Анна Малышева
Голоса ночи (сборник)
Анжелика не двинулась с места. Она смотрела на плачущую Лену, сдвинув брови, оценивающе, внимательно. Жалкий комок на полу, трясущийся от рыданий. Только и всего. И это она все придумала? И это из-за нее Анжелике пришлось сегодня утром идти к себе домой, как на казнь? Это все из-за нее? И как она плачет! По-бабьи, горестно, безутешно… В таком состоянии она Лену никогда не видела.
– А что ты имел в виду, когда сказал, что вы едва не провалили все дело? – спросила она Сашу.
– С ней была истерика, а это случилось так некстати. Мне нужна была помощь, я сам не знал, на каком я свете, когда увидел его… – вздохнул Саша. – А она едва не свалилась на пол. Пришлось возиться с ней, вместо того чтобы думать о деле. Из-за этого мы не заметили сигарету на полу, о которой ты говорила. Если бы я мог все сделать один!
– Тебе же ничего делать не пришлось. – Анжелика сама не заметила, как они вдвоем вышли в коридор. Здесь было совсем темно, Саша протянул руку к выключателю, чтобы зажечь светильник, но она удержала его за рукав свитера:
– Не надо.
– Почему?
– Не хочу засвечиваться, у меня глаза красные и щека, кажется, опухла.
– Ну, что сделаешь… – обреченно прошептал он. – Мне жаль, конечно. Ты же знаешь, Лика, как я к тебе отношусь. А Ленка в истерике. Сейчас сама успокоится. Вообще, это было не для женских нервов, такое зрелище. Я сам едва не грохнулся.
– А я не грохнулась, – сказала она почти с вызовом. – Я выдержала до конца.
– Но ты же знала, что увидишь, а мы откуда? Если бы я туда пошел один, я бы все хорошенько осмотрел и прибрал. А так – с Ленкой возился… Но если бы я пришел один, он бы меня в квартиру не впустил.
– Это точно. – Анжелика кивнула, хотя в темноте он этого видеть не мог. – Но ты мог открыть дверь ключами, которые я для вас сделала.
– А ты думаешь, что это его не насторожило бы? С какой стати у меня оказались ключи от его квартиры? А если бы он стал ругаться со мной на площадке? Услышали бы соседи. А вдруг бы вообще у меня ничего не вышло? Тогда бы он сразу понял, откуда у меня ключи. Нет, Лика, мы все вылезли из этой истории на пределе… Ты и сама вряд ли понимаешь, на каком пределе мы все были… И ты, и я… Потом поймешь. Успели только-только! А ты еще просила подождать. Нельзя было ждать.
– Ты прав… – Она на ощупь двинулась к вешалке, нашарила свой плащ. Неожиданно включился свет, девушка зажмурилась.
– Прости. – Он помог ей одеться. Задержал руки на ее плечах, когда она натянула плащ, задержал на короткое мгновение, но и это мгновение было длиннее, чем нужно. Анжелика не подала виду, что ей что-то не понравилось, посмотрелась в зеркало, безразличным голосом спросила:
– Завтра приедете?
– Да.
– Я буду ждать. Начнется комедия с похоронами. Боже, а щека, правда… Того…
Она полезла в сумочку, достала пудреницу, осторожно провела губкой по левой щеке. Из комнаты раздался негромкий голос Лены:
– О чем вы там говорите?
– Ты бы хоть извинилась, – вместо ответа крикнул ей Саша. – Лика уже уходит.
Снова зашаркали тапочки. Лена выглянула в коридор, поморгала заплаканными красными глазами, прищурившись, посмотрела на Анжелику. Та уже защелкивала замок на сумке.
– Ладно, прости, – выдавила Лена. – Нервы расшатались. Но и ты была хороша. Я дура, ты же сама сказала. – Анжелика даже нашла в себе силы улыбнуться. В таком опухшем жалком виде Лена была ей совсем не страшна. Теперь ее даже удивляло, как она могла робеть перед этой женщиной. Что вызывало такую робость? Между ними была возрастная разница всего в семь лет – почти что ничего. Анжелика была красивее, хотя одевалась не с такой тщательностью, как та, и красилась минимально. Да и зачем нужна была краска ее черным ресницам и бровям, помада – свежему рту, румяна – розоватым скулам? Лена красилась, чтобы скрыть недостатки, которые у нее были, и подчеркнуть достоинства, которых не было. Она даже ресницы наклеивала, что всегда смешило Анжелику – столько возни, чтобы нравиться! Кому нравиться-то? Саше?!. Нет, если разбирать по пунктам, многие преимущества были на стороне Анжелики. И все же преимуществ перед Леной у нее не было. В ее присутствии она смущалась, робела, теряла свободу мыслей и слов, не решалась высказать свое личное мнение. Так было всегда, пожалуй, только этот разговор кое-что изменил. «Неужели из-за того, что было утром? – спросила себя Анжелика. – Я их больше не боюсь. Не боюсь».
– Слушайте-ка, – она уже стояла у самой двери, поправляя на плече ремешок сумки. – Я, конечно, поеду домой, и все там осмотрю, и буду молчать, тут вы не сомневайтесь. Вы правы, мы тесно повязаны, и я ни от чего не откажусь. Я вот только хотела вас спросить…
– Конечно, спроси. – Саша зачем-то поправлял на подзеркальнике неровно лежащие расчески. Лена стояла неподвижно, опершись плечом о дверной косяк.
– Убивать вам не пришлось, ну и хорошо. Но вы же шли туда, чтобы его убить. И я хочу узнать, просто так, ради любопытства – никому из вас хоть на минутку не стало его жалко?
– Что за ханжество, – Лена говорила почти беззвучно. – Это ты нас спрашиваешь, его жена? Ты же сама когда-то прибежала к нам с криками: «Ребята, спасите, я запуталась, что мне делать?!» И мы решили тебе помочь. Зачем задавать такие вопросы?
– Я же говорю – из любопытства. – Анжелика выдержала ее уничтожающий взгляд, растянула губы в улыбке. – Ну, и еще потому, что мы с вами втроем уж очень похожи на трех гадин.
– На кого? – не расслышал Саша.
– Не на людей. И разговоры у нас гадские. А я вдруг подумала – неужели никому из нас хоть на миг не пришлось стать человеком? А? Пожалеть его, ну хотя бы на секунду?
Лена пыталась что-то сказать, было видно, что новая истерика уже недалеко. Саша удивленно поднял брови, покачал головой:
– Знаешь, матушка, уж если мы решились на такое, какие разговоры у нас могут быть? Зачем притворяться? Я, если желаешь чистую правду, и тогда его не жалел, и теперь не собираюсь.
– Ясно с тобой, – кивнула Анжелика. – А ты, Лен, что скажешь?
Та молча отлепилась от косяка и исчезла в комнате. Анжелика вздохнула и негромко заключила:
– Тогда я тоже скажу тебе правду, Саша. Мне его тоже ни капельки не было жалко. Ни-ког-да, – отчеканила она, чувствуя, как губы у нее расползаются в странной, неуправляемой улыбке.
– Зачем же ты спрашивала? – тревожно спросил он, подходя, чтобы открыть ей дверь.
– Да так. Хотела убедиться, что мы все друг друга стоим.
Она скользнула в открывшуюся дверь, остановилась перед дверями лифта и нажала кнопку вызова.
Глава 2
Анжелика лежала в постели, свернувшись калачиком, закрыв глаза. Ночник она не погасила – было жутко в пустой квартире, здесь было слишком тихо.
Что-то подобное ей пришлось пережить как-то в детстве, когда родители уехали в гости «с ночевкой», а ее оставили дома одну. Пока они не ушли, она даже радовалась – будет есть конфеты, а ужинать не станет, и телевизор можно смотреть сколько угодно, и спать она ляжет поздно! Но как только за родителями захлопнулась входная дверь, девочка остановилась и замолчала. Через минуту ей показалось, что на кухне скрипнула половица. Она замерла, прислушалась, осторожно сходила туда, проверила. Никого, кроме нее, в квартире не было и быть не могло, все страхи – чепуха… Она знала это, а все же к утру измучилась совершенно, ей даже на минуту уснуть не удалось. И конфеты были не в радость, и телевизор не помогал… Все время ей слышались шорохи, скрипы, стуки, а то даже голоса – будто совсем рядом, в коридоре, разговаривают люди… Говорят о ней, о Лике, и что-то плохое говорят, конечно!
После той ночи она боялась оставаться одна даже ненадолго. Сколько ей тогда было лет? Восемь? Девять? Она хорошо училась в школе, любила читать больше, чем гулять. А гулять не любила потому, что совершенно не могла играть в обычные девчоночьи игры – классики, скакалку, резинку… Прыгать на одной ножке, порой даже с закрытыми глазами, скакать, крутясь вокруг своей оси, словно белка, бешено вращая в руках скакалку… Да попробовала бы она такое сделать! Очутилась бы на асфальте, с разбитыми коленями и локтями, грязная, опозоренная, никому не нужная. Больше всего на свете Лика боялась упасть у всех на глазах. Оттого избегала шумных игр, сидела на скамеечке на занятиях физкультурой, даже ходила как-то осторожно, выпрямив спину, слегка размахивая руками, постоянно глядя под ноги. Чуть что не так – и кружилась голова. И так всю жизнь.
Ее считали девочкой хорошей, благоразумной. Именно потому и думали о ней так, что она не водилась с дворовой компанией, не отпрашивалась на дискотеки… Танцевать?! С ума вы сошли?! А сидеть у стенки и смотреть, как танцуют другие, это испытание не для ее гордости. Вот медленный танец, тут ничего трудного нет: переступай на одном месте и держись за плечи партнера… Но кто ее пригласит, если она все остальное время проторчит у стенки? И Анжелика сидела дома. Росла как-то незаметно, вытягивалась понемногу, худела, приобрела привычку лежать на спине и часами смотреть в потолок. Ее маму эта привычка ужасно злила. Увидев Лику в таком положении, она сразу начинала ей выговаривать: «Почему ты никогда мне по дому не поможешь, почему тебя в магазин сходить не допросишься, почему ты так лежишь, о чем думаешь?!» Маме, наверное, казалось, что Лика думает о чем-то нехорошем, о мальчиках, например. Когда она приходила из школы, мать тщательно обнюхивала ее с ног до головы. «Ты курила!» – взвизгнула как-то она, и Лика не могла соврать, что нет. Это был вечер истерик, громовых рыданий. Спас отец, который, как всегда, поздно пришел домой. Мать мигом бросилась к нему и закричала:
– Вот, погляди! Растет твоя смена! И врет не хуже тебя!
– В чем дело? – спросил отец, невнимательно взглянув на уничтоженную, зареванную дочь. Лика даже не успела снять школьную форму, когда пришла из школы, сразу же начался скандал. И теперь она сидела, глубоко забившись в кресло, скручивая в руках черный фартук. – Она что, только сейчас пришла?
– Она курила! – выкрикнула мать.
Отец посмотрел на нее так, словно та свалилась с Луны, и очень спокойно ответил:
– Ну и что? Сейчас все дети курят.
Тут Лику оставили в покое – скандал продолжили отец с матерью, и она наконец смогла умыться, переодеться и поесть. И вообще, вскоре ей показалось, что мать стала придираться меньше. Она долго раздумывала, почему, пока в один прекрасный день родители не развелись. Лике сообщили об этом в последний момент, когда нужно было ее участие. Она и в суде была, когда слушалось дело о разводе. Смотрела на отца – такого молодого, подтянутого, спокойного, рассматривала его знакомый коричневый костюм, золотистый галстук, стремилась запомнить все это как можно лучше, потому что ей казалось – больше они не встретятся. А на мать не смотрела. Только самой себе Лика признавалась в этом – она не любила свою мать. И не могла сказать, за что. «Эта женщина» – так называла ее про себя Лика – «эта женщина» никогда не была достойна ее отца. Она – простоватая, грубоватая, в чем-то невежественная, у нее неухоженное круглое лицо, некрасивые руки с нечистыми ногтями, сутулая жирная спина… Одевается, как чучело, мгновенно стаптывает каблуки, при ходьбе косолапит… Да что говорить, если даже плохая координация досталась Лике по наследству от матери. О-о-о! А скандальный мелочный характер?! А патологическая скупость! Они ведь не бедствовали, отец получал хорошо, и она тоже, и при этом Лике подсовывалось вместо обновки жуткое платьице матери, в котором та ходила двадцать лет назад! Мать не понимала, что за эти двадцать лет изменилась мода на рисунок, на покрой, на длину, на все! Да просто Лике противно было носить что-то с чужого плеча! Просто – противно! А мать обвиняла ее в расточительстве.
– Теперь твой отец не может тебе ничего покупать, – ядовито и в то же время обиженно говорила мать, сворачивая отвергнутое платье. – У него другая «доченька» завелась. Девчонка – ненамного тебя старше!
«Уйди, уйди!» – молилась про себя Лика, отворачиваясь, чтобы не показать слез. А когда мать исчезала за дверью – плакала, кусая губы, давя громкие всхлипы, заливала слезами подушку, яростно вытирала лицо платком. И клялась себе, что уйдет от матери, как только сможет, как только найдет куда, сразу уйдет!
Она окончила школу и к этому времени еще больше замкнулась в себе. Скучала по отцу, ругалась с матерью почти каждый день, ее грызла хандра. На оценки ей теперь было наплевать, аттестат получила с тройками. Мать ругалась, Лика тупо смотрела в окно, потом срывала с вешалки куртку, хлопала дверью, убегала на улицу. Один раз даже упала на лестнице, так торопилась удрать. Расшибла бедро, порвала колготки. В тот миг ничего не стала рассматривать, скорее пошла прочь – только бы подальше отсюда! Не знала, сколько шла, очнулась на набережной Москвы-реки и только тут оглянулась по сторонам, поняла, что торопиться некуда, никто за ней не гонится, никому она не нужна – как всегда…
День стоял чудесный, мягкий. Серая река, спокойное чистое небо, золотые деревья в саду за оградой… Сентябрь. Она достала из кармана сигареты, жадно закурила – уже года два, как серьезно пристрастилась, выкуривала тайком до десяти сигарет в день, а если бы не мать – то и больше бы курила. Лика оперлась на гранитный парапет набережной, спокойно выкурила сигарету, бросила окурок в воду, занялась своей ногой. Задрала сбоку на бедре свою широкую серую юбку, убедилась, что колготки разорваны безнадежно – огромная дыра, вокруг все расползается на глазах, а на белой коже – багровое пятно. Больно! Вот приложилась!
– Синяк будет, – услышала она рядом мужской голос. Отпустила подол юбки, резко обернулась. Увидела его. ЕГО.
Невысокий, лет около тридцати, коренастый, темноволосый. Ветер трепал его волосы, они блестели на солнце. Он не улыбался, вроде бы не заигрывал, серьезно смотрел на нее. Девушка не испугалась, но пошла прочь. Прошла шагов пять, обернулась. Он шел следом.
– Вам что? – От волнения она охрипла. «Подумает еще, что у меня всегда такой бас!» – испугалась она в душе. Ей даже в тот, первый миг уже было важно, что он о ней подумает.
– Да ничего, я помочь хотел, – он был хорошо одет, говорил спокойно и совсем не нагло.
Лика приметила у бровки тротуара красную машину, в марках она слабо разбиралась. Тут она совсем растерялась. В жизни ни одна собака не обращала на нее внимания, хотя она была ничем не хуже своих подруг… В чем было дело? Может, она просто ни одному из парней не давала времени обратить на нее внимание? Сразу убегала, уходила от разговора? Уходила своей неуверенной походкой? Да не нужны ей были парни, никто ей был не нужен. Самовлюбленные ничтожества! Тупицы! Вот так! Но этот… И выглядит неплохо, и машина, кажется, его… Кавалер с машиной! Вот так – сразу! Ей многие позавидуют… Да, но он ей тоже не нужен. Так она сказала себе, а вслух заметила:
– Я же вас не просила помогать. Ничего страшного не случилось.
– Но вы упали.
– Не здесь. – Она снова закурила, чтобы не так волноваться и говорить поменьше глупостей. Он не стал спрашивать, где она упала, и снова предложил:
– Хотите, дам йод и пластырь?
– А вы что – врач?
– Нет, у меня аптечка в машине.
Лика помялась. Не так уж ей был нужен пластырь, скорее, она предпочла бы новую пару колготок. Юбка едва доходила ей до колен и не скрывала дыры, которая все больше увеличивалась. Напротив, на другой стороне улицы, она углядела маленький галантерейный магазин. Он был открыт. Лика сунула руку в карман, нащупала деньги.
– Не нужно йода, – сказала она. – А вот, если можно, вы мне вашу машину на пять минут одолжите?
Он остолбенел, потом наконец улыбнулся:
– Зачем?
– Колготки хочу купить и переодеть в машине, – пояснила она. – Не в подъезде ведь это делать!
И улыбнулась. Никто никогда не говорил ей, что она красивая – когда ушел отец, она красивой еще не была, а потом они не виделись… Зато отец часто ей говорил, что улыбается она чудесно. Лика сама не знала, что она хороша в этот миг – слегка смущенная, бледная, небрежно одетая. Ее серые глаза были того же цвета, что и река, а черные волосы летали на ветру, мешали ей смотреть. Она отвела их рукой, продолжая улыбаться, сказала:
– Да ладно, шутка. Я в подъезде переоденусь.
Но тут он зашевелился:
– Нет, нет, конечно, я вас пущу в машину, а сам тут постою. Хотите, провожу в магазин?
– Сама дойду, – ответила она грубовато, хотя на самом деле ей хотелось сказать ему что-то приятное, поблагодарить его, что ли? Она совсем не умела разговаривать с мужчинами, никто ее этому не учил. Перебежала через дорогу, пошла к магазину. Очень хотелось оглянуться, проверить, не уехал ли он, не сел ли в свою машину? Но она вытерпела – не стала оглядываться. Купила черные колготки, вышла на набережную.
Он стоял на том же месте, где Лика его оставила. В машине она торопливо и неловко скинула туфли, содрала старые колготки, натянула новые. Девушка спешила, ей казалось, что он вот-вот подойдет, заглянет в окошко, увидит ее голые ноги. Наконец она скомкала рваные колготки, сунула их в карман куртки, открыла дверцу, высунулась:
– Все!
Он подошел, остановился над нею, нерешительно спросил:
– А подвезти вас можно?
Она уже не боялась его. Пожала плечами, заулыбалась:
– Куда?
– То есть как? Вам куда надо?
– Да я гуляла…
– Может, вы мне не доверяете? – поинтересовался он. – Не бойтесь, я не маньяк, никуда вас не завезу. Честно, куда вам надо?
– Да никуда! – Она захихикала, чтобы скрыть смущение. Замолчала, увидев, что он смотрит на нее как-то странно. «Принял за дуру, – поняла она и залилась краской стыда. – Дура и есть! Двух слов сказать не могу!» Решительно полезла из машины со словами: – Ладно, я пошла.
Он стоял прямо перед дверцей, мешая ей выйти. Смотрел на нее сверху вниз, как смотрел потом всегда. Он – покровитель, старший, опытный, серьезный. Она – девчонка в рваных колготках, хихикающая дурочка с неуверенной походкой, брошенная дочь удравшего папаши, неудачница…
– Слушайте, – сказал он, по-прежнему стоя у нее на дороге. – Не обижайтесь только! Я сейчас как раз ехал обедать. Хочу, чтобы вы пообедали со мной. Ничего такого не думайте, просто хочется с вами пообедать. Идет? Меня зовут Игорь. А вас как?
– Анжелика, – она снова уселась в машину, резко одернула на коленях юбку.
С этого момента Лика исчезла. Лика – ребенок. Лика – имя, которым ее называл отец. Коротенькое удобное имя. Игорь всегда называл ее только Анжеликой. Ему это имя нравилось. Ей – не очень. Но теперь и она сама себя так называла.
Они пообедали, довольно скромно, в каком-то кафе в центре. Но ей все было в диковинку и очень понравилось. Она стеснялась что-то заказывать, а в конце обеда даже сделала серьезную попытку расплатиться за себя. Достала из кармана куртки скомканные деньги, он не рассердился, только попросил ее положить их обратно, ведь он ее пригласил. Анжелика сделала этот жест не потому, что правда стеснялась есть за его счет, а чтобы показать, что и она не так проста, денег и у нее достаточно. А в кармане у нее, правда, была порядочная сумма. Отец прислал почтовый перевод на ее имя, она получила его по своему паспорту. До тех пор пока ей не исполнилось шестнадцать, он исправно платил алименты, тоже с помощью переводов, но все деньги оставались у матери. Та говорила, что ей нужно кормить взрослую дочь, а тряпки и туфельки подождут. Но с тех пор как Анжелика обзавелась паспортом, все деньги доставались только ей. Отец, конечно, был уже не обязан платить алименты, но деньги все равно иногда приходили. Тратить их было не на что – только вот на сигареты. Наряжаться не было настроения, да и зачем? Для кого? Она ведь нигде не бывала… Оставлять деньги дома она боялась – мать найдет, конфискует… Она и так возмущалась, что не видит этих денег, злилась каждый раз, как находила в ящике квитанцию, но спрятать, порвать ее не решалась – все же деньги. Приходилось отдавать дочери, а та всегда носила все свои сбережения с собой.
– Ты с кем живешь? – неожиданно спросил ее Игорь, закуривая сигарету.
– А вам-то что? – огрызнулась она.
– Ничего, просто спросил.
– Просто не бывает.
– Ну, извини… – Он как-то незаметно перешел на «ты», видно было, что эта форма обращения нравится ему куда больше.
– Да ничего, – она откинула назад свои длинные черные волосы. Трюк с деньгами успеха не имел, ну и пусть, она еще найдет, чем его удивить. А удивить хотелось ужасно! Но как, как это сделать?! Для начала она тоже перешла на «ты». – Просто странные вопросы ты задаешь. Какая разница, с кем я живу?
Она старалась говорить развязно, чтобы показать, что ей не впервой обедать с мужчинами в кафе. Но глаза смотрели наивно и почти испуганно. Анжелика совсем растерялась, не знала, что и думать, и не нашла ничего лучшего, как честно выложить всю правду:
– Я с матерью живу. И все.
Это «и все» она произнесла достаточно выразительно, чтобы он почувствовал – это как раз далеко не «все». Осторожно спросил:
– А отец что, в разводе с вами?
– Да.
– Ясно.
– А что тебе ясно?
– Да у меня то же самое.
Ей стало легче. Он как будто принимал ее под свое крыло, их объединяло общее несчастье – отец ушел, у них нет отцов… И она может не стесняться, рассказывать все. Но он вдруг добавил:
– И слава богу, что мой ушел!
– Почему? – промямлила она.
– Пил.
Они помолчали, Анжелика растерянно смотрела в свою чашку из-под кофе. Игорь пошарил в кармане, вытащил бумажник, спросил ее:
– Еще хочешь чего-нибудь?
– Нет-нет!
– Тогда поехали.
На улице они постояли молча еще с минуту. Он докурил сигарету, выбросил ее и сказал:
– Ну а теперь одно из двух: или я тебя отвожу домой, или ты едешь домой ко мне.
Она лишилась дара речи. И это после любезного предложения залепить синяк пластырем, после обеда?! Вот так – сразу к нему домой, в койку?!
– Я не поеду никуда, – ответила она, кутаясь в куртку, хотя было не холодно.
– Боишься? Опять?
– Нет.
– Тогда почему?
– Так…
– Я сморозил что-то? – поинтересовался он. – Я могу. Но ты не обращай внимания. У меня сегодня просто паршивый день выдался.
– А что такое?
– Да так. Братец мой учудил.
– У тебя брат есть? – Она немного оживилась, на семейные темы могла разговаривать часами. Но он только кивнул головой и снова спросил:
– Так ты поедешь со мной?
– К тебе?
– Ну да.
– А что мы там делать будем? – глупо спросила она.
А он вдруг засмеялся – впервые за то время, которое они провели вместе. Потом сказал:
– Не бойся ты меня. Я тебя не трону. Я что – не вижу…
Тут она насторожилась. Что-то легковесное, пренебрежительное мелькнуло в его тоне. Почему, ну почему все так к ней относятся? Он тоже ее презирает?! За что?! Почему с первой же минуты знакомства?! Она ответила гордо и с вызовом:
– Я приключений не ищу. Что ты там видишь, мне неинтересно. И к тебе ехать не хочу. Все, спасибо за обед. Пока.
Сказала так, но не ушла – осталась стоять перед ним, как школьница перед учителем. А он удивленно ответил:
– Да ты точно, обиделась? Перестань. Я же сказал – вижу, что ты не такая… А ты что подумала?
Чтобы как-то замаскировать свое поражение, она залезла в его машину. Теперь села рядом с ним, впереди. Он включил музыку, ехали молча, Анжелика смотрела в окно, где мелькали старинные особняки, желтые и красные деревья, теребила в одном кармане деньги, в другом – колготки и думала о какой-то чепухе. Думала, что Игорь – хороший парень и что ей все показалось, он ее не презирает, зря она ему грубит, и вообще, не хочется возвращаться домой, ни сейчас, никогда… Потом подумала об отце, но на этот раз на глаза не выступили слезы, как бывало всегда. Глаза были сухие. Она не выносила одиночества. Ей с детства нужно было, чтобы кто-то дышал рядом, друг или враг, все равно – но человек. Отца, правда, больше не было, но теперь рядом был Игорь. И она больше не плакала.
Засиделись допоздна. Игорь сварил кофе, угостил магазинным печеньем. Квартирка была маленькая, двухкомнатная, очень неухоженная. Старая мебель, давно не мытые окна, пыль, продавленный диван. Анжелике, как ни странно, стало еще спокойнее – значит, он не такой богатый, несмотря на хороший костюм и новенькую машину. Значит, они равны. И нечего ему задирать нос. Ему, наоборот, надо оправдываться, что привез ее в такую берлогу. И он действительно оправдывался:
– Живу один. Недавно отселил мать с братом. Раньше втроем тут жили. Ничего не успел сделать – ни ремонт, ни мебель поменять… Но скоро все изменится. Уж прости, что тут так…
– Да ничего. – Она усмехнулась. – Мне-то какое дело? Значит, ты совсем один живешь? А кто тебе готовит, убирает?
Он рассмеялся:
– Хороший вопрос. Никто. Я сам, когда время есть. А так обедаю и ужинаю в кафе.
– Ясно. А куда это ты мать и брата отселил?
– Купил им квартиру, вот куда.
Ей никак не удавалось его кольнуть. Купил квартиру – значит, они все же не на равных. Анжелика приблизительно ориентировалась в ценах на жилье и понимала, что это дорогое удовольствие. И похоже, что он говорит правду. Живет один, уж это точно.
– А кем ты работаешь? – поинтересовалась она.
– Я? В строительной фирме.
– А… – Ей стало скучно. Ну какой он все же неинтересный! Строительная фирма. Запущенная квартира. И что в нем такого? Надо встать и уйти. Говорить им не о чем. Он старше, в конце концов, и слишком задирает нос.
– А сколько тебе лет? – огорошил он ее.
– Мне? Семнадцать.
– Я приблизительно так и думал. Учишься?
– Уже нет.
– Я не про школу… – Он усмехнулся. – Значит, нигде не учишься?
Она помотала головой.
– А почему?
– Это мое дело, верно?
– Ладно, я не хотел тебя обидеть. И не работаешь нигде?
– Нет.
– Работу не можешь найти?
– А я не ищу, – она поджала губы. – Мне хватает денег.
– Отец, наверное, подкидывает?
– Ну. А что тут такого? – Эти вопросы ее не на шутку злили.
– А вообще, чем занимаешься?
– Валяюсь на диване, гуляю, книжки читаю, – она встала. – Ладно, спасибо за кофе и вообще за все.
– Постой. Ты что, торопишься?
– Ну да. Мать будет волноваться.
– Да я тебя отвезу!
– Не надо, сама доеду.
– Значит, все-таки обиделась, – он тоже встал, взял ее за локоть. – Ладно тебе, я, наверное, правда не в свое дело лезу. Живи, как тебе нравится.
– Спасибо, что разрешил.
– Ну вот, опять…
Но они не поссорились в тот вечер, хотя ей почему-то все время хотелось огрызаться и подкалывать его. Игорь оказался старше ее на десять лет с хвостиком, а она тем не менее его не стеснялась. Хихикала, вспоминая глупое знакомство, комкала в кармане рваные колготки, и во всем этом не было никакой романтики, ничего похожего на любовное приключение. Он ей немного помог, конечно, потом накормил обедом, потом напоил кофе… Ну и что? Она же ни о чем подобном его не просила, он сам навязался. А значит, сила на ее стороне. Не она этого хотела. Он ей не нужен.
Уже стемнело, когда Игорь спросил:
– У тебя мать строгая?
– Скандальная, – ответила она, закуривая десятую за вечер сигарету. В комнате уже было не продохнуть от дыма, курили не прекращая. Разговор постепенно совсем заглох. Ей было скучновато и хотелось домой. Хотелось принять ванну и завалиться в постель с книжкой. Помечтать, подумать.
– А если не приедешь, что тебе скажут? – задал он осторожный вопрос.
– Как это? – Сердце у нее стукнуло сильно, но не от страха. Она и представить себе не могла, что Игорь способен на что-то дурное.
– Может, останешься у меня?
– Нет, с какой стати? – Анжелика возмутилась очень искренне, нахмурила брови, и он тут же отступил:
– Ладно, не пугайся. Я тебя сейчас отвезу.
– Я не пугаюсь, – надменно ответила она. – Ты меня просто удивил.
– А скажи… У тебя парень есть?
– Что? – Она совсем растерялась. Как отвечать? Врать, сказать правду? Что лучше? Он принимает ее за желторотую, сразу видно. И не знает, что с ней делать. Она вспомнила своих подруг. У многих были не то что парни – мужья, а то и дети без мужей, или шестимесячные животы, или аборты… У нее – ничего. Она даже не целовалась ни с кем в свои семнадцать лет. Анжелика часто спрашивала себя: «Может, я какая-то недоделанная? Почему парни меня не волнуют? Может, стоит начать с кем-нибудь, для приличия? А там – само образуется, нельзя же так просидеть всю жизнь!» Но ни на что не могла решиться. И вот он – момент расплаты. Он примет ее за дурочку. И все же она честно сказала:
– Никого нет. А почему тебя это волнует?
– А почему никого нет? – улыбнулся он.
Она разозлилась, грубо ответила:
– Не твое дело. Что ты мне допрос устраиваешь?!
– Ты мне нравишься, – спокойно ответил он. – Хочу знать о тебе побольше.
Она помолчала, сунула в пепельницу сигарету, вытерла о юбку пальцы, испачканные пеплом. Мотнула головой, спросила:
– Ну и что теперь?
– Анжелика, что ты злишься? Я же тебя пальцем не тронул!
– Еще бы ты тронул.
– А ведь мог бы, – он больше не улыбался, смотрел серьезно. – Ты хорошенькая. Поехала ко мне домой. Знаешь, как я всегда поступал с такими сговорчивыми девушками?
В лицо ей бросилась кровь, она резко встала, заявила:
– Твое благородство я уже заметила! А теперь вези домой. Я бы сама доехала, но метро не ходит.
Он не стал ее задерживать, быстро накинул пиджак, вышел с нею на лестницу, запер квартиру. Уже в машине, после десяти минут молчания, он сказал:
– Оставь свой телефон.
Она без возражений достала из кармана блокнотик, записала номер, сунула ему. Он глянул на листок, сунул его в карман, спросил:
– Номер настоящий?
– Конечно.
– Кто знает? Может, я тебе уже надоел?
– Нет. – Она смотрела в окно, потом опустила стекло, выставила наружу локоть и предоставила ветру трепать свои волосы.
– Простудишься.
– Никогда, – она все еще смотрела в окно.
Он вдруг резко затормозил, она удивленно повернулась к нему:
– Нам еще далеко!
– Ладно, – ответил он и вдруг схватил ее голову в ладони, притянул к себе, присосался к ее сжатому рту своими горячими губами. Она чуть не потеряла равновесия, так сильно он притянул ее к себе, одной рукой уперлась ему в колени, рука поехала по брюкам, она резко дернулась назад, прижалась к спинке сиденья, вся красная. Сердце билось так сильно, что в ушах стоял шум, она оглохла. Он привел в порядок рубашку, поправил пояс на брюках, закурил, посидел с минуту, глядя прямо перед собой. Потом снова тронул машину с места, не говоря ни слова. Только довезя ее до дома и высаживая, сказал:
– Я тебе завтра позвоню, ладно?
Девушка ничего не ответила, выскочила из машины, пошла к подъезду, не оборачиваясь, стараясь держаться прямо, как будто все случившееся ничуть ее не волновало. Дома мать устроила ей сцену, но Анжелике было все равно. Она даже с удовольствием выслушала замечание матери о том, что глаза у нее горят как-то нехорошо. В своей комнате Анжелика посмотрела в зеркало. Глаза действительно горели, как у кошки в темноте. Она погасила свет, легла, свернулась калачиком и скоро уснула.
