Ан Тала
Бог умер, да здравствует Бог

Часть I. Трагедия в Овлесе

Глава 1. Не вздумайте ловить падающих богов, если не хотите обжечься

Сияние багровой луны тускло освещало тронный зал. Он стоял передо мной на коленях, сломленный, но с надеждой во взгляде и жесте рук.

"Мы живём в потрясающем мире, господин Ма, в неописуемо потрясающем мире!"

Слова потоком лились из его окровавленных уст, глаза горели желанием жизни.

"Жаль, но многие этого совсем не понимают. Сколькие из нас пытаются перестроить всё вокруг под себя, под свои неутолимые желания, но зачем? Этот мир был создан таким: наполненным и непознаваемым, значит, таким он и должен оставаться. К чему гнаться за лучшим, когда лучшее уже перед нами, стоит только открыть глаза пошире и вкусить прелести жизни, дарованные свыше."

Он энергично взмахнул руками, капли крови брызнули на моё кимоно. Я не сдвинулся с места: знал, что не тронет меня, не смеет сопротивляться.

"Вы можете не верить мне, юный господин, но таков завет тех, кто был перед вами, старое поколение богов знало, зачем создавало этот мир. Наслаждение – вот великая цель существования! Ни войн, ни голода, ни бедности. Золотое время!"

В его взгляде сквозило безумие. Но осознанное. Будто он желал сойти с ума, хотел окунуться с головой в свою утопию.

"Новые боги не те, что старые. Эти ломают всё и строят, затем снова ломают и снова строят, забывают при этом истинное предназначение вещей, переворачивают всё с ног на голову. В таком мире и вы вырастете таким же, господин Ма, сколько бы я вас не учил, вы всё смотрите вперёд себя, а не вокруг. Но у вас ещё есть шанс измениться, пока вы молоды. Очнитесь!"

Он вцепился в полу моего кимоно, умоляюще вглядывался в моё лицо, но он не мог найти в нем то, чего так желал.

"Вкусите тёплого вина спокойной жизни, отриньте манящий вас хаос, встаньте на путь истинный, забытый всеми!"

Я сжал рукоять меча. Мои губы дрогнули в усмешке, но он будто и не замечал её, а все продолжал торопливо вещать.

"Нам нужна ваша поддержка, господин Ма. Мы молимся старым богам, позабыв про новых, и они не оставят это так просто. Мы нуждаемся в защите, но кто встанет на нашу сторону, если никто не смотрит на этот мир нашими глазами? Никто не хочет понять суть, все ищут лишь ответы на вопросы: «как» и «когда», но не хотят слышать ответ на вопрос: «зачем».

Я дам вам ответ, юный господин, я вижу по вашим глазам, что вы готовы слушать и слышать, я знаю, что вы не такой, как другие боги, в вас ещё теплится душа старого духа, духа свободы, духа блаженства. Не дайте черному смраду, таящемуся в душах ваших предков, выйти наружу, уничтожьте его в зачатке."

В отдалении послышался звук горна. Война уже близко.

"Поймите мою печаль и боль по миру, в котором каждый враг другому, где правит сухой закон и правила, установленные не нашими молитвами. Опустите меч, идёмте с нами! Возглавьте тех, кто сражается за прошлое, которое станет нашим общим будущим! Отриньте свою природу и обратитесь к сущности, скрытой глубоко внутри! Опустите меч, взгляните в глаза истине!"

После этих слов я перерезал ему глотку. Убил своего собственного учителя, который обучил меня всему, что я знал.

Почему я так долго слушал его?

Не знаю.

Долгое время я считал, что таким образом просто хотел отдать дань уважения учителю Зарпу, так сказать, предоставил возможность наставнику выговориться напоследок. Отец же тогда сказал, что я лишь проявил слабость: слишком привязался к старику, и именно поэтому мой меч замер над глоткой учителя, пока тот с пеной у рта кричал о лучшем будущем.

Но было ли это слабостью или всё-таки состраданием? Или сострадание – это и есть слабость?

Не знаю.

Учитель Зарп был первым, кого я убил. Довольно символично – мой учитель научил меня не только, как правильно сидеть за столом, как принимать гостей и как отвечать на молитвы подданных, но и тому, как правильно втыкать острие меча в тёплую плоть, чтобы превратить её в закостенелое смрадное тело.

Столько столетий прошло, а я до сих пор помню, как дрожала рука, пока меч мой обагрялся кровью учителя.

Та война была неправильной, стольких я лишил жизни, стольких мог спасти. И всё ради чего? Куда меня это в итоге привело?

Одиночество. Изгнание. Скитания в смертном теле.

Я был великим, а стал никем.

Почему учитель Зарп не предупредил меня о том, что бывает с теми, кто идет против установленного порядка? И почему его смерть меня ничему не научила?

И что вообще старик имел ввиду, когда с безумным старанием выплевывал с кровью каждое слово предсмертной речи? Он хотел меня о чём-то предупредить, это ясно, как день в пустыне. Однако, сколько бы я в последние годы не прокручивал речь в голове, ни единая пуная мысль её не посетила.

О чём думал учитель Зарп, и что вложил в своё предсмертное предзнаменование?

Ох, старые и новые боги, как же тяжело копаться в голове, особенно, когда она не твоя собственная и к тому же давным-давно мертва!

И почему я вообще этим занимаюсь?!

– Эй, крестьянский сын, ты чего тут бездельничаешь? Солнце давно покинуло зенит, все обязаны быть в поле.

Опять эти надзиратели.

Я, не открывая глаз, лениво ответил на беспочвенные обвинения, предвкушая очередной разговор ни о чем с хранителями порядка в деревне:

– Я не работаю на полях, я сын ремесленника.

Надзиратель ненадолго притих, видимо, не ожидал, что я нагло продолжу валяться на солнцепёке, не обращая на него должного внимания.

– Тогда почему ты лежишь здесь в стоге сена, когда должен трудиться в мастерской своего отца?

Хороший вопрос. Эту часть своего прикрытия мне было лень продумывать раньше, поэтому я принялся импровизировать:

– Мой отец сгинул в пожаре вместе со своей мастерской.

Надзиратель, судя по голосу, немолодой мужчина, снова притих, но вместо него зазвенел новый юный голос, наверное, его товарища:

– Тогда почему ты не пустился в странствие и не стал вольным ремесленником?

Ох уж мне эта молодёжь! Старик бы удовлетворился моим ответом о пожаре, но нет, этому подавай продолжение.

– Я стал, но меня ограбили.

– Но твои руки всё ещё при тебе! – закричал юнец. – Пока ремесленник может трудиться, никто не сможет обокрасть его!

И где только, скажите мне на милость, таких воспитывают? Самоуверенность, принципиальность и узколобость – так часто мне на моем пути попадались люди с подобным набором качеств, и ничем хорошим их жизнь пока ещё не заканчивалась. С такой философией малец и до тридцати не доживет: загнётся сам, либо его загнут другие. Увы, но таков удел мечтателей и романтиков, которые из своего радужного мирка далеко не выглядывают, а если и выглядывают, то только лишь за тем, чтобы облить грязью постылую реальность. Они находят в этом извращенное удовольствие. Мерзостные люди, ничего не скажешь.

– Да, руки при мне и голова моя тоже. Поэтому я и не ходок больше на Дорогу, – ответил я неохотно, возвращаясь из размышлений.

Парень притих. Неужели отстали?

Но нет, звонкий голос затрещал вновь:

– Тогда почему ты не стал хотя бы разбойником? Почему лентяйничаешь здесь?

Что, простите? Вот это заявленьице! Я аж глаза раскрыл от удивления и подскочил на сене:

–Чего? А вы точно надзиратели?

Надзиратели испугались моей внезапности и направили на меня свои копья. Старик от чего-то слегка дрожал, а молодой с блеском в глазах ехидно ухмылялся.

Где-то я видал уже эту конопатую наглую рожу.

– Чего подскочил как ужаленный? Али есть что скрывать? – юнец с рыжим вихром сальных волос грозно потряс медным копьем.

Нет, правда, где-то я его уже видел.

– Мне нечего скрывать, я просто удивился тому, что надзиратель советует мне свернуть с праведного пути и идти грабить честной народ.

– Праведный путь? – опешил парень. Он прямо-таки побелел от злости. – Это в каких божественных трактатах прописано, что можно валяться сутками напролёт, не имея никакого занятия?

Понятия не имею. За всю свою долгую божественную жизнь я ни одного трактата так и не прочёл, эту глупость строчат низшие младшие боги для простецов-верующих, так что смысла в них явно не больше, чем в порнографических картинках горбатых старушек с Дороги.

– Но это не повод идти грабить! – воскликнул я с притворным негодованием.

– Грабёж – это тоже занятие, – стоял на своём парень. Старик же предпочёл молча подрагивать всем телом с безразличным лицом. Болен он что ли? – Лень и безделье – яд для души человеческой! Лучше стать убийцей или вором, чем презреть заветы богов!

Вот уж поистине благонравное заявление. Будь я помоложе, мне бы даже понравилось и я, скорее всего, взял бы парнишку к себе в свиту – какой бог Войны откажется от фанатичного дурачка?

– Ох-хо-хо, слышали бы вас ваши боги, что бы они сказали? – изобразил я шок, прижав ладонь к груди.

Парнишка начал судорожно вдыхать, готовясь выдать очередную тираду, но тут неожиданно для нас обоих заговорил пожилой надзиратель. Голос его не дрожал, несмотря на дрожь тела:

– В пантеоне богов есть покровитель воров и разбойников, но нет бога, потворствующего лентяям. А идти по путям, что проложили нам боги, значит жить праведно. Это означает, что и разбойники следуют заветам, потому что им покровительствуют боги.

Железная логика, прямо-таки чугунная, все по полочкам разложил, тут и спорить смысла нет.

Я медленно поднялся со стога, стряхнул прилипшие колосья с дырявых штанов, искоса наблюдая за тем, как копья закона неотрывно следуют за каждым моим движением.

– Ну, раз так, то спасибо за совет, добрые селяне, непременно ему последую. С чего, как вы думаете, мне начать? Ограбить дом старосты? Или залезть в лавку к торговцу?

Надзиратели, звякнув копьями, угрожающе направили их мне в грудь. Лица их приняли строгое выражение блюстителей порядка, а то, как крепко они держали свои орудия, не вызывало сомнений в серьёзности их намерений.

Да, что-то я оплошал. Ну, что поделаешь, поспешность всегда считалась одним из главных моих недостатков.

– Чего ещё? – искренне недоумевал я.

– Ты задержан за попытку ограбить честных людей! – прокричал юнец звенящим голосом.

Вот чего никогда не пойму, так это того, что творится у простых людей в черепушке. Казалось бы, сельская простота, но монарха понять легче, чем деревенского дурачка.

– Чего?! Вы же только что…

– А ну молчать, ворюга, иди за нами! – рыжий парнишка больно тыкнул затупленным острием копья мне в живот, и я согнулся от боли.

– Посидишь с недельку в яме, посмотрим, как запоешь, – вторил молодому пожилой надзиратель. Копье в его руке подрагивало, и я с опаской следил за ним краем глаза – кто знает, насколько сильными могут быть припадки этого старика.

И почему мне не сиделось спокойно в городе Арбе? На кой поплелся я в эту богами забытую деревню?

Нет уж, выйду из ямы через недельку и двину в столицу, там лентяев как родных принимают. Чем дальше от деревень, тем меньше яростно верующих фанатиков, и больше расчетливых и подобострастных почитателей богов, с ними как-то попроще.

– Достопочтенный надзиратель, вы не могли бы не тыкать в меня своим копьем? Я ведь не оказываю вам никакого сопротивления.

Молодой надзиратель с воинственным видом уж слишком сильно исполнял свой долг перед законом и государством, так, что у меня уже спина вся чесалась.

– Твой вид уже внушает сопротивление божественным заветам, – глухо проговорил старый надзиратель.

– Но зачем-то же меня боги таким создали, а? – с ехидством промолвил я. – Значит, я соответствую их божественным заветам.

– Молчал бы уже, – продолжал тыкать копьём рыжеволосый юнец. – Тем, кто богов не чтит, рта в их сторону раскрывать не положено!

Интересное замечание, но, а если бог не чтит богов, тогда что, а? Как вам такое?

– Тихо тут у вас совсем, неужели все работают? – перевёл я тему, пока мы неспешным шагом двигались в сторону тюремной ямы, самого прохладного местечка в деревне, в которое в жаркие дни стояла очередь из «праведных» нарушителей общественного порядка. Разговаривать о богах настроения у меня не было, а вот повеселиться хотелось страсть как.

– Конечно, тут отдыхать в рабочие часы никому нельзя, иначе штраф в царскую казну придётся платить непомерный, – послышался голос старшего надзирателя.

– То-то я погляжу, деревня выглядит небогато, – хмыкнул я.

– Это ты к чему? – больно тыкнул меня острием рыжеволосый. Вот же неуемный малец!

– Да так, – я потер место, в которое пришёлся удар. Эх, скоро вся спина синяками покроется. – Если б меня не пришлось вести в яму, чем бы тогда занимались? Нарушителей в округе ни души.

– Чем угодно, главное не лежать посреди улицы понапрасну, – без обиняков ответил старый надзиратель.

– Так кто сказал, что я понапрасну? – я хотел было обернуться, но малец снова ткнул мне в спину копьём. Дождётся у меня, переломаю и копье, и его самого. – Я, между прочим, раздумывал над принципом работы одной вещицы, очень занимательной.

– Кому какое дело, – раздраженно заявил юнец. – Хватит с ним разговаривать, Бул, он только рад позубоскалить.

– Это вы зря, господин надзиратель, я человек честный, зубоскалить не обучен.

Я уже ждал очередной выпад мальца, но внезапно вокруг резко потемнело, словно солнце кто-то прикрыл гигантской ладонью. Я тут же вскинул голову, но тень уже отступила, и мне в глаза ударил яркий блеск огненного светила.

– Чудеса какие! – ошеломленно воскликнул Бул. – Неужто боги в чем-то прогневались на нас? Неужто хотят погасить солнце?

– Не совсем, – тихо отрезал я, внимательно вглядываясь в ясное голубое небо.

– А это что? Смотрите! – вскрикнул юнец, вскинув руку к небу. Я проследил за его удивленным взглядом и заметил огненную точку, которая стремительно приближалась к нам. – Там, летит! От солнца отвалился кусок!

М-да, влипли, ничего не скажешь. Надо действовать быстро, пока не стало слишком поздно.

– Солнце падает! – громко закричал я, словно безумный. Через пару минут эта штука сожжет здесь всё дотла, если деревенские не поторопятся – превратятся в угольки. – Бегите, спасайтесь! Боги разгневались на нас! Они сожгут нас дотла!

Надзиратели поначалу хотели было заткнуть мне рот, но страх неизвестности всё же пересилил и они, вторя моему звонкому, но слегка писклявому голосу, принялись с криками метаться по главной деревенской улице, пробуждая оставшихся в домах жителей.

Вокруг меня заметались беспокойные деревенские: женщины, старики и дети, которые с животной паникой и страхом оглядывались на огненный шар, спотыкались и неслись в разные стороны. Успеют, надеюсь, добраться до безопасного места.

– Беги, дурак, чего стоишь! – дернул меня за полу рубахи юнец-надзиратель. – Ты же сам сказал, что солнце падает! Тебе жизнь не дорога?

– С него станется, упадет, – недоверчиво хмыкнул я себе под нос. – Ты беги, давай, а то придавит ещё. Мне дураку ничего не будет, а вот ты пострадать можешь.

– Ну тебя, тупоголовый! – рыжеволосый покачал лохматой головой, подхватил громко ревущего ребенка на руки и стремительно помчался подальше отсюда.

Нет, всё-таки кого-то он мне сильно напоминает, а особенно глаза его, золотисто-карие, но я точно знаю, что раньше никогда его не видел.

Эх, ладно. Если он выживет, потом с ним разберусь.

Посреди безумного потока человеческих тел я стоял и с интересом наблюдал за огненным сгустком солнечного света, который сулил мне в будущем интересные десятки лет, если не столетия.

Огненный шар стремительно приближался, угрожающе нависнув над рисовыми полями, где должны были в данный момент без устали трудиться местные работяги.

Как там говорится: сгорел прямо на работе?

Я почувствовал жар, исходящий от сгустка, слегка зажмурился, и в тот же миг огромная стена огня накрыла волной поля изумрудной травы. Вода с рисовых полей зашипела, паром поднимаясь в небеса, густой обжигающий туман стремительно заволакивал деревенскую долину.

– Ну что, добро пожаловать, собрат, – хмыкнул я. – И какого же счастливчика, позвольте спросить, свергли на этот раз?

Глава 2. Исход последней Луны

– Эй, ты чего? Заснула что ли? – светловолосый мальчик, лет десяти, нагнулся над девушкой, которая сидела прямо посреди дороги, обняв тощие коленки, и бессмысленным взглядом взирала на немногочисленных прохожих. – Заболеешь же!

Мальчик взял девушку за рукав простой холщовой рубахи и потянул вверх. Девушка на удивление мальчишки поддалась и легко встала, но дальше дело не двинулось.

– Ты слепая что ли? – мальчик помахал ладонью перед сиреневыми глазами незнакомки, та, неосознанно проводив руку взглядом, снова уставилась в пустоту. – Да вроде не слепая. Одержимая, значит?

Мальчишка, не получив никакого ответа, самостоятельно сделал вывод и тут же с ним согласился.

– Это ничего, мой батюшка и не такое лечит, он у меня великий целитель! Все люди в округе так говорят. Идём со мной, мы тебя быстро приведём в порядок.

Взяв девушку за холодную руку, мальчик повёл её за собой по пыльной дороге на заросший полевыми цветами холм. Мимо них проходили путники всех видов и размеров: торговцы с телегами, забитыми всякой всячиной, бедняки с полными карманами «ничего», дети с корзинками ягод, взрослые с косами через плечо – никто не обращал на парочку никакого внимания, ибо мысли прохожих занимали предметы куда более важного, внутреннего характера.

Незнакомка немного оживилась и принялась с лёгким интересом оглядываться по сторонам, но это было похоже, скорее, на обмен любезностями с новым, ранее не виданным местом, чем на искреннее стремление узнать больше об окружающем мире.

– И откуда ты только такая взялась? Я тебя раньше здесь не видел, а я, между прочим, тут всех знаю! – мальчик на ходу звонко щебетал о всякой незначительной для незнакомца ерунде: рассказывал о соседях, своём учителе словесности, о кошке, родившей двенадцать котят, о солнце, что на днях свалилось с небес в соседней стране, и о сестре, которая недавно удачно вышла замуж.

– Мы с отцом очень рады, что она замуж вышла за хорошего парня, за Пирта, – звонко отчеканил мальчишка, из-за плеча поглядывая на свою «находку». – Пускай он не местный, но мужчина – хоть куда! Пирт – кузнец, суровая у него работа, конечно, но заказов целая куча и денег много, ведь Пирт такие мечи делает – загляденье! Если останешься у нас подольше, я тебе покажу.

Поднявшись на холм, путники оказались в большом поселении, раскинувшемся во все стороны на многие мили. Здесь было столько домов и людей, сновавших по своим делам между небольшими бревенчатыми постройками, которые словно грибы торчали из земли, что девушка резко затормозила, растерянно озираясь вокруг.

– Ты чего? – мальчишка обернулся и заинтересованно, с частичкой покровительственного сочувствия проговорил: – Ты не бойся, тут все хорошие, никто тебя не обидит. Идём, я покажу тебе свой дом.

Мальчик вёл свою новую знакомую по широким улицам, заполненным селянами в лёгких хлопковых рубашках цвета свежевскопанной земли. Все вокруг были светловолосыми, краснощёкими и улыбчивыми до приторности. Парнишка здоровался со всеми, кого видел, а ему в ответ приветливо махали руками, совершенно не обращая внимания на особу, которая явно не вписывалась в местный антураж.

– Люди тут прямо светятся от доброты и счастья! – продолжал петь вдохновенную песнь мальчишка. – Ты знала, что наша деревня, Овлес, самая процветающая в царстве? Мы здесь чего только не выращиваем, а местные ткани и оружие славятся на весь Орджен и даже вайсы их покупают, представляешь? Я тебе всё покажу, только сначала батюшка вылечит твою одержимость духами.

Девушка совсем не обращала внимания на болтовню мальчишки, лишь только рассеянно окидывала потухшим взглядом одинаковые лица мужчин и женщин и безвольно тащилась за неуёмным ребёнком.

– Кстати, меня зовут Дилфо, сын Борфа, лучшего целителя в деревне. А ты своё имя не скажешь? – Дилфо заискивающе посмотрел на девушку, но та даже взгляда на него не опустила. – Ну ладно, как хочешь, потом познакомимся. Мы, кстати, уже пришли. Заходи внутрь, только осторожно, там ступеньки крутые.

Дилфо привёл свою незнакомку к низенькому беленому домику, треугольная крыша его была покрыта толстым слоем мха, а дверь была слишком низкой даже для ребенка.

– Пригнись, а то головой стукнешься, и под ноги смотри, а то упадёшь! – Дилфо, выкрикивая наставления, вёл девушку по узким деревянным ступеням куда-то вниз, в темноту и сырость. – У нас в деревне все дома такие, наполовину в земле, наполовину наружу, это чтобы от россов прятаться, они глупые, да вот только нападать на нас любят, забирают скот и маленьких детей. Только ты не бойся, россов здесь уже лет десять никто не видел, мне бабуля про них рассказывала.

Они оказались в просторной сумрачной комнате, которая освещалась тремя свечами: две стояли под огромной картиной, изображавшей печальную женщину с серпом в руке, а одна уютно пристроилась в земляном кармашке слева от двери. Стены комнатушки были сделаны из деревянных брусьев, пол был полностью земляной, утоптанный многими поколениями. Посреди комнаты стоял большой деревянный стол, заставленный склянками и усыпанный разноцветными сушеными травами, за этой кучей не сразу было заметно, что в комнате есть кто-то живой.

– Батюшка! Я привёл к тебе больную, кажется, она одержима, – Дилфо оставил свою находку и бросился за стол, за которым оказалась широкая скамья. На ней тихо постанывал старик, его голова была закутана белоснежной тканью, а по ней бесформенными пятнами расползались красноватые разводы. Рядом со стариком, в его ногах, сидел невысокий мужчина с землистым лицом, с сеткой глубоких морщин, плавно перетекавших в шрамы непонятного происхождения, круглые, словно кто-то долго тыкал пальцем ему в лицо, пока кожа не сдалась и не приняла причудливую форму.

Этот некрасивый мужчина с добрыми карими глазами оказался Борфом, отцом мальчика, и сейчас он с интересом разглядывал незнакомку. Прикрыв больного старика тонким лоскутным одеялом, Борф встал и, неуклюже прихрамывая, подошёл к девушке. Они были с ней одного роста, но Борф был шире раза в два, его покатые плечи совсем не сочетались с высотой его тела, из-за чего он напоминал квадратный плоский камень.

Борф тонкими мягкими пальцами оттянул веки девушки, внимательно осмотрел её глазницы, затем открыл рот, заглянул туда, вытянул её невесомые руки перед собой и принялся пристально разглядывать её аккуратные чистые ногти. После он присел и с удивлением обнаружил, что девушка была босая, но при этом кожа на ногах была чистая, без единой царапинки. Да и в целом, девушка не выглядела бездомной. Её волосы, подстриженные до плеч, послушно лежали волнами чёрного шёлка, а светлая рубаха, хоть и выглядела заношенной, была очень чистой, без единой складочки.

– Очень странно, – Борф удивленно откинулся назад и задумчиво вгляделся в тусклые, без малейшей искринки, глаза девушки, – она не выглядит одержимой.

– Тогда что с ней не так? – звонко поинтересовался Дилфо. Он присел к больному старику и принялся обмахивать его потное горящее лицо мокрой тряпкой. – Она же как сонная ходит. Я нашёл её посреди дороги. Она прямо на земле сидела.

– Странно, очень странно, – бормотал под нос Борф.

Сверху послышался шум и приглушенные ругательства. Борф устало протер ладонью морщинистое лицо и обернулся к сыну.

– Дилфо, иди, посмотри что случилось, наверняка матушка опять уронила горшок с супом.

Мальчик энергично кивнул, вскочил со скамьи и, забравшись наверх по темной деревянной лестнице у стены, открыл неприметный люк в потолке и поднялся в верхние комнаты.

– Ты присядь, устала, небось, с дороги, ты ведь не местная, – Борф указал девушке на табурет в углу, та последовала его совету безмолвно и отрешенно. Целитель остался стоять и смотреть на неё, не обращая внимания на то, что старик на лавке закряхтел громче.

– И откуда ты только такая взялась? – негромко вопросил Борф, не ожидая от девушки конкретного ответа.

Люк в потолке с грохотом распахнулся, и оттуда показались две крепкие ноги в мягких льняных туфлях, затем темно-синее хлопковое платье и разъяренная женская голова.

– И чего опять этот мальчишка удумал! – пожилая женщина, ещё бойкая, но уже совсем старуха, яростно замахала на Борфа маленьким загорелым кулачком. – Притащил в дом одержимую, это ж надо догадаться! Нет бы, оставить её на улице, как и подобает в таких ситуациях, а он притащил её к больному Горфу! Мало нам было того, что Дилфо свалился в горячке после одного такого одержимого, так он к нам ещё одну приволок!

Женщина громко и визгливо кричала, старик на лавке судорожно застонал, и Борф бросился менять ему примочки и обмахивать лицо обмоченными в спирту тряпками. Дилфо пристыжено спустился следом за бабушкой и уставился в пол.

– Матушка, не кричите вы так, тут же лихорадочный, а ему покой нужен, – Борф на ощупь взял со стола склянку с мутной жидкостью и аккуратно влил лекарство старику в рот.

– Вот именно! Вытаскивай эту девку наружу и лечи её там! Что соседи скажут, если узнают, что у нас в доме одержимые! – старуха бросила суровый взгляд на девушку, но внимательно приглядевшись к ней, сменила праведный гнев на греховную милость неудержимого любопытства. – Что-то не похожа она на одержимую и не буянит совсем.

Старушка неожиданно быстро успокоилась, будто не она ярилась всего пару мгновений назад, и медленно, но уверенно подошла к девушке. Присев на своих коротких коренастых ногах, она без стеснений провела загорелой морщинистой ладонью по гладкой коже незнакомки.

– Совсем как куколка, такая красивая! – старушка восторженно ахнула. – Такая худенькая, почти прозрачная. Никогда не встречала никого похожего. Она не из нашего края, это точно!

– Да, я тоже это заметил, – кивнул Борф. – Она всё время молчит как одержимая, но не буянит, и моему осмотру не сопротивлялась, значит, дело не в болезни. Скорее всего, она просто прибыла из другого края и с нашим языком не знакома, так бы уже давно заговорила, связки-то у неё в порядке.

– Может, у неё горе какое случилось, погляди какая грустная, – старушка беспрепятственно погладила девушку по мягким волосам. – Ой, наверное, погорелица! Я слышала от Марфы, что в Холгое деревни горят, вот беженцы и бродят по округе, заходят на наши территории и просят милостыню.

– Не исключено. Хорошо, что она не пострадала телом, а ошалелость вылечить не трудно, только времени уйдёт много, – Борф устало протёр глаза и тяжело вздохнул. – Столько больных в последние годы, будто эпидемия какая, и все то безумны, то одержимы. Слабая нынче молодёжь пошла.

– Не то слово! Балуют их, особенно у знатных особ, их дети вообще от рук отбились, ездят по деревням на своих конях как дикие духи, страху на простой народ нагоняют! – старушка, с хрустом поднявшись с колен, принялась громко ворчать. – Ох, снова проблемы на нашу голову сваливаются. Нет покоя в этом доме.

Борф ей не ответил, а Дилфо не смел даже головы поднять, но старушка и не искала у них ответа на свои причитания. Она закончила с осмотром незнакомки, успокоилась, когда поняла, что ничего серьёзного она из себя не представляет, а потому решила вернуться к своим домашним делам, но все же, для пущего эффекта, не переставая ворчать.

Старушка, слегка качаясь из стороны в сторону, словно гусыня, двинулась к лестнице, с кряхтением поднялась по ней, ненадолго осветила подземную комнату ярким солнечным светом, а затем, закрыв люк, возвратила в комнатку нарушенный было покой.

– И что теперь с ней будет, батюшка? Ты же не бросишь её на улице совсем одну? – Дилфо поднял свои жалостливые карие глаза на отца. Тот, немного подумав, медленно кивнул.

– Конечно, не брошу. Какой я целитель после этого, если буду нуждающихся в помощи прогонять. Иди, скажи бабушке, чтобы она подготовила девчушке постель. Поживём пару деньков, там, глядишь, и в чувство придёт.

Дилфо согласно кивнул, былая печаль сошла на нет, его румяное веснушчатое лицо озарилось счастливой улыбкой, и он бросился наверх сообщить бабушке решение отца.

Девушка без интереса проводила мальчика взглядом, а затем снова уставилась в стену. Наступила тишина, нарушаемая только топотом ног наверху и стонами раненого всеми забытого старика.

Борф задумчиво разглядывал незнакомку и глаза его потихоньку тускнели, а морщины проступали всё глубже. Он потёр переносицу и глубоко вздохнул.

– Имя-то у тебя есть? – Борф задал вопрос скорее себе, чем девушке, так как она даже голову к нему не повернула. – Надо же как-то тебя называть.

Борф поднялся со скамьи и, приблизившись к незнакомке, склонился над ней, та подняла глаза и наклонила голову, как бы прислушиваясь к нему.

– Раз ты не местная, то носишь неизвестное мне имя и догадаться я не смогу. Так что, давай-ка попробуем по-другому, – Борф ткнул себе в широкую грудь тонким пальцем, по слогам растянул своё имя, а затем указал ладонью на девушку. Та на удивление быстро отреагировала, коротко произнеся мягким, но несколько хрипловатым голосом:

– Ючке.

Борф не ожидал такого удачного разрешения обстоятельств, а потому на мгновение опешил, но вскоре ответил на представление:

– Очень приятно, Ючке, – он тепло улыбнулся, девушка слегка улыбнулась в ответ. Но сиреневые глаза её, неестественно тусклые, оставались безжизненными, и Борф, не выдержав странного ощущения, которое дрожью пронеслось по его телу от этого взгляда, неожиданно для себя отвернулся и возвратился к больному, не решаясь больше обернуться на Ючке.

Горф кряхтел, не переставая, на его повязке проступили свежие пятна крови, а по лицу поползли липкие капли пота. Старик дрожал, глаза его закатились, а изо рта тонкой струйкой потекла густая слюна. Борф спокойно обмакнул чистую тряпку в миску с едко пахнувшей жидкостью и осторожно провел ею по лицу и шее больного. Тот ещё какое-то время содрогался всем телом, но затем, судорожно вздохнув, притих, смежил веки и уснул беспокойным сном. Борф сменил повязку старика на новую, ещё раз протёр его лицо мокрой тряпкой и принялся смешивать травы, разбросанные по столу, в лекарственную смесь.

За работой он не заметил, как за ним все это время пристально наблюдала из угла комнатушки девушка, сиреневые глаза которой тускло светились в полумраке.