Анна Князева
Девушка из тихого омута
© Князева А., 2018
* * *
Все персонажи и события романа вымышлены, любые совпадения случайны.
Глава 1. Схватка в лесу
Новгородское княжество
XIII век
Путь княжеских дружинников из Торжка к Новому городу, где княжил князь Олекса Ростиславич, пролегал через лес. Сам князь, в крытом зипуне да в собольей шапке, ехал на гнедом скакуне Кудряше. Впереди него двигался боярский сын Бронеслав, позади на рыжей кобыле трусил дядька Досифей. Их сопровождали полтора десятка верных дружинников.
В лесу быстро темнело. Отряд конников перешел на рысь, стараясь держаться как можно ближе друг к другу, однако, выехав на хрупкую поверхность болотца, всадники сбавили ход и растянулись в цепочку. Тонкий лед опасно потрескивал. Вскоре отряд снова оказался в лесу, и копыта лошадей погрузились в рыхлый ноздреватый снег.
Олекса громко позвал:
– Эй, Бронеслав!
Тот придержал коня:
– Слушаю, княже.
– Возьми трех дружинников да скачи вперед. Кажись, заблудились. И посмотри – нет ли где татар.
– Кого взять-то?
– Бери кого пожелаешь.
– Дядьку Досифея дозволишь? – спросил Бронеслав.
– Зачем он тебе?
– Старый черт вроде филина – мышь в темноте заметит.
– Бери, если нужен, – ответил Олекса.
Бронислав поднял руку и выкрикнул:
– Досифей! Степан и Вавила! Айда за мной!
Он первым ускакал в темноту, за ним – трое других.
Отряд во главе с князем Олексой неспешно продвигался вперед. Над лесом встала полная луна, в ее свете и отблеске белого снега легко распознавалась окрестность и торился путь между деревьями.
Вскоре лес поредел, впереди показалась река. Кудряш вдруг заржал, присел на задние ноги и шарахнулся в сторону.
Князь натянул повод и гикнул:
– Стой, чертушка! Не балуй!
Однако, оглядевшись, увидел у кромки леса всадников. Они сгрудились в кучу и наблюдали за княжеской дружиной.
Олекса подал знак своим воинам, повелевая остановиться.
– Кто такие?! – крикнул он, обращаясь к молодому пареньку, возглавляющему отряд конников.
Тот лихо ответил:
– Мы – люди посадские!
– Откуда будете?
– Из Новь-города!
– Врешь! Новгородские ночью за городской сторожей, в домах своих спят.
– Правду говорю! – крикнул незнакомец и спросил задиристо: – Тебе-то какая забота?
Один из княжьих дружинников вытащил из ножен меч и подался вперед:
– Довольно! Знай, против кого говоришь!
Князь остановил его властным окриком:
– Стой, Кондрат! Дай мне поговорить с юношей неразумным.
Развернув коня, Кондрат отступил со словами:
– Смерд сиволапый!
– Кто таков? – Князь обратился к предводителю небольшого отряда.
Тот с вызовом ответил:
– Раб божий!
– Добро… – пробормотал Олекса в усы и, усмехнувшись, громко сказал: – Видать, дело твое нечисто, ежели супротив меня лаешься!
Но даже после таких его слов дерзкий юноша не смутился и спеси не убавил:
– Езжай своей дорогой, не спрашивай!
Его спутники перестроились, и в свете яркой луны в их руках блеснули стальные клинки.
– Прикажи, княже… – гарцуя на коне, взмолился Кондрат.
Но в тот же миг у княжеского уха просвистела стрела и вонзилась в дерево. Вторая стрела, такая же трехгранная, красная, впилась в шею дружинника. Схватившись за шею, Кондрат рухнул на снег.
Кто-то крикнул:
– Татары!
Олекса обернулся и увидел, что с болота на маленьких лохматых лошадях к ним скачут всадники. С диким гиканьем, с копьями наперевес они мчались по неглубокому снегу.
– К бою! – крикнул князь и скинул с себя меховой зипун.
Дружина развернула коней. Татары вылетели на освещенную лунным светом поляну, остановились и пустили в дружинников стрелы.
– Рази окаянных! – Олекса выхватил из ножен меч и первым бросился в бой. Вскоре он и его дружинники сшиблись с татарскими воинами.
На Олексу налетел огромный татарин, но князь изловчился и отрубил ему руку вместе с ятаганом, сшиб татарина с лошади, и Кудряш втоптал его в снег. Следующего, кто подвернулся, Олекса разрубил до самого пояса.
Татары то рассыпались, словно отступая до края поляны, то вновь бросались в бой: рубились и кололи острыми пиками.
Дружинники сгруппировались в центре поляны спиной к спине, отбивая налеты противника. Трое из оставшихся в живых уже потеряли коней и сражались пешими. Отчаянно звенели мечи, свистели стрелы, умирая, кричали раненые. Испуганные кони спотыкались о трупы убитых и, падая, калечили своих седоков.
В жестокой схватке полегло немало воинов, но татар в живых осталось больше, чем русских.
– Держитесь, други! – Олекса рванулся в сечу и направил Кудряша в гущу татар.
И снова – лязг железа, визг татар, лошадиное ржание, крики раненых. Прямой длинный меч сверкал в княжеских руках, когда, не удержавшись в седле, Олекса рухнул на снег. Готовясь к смерти, князь вдруг увидел, что к месту боя скачет отряд во главе с дерзким юношей. Мальчишка мощно вклинился в ряды татар. Гибкий, быстрый, в глухом кожаном шлеме, он ловко рубился, отражал удары вражеских сабель и подбадривал своих воинов, сверкая горящими очами:
– Побивай татарскую нечисть!
Воспользовавшись удобным моментом, Олекса вскочил на Кудряша. Теперь русские дрались каждый сам по себе, и на каждого из них приходилось по пять-шесть конных татар. Пеших воинов, потерявших в бою коней, татары порубили прежде других. Один за другим исколотые и порубленные дружинники скатывались с седел и падали в измолотый копытами снег.
Стрелы и меч не пощадили князя Олексу. Он был ранен, когда увидел, что юноша, геройски бившийся рядом, упал с коня, пронзенный татарской пикой. Собрав последние силы, Олекса обрушил меч на голову его противника, после чего наступила жуткая тишина.
Князь спешился и огляделся вокруг. Вся поляна была усеяна трупами. Когда он решил, что кроме него в живых никого не осталось, то вдруг услышал стон. Это стонал юный воин.
Князь подозвал Кудряша, поднял юношу на руки и перекинул его поперек крупа коня. Потом взял повод и повел Кудряша по льду в лес на другом берегу реки.
В глухом лесу, в избушке из необтесанных грубых бревен, стены которой были завешаны пучками сухих трав и кореньев, у окна сидел старец. Лампада на столе мерцала слабым колышущимся светом.
Дверь избушки с грохотом распахнулась. На пороге стоял князь Олекса с окровавленным воином на руках. Ввалившись в избу, он грозно спросил:
– Ты будешь травник? – оглядев убогое нутро избушки, подошел к лежанке и опустил воина на лохматую медвежью шкуру. – Спаси его!
Старик подошел к раненому, пощупал за руку, заглянул в дырку кольчуги, сдавил, придержав кровь. Потом взглянул на Олексу и скорбно покачал головой:
– Помрет… Не смогу.
– Вари свои зелья! – Олекса вытащил меч.
Старик-травник развязал ремни и трясущимися руками стянул с головы воина кожаный шлем. Но, как только шлем упал на лежанку, из-под него шелковой змеей выпросталась[1] русая девичья коса.
Глава 2. Злой рок судьбы
Наше время
Холодным октябрьским вечером на территорию пансионата «Рыбачий» въехала автоколонна, состоявшая из фургона, легковых автомобилей и зашторенного автобуса с надписью «Мосфильм».
Пансионат «Рыбачий», как и обещало название, располагался на берегу прекрасного озера, одного из тех малых озер, которые рассыпались вблизи Селигера. Два десятка деревянных домов, пляж и небольшая столовая с крытым мангалом. В летний сезон здесь было полно отдыхающих, однако к концу сентября большая часть гостей разъезжалась, высвобождая пансионатские дома.
Автомобильная колонна остановилась у ближайшего дома, возле которого стояла темноволосая женщина и зябко куталась в платок.
Из легковой машины выскочил маленький толстяк и, перескочив через лужу, крикнул:
– Здравствуйте! Мы с вами говорили по телефону!
– Иван Иванович Пилютик? Помощник режиссера? – Женщина приветливо улыбнулась. – Мы ждем вас. Но где же Надежда Ефимовна?
Пилютик обернулся к машине и распахнул заднюю дверцу. Оттуда тяжело вылезла женщина лет шестидесяти, одетая в русский сарафан и платок поверх вышитого повойника[2]. Иван Иванович услужливо накинул на ее плечи тулуп.
– Знакомьтесь, Надежда Ефимовна Бирюкова, народная артистка России. А это Елизавета Петровна, директор пансионата, – представил он женщин друг другу.
Елизавета Петровна улыбнулась и спустилась с крыльца:
– Рада знакомству!
– Взаимно, – ответила Бирюкова. Она выглядела утомленной.
– Как доехали? – заботливо поинтересовалась директриса, было заметно, что ей льстит это знакомство.
Актриса же, напротив, была не расположена к разговорам:
– Мне нужно в ванную.
– Прошу, в доме все приготовлено. – Елизавета Петровна отступила и указала на дверь. – Ваша комната – первая справа.
– Что значит комната? – Поднявшись на крыльцо, Бирюкова остановилась. – Мне обещали отдельный номер.
– У нас нет номеров. У нас избы. Ваша – десятая.
– Куда ты меня привез? – Бирюкова сердито развернулась к Пилютику.
– На сто километров вокруг нет ни одного приличного отеля, – ответил помощник режиссера. – Это лучший вариант.
– Тогда едем в Москву!
– До Москвы – пять часов пути. Не вы ли торопили меня?
– Черт с тобой! – сказала народная артистка и вошла в дом.
Елизавета Петровна вопросительно взглянула на Пилютика. Он объяснил:
– Представьте: последний съемочный день в экспедиции. Режимные[3] съемки в лесу, и вдруг гаснет свет. Виктор Карлович, режиссер фильма, кричит на бригадира осветителей, тот бежит к инженеру, инженер – к «лихтвагену»[4]. Далее – бесконечно длинная пауза. Вы не представляете, что мне пришлось пережить за эти сорок минут! Актеры – склочный народец, набились в костюмерный автобус, бранятся. Водитель включил печку, а та возьми да сломайся. Сорок минут в темноте, в холоде, посреди леса. Кому-то может показаться, что это не так уж и долго. Но для меня эти сорок минут длились целую вечность.
– Вам нужно было просто уехать.
Пилютик грустно скривился:
– Мы должны были вернуться сегодня в Москву. Если бы не последняя сцена, которую не успели доснять. Три минуты экранного времени. – Он глубоко вздохнул. – Злой рок судьбы!
– Надо же…
– В конце концов инженер объявил о неисправности генератора. Режиссер крикнул: «Сделай хоть что-нибудь!» Но инженер только руками развел. Здесь, говорит, нужен сложный ремонт.
– И, что же вы?
– Дело не во мне… Съемки, естественно, свернули. Статисты в гриме и костюмах мерзнут в автобусе. Народная артистка Бирюкова, пара заслуженных и главная героиня – ждут в автомобилях. Ни переодеться, ни, пардон, в туалет…
– Теперь понимаю. – Елизавета Петровна опустила глаза. – В таком случае мы должны поспешить. Сколько у вас людей?
– Вместе с техперсоналом – шестнадцать. Из них трое женщин.
– Что же вы сразу не сказали? – всплеснула руками директриса. – Я-то думала, что из женщин только Бирюкова.
– Народная любимица. При упоминании ее имени посторонние люди всегда принимают нужные решения.
– Мы в любом случае разместим ваших людей. Где остальные дамы?
– Прошу! – Пилютик открыл заднюю дверцу.
Из салона автомобиля показалась нога в мягком коричневом сапоге, перехваченном у щиколотки тонким ремнем. После чего на землю опустилась вторая нога, и наконец появилась высокая стройная женщина. Помимо сапог, на ней были кожаные штаны и подбитая мехом кацавейка. На голове – кожаный шлем.
Пилютик закашлялся и галантно ее представил:
– Лионелла Баландовская.
Елизавета Петровна заулыбалась:
– Как же, как же! «Останься, если любишь», «Верх по течению», «Красивая девочка»…
– Знаете мою фильмографию? – удивилась Лионелла.
– Мне нравятся все ваши фильмы!
– Их было немного…
– Зато какие!
– Довольно любезностей, мои драгоценные, – прервал их Пилютик. – Нам еще мужчин размещать… – Внезапно его голос перекрыл громоподобный раскат, и в черном небе выросла кроваво-красная хризантема. – Что это?!
– Фейерверк! Бояре гуляют! – ответила Елизавета Петровна.
– Кто?!
– На том берегу озера. – Для пущей убедительности директриса помахала рукой. – Во дворце Тихвина!
– Не тот ли это Тихвин?.. – начал Пилютик.
– Хозяин химкомбината, – закивала она.
– Слышал, но лично с ним не знаком.
Пока все трое смотрели в небо, из машины выбралась еще одна женщина.
– Иван Иваныч, мне нужно в туалет…
– Тамара, наш костюмер, – коротко представил ее Пилютик.
– Прошу вас. – Елизавета Петровна указала на дом. – Туалет – четвертая дверь по коридору налево. Третья дверь ведет в вашу комнату.
Костюмерша вошла в дом. На небе между тем взрывались и вырастали все новые огненные цветы.
– В поместье какой-нибудь праздник? – предположила Лионелла.
– Нет, просто пятница, – ответила Елизавета Петровна.
– Что, простите?
– Мы здесь уже привыкли к этой пальбе. Каждую пятницу, субботу и воскресенье гуляют. Потом – тишина.
– Прошу меня извинить. – Лионелла забрала из багажника дорожную сумку. – Я очень устала.
– Вторая дверь направо, – сказала директриса, и Лионелла ушла.
– Ну что же. – Пилютик по-деловому потер руки. – Будем размещать остальных.
– У меня свободны три восьмиместных дома, – сказала Елизавета Петровна.
– Этого вполне достаточно, – одобрил Пилютик и, прежде чем сесть в машину, спросил: – Поблизости есть автосервис?
– У вас сломалась машина?
– Как я говорил – у нас полетел генератор. Режиссер распорядился: кровь из носу, но завтра «лихтваген» должен работать.
Елизавета Петровна кивнула:
– Все ясно. Он хочет отснять последнюю сцену.
– Мы все будем ждать, пока наладят «лихтваген». Впрочем, вы не ответили на вопрос. Есть поблизости сервис?
– Утром вам покажут дорогу. – Елизавета Петровна села в машину. – А теперь поехали к свободным домам. Как только заселим ваших людей, я покажу, где припарковать фургон и автобус.
* * *
Комната Лионеллы Баландовской оказалась уютной и вполне деревенской: беленые стены, крепкая дубовая кровать, стол, накрытый вышитой скатертью, пара кресел и темная этажерка, уставленная милыми безделушками.
Не мешкая ни минуты, Лионелла скинула с себя пропотевший костюм, надела халат и вышла в коридор в поисках душа. Дважды ошиблась дверью и, наконец отыскав душевую, всецело отдалась умиротворяющим горячим струям воды.
В комнату она вернулась полная сил, немного повалялась в постели и поняла, что вовсе не хочет спать. Была половина одиннадцатого. Лионелла никогда не ложилась спать в это время, даже если сильно уставала.
Она поднялась с постели, откинула ажурную занавеску и вгляделась в темноту за окном. Представив, что где-то там плещется озеро, которого она, быть может, никогда не увидит, Лионелла стала одеваться и через несколько минут вышла из дома. Она отправилась в ту сторону, где, по ее мнению, находилась вода.
Озеро оказалось ближе, чем ожидалось. Береговая линия в темноте едва угадывалась, и только масляный блеск волны обнаруживал поверхность воды.
На противоположном берегу озера, вдалеке, мерцали огни и звучала музыка. Пошел мелкий дождь, боковой ветер сделал его секущим. Не получив и малой доли тех впечатлений, на которые рассчитывала, Лионелла прогулялась вдоль берега, но, промочив ноги, свернула к березовой роще. Чтобы сократить дорогу к пансионату, пошла напрямик, но уже через минуту в темноте заблудилась.
Где-то недалеко, за деревьями, послышался звук автомобильного двигателя. Три раза рыкнув, автомобиль затих. В это же время из-за облаков показалась луна, между деревьями блеснули огоньки пансионата «Рыбачий».
Уже подходя к домику, Лионелла услышала звонок мобильного телефона, достав его из кармана брюк, ответила:
– Слушаю!
– Занята? – спросил голос мужа.
– Нет. Прогуливаюсь перед сном.
– Как прошли съемки?
– Хуже некуда.
– Что-нибудь случилось? Когда ты возвращаешься?
– Не знаю. Сегодня точно не приеду. Вся съемочная группа, в том числе я, ночует здесь.
– Где здесь?… – удивился муж.
– В пансионате «Рыбачий».
– Ничего не понимаю. Черт знает что! Мы же договорились провести этот вечер вместе. Завтра я улетаю в Макао.
– Прости, Лев. Так получилось. Простимся по телефону. Когда возвращаешься?
– Дней через пять, – ответил Лев. – Так что там у вас случилось?
– Сломался генератор «лихтвагена».
– Ну и что?
– Не успели снять одну сцену.
– Важную?
– Ну, если она есть в сценарии – разумеется. В ней заняты десятки статистов.
– Кто такие?
– Дружинники князя, татарские конники.
– Я понял. Та сцена в лесу?
– Да. Планировали закончить к шести вечера, но было около двенадцати дублей, и съемки затянулись до половины девятого. Потом пропал свет, и мы битый час сидели в машинах.
– Не простыла? Костюмчик у тебя еще тот.
– С этим все в порядке. Меня волнует другое.
– Что еще?
– Кажется, я не тяну роль… То есть я убеждена, что не тяну. Чего-то не хватает. Внутри меня пусто, и я бы отказалась от этой работы, если бы не…
– Если бы не что?… – сочувственно спросил Лев.
– Если бы уже не сняли полфильма. Не могу подвести Комиссарова. Он выбрал именно меня, понадеялся….
– А что говорит сам Комиссаров?
– Ничего…
– Вообще ничего?
– Ну, в общем, хвалит.
– Вот видишь!
– Хвалит, чтобы поддержать. Но я-то знаю!
– Знакомая песня…
– Что это значит? – обиженно спросила Лионелла.
– Типичное самокопание, – сказал Лев. – Муки художника.
– Ты так считаешь?
– Просто ты давно не снималась. И вдруг – главная роль в картине такого режиссера.
– Комиссаров – талант, – уныло подтвердила она. – Но я не понимаю эту женщину… Совсем не понимаю.
– О ком идет речь?
– О Варваре. О моей героине.
– А что тут понимать? Она предводитель разбойников, атаманша, русская баба.
– Но как быть с любовью? Как можно крошить людей топором и при этом быть женщиной?
– Ищешь зерно роли?
– Не зли меня, Лев!
– Все получится, верь мне.
Закончив разговор с мужем и пожелав ему счастливого пути, Лионелла вошла в дом, закрыла входную дверь и заперла ее на засов.
Когда Лионелла Баландовская засыпала в кровати, огромный диск луны смотрел на нее сквозь окно.
Глава 3. Красный сапог
Утро следующего дня выдалось ясным. Стоя на крыльце пансионатского дома, Лионелла щурилась на холодное солнце. По застывшей за ночь грязи к ней семенил Пилютик.
– Плохие новости! – с полдороги выкрикнул он. – Сегодня съемок не будет!
– Грустно, Иван Иванович, – сказала Лионелла. – Вечером я хотела уехать домой.
Пилютик развел руками:
– И что делать? Режиссер предполагает, а бог располагает.
– Где, кстати, он?
– Комиссаров? Еще вчера уехал в гости к друзьям. За ним, видите ли, прислали машину, а я здесь один разбирайся.
– У Комиссарова повсюду друзья. Даже в такой глуши.
– Вы же слышали, директриса пансионата вчера сказала: на другом берегу озера живет «король автомасел»? В его распоряжении одна треть российского рынка. Богатый человек.
– Да, я что-то такое слышала, – кивнула Лионелла. – Но, вероятно, большую часть информации она донесла до вас без меня.
Пилютик посмотрел на часы:
– Вам нужно спешить. Завтрак закончится в десять. Здесь недурственно кормят. Яйца – свежие, творог – объедение. Советую заправить сметанкой и сверху – сахарку. Попробуйте, скажете спасибо…
– А где здесь столовая? – поинтересовалась Лионелла.
Пилютик показал:
– Видите дом, возле которого курят статисты? За домом стоит другой: крашеный, чистенький. Это и есть столовая. – Он снова взглянул на часы. – Поторопитесь, иначе останетесь голодной. А где Надежда Ефимовна?
– Я стучалась к ней минут десять назад, но мне никто не открыл. Вероятно, она ушла завтракать.
– В столовой я ее не видел.
– Значит, еще спит.
– Не будем ее будить, – благоразумно отступился Пилютик. – Сами знаете, чем это может закончиться.
Дурной характер Бирюковой был широко известен. Помимо вздорности и высокомерия, народная артистка имела острый язык, который не щадил ни своих, ни чужих. Коллеги сторонились Бирюковой, и поводов для нападений было немного. Это позволяло сохранять на съемочной площадке относительный мир.
Впрочем, неуживчивым характером отличалась не только Бирюкова. Вторым по «буйности» на площадке был партнер Лионеллы Максим Стрешнев. Имея внешность былинного богатыря, он много снимался, но озвучивали его, как правило, другие актеры. У самого Стрешнева для этого не хватало актерского мастерства, органики, а может быть, и таланта.
Днем раньше он и Лионелла поссорились, поскольку оба были вымотаны затянувшейся съемкой, холодом и невозможностью вернуться в Москву. Теперь единственным желанием Лионеллы было не встретить Максима в столовой. Но, как назло, все вышло наоборот: свободное место было только одно – за столом, где завтракал Стрешнев.
– Доброе утро. – Лионелла села и, не глядя на Максима, обратилась к его соседу Никанину, консультанту по воинским традициям и боевым искусствам славян: – Охота же вам, Юрий Платонович, убивать свое время здесь? Ехали бы в Москву.
– Это моя работа, – ответил Никанин. – Вы же не уехали? Отчего мне уезжать?
– Последняя сцена в экспедиции. Ваши консультации вряд ли потребуются.
– Не мне решать. По крайней мере, Комиссаров ничего не сказал. И, кстати, – он огляделся, – где же наш режиссер?
– Говорят, уехал к друзьям, которые живут где-то поблизости, – вступил в разговор Максим. Он взял Лионеллу за руку и проникновенно продолжил: – Прости меня, дорогая.
– За что? – Она нехотя подняла глаза.
– Не сдержался, нагрубил.
– Неужели?
– Мы все вчера очень устали.
– Оба хороши, – согласилась Лионелла и пожала плечами. – И, главное, непонятно, когда продолжатся съемки. Я, может, успела бы съездить домой.
– А здесь вовсе не плохо, – сказал Никанин. – Чистый воздух, природа, продукты натуральные. Есть смысл расслабиться и получать удовольствие.
На завтрак им подали вареные яйца, творог, молоко и жареную рыбу, которая на первый взгляд могла показаться лишней. Но если вдуматься, все было очень логично: рядом – озеро, а название пансионата – «Рыбачий».
– Давно хотела спросить, Юрий Платонович, – заговорила Лионелла. – Не кажется вам, что художник по костюмам увлекся и пошел не в том направлении?
– Вы говорите в общем или конкретно?
– Не думаю, что в тринадцатом веке русские женщины носили брюки из кожи.
– Этот вопрос следует задать специалисту по историческому костюму. Я же, например, могу рассказать о холодном оружии Древней Руси или в крайнем случае, из чего в тринадцатом веке делали квас.
– Разве не из хлеба? – поинтересовался Максим.
– На Руси вопрос производства кваса стоял несколько шире. Его делали из хлеба, из листа, из солода. Был квас березовый, медовый, морошковый брусничный, клюквенный. Уверен, что и это не все. Ну а что касается костюмов… – Никанин замолчал, подбирая аккуратное выражение. – Художник использовал своеобразную трактовку первоисточника. Но если взять во внимание, что ваша героиня – предводитель банды разбойников, она вполне могла носить кожаные порты. В самом деле, не в юбке же ей скакать на коне? – с улыбкой проговорил он и спросил: – Никто не знает, где будут проходить дальнейшие съемки фильма?
– Сначала доснимут сцену в лесу, – напомнила Лионелла.
Однако Стрешнев прояснил ситуацию:
– На следующей неделе снимаемся в студийном павильоне.
– На «Мосфильме»?
– Откуда мне знать? Если хотите, спросите у Комиссарова.
– Да где ж его взять?
– Тогда спросите Пилютика.
– Этого сначала нужно поймать. Он как ртутный шарик из разбитого термометра: только что был в столовой – и вот его уже нет. Так или иначе, в нашем распоряжении по меньшей мере полдня. – Юрий Платонович поднялся со стула. – Благодарю за компанию.
– Советую вам не спешить, – сказала Лионелла. – Пилютик объявил, что сегодня съемок не будет.
– Тем лучше. Надеюсь, увидимся за обедом. – Никанин, раскланявшись, вышел.
После его ухода возникло легкое замешательство. За стол подсел исполнитель роли предводителя татарского войска. Ни к кому конкретно не обращаясь, Лионелла спросила:
– Бирюкову не видели?
«Татарский предводитель» покачал головой:
– Нет, не видел.
– Прогуляемся? – предложил Стрешнев. – Говорят, рядом озеро.
– Я там была, – ответила Лионелла.
– Когда успела? – удивился Максим.
– Ночью.
– Не спалось?
– Никогда не ложусь раньше одиннадцати. – Она улыбнулась. – Такая привычка.
– Ясно. Значит, озеро отменяется?
– Отчего же? – Лионелла сдвинула стул и поднялась на ноги. – Вчера в темноте ничего не разглядела, кроме деревьев в лесу и огоньков на том берегу. Еще немного, и я бы заблудилась.
Стрешнев тоже встал и взял ее под руку:
– Со мной не заблудишься.
«Татарин» остался за столом есть свою рыбу. Лионелла с Максимом вышли на улицу, где их встретило все то же ясное безоблачное утро.
– Зачем тебе Бирюкова? – спросил Стрешнев. – Вы, кажется, в одном доме живете. Неужели не виделись?
Лионелла покачала головой:
– В последний раз виделись вчера, когда заселялись.
– Идем? – Максим потянул ее в сторону озера, до которого на самом деле было метров триста, не больше.
Дойдя до кромки воды, Лионелла сказала:
– Как странно… Вчера мне показалось, что до воды около километра.
– У страха глаза велики, особенно в темноте. – Максим указал рукой на противоположный берег. – Где-то там наш Комиссаров.
– Вчера у них было шумно и весело, – вспомнила Лионелла. – Видел фейерверк?
– Конечно. – Он усмехнулся. – Трудно было не заметить такую пальбу.
– Говорят, что эти люди так веселятся каждые выходные.
– Вокруг богатых множество прихлебателей. И всю эту команду нужно кормить, поить, развлекать.
– Думаю, что им самим это нравится.
– Нравится, что за кормежку им лижут задницу. – Максим сплюнул в воду. – Мерзость все это! Жрут, пьют на халяву, в глаза подобострастно заглядывают. Уверен, что вчера на этих гуляниях режиссер Виктор Комиссаров был главным блюдом. Не удивлюсь, если завтра туда потащат тебя или Бирюкову.
– Или тебя…
– Меня – вряд ли.
– Почему?
– Плохая репутация. Я, если выпью, могу набить морду.
Лионелла удивилась:
– Кому?
– Это без разницы.
– Веский аргумент, – усмехнулась она. – Пройдемся по берегу?
Они пошли по мокрому песку вдоль кромки воды. Вскоре песок сменил мох, а потом и вовсе жухлая травка. Встретились первые березки, предвестницы леса, в котором вчера заплутала Лионелла. Теперь на ветвях берез была видна паутина. Чуть дальше росли краснолистые рябины, потом – снова березы вперемешку с осинами. В тишине, шепчась, падали листья и кружились хороводом на легком ветру.
– Красиво здесь. – Лионелла встала у осины и глубоко вдохнула осенний воздух, в котором определенно присутствовал запах озерной тины и прелых листьев. Она закрыла глаза и вдруг услышала звук, похожий на легкий шлепок, словно что-то упало сверху. Обернувшись к Максиму, спросила: – Что это было?
Стрешнев склонился и поднял с земли красный сапог с загнутым кверху носком:
– Кажется, он из нашей костюмерной.
Оба с удивлением взглянули друг на друга, потом, не сговариваясь, запрокинули головы и посмотрели наверх. Там, на осине, на высоте нескольких метров, в петле качалась на ветру женщина, одетая в русский сарафан. Одна ее нога была в красном сапоге, вторая – босой.
Лионелла в ужасе закричала:
– Боже мой! Что это такое?!
Максим обнял ее, уткнул лицом к себе в грудь и тихо сказал:
– Вот мы и нашли Бирюкову.
