«Дневник Анны Франк» удивительное документальное произведение, созданное в годы нацистской оккупации Нидерландов. Любая дневниковая запись ценна своей искренностью, открытостью и откровенными суждениями об описываемых событиях. В отношении дневника Анны Франк можно смело заявить, что он просто бесценен. Ведь в нем безо всяких прикрас рассказано о том, что происходило с Анной и ее семьей, вынужденных в течение несколько лет скрываться от фашистского террора. Читать подобные записи тяжело и страшно. Фактически, в судьбе этой отважной тринадцатилетней девочки объединены миллионы человеческих трагедий, связанных с холокостом. Недаром Анна Франк и ее семья считаются одними из самых известных жертв нацизма.
Предисловие к печатному изданию книги 1960 года
Судьба этой книги необычна. Она вышла в Голландии десять лет назад, переведена на семнадцать языков, разошлась в миллионах экземпляров. Из нее сделали пьесы, кинокартины; о ней писали исследования. Это не роман прославленного писателя, это дневник тринадцатилетней девочки; но он потрясает читателя больше, чем мастерски написанные книги. Всем известно, что гитлеровцы убили шесть миллионов евреев, граждан двадцати государств, богатых и нищих, знаменитых и неизвестных. Атомная бомба упала на Хиросиму внезапно, от нее нельзя было укрыться. Гитлеровцы в течение нескольких лет устраивали облавы на миллионы людей, как устраивают облавы на волков. Евреи пытались скрыться, прятались в ямах, в заброшенных шахтах, в щелях городов; дни, месяцы, годы они ждали расправы. Шесть миллионов были удушены в газовых камерах, расстреляны в ярах или на фортах, обречены на медленную смерть от голода. Они были отделены от мира стенами гетто, колючей проволокой концлагерей. Никто не знает, что они думали и чувствовали. За шесть миллионов говорит один голос – не мудреца, не поэта – обыкновенной девочки. Анна Франк вела дневник, как это часто делают девочки ее возраста; в день рождения ей подарили толстую тетрадь, и она начала записывать события детской жизни. Детская жизнь по воле взрослых быстро стала недетской. Дневник девочки превратился и в человеческий документ большой значимости и в обвинительный акт.
Анна Франк признавалась, что ее мало интересует политика. Она не играла ни в трибунал, ни в парламент. Ей хотелось жить. Она мечтала о любви, она была бы хорошей матерью. Ее убили. Ее дневник напоминает всем о совершенном преступлении, предупреждает: нельзя допустить, чтобы это повторилось! Миллионы читателей знают Анну Франк, как будто видели ее у себя. Шесть миллионов ни в чем не повинных людей погибли. Один чистый, детский голос живет: он оказался сильнее смерти.
Илья Эренбург
Исполняют: Ирина Старшенбаум
© перевод М. Райт-Королева (наследники)
©&℗ ИП Воробьев
©&℗ ИД СОЮЗ
Анна Франк стала иконой как жертва нацистского террора, поэтому писать честный отзыв на её дневники сложно. Давайте тогда сделаем вот так. Представим, что я просто полный идиот, который не знает, почему оборвался её дневничок и что случилось дальше. Не знаю, что Анну с семьёй загребли под белы рученьки из-за предательства и сгноили в лагерях. Ну вот не знаю и всё. Допустим, в моей прекрасной стране воображения неизвестно, почему в один прекрасный момент она перестала писать дневник. Надоело, наверное, да там уже и конец войны близился, скоро моя воображаемая Анна Франк вылезла из убежища и начала весело скакать по улицам.Я могу позволить себе это вообразить по одной простой причине. Потому что я рассматриваю конкретную книжку, которая в определённый момент заканчивается, а всё то, что произошло после событий в этой книжке, в этих дневниках – это уже другая история. Страшная, грустная история, но никак не связанная с литературой.Так вот, читать эту мою Анну Франк… Странно. Потому что искренне не понимаешь, почему эти записочки стали такими важными. В литературном плане они плохи. Документальной ценности не представляют абсолютно никакой. А почитать дневничок любой другой девочки тинэйджера – там всё то же самое будет, разве что не так мерзотно. Хотя, может, и так, подростковый бунт у всех по-разному проходит.Повторюсь ещё раз, в мире моей воображаемой Анны Франк я не знаю о последствиях, поэтому сужу о тяготах войны и угнетении исключительно по записям. И что получается? После блокадных записок или даже после немецких воспоминаний о войне – это всё цветочки. Семья Анны Франк плюс ещё несколько человек вынуждены прятаться в «убежище», чтобы их не загребли из-за их расы под нацистскую гребёнку. Было ли это нестерпимо трудно? А вот нет. И я цинично заявляю это с тёплого дивана не потому, что мне так легко рассуждать тут из квартирки со всеми удобствами, а потому что я сравниваю вообще с существованием людей в то военное время. У семьи Франк в качестве убежища есть целая полноценная квартира, с санузлом, с возможностью помыться, с огромными запасами жратвы, с несколькими комнатами, библиотекой и ещё кучей всего для того, чтобы не стухнуть взаперти. Да, сидеть в изоляции без возможности погулять сложно. Но не смертельно. Тем более, это изоляция не одного человека, а группы лиц, семьи, которые могут друг друга развлечь, поддержать и… Да что там говорить. Почитайте дневники. Все только и делают, что грызутся и собачатся из-за мелочей. Будь всё действительно хреново, они бы не стали этого делать. Из-за еды бы собачились, но не из-за косых взглядов и собственной мнительности.Так вот. Условия проживания в убежище у них отличные. Еды навалом. Каждый день у них трёхразовое питание, обязательно мясо, овощи, картоха, масло, все дела. За все годы сидения в убежище они ни разу действительно не голодали, хотя Анна Франк с ужасом описывает, как им однажды пришлось некоторое время обойтись без завтраков. Ужас-то какой! К слову сказать, не в убежище люди голодали куда сильнее, чем семья Франков. Поэтому особенно неприятно читать о том, как Анна пишет про помощников. Помощники каждый день прибегали к Франкам, как мальчики-портье, таскали им жратву, вещи, покупки, рисковали жизнью, сами голодали, болели и пухли. А эта говнюха Франк начинает ворчать, что вот эти гадкие помощники смеют к ним за стол садиться и жратву вкушать, противные, нам самим не хватает.Вот честно – Анна Франк вообще мерзотная деваха. Пройди у неё этот подростковый бунт, усиленный изоляцией и невозможностью общаться с себе подобными, и могла бы вырасти приличная дама, но дневник этого периода читать просто гадко. Уж все-то у неё кругом говноеды. Мама – тупая, ненавижу её, курица, чтоб она сдохла, видите ли, надо мной посмеялась. И ничего, что я сама хамло и со своими замечаниями в каждой бочке затычка, я-то ребёнок, а она, а она! Вот пойду и нахамлю ей, а потом ещё нахамлю, а потом до слёз доведу… Ой, а что это она меня не любит-то совсем? Не понимаю, как так. Ну и я эту дуру любить не буду, буду любить папу. Сестра моя тоже дура, я про неё в своём дневнике вообще только две-три строчки за всё время напишу, как будто и нет её. Сосед по комнате – мерзкий тупой говнюк. Семья, которая прячется с нами, – жирный властный говнюк, тупая говнюха курица и их идиот-сынок. Одна я королева в царстве идиотов, не такая, как все, красавица и… Ну, вы поняли, короче. Типичный тинейджерский кризис. И зачем это надо было публиковать? Ведь все эти бурления говн занимают даже не половину дневника, а, наверное, четыре пятых.О войне, собственно, в дневнике совсем мало. Разве что в один какой-то прекрасный момент Анна Франк отвлекается от рассказов о том, какая она офигительная, умная, ловкая, красивая и на порядок выше всех остальных лохов в этом убежище, и слышит, как по радио объявляют о ценности всех дневниковых записей после войны. Вот те на. Анна-то как раз мнит себя поверх всех прочих прелестей ещё и великим писателем (после того случая, как она нахамила своему учителю литературы). После этого она иногда пытается воткнуть что-то эдакое, но получается с трудом. Как ни крути, а это всё-таки не дневник военного периода, а личный дневничок маленькой глупенькой девочки. Где очень много про мальчиков, страдашки, менструации, секс и целовашки. Ну и про то, что кругом все говнюки. А вот про окружающий мир она ничего не знает, в изоляции же сидит. И какая тут ценность, непонятно.Как итог – скучнейшие девичьи писульки о банальнейших вещах, которые ни один нормальный человек не захочет просто так читать. Интересен может быть разве что сам быт и функционирование убежища, о котором Анна говорит крайне скупо и всегда так специфически (чтобы не просто рассказать, но и всех своих сожителей обмазать), что читать это неприятно.А теперь разрушаем мой воображаемый мир Анны Франк и пытаемся совместить это с реальным. Получается когнитивный диссонанс. С одной стороны о покойниках плохо нельзя, о мучениках плохо нельзя и Анну действительно жалко. Кто ж виноват, что её личный блевничок для страдашек вывесили на всеобщее обозрение, как нижнее бельё. С другой стороны, это откровенно гадкое и плохое чтение, но сказать о нём плохого не моги, чтобы память жертвы не замарать. Получается, что дневники Анны Франк читать трудно, больно, сложно и плохо вот из-за этого несоответствия, а вовсе не из-за ужасов войны, которых в дневничке-то как раз и нет.Поэтому самыми ценными, на самом деле, являются воспоминания знакомых семьи Франк о том периоде, когда семью уже загребли в концлагерь. Там у Анны из головы быстро выветрилась вся дурь, которая лезла на странички личных писулек, и она превратилась в прекрасную рано повзрослевшую Анну Франк, которая достойна стать той иконой, которой она и стала. Вот только заслуга в этом не её дневничков, которые надо бы по-хорошему (да и уважая её память) сократить на две трети. Уж слишком личное, слишком наивное, девочковое… Строение письки, например. Зачем это было печатать отцу? Чтобы показать, что вот была его дочка такая славная и наивная, а потом её война под собой погребла? А хотела ли бы дочка, чтобы именно вот это, сокровенное, вывешивалось на всеобщий обзор, а не только те странички, которые она специально готовила для своего великого писательского таланта в изображении подретушированной реальности?Аннушку жалко, но лучше любить её издалека, не притрагиваясь к этому дневнику. И лучше, и проще.
Погано на душе. Кто мы такие, чтобы оценивать эту вещь? Какое право мы имеем ставить ей 2 звезды, 3, 5 звезд? Зачем? Ведь человек писал для себя. Реальный человек записывал свои мысли для себя в дневнике и старался быть честным с самим собой. А если и не старался, то кому какое дело? У каждого ведь свои способы терапии. И у Анны не было в планах вынести всё это на всеобщее обозрение, она не писатель.У нас просто есть шанс увидеть, как люди вели себя в тех тяжких обстоятельствах. А вели себя ведь все по-разному. У нас есть шанс оценить изменения в отношении человека к своей собственной жизни, после того как у него отнимают некоторую степень свободы.У нас есть шанс увидеть, оценить, извлечь урок и запомнить.
В музыке есть такое понятие: «бассо остинато» (итал. basso ostinato, буквально – упорный бас). Это когда мелодия в верхнем голосе идет своим чередом, а басы многократно и размеренно повторяют одну и ту же тему. Вот и у меня было такое же ощущение, когда я читала «Убежище». Мелодией был именно рассказ Анны, девочки-подростка, вынужденной прятаться вместе со своей семьей от фашистов. Мелодия была то полна оптимизма, то грусти, то раздражения, то печали. Иногда она наполнялась милыми девичьими глупостями, иногда не по-детски взрослыми размышлениями…Но она была очень живая эта мелодия!
А в басах у меня звучали стихотворные строчки совсем другого автора, Сергея Михалкова, которые-то и были для меня этими «упорными басами». Они давили и не давали забыть, что конец неотвратим и неизбежен: Занесенный в графу
С аккуратностью чисто немецкой,
Он на складе лежал
Среди обуви взрослой и детской. Его номер по книге:
"Три тысячи двести девятый".
"Обувь детская. Ношена.
Правый ботинок. С заплатой…" Кто чинил его? Где?
В Мелитополе? В Кракове? В Вене?
Кто носил его? Владек?
Или русская девочка Женя?.. Как попал он сюда, в этот склад,
В этот список проклятый,
Под порядковый номер
"Три тысячи двести девятый"? Неужели другой не нашлось
В целом мире дороги,
Кроме той, по которой
Пришли эти детские ноги В это страшное место,
Где вешали, жгли и пытали,
А потом хладнокровно
Одежду убитых считали? Здесь на всех языках
О спасенье пытались молиться:
Чехи, греки, евреи,
Французы, австрийцы, бельгийцы. Здесь впитала земля
Запах тлена и пролитой крови
Сотен тысяч людей
Разных наций и разных сословий…
Страшно читать такие дневники. И неважно, чьи они: Анны Франк, Тани Савичевой, Лены Мухиной. Это дневники детей, которых не пощадила война. Просто надо помнить об этом.