу всех баб!", кто-то цитирует стих. Кто-то зовет закатится в кабак, кто-то застенчиво стих – просто читает странички чужих и незнакомых совсем. Может быть есть и она среди них, та, что превыше всех тем?
Бедный мой Блок! О, не спорьте, ведь вы также, как этот поэт, поиском тщательным увлечены той, что на сайте и нет. Где же она? Пьет хмельное аи где-то у моря одна, и предзакатного солнца лучи искрами полнят бокал? Где же она? На балконе сидит, стройные ноги поджав, веточка белой сирени дрожит в девичьих нежных руках? Где же она? Как всегда в кабаке, бусы дрожат на груди, сердце и разум в бурлящем огне – танец ее поглотил?
Бедный мой Блок! Ах не спорьте, ведь я предупреждала уже! Что вы там ищете в этой пыли, в этой бесплодной земле? Пятница, вечер. На сайте знакомств сбор одиночек и им что остается? Надежда… Здесь мы с музой моей замолчим.
Ходит вперед и влево мой конь послушный, бьется до самой смерти, и после оной.
– Восемь в квадрате – меня поучал насмешник, – восемь на восемь, и ты будешь бит, червовый.
– Я не из той игры, – он хотел воскликнуть, да деревянный рот удила смирили.
– Восемь в квадрате – давно уж пора привыкнуть – это всего лишь шесть и еще четыре. Сколько бы ни было зерен в казне великой, их не достанет, чтобы покрыть всю доску. Ходишь вперед и влево – мы так привыкли, можно назад и вправо, но есть вопросы. Выучен каждый жест, каждый ход записан, да, я почти уверен, что козырь – червы. Бьется до самой смерти (следи за мыслью!) сердце твое, или, может быть, конь твой верный?
– Останови часы, о игрок лукавый! Я не хочу, чтоб так, как велит учебник.
– Как посмотрю я, слишком ты боек, малый. Я ведь всего лишь джокер, а не волшебник.
Я устала от сложных стихов, от назойливой вязи созвучий, от причудливых рифмы оков, от разлук и страданий разлучных. Приедается каждый поэт, есть один только выход – молчанье. Замолчишь на четырнадцать лет, и сойдет за любовь ожиданье. Так ждала Пенелопа его, все ткала и ткала покрывало, лук со спущенною тетивой женихам покорить предлагала. А зачем он спустил тетиву? Для чего лук свой верный покинул и не взял, уходя на войну? Что Улисс хитроумный предвидел? Вот идет он, готов ко всему, ни богам, ни царям не подвластный. И счастливый он или несчастный я никак разобрать не могу.
Не отступай, даже если слова в прах обратились. Те, что споткнулись, и те, что ушли – все превратились в шелест листвы, шебуршанье мышей, снега скрипенье. Но вдохновенье не смей называть отдохновеньем! Не тишина – громогласье и визг, гомон и грохот. Не отступай. Пусть раздастся не всхлип – яростный хохот. Уши заложит, но рушь тишину, рви созерцанье. К черту настольную эту игру, к черту молчанье! Вверх подниматься – не вниз скользить с гладкой ледянкой. Рвется наружу – а ты держись – сердце из склянки. Маленькой свечки дрожит огонек, робкий и слабый, а на пожаре пламя ревет, и нету сладу. Так что не бойся, стригунок, и выбирай: в ад или в рай. Только в ад или в рай. Не отступай!
Ты любила ее, ты читала ее рассказы и ловила в них отблески чаровницы. У тебя прерывалось дыханье, когда дрожали от случайного смеха ее ресницы. Ты любила ее, отдавала себя без сомненья. Да чего сомневаться, когда это чудо рядом. Но любовь – это трудно признать – длится только мгновенье, и однажды уже не смертельны ее снаряды. И теперь ты сидишь, и внутри пустота и слабость. И теперь ты не знаешь смеяться или сердиться. И уже не она – и надежда твоя, и радость. А ресницы ее… обычнейшие ресницы.
Выбираешь стихи, собираешь их, словно цветы, нет, грибы, нет душистую сласть земляники. Выбираешь стихи, а потом выбираешь и ники, потому что без ников они никому не нужны. И придумавши форму, наполнишь ее содержаньем, не заботясь особо, чтоб были удачны идеи. Потому что ты думаешь: главное, чтобы успели. Чтоб успели Куда? Все равно, лишь бы прежде да ране. Так бежишь от созвучья к строфе и от строчки к поэме, и считаешь, что все хорошо, что ты занята делом. И что дело твое для кого-то и важно, и нужно, но молчаньем ответит тебе этот мир равнодушный. Потому что, когда выбираешь стихи и кладешь их в корзину, надо съесть половину из них, миру дав половину. И узнав вкус стихов, ты узнаешь их цену и крепость. Только надо хорошие зубы, желудок и смелость.