Элен Славина
Нерассказанные истории
Евгения Ломакина
«Червь в плоде»
– Вы готовы?
Я сглотнул пересохшим горлом. Вместо ответа неопределенный кивок. Нервничаю.
– Вы готовы, Билл? – повтор вопроса тем же мягким шелестящим голосом.
– Да, доктор М. – Бодро чеканю я, взяв себя в руки.
Сидящая напротив девушка, мой психотерапевт, дружелюбно улыбается матовыми карими глазами. Наверное, из-за круглого детского лица и рук с утопающими костяшками ее долго не принимали всерьёз.
– Я введу вас в транс, Билл. Все как мы обсуждали. Сначала может быть дискомфортно, но я надеюсь на значимый результат. Я дам вам минутку расслабиться, а потом начну.
Доверие к ней – моя последняя надежда. Я попал к доктору М. после долгих скитаний по частным практикам и клиникам, отчаявшийся и почти смирившийся. Мою "грушефобию" невозможно вылечить, ведь ее "не существует". Для других. Для меня это кошмарная реальность. За последние двадцать лет я сдал сотни анализов на аллергены, прошел тысячи тестов на вменяемость, бывал под гипнозом десятки раз, но никто мне так и не сказал, откуда эта паническая боязнь груш. Особенно жёлтых.
Я исключил из своей жизни груши и жёлтый цвет. Но запах мерзких плодов преследовал меня даже в этих каменных джунглях.
Доктор М. считала, что мне нужно столкнуться со своими фобиями лицом к лицу. Но при виде груш на ее столике я цепенел, а когда она пришла на сеанс в жёлтом жакете, потерял сознание. Тогда Доктор М. решила применить гипноз. Я особо не надеялся на результат, но необъяснимая симпатия к моему психотерапевту заставила меня подчиниться.
– Мы начинаем, Билл. Закройте глаза и сосредоточьтесь. Нужно мысленно перенестись в самое дискомфортное для вас место. Туда, где вы спрятали свои страхи и потеряли себя. Помните, мы ищем не груши, мы ищем вас.
Шоковая терапия. Клин клином. Фантомный вражеский запах заполняет мои ноздри. Слегка кружится голова и щиплет в носу.
– Доктор! Я снова слышу его! – широко открываю глаза, шумно втягивая воздух. Кажется, кислород в моих лёгких перебродил в грушевый сидр.
– Знаю, – сидящая напротив девушка выглядит знакомо, но непривычно. Никаких очков, на голове шапочка. Она поджимает под себя ноги в жёлтых махровых носочках.
– Что происходит? Где мы? – я мечусь по комнате, не узнавая кабинет моего психотерапевта.
– Мы там, где все началось, – шелестит доктор М., зябко потирая ладони.
Это какая-то злая шутка, фарс, манипуляция! В попытке скрыться от навязчивого запаха гнилых груш, бросаюсь к двери. Она поразительно тяжёлая. В нос ударяет влажный воздух. За порогом густой туман. Угнетающая грушевая вонь. Со стоном захлопываю дверь.
– Мы в моем подсознании, – выдыхаю обречённо. – Здесь от груш и жёлтого цвета никуда не деться.
– Абсолютно верно, – нараспев произносит доктор М.
Она разливает чай из заварника без ручки. Чтобы не обжечься, сняла носочки и обернула ими ладони. Ее взгляд прикован к льющейся из носика струе.
Почему-то этот незамысловатый ритуал вводит меня в ступор.
– Что вы видите, Билл? – доктор М. не смотрит на меня, ее глаза, направленные вниз, полуприкрыты розовыми веками. Но она будто в моей голове.
… – Билли! – кричит хорошенькая кудрявая девочка лет пяти.
– Билли, иди пить чай!
На маленьком колченогом столике расставлен тонкий фарфоровый сервиз.
– Нельзя брать бабушкин сервиз, Энни! Ма мне голову за него оторвёт!
Восьмилетний Билли в отчаянии грызет ноготь. Со своевольной кузиной Энн спорить бесполезно.
Дерзкая девчонка в жёлтых спущенных носочках, чавкая, жуёт грушу. Сок течет по подбородку. Энни держит огромный плод в правой ручонке, а левой пытается разлить чай из хрупкого заварника. Кипяток плещется мимо чашки.
– Ай! – взвизгивает Энни. Прыгая на одной ноге, опрокидывает столик. – Горячо!
Билли не слышит ни ее криков, ни звона разбившегося чайника. Он лишь видит осколки, огрызок и одинокий жёлтый носочек в дымящейся лужице. Где же второй?
– Где второй носок, Билл? – спрашивает доктор М.
– В горле у Энни, – мой голос звучит спокойно. Впервые за много лет запах груш не преследует меня.
– Это ты, Билл?
– Да, – отвечаю безразлично.
– И что ты сделал потом?
Хмурюсь вспоминая.
– Я вытащил носок изо рта Энни и засунул туда огрызок. Все подумали, что она подавилась грушей.
– И никто не узнал?
– Никто, – эта мысль согревает.
– Обернись, Билли, – в голосе доктора М. звучат незнакомые металлические нотки.
Мальчик, склонившийся над телом Энни, медленно поворачивает голову. В дверях стоит маленькая темноволосая девочка. Ей не больше трёх. Подружка кривляки Энн. Как же ее зовут? Девочка смотрит карими глазами, обрамленными розовыми веками.
– Эмили? – удивлённо произносит Билли.
Девочка хлопает в ладоши и произносит голосом доктора М.:
– Проснись, Билл!
Катя Афанасьева
«Мама»
Щемящее чувство в груди опоясало и сдавило легкие. Сердце, словно птица в тисках, затрепыхалось, поднимая кровь к вискам. Тук-тук-тук… слышишь, как бьется, мама?
– Мама, – протягиваю последнюю гласную, но вместо звука изо рта вырываются пузыри воздуха.
Темные воды озера обвивают шею и затягивают в омут. Страх пробирается внутрь вместе с жидкостью. Я пытаюсь открыть глаза, но озеро сильнее. А я маленький.
– Помоги, мама, – из последних сил поднимаю веки. Напротив, в такой же позе мальчик. Он замирает и вторит моим движениям. Это я?
Кто-то хватает за ворот и тащит вверх. Хочу увидеть того, другого меня. Спасите его. Меня!
– Сэм, – слышу знакомый голос, – Сэм, ты задремал.
Мама убрала волосы с моего лба шершавыми тёплыми пальцами и посмотрела в глаза. Сколько помню, у неё всегда был грустный взгляд. Она редко мне улыбалась и часто ругала. Потом извинялась и долго плакала в своей комнате.
Отец умер давно. В ту весну я закончил 3 класс и хотел порадовать родителей оценками. Но папа лежал неподвижно, а мама снова с ненавистью смотрела на меня. Никогда не понимал, чем я провинился.
– Мам, ты чего? – улыбаюсь и беру ее ладони в свои, но она одергивает руки, – собралась?
Неспешно накидывает кофту, приглаживает волосы, и мельком глянув в зеркало обувается.
Меня зовут Сэмуэль Джонс. Сорокалетний уборщик из городка Джозеф, что в штате Орегон. Год назад мне стал сниться один сон, где я тону. Каждую ночь или когда я просто закрываю глаза.
Моя мама, Лив Джонс, учитель начальных классов в прошлом, на мои расспросы пожимала плечами. Психолог разбирал образы и назначал антидепрессанты. Только картинка не уходила.
Однажды позвонила мама. Смена уже подходила к концу, и я собирался домой. Она сумбурно объяснила, что ей надо со мной поговорить и попросила заехать. Дома меня ждал все тот же грустный взгляд, тарелка супа и 15 минут отдыха.
И вот мы в машине. Направляемся к озеру Уоллоуа, что в полутора километрах от города. Мама смотрит в окно и вытирает глаза.
– Ты плачешь? – странное чувство нарастает внутри, – мам, почему ты плачешь?
Она молчит и мотает головой. Тревога и страх делают новый виток в районе сердца. Щемит так, что становится трудно дышать.
– Мам, знаешь, так хочется, чтобы ты меня обняла, – горло сдавило горечью обиды, – ты почти никогда не обнимала.
Она упирается лбом в боковое стекло и шумно всхлипывает.
– Ну–ну, мам, что на тебя нашло? – пытаюсь вытереть слезу с ее щеки, – обойдёмся без объятий. Что я маленький?!
Парковка у озера оказалась пустой, мало кто приезжает сюда среди недели днём. Горы на том берегу насупились, сердясь на нарушителей покоя. Вода, будто кленовый сироп в пиале, темная и вязкая лениво пошла рябью.
– Возьми плед, Сэм, – мама открыла дверь и разулась.
Мы сели почти у самой кромки. Глубокий вдох хвойного, сырого воздуха защекотал нос, и я закрыл глаза. Совсем рядом лодки ударяются друг о друга. На мгновение мне показалось, что я слышал этот звук уже. Пытаюсь выудить из памяти воспоминание, хмурюсь.
– Вас было двое.
Ее слова приводят меня в замешательство. Они преступно медленно проникают в уши. Оглушают. Я вскакиваю на ноги и начинаю мотать головой, стряхивая глухоту.
– Сэм, сядь. Прошу тебя.
Ноги подкашиваются, и я усаживаюсь рядом с пледом.
– Вас было двое. Ты и Стивен. В тот день Гарри привёз нас сюда и уехал на работу. Я плохо спала ночью и меня разморило. Господи, как же трудно… Вам было по три года. И вы не умели плавать, – она запнулась и обхватила руками лицо.
Тело бросило в жар, сердце забилось где-то в районе рта. Казалось, ещё немного и я выплюну его на серый песок.
– Вот там, – она указала на место в паре метров от нас, – вы лежали, – глухой стон вырвался наружу, – он был сильнее. Понимаешь, думала, я успею помочь. Понимаешь, Сэм?
Мне хотелось бежать. Далеко. Туда, где нет маминых глаз. Нет этого сна со Стивеном. Гулким эхом его имя стучало в висках. Стивен. Стивен. Стивен. Он был сильнее. Обрывки фраз врезались мелкими осколками.
– Ты был слабее. Я не могла по-другому, надеялась, он выберется.
– Почему ты прятала его от меня? – выдавил вопрос я.
– Мы так решили с Гарри, – она заплакала и уткнулась лицом в колени.
– Мама, – протянул последнюю гласную. Дрожь мелкими искрами вспыхнула по телу, – мам, ты, я… я не знаю что сказать. Мам, – слёзы выпали из глаз на песок, – ты всю жизнь жалела, что спасла не его?
Тишина накрыла с головой, подобралась кисельным туманом и убежала по водной глади к горам. Тишина. Он остался в ней. Жизнь Стивена осталась в тишине сизого озера.
– Мама, – выдохнул я, – сейчас выбери меня.
Наталья Литвякова
«Персик»
«Я, Демчева Раиса Васильевна, покончила жизнь самоубийством. В моей смерти прошу…», – отбросила ручку, глянула на часы: тик-так, тик-так, всего-ничего осталось. Но всё же время есть, успеет.
8 лет 6 дней назад.
– Райка, идёт! Сейчас опять затянет свою волынку. Как ему не стыдно, спекулянт! А ещё пионер, наверное! – стайка девчонок в разноцветных платьицах, юбочках, шортиках – словно горстка монпансье из жестяной коробочки. Притаились за углом улицы, что неслась к морю, будто ручей весной.
На брусчатке появился смуглый босой мальчишка. В руках тяжёлая ноша: в корзине – готовый натюрморт:
– Яблоки-и-и, сливы-ы-ы, персик! – паренёк оглядывается в поисках покупателей. Взгляд вязкий, как смола. Смущает Райку. А ей – нельзя, потому что она Витьку вроде как любит, ещё с прошлых летних каникул. Витька высокий, глаза – голубые пуговицы, в волейбол играет лучше всех.
– Грушы-ы-ы!
А Рустам – вредный с детства. Дразнился обидными словами, кидался камнями чуть что, а теперь торгаш и жадина: ни разу не угостил, как ни просили ребята. Вообще-то они шутили, но мог бы и дать. Нет! – только жжётся из-под бровей глазищами, ресницами того и гляди прихлопнет.
А ресницы… вот зачем ему такие? Густые, длинные, как иголки на сосновой ветке, что стучится по утрам в окно. Рая вздрогнула, отвела взгляд. Не нужен ей такой. С ним поведёшься – потом к бабушке хоть не приезжай, засмеют! Дружить не будут.
«…в моей смерти прошу винить…», – как трудно даются слова, жизнь сопротивляется каждой буквой, с отчаянием и последней надеждой. На что, Рая?
8 лет 5 дней назад.
– Витьк, будь человеком принеси лестницу. Или бабушке моей скажи, что я здесь застрял!
– Эй, чурчхела, что ты там забыл?
– Сам такой! Иди куда шёл, на!
Райка посмотрела наверх. В сумерках не разглядеть, кто там в ветках сидит, но раз Витя стал обзываться – всё понятно. Нахохлился, как старый ворон с перебитым крылом. Таких мальчишек Рая не видела дома, в деревне.
Витька сплюнул:
– Пошли уже.
– А… он?
– Да скажу я бабке его, не ссы, – но через квартал сворачивает в противоположную сторону. Райка заметила.
Девчонка тащила лестницу, пыхтела, ругалась на себя и радовалась, что темно.
– Эй, ты! Слезай. Что ты там забыл?
– Мурзика. От собак запрыгнул. Забрался, вон как высоко, орал. А я… за ним. Сюда – не страшно, вниз – не могу. На, держи, – мальчишка, наконец, спустился и сунул Раечке кота, – давай лестницу отнесу.
– Вот ещё! Я сама, не трожь!
8 лет 4 дня назад.
– Яблокиии, сливыы!
– Эй, жадина, угости!
– Виноград, виноград!
– Пойдёмте отсюда, а? – Рая дёргала друзей. Те хихикали, уходить не желали.
Рустам остановился. Поставил на камни корзину, взял персик и подошёл к ребятам. К ней, к Райке подошёл, протянул ладонь:
– Возьми, пожалуйста.
Персик тёплый, нежный, пушистый бочок, будто шёрстка у котёнка. Откусишь – и потечёт нектар по подбородку, а во рту сладко-сладко, как сироп. А глаза у Рустама – чёрные дыры, притяжение которых настолько велико, что покинуть их зону не могут даже объекты, что несутся со скоростью света. Куда там Раечке! Спасение только в одном:
– Нет. Мне от тебя подачек не нужно! – повернулась и пошла гордо под молчаливое одобрение приятелей. Унесла на плечах боль взгляда. Во след. Не взяла, победила. Взорвались звёзды. Погасли. Нет больше притяжения. Тогда почему так стыдно? И так горько, словно не от персика отказалась?
6 месяцев назад.
Рая прихорашивалась перед зеркалом: идут с мужем на день рождения друга, Володи. Витя пришёл на днях, слава богу, трезвый, не забыл сказать. Она обрадовалась, запорхала бабочкой – хоть какое-то развлечение. А то в этой борьбе за выживание совсем уже растеряли веру, и задор, и юность.
На празднике зажгли, как в старые добрые времена, как в первый год свадьбы: будто все забыли о либерализации, о ваучерах, и безработице. Пели, танцевали. А в разгар веселья открылась дверь и ввалились ещё гости. С февральского мороза, в шубах, шапках – и не разглядеть кто.
– О! Ты всё-таки приехал, молоток! – именинник обнял одного из незнакомцев, – знакомьтесь, знакомьтесь, сослуживец мой, дембельнулись вместе. Приехал работать к нашим, на ферму, и жить. Рустам. Между прочим, земляк ваших бабушек, Райка! Витёк, а ты чё набычился?
«Рустам!» – ахнула Раечка. Господи, за что?
4 месяца назад.
– Эй, красавица, садись, подвезу, – остановился мотоцикл. Рустам улыбался, стукнул по сидению сзади, – с ветерком прокачу, как ветер, что гоняет волны Чёрного моря.
– Нет! – Рая даже в сторону его головы не повернёт.
– Что ж ты так не любишь меня?
Стыдно Райке, уж почти восемь лет стыдно перед ним, потому и вылетели слова-воробьи, вылетели – не поймаешь:
– Почему не люблю? Люб…ой, – прикрыла губы ладонью, – я не то хотела сказать, я хочу сказать…
– Почему же персик тогда не взяла?
– Секрет. А ты и запомнил.
– Всю жизнь помню.
– Кто старое помянет…
– Я не старое помню, а тебя, – Рустам коснулся легонько щеки, – не кусаюсь я. Садись, пожалуйста.
«Что люди-то скажут? С кем еду?» – ужасалась, но прижималась крепче к спине. Дарила небу и деревьям, что дурманили цветом своим, хмельную улыбку, жар сердца, радость счастья. Выросла Райка, а всё оглядывается на тех, что за углом. Прячутся.
Вчера.
– Надоело мне смотреть, как моему другу рога наставляют, – названный гость стоял у калитки, перекрыл вход.
– Ты о чём? – отступила Рая, уронила бидон. Покатился он, зазвенел по кочкам. Отозвался звук в ушах, словно гром.
– Не прикидывайся. Я вас видел. Выбирай: или сама Витьке всё рассказываешь, или – я, или, – Володька подмигнул, шагнул навстречу с объятиями. – Ты баба хоть куда, троих потянешь.
– Отпусти! Не хочу! Нет! – вывернулась из цепких рук.
– Подумай, Раёк. Подведёшь ведь под монастырь всех. Витька после Чечни – сама понимаешь, того. Убьёт Рустама. В тюрягу сядет. Адвокаты нынче дорогие. А так – всё шито-крыто.
– Ты же женат! Зачем тебе это надо?
Володька приблизился вплотную, сгрёб Раю за грудки:
– Затем, что таких шалав, как ты учить надо!
Райка вспыхнула, будто сухой камыш от спички, оттолкнула его:⠀
– Проваливай!
Он отошёл в сторону, рассмеялся зло:
– Хозяин-барин. Бабок хватит от тюрьмы отмазывать?
– Не будет по-твоему, Вов… – Райка посмотрела на него. С жалостью.
«…в моей смерти прошу винить В… – чьё написать имя, мужа? «Друга»? Кому напоследок испортить… Рая вытерла слезу. Зачеркнула, заново вывела: «В моей смерти прошу никого не винить!».
Сегодня она возьмёт персик.
Катя Перри
«Самое ценное»
Светлана выскочила из машины, оглушительно хлопнув дверью, влетела в подъезд и стремительно вбежала по ступенькам на третий этаж. На пороге квартиры ее уже ожидала мама, заплаканная и растерянная. Света застыла перед ней в немом вопросе. Мама вытерла руки об фартук, покачала головой:
– Доченька, он так и не приходил.
Света закрыла глаза и тут же осела, сползла по пыльной подъездной стене, не заботясь о сохранности дорогого пальто. Горло в тисках, ни вдохнуть, ни выдохнуть. Язык будто онемел. Сбывался самый страшный её кошмар.
День начинался как обычно. Ненавистные трели будильника, стандартные водные процедуры по очереди, завтрак, шутки, планы на выходные. Из дома вышли, слегка выбившись из графика. Света, как обычно, перед работой отвезла Андрюшку в школу. Он учился в четвертом классе, но был очень сознательным и организованным ребенком, так что за ручку до школьной двери Света его уже не водила. Высаживала из машины на обочине дороги, откуда он радостно бежал сперва до забора, а потом уже по школьному двору. Иногда Света дожидалась, пока светлая макушка сына скроется за школьными дверями. Иногда нет. Это утро было из таких, Света спешила, на девять было назначено важное совещание. Прежде чем выйти из машины, Андрей повернулся к маме и быстро поцеловал ее в щеку:
– Не волнуйся, мам, на работу успеешь.
– Не волнуюсь. Хорошего тебе дня, после уроков не задерживайся, ты же знаешь – у меня каждая минута на счету.
Не дождавшись, пока сын добежит до школьного двора, Света уехала на работу.
А когда приехала за Андреем после уроков, он к ней не вышел.
Сначала она ничего не подумала.
Пять минут спустя подумала, что, наверное, задерживается на уроке. Может быть, шнурки завязывает долго. Или в раздевалке очередь. Когда он не вышел ни через 10, ни через 15, ни через 20 минут, Света, потеряв терпение, отправилась за ним в школу, попутно доставая из сумки телефон.
Несколько пропущенных вызовов от учительницы, несколько – от мамы. Света чертыхнулась – надо же, как перед совещанием отключила звук, так и забыла включить. Мама пока подождет, Света набрала номер учительницы. Очень своевременно, как раз узнает, почему Андрея до сих пор не отпустили с уроков.
Когда учительница сказала, что Андрея на уроках не было, у Светы не подкосились ноги. Вовсе нет. Наоборот. Она как-то вся собралась, мобилизовалась и постаралась заставить себя мыслить трезво. Мало ли, с кем не бывает. Ребенок решил прогулять школу. Может быть, он вообще уже дома, потому и звонила мама. Света, мысленно приказывая пальцам не дрожать, набрала номер мамы.
Чтобы услышать ее не на шутку встревоженный голос, сообщающий о том, что звонила учительница еще утром, спрашивала, почему Андрей не пришел в школу, и что она так и не смогла до нее дозвониться, и что Андрея дома, конечно же, нет.
Света выдохнула, всматриваясь в гаснущий экран телефона.
Разумеется, у Андрея тоже был телефон, на который предусмотрительно была установлена программа, отслеживающая его геолокацию. Света поспешно включила ее, но программа показывала координаты школы и сообщала о том, что аккумулятор Андрея разряжен.
И вот тогда она побежала.
Всю дорогу домой Светлана уговаривала себя, что сейчас приедет, а Андрей уже дома. Что все это происходит не с ними. Что он не может пропасть. Что он никогда не стал бы общаться с опасными незнакомцами, да и с неопасными тоже. Что, скорее всего, он действительно решил прогулять уроки с каким-нибудь приятелем, загулялся, и вот-вот вернется домой. Что возможно он уже вернулся, пока она едет и заливает слезами салон автомобиля.
Когда Света нашла силы собрать себя с пола и втащить в квартиру, она сразу вызвала полицию.
«Только бы успеть, только бы успеть», – одна и та же мысль неустанно билась в голове Андрея испуганной птичкой. Ему было невыносимо тяжело идти, но он шел, уговаривая себя, что осталось всего чуть-чуть, что спасение ждет почти за углом. Новая куртка была перепачкана кровью и грязью, этих пятен теперь ни за что не отстирать. Мама наверняка жутко расстроится. Дышать было тяжело, хотелось прекратить все здесь и сейчас, остановиться и больше не двигаться с места. Будь, что будет.
Но Андрей не мог так поступить. Он продолжал идти, согнувшись, едва переставляя ноги, и остановился только у ступенек, ведущих к входным дверям районной больницы.
На ступеньках курил хмурый врач. Он окинул Андрюшку усталым взглядом:
– Чего тебе, пацан?
Наверное, принял за беспризорника, что неудивительно. В таком-то виде.
У Андрея на глазах блестели слезы. И он сказал то, на что хватило сил:
– Дяденька, помогите!
Светлана сидела на кухонном стуле, раскачиваясь из стороны в сторону, будто скорбный маятник. Как заведенная кукла со сбившимся механизмом монотонно отвечала на вопросы приехавших полицейских. Да, Андрей пропал. Нет, ничего не говорил. Настроение было хорошим. Все как обычно. Нет, он никогда не делал ничего плохого, он очень хороший мальчик. Нет, он не мог сесть в чужую машину или пойти куда-то с незнакомцем. Это исключено. Нет, она не представляет себе, где он может быть.
Если бы представляла, то не стала бы вызывать полицию. Да, у него много друзей. Да, есть телефоны и адреса. Нет, отец не мог его забрать. Потому что он умер пять лет назад. И так далее. И так далее…
Пока полицейские проводили осмотр квартиры, искали в комнате Андрея нечто, что могло бы помочь им угадать, где он, обзванивали его одноклассников и друзей из двора, Светина мама дрожащей рукой накапала в рюмку «Валокордин», протянула Свете:
– Выпей.
Света опрокинула рюмку, как будто там была водка. Лучше бы там была водка.
– Что? Нашли? Весь в крови? Точно он? – из прихожей доносился голос одного из полицейских, – Под описание подходит? А, то есть мальчик в сознании, называет себя?
Света выпрямилась как струна, уставившись распахнутыми глазами в темнеющий дверной проем. Оттуда показался полицейский:
– Нашелся ваш мальчик. Он в больнице, его жизни ничего не угрожает.
Света не помнила, что было дальше. Позже много раз пыталась вспомнить, но так ничего и не вышло. Пробел. Провал.
Разум заработал лишь в тот момент, когда по больничному коридору ей навстречу бежал Андрюшка, раскинув в стороны руки. Краем глаза она заметила, что его куртка перепачкана чем-то бурым. Но все это не имело ни малейшего значения. Он здесь, с ней, живой, теплый, любимый, и макушка так сладко пахнет солнцем.
– Мамочка, ты только не ругай меня, я не мог поступить иначе.
Света обнимала его изо всех сил, вцепившись в детские плечи, прижав к себе, боясь, что он растворится, что все это окажется сном. Она даже не сразу поняла, что он ей пытается что-то рассказать.
– Мама, ты слышишь?
Света целовала его в щеки, попутно вытирая рукавами пальто собственные слезы.
– Милый мой, как ты нас напугал! Как ты меня напугал… Господи, где ты был, Андрей???
Андрей мягко отстранился от матери, посмотрел ей в глаза. Серьезно так посмотрел.
– Мам, ты же сама мне говорила, что жизнь – это самое ценное, и что каждая жизнь имеет значение. Помнишь?
– Конечно, помню, – Света поймала себя на мысли, что по инерции продолжает цепляться за руки сына, боясь его отпустить. Она перевела дыхание, присела на скамейку. Андрей устроился рядом.
– Ну, так вот. Ты меня в школу сегодня отвезла и сразу уехала. И не успел я войти в калитку школьного двора, как услышал жуткий вой. Это даже не вой был, а крик, плач. Будто кому-то сделали очень-очень больно. Это была собака, мам. Хорошая такая собака… Ее машина сбила. Она лежала прям у обочины, вся в крови, кричала и плакала. Я не смог ее оставить. Не смог бросить.
Света почувствовала, как подступают слезы и чувство вины. Если бы она не спешила на работу, если бы осталась, ее ребенку не пришлось бы в одиночку проживать сегодняшний день.
– Ты был один?
– Конечно один! Все спешили на уроки, никто нас и не заметил. Я попытался ее поднять, но ей было очень больно, она ужасно скулила. Я хотел сразу тебе позвонить, правда. Но у меня телефон разрядился. Я решил, что надо идти искать больницу. Завернул собаку в куртку, думал, так будет удобнее ее нести. Она такая тяжелая оказалась, жуть!
– И ты так много прошел с ней пешком? – Светлана в уме рисовала маршрут, который преодолел ее десятилетний сын с раненым псом на руках, – Господи, почему ты никого не попросил тебе помочь?
– Я просил, мам. Пытался. Но никто не захотел даже разговаривать. Люди просто шли мимо. Наверное, приняли меня за бродяжку. Холодно, я без куртки, перепачкан весь.
– И что было дальше?
– Дальше я увидел дорожный указатель и ориентировался по нему. Дотащил собаку до больницы. Упросил дяденьку-врача ей помочь. Он ее сейчас оперирует, представляешь.
В ту же минуту в коридоре появился высокий мужчина в медицинском халате. Лицо было закрыто маской, видно одни глаза. Света отметила, что глаза были добрыми.
– Вы мать этого героя? – он обратился к Свете.
Она кивнула. Врач похлопал Андрюшку по плечу:
– Правильно сына воспитываете. Побольше бы нам таких Андреек. А то одни сухари вокруг, никому ни до кого дела нет, – он повернулся к Андрею и подмигнул ему, – Не переживай, все в порядке с твоей псиной. Жить будет. Придется правда ее в ветеринарную клинику определить, за ней присмотр нужен и уход. Тут, сам понимаешь, нельзя. У меня есть хороший друг, я с ним обо всем договорюсь, дам его координаты. Сегодня собака после операции пусть здесь ночует, а завтра с утра придется ее забрать и отвезти в ветеринарку.
– Мы заберем, отвезем, и ухаживать будем, спасибо вам большое!
– Тогда завтра к восьми я вас жду.
Когда врач ушел, Андрей вопросительно посмотрел на Свету:
– Завтра к восьми, мам. Придется школу прогулять.
Света улыбнулась:
– Милый, ты сегодня жизнь спас. По такому случаю можно и прогулять.
– Тогда поехали домой? Я устал и очень есть хочу.
Света снова обняла сына:
– Предлагаю сначала заехать за ошейником, миской, кормом и что там еще нужно для собак? Я так понимаю, у нас в семье пополнение.
